Рашид Мусин: члена ЦК КПСС в Африке прозвали Симбой

Рашид Мусин

«МУЖИК СКАЗАЛ — МУЖИК СДЕЛАЛ»

«Мне было пять лет, когда папа после должности секретаря парткома стал директором ТЭЦ-1, — рассказывает дочь Рашида Мусина Земфира. — А его преемник на посту секретаря парткома, помню, как-то говорит: «Я не могу понять, чем Рашид тут занимался?» Потому что у папы всегда была полная приемная народу. А когда он стал директором, все автоматически перекочевали туда, а партком опустел. Я думаю, все было от того, что, как сейчас говорят: „«Мужик сказал — мужик сделал». На языке партаппаратчиков — папа всегда «решал вопросы». И решал положительно. Пусть даже работа иногда была, на первый взгляд, кабинетная». С годами и новыми должностями просто изменился масштаб, но не мусинский алгоритм и подходы к делам, которые ставили перед ним вышестоящие партия и народ.

Он вникал всегда и во все, сложность поставленной задачи только разжигала его интерес и энергию. «Мужик сказал — мужик сделал!» И так было всегда, чего бы он ни касался. «Все удивлялись, как он быстро вникает в процесс, — продолжает Земфира Мусина. — Вот, например, когда он работал в совнархозе, я тогда еще школьницей была совсем, но мне мама рассказала: в Буинске был построен сахарный завод. А папа, видимо, отвечал за него, за этот участок: совнархоз был республиканского значения. И вот он вник в это производство, постоянно туда ездил. Директор Буинского сахарного завода был просто поражен его трудолюбием, работоспособностью и заинтересованностью. Он также поразился, насколько папа быстро и глубоко вошел в технологический процесс, изучил от а до я, как получать из свеклы сахар. Директор был настолько этим поражен, что через несколько месяцев прислал папе письмо благодарности и восхищения. Я это письмо читала». Примерно то же самое было и с Нурлатским сахарным заводом.

Рашид Мусин, Фикрят Табеев, Гумер Усманов (слева направо)

КАК Я ВРУЧАЛ ВЕРИТЕЛЬНУЮ ГРАМОТУ КАЗАНСКОМУ ХАНУ

Вспоминает известный журналист и общественный деятель Римзиль Валеев: «В советское время собкоров центральной прессы подбирали тщательно. Элита так сказать. Всего три-четыре человека — «Правда», «Известия», «Труд», «Комсомольская правда». Потом еще «Сельская жизнь» и «Социалистическая индустрия» открыли корпункты. И они были на особом положении. Доступ к первым лицам, авто из партийного гаража. Чтобы попасть в центральную прессу, нужно было иметь журналистскую квалификацию, мышление на общесоюзном уровне, знания, политическую культуру, независимость и работоспособность. Так что подбирали долго, в муках.

После учебы в Москве, пятилетней работы в Уфе меня пригласили в «Комсомолку». Предложили четыре города. Конечно, я выбрал Казань, поскольку первый диплом был по татарской филологии и журналистике. Здесь два года не могли подобрать собкора, Москва и Казань спорили. Требовались и журналистский уровень, и знание татарского, так в то время бывший руководителем ТАССР Табеев был авторитетен в Москве, мог опротестовать. Когда появилась моя кандидатура, первый секретарь обкома комсомола Шамиль Агеев (ныне известный экономист, руководитель Торгово-промышленной палаты РТ) с подачи моих казанских знакомых изучил мою персону. Даже в Москве в ЦК ВЛКСМ специально встречались. Он вроде не видел причины для возражения. Сказали, что Табеев согласился. После утверждения в бюро ЦК ВЛКСМ еду в Казань, а Табеев — уже посол в Афганистане! Там начиналась долгая война, складывалась новая биография Фикрята Ахметжановича как дипломата и государственного деятеля союзного уровня.

Так что меня приехали представлять новому первому обкома партии Мусину. Нас пригласили в кабинет на четвертом этаже здания, где сейчас работает кабинет министров, окнами к памятнику Ленина. Солидный мужчина с красноватым лицом, грозный, сразу стал ругаться, почему местного, казанского журналиста не нашли. Наверное, говорит, товарищ Валеев — хороший парень, но когда он освоится, вникнет в местные условия? Сам приехал в 23 года, помнит, как было трудно (через год стал секретарем парткома ТЭЦ!). А мне было уже 30 лет. Представляющий меня член редколлегии Алексей Быстров расстроился, сразу понял, что работать мне здесь трудно.

А я понял, что Мусину кто-то из идеологов настучал на то, что казанскую креатуру Москва не пропустила. Обычное доносительство верноподданных и стремление мелких чиновников перевести стрелку от себя, настроить против кого-то. Я сразу смекнул и про себя насмехался. По такому пустяшному поводу стучать по столу, повышать голос при первой же встрече? Крутой, однако, новый казанский хан. Я догадался, что наезд на ни в чем не повинного комсомольского лидера Агеева не случаен. Ведь он входил в табеевское окружение, был членом бюро обкома партии. А в Казани начиналась чистка, которая обычно следовала после смены первых лиц. Да, пускать «чужого», не присягнувшего лично ему журналиста было неприятно. Директор ТЭЦ и первый секретарь горкома тогда мог дать только разгон и вставлять пистон, такая работа.

После Табеева, возглавившего республику в 32 года, известного политической риторикой оратора и университетского доцента, построившего заводы и города, громившего вольнодумную татарскую интеллигенцию, новому партбоссу ТАССР Мусину нужен был другой фон, свой имидж сурового чистильщика. А что он мог сделать с собкором «Комсомолки», утвержденным в Москве по согласованию с Табеевым (так я с ним никогда и не встретился)?..

Так что мы ушли после церемонии вручения «верительной грамоты» с не лучшим впечатлением. Может быть, Мусин потом и отошел от беспричинного гнева. Может быть, партийное самодурство было не самой характерной его чертой? Или это было настолько банальным явлением комчванства, что никто не представлял иных повадок? Я нисколько не обиделся на партийного вождя, но к нему больше не обращался... Мусина иногда слушал на совещаниях, он чаще всего дела вел сурово. Чиновники боялись его. А мы, журналисты, интеллигентность и простоту больше ценим. Насчет интервью Мусина не беспокоили». Вот такая точка зрения.

ОТ А ДО Я

«Папа во всем разбирался! — голос дочери не скрывает восхищения. — Вот строили, например, «Оргсинтез». Когда он возглавлял горком, его послали в командировку вместе с Владимиром Лушниковым, (1914 - 1985, первый директор Казанского завода органического синтеза с 1958 по 1982 год, Герой Социалистического Труда — прим. ред.), и он целый месяц провел в Японии. Весь этот цикл производственный изучил. И когда строили, у него там, на «Оргсинтезе», в какой-то подсобке была своя раскладушка. То есть он там буквально дневал и ночевал. Ведь это было его детище. А Лушников стал директором завода. Но он-то был химиком, человеком со специальным образованием, а папа — энергетиком».

И тем не менее сложнейшие задания по возведению «Казаньоргсинтеза», в том числе связанные с зарубежными командировками, для Рашида Мусиновича не закончились. Опять же с Лушниковым он едет в США, где они закупают новейшее оборудование для будущего казанского химического гиганта — завод долгое время держал пальму первенства в стране по производству полиэтилена, фенола и ацетона.

Он везде и во все вникал. А когда его послали в командировку в Танзанию, местные товарищи тоже были настолько им восхищены и очарованы, что назвали его Симбой — это у них лев. Подарили ему статуэтку льва как символ его сущности. Они так его видели. А ведь африканцы — люди от природы конкретные и потому прозорливые. Я этого симбу берегу прямо не знаю как.

Он бывал и в других мусульманских странах, тоже с какими-то миссиями, его посылали туда как восточного лидера. В руководстве прокумекали: Восток — дело тонкое, и там, где нужно было наладить контакты, а у русскоязычных не получалось, появлялся папа. Но об этом он ничего или почти ничего нам не рассказывал — мы все это наблюдали со стороны».

Мусин (справа) с министром нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности СССР Лемаевым

ТАЛОНЫ ДЛЯ ТАБЕЕВА

«Он первым у нас в Татарии ввел в Казани систему талонов на продукты, — вспоминает Земфира Мусина. — Это был, по-моему, где-то 1976 или 77-й год. И появился злой анекдот, что в Советском Союзе коммунизм заменили на продуктовые карточки: Хрущев ведь обещал в 1980-м году построить в стране коммунизм. И папа очень переживал, что обещали людям одно, а они получили по 600 - 700 граммов мяса на месяц. И еще какие-то 400 граммов масла, кило сахара... К нам домой пришел с этими талонами — они все такие разноцветные были — комендант нашего первого обкомовского дома. Была такая должность, потом ее упразднили. Он сам разносил эти талоны по квартирам; в доме были и более-менее скромные служащие — завотделами обкома, был даже декан физфака из университета, был ректор КАИ. Им он разнес спокойно, а к папе зашел, зная, что это он инициатор талонной системы. А я как раз открыла дверь и случайно стала свидетельницей такого разговора. Комендант отсчитал нам положенное и говорит: «Не знаю, Рашид Мусинович, что делать: к Табееву идти — не идти? Смешно ведь при обеспечении обкомовском — и талоны на полкило мяса...». А папа так строго ему сказал: «Обязательно зайди! Чтобы знал, как простые люди живут».

Но и даже эти несчастные 600 - 700 грамм мяса — он если их обещал, то они были. «Мужик сказал — мужик сделал». Но каково это было? Вы знаете, что, по-моему, в 1980-м году случился страшный неурожай. У нас вообще не было ничего. К весне оказалось, что ни силоса, ни соломы — никаких кормов нет. И наш республиканский совет министров принимает решение на своем заседании — резать скот. Ну некуда деваться, просто нечем его кормить! Папа у меня как узнал, он тогда был секретарем обкома, он, конечно, застопорил это решение, сказал: «Вот мы порежем весь скот, и сколько лет мы будем восстанавливать животноводческий фонд?» Это ведь не злаковые вырастить: нет — ну и ладно. Через год появятся. А вот животные... И что он придумал: я помню, в это время работала в КАИ, у нас посылали молодых всяких там аспирантов, просто сотрудников научно-исследовательских институтов, вы помните, наверное, сколько среди них было людей, которые сидели и просто крючком вязали. Вот их, молодых мужичков, посылали весной — я это очень хорошо помню — «на ветки». Они собирали тонкие-тонкие ветки; а как потом их перемалывали и обрабатывали — уж не знаю, но веточный корм помог. Папа тогда очень много ездил по деревням, по районам, специально собирал председателей колхозов, которым лично показывал, как привязывать обессиленных коров, чтобы те не падали с голода. И что вы думаете — в республике скот сохранили».

ГАЛОШИ ПОСЛЕ «МАСТЕР-КЛАССА» И ЭНЕРГЕТИКА ОТ ЭНЕРГЕТИКА

«А у меня сохранились галоши, в которых он тогда ездил в эти командировки по спасению скота. Ему приходилось проводить эти «мастер-классы» чуть ли не по колено в грязи и навозе. Я лет 20 - 25, кстати, потом в этих галошах на участке работала, хотя они и были мне на 4 размера больше. Это потому, что от папиных галош исходила какая-то теплая, приятная энергетика. А я верю, что вещь действительно сохраняет и несет энергетику своих хозяев. Я об этом потом прочитала у одного знаменитого экстрасенса. Я еще его свитер носила долго дома. И некоторые мамины вещи. Тепло ведь родительское, настоящее!

А в 1982-м Татарию расхваливали по всей стране — как она дает рекордный урожай! И он начал бороться за то, чтобы хоть немножко в республике оставить — ведь мы недавно такое пережили. Он ругался со всеми — для него вообще не существовало никого, кого бы он боялся. Не послушали, забрали весь урожай в Москву, как уж они потом его распределяли — не знаю. Папа все это жутко переживал, конечно. И в этом же, 1982-м году его внезапно хватил инфаркт, и он умер. Доконала его эта руководящая работа. Он ведь вообще не собирался на эту партийную работу, как он туда попал? Собирался быть инженером, как его судьба вынесла — не знаю. Никакого блата, ничего — но он так быстро вырос!

Потом мы с мамой много беседовали на тему: как пошла бы жизнь, если бы он поехал все-таки после института в Алма-Ату на научную работу. В тихое, хорошее место. Если бы он работал в научной гавани — может, и жил бы себе спокойно до сих пор...»

Продолжение следует.