В центре спектакля Фарида Бикчантаева «Мой белый калфак» — татарин, живущий в Сан-Франциско, свой среди чужих, чужой среди своих. В центре спектакля Фарида Бикчантаева «Мой белый калфак» — татарин, живущий в Сан-Франциско, свой среди чужих, чужой среди своих / Фото: «БИЗНЕС Online»

СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ, ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ

В фильме Ксавье Долана «Это всего лишь конец света» смертельно больной герой спустя долгое время возвращается в семью. Он не находит ни понимания, ни поддержки, ни толком самой семьи — ее по сути нет. Так же в центре спектакля Фарида Бикчантаева «Мой белый калфак» — татарин, живущий в Сан-Франциско, свой среди чужих, чужой среди своих. Он зачем-то приходит на телемост с родной землей, устроенный соплеменниками. С ними его уже давно и безнадежно разделяет тотальная разница в мировоззрениях, но и связывает с ними же незримая нить национальной идентичности. Герой переживает мощнейший внутренний конфликт, оборачивающийся настоящей трагедией.


НАРОДНАЯ ДРАМА

Калфак — это не только женский национальной головной убор, но и символ традиций татарского народа. И, конечно, маркер национальности. Пьесу «Мой белый калфак» написал поэт и драматург Ильдар Юзеев без малого 30 лет назад, в 1989 году — и это видно. Место действия — разом две телестудии, объединенные прямым включением: татары еще советской Казани выходят на телемост с американскими татарами из Сан-Франциско — долгожданное воссоединение народа под зрительские аплодисменты, да здравствует перестройка. В каждую из студий приглашены представители интеллигенции и те, кому есть что вспомнить, что рассказать. Довольно скоро оказывается, что судьбы практически всех персонажей по обе стороны океана тесно переплетены. Проливаются слезы радости и негодования, трясутся руки, перипетии закручиваются в напряженных диалогах, обрастают подробностями в серии флешбеков и приводят к внезапной драматической развязке.

В каждую из студий приглашены представители интеллигенции и те, кому есть что вспомнить, что рассказатьФото: kamalteatr.ru

Сам автор определил жанр своего произведения как «народная драма». И действительно, здесь он подробно и по всем законам диалектики размышляет о судьбе татарского народа, разделенного расстояниями и идеологией. Тема важная, и со временем, кажется, становится только актуальнее — другое дело, что язык пьесы сегодня выглядит тяжеловесным, плоским и излишне пафосным. Герои пьесы, если ориентироваться только на текст, выглядят картонными, реплики их откровенно шаблонны. Поэтому режиссеру, столь эффектно реанимировавшему эту позабытую пьесу, явно пришлось потрудиться.

В ПРЯМОМ ЭФИРЕ НА КРУПНОМ ПЛАНЕ

Согласно пьесе, на большой сцене Камаловского театра выстроены две симметричных телестудии с экранами, штативами, софитами и зрительскими секторами для участников программы: слева — США, справа — СССР. Бикчантаев вместе с художником Сергеем Скомороховым, не мудрствуя лукаво, пускают в ход все постановочные эффекты, доступные рядовому телешоу. То есть: крупные планы, громкие джинглы, почти дискотечный свет и каскады саспенсов на грани фола в прямом эфире под стать программам «Жди меня» и «Пусть говорят».

крупные планы, громкие джинглы, почти дискотечный свет и каскады саспенсов на грани фола в прямом эфире под стать программам «Жди меня» и «Пусть говорят» Крупные планы, громкие джинглы, почти дискотечный свет и каскады саспенсов на грани фола в прямом эфире под стать программам «Жди меня» и «Пусть говорят» / Фото: «БИЗНЕС Online»

Помимо дюжины артистов, исполняющих предусмотренные драматургом роли, в спектакле Бикчантаева дополнительно заняты музыканты, статисты, гримеры с кисточками и операторы с камерами — всего около 40 человек. То есть буквально на сцену выходят едва ли не все три поколения труппы Камаловского театра в полном составе. При всей условности жанра и даже некотором гротеске сценических образов, в нескольких эпизодах артисты переключаются на реалистическое, личное переживание драмы. Истории персонажей — не то на сугубо персональном уровне, не то силой театральной магии — оказываются максимально близки исполнителям. И, как следствие, — зрителям.

Персонаж Искандера Хайруллина — молодой мятежный живописец Тайфур в темных очках и цветастой рубахе, напоминающий казанским соплеменникам, что свое главное достояние — поэта Тукая — сами татары и погубили, когда тому не было и 27 лет; поэт умер в нищете

ИГРА В НЕВИДИМЫЙ БАРЬЕР

Несколько актерских работ заслуживают отдельного разговора. Персонаж Искандера Хайруллина — молодой мятежный живописец Тайфур в темных очках и цветастой рубахе, напоминающий казанским соплеменникам, что свое главное достояние — поэта Тукая — сами татары и погубили, когда тому не было и 27 лет; поэт умер в нищете. Герой Хайруллина полон ги-деборовского пафоса, под стать Джиму Моррисону и Курту Кобейну — сложный и многогранный, с обилием полутонов и взрывоопасных недосказанностей. Его не признали на советской родине, он не нашел себя в глобальной Америке и не увидел себя в будущем. Язык забыт, родные не могут сойтись, а истинных гениев признают посмертно — выпив лишнего, Тайфур жестко обрисовывает безрадостное положение вещей: «Белый калфак выпал из наших рук. Нет у нас единства. Вон евреи и армяне во всем мире как держатся друг за друга, берегут и не теряют друг друга. И так отрезанный, разделенный народ по разным сторонам света раскидан, мосты между ними сожжены. Кто только не разрушал эти мосты. От Ивана Грозного до Сталина. Сколько татарских государств, воюя друг с другом, уничтожали друг друга. А потом и с русскими. Да, если татары будут продолжать в том же духе, они сгинут с лица земли».

Вдруг Регина вскакивает с места, и, глядя в объектив камеры, умоляет Тайфура взять ее к себе Вдруг Регина вскакивает с места и, глядя в объектив камеры, умоляет Тайфура взять ее к себе Фото: kamalteatr.ru

Его возлюбленная по ту сторону экрана — Регина, персонаж Венеры Шакировой — хладнокровная и трепетная одновременно, молчаливая девушка в строгом костюме в дальнем ряду. Ее образ пронзителен и скуп, он складывается из мелочей на крупном плане — положение рук, взгляды, едва уловимые движения (ведь была дана команда не выходить за рамки сценария программы). Вдруг она вскакивает с места и, глядя в объектив камеры, умоляет Тайфура взять ее к себе. Тот сухо отвечает отказом и покидает студию. Совсем скоро на его месте будет стоять полицейский и зачитывать его предсмертную записку.

Не меньшие драмы разыгрываются среди стариков в исполнении Рузии Мотыгуллиной (насквозь советская Шамсия Ишмуллина), Азгара Шакирова (перекованный идеологией почтенный художник Исмай Акчурин) и Ильдуса Ахметзянова (холеный эмигрант Жак) — сдавленные паузы, горделивые обрывания диалога, скупые слезы Не меньшие драмы разыгрываются среди стариков в исполнении Рузии Мотыгуллиной (насквозь советская Шамсия Ишмуллина), Азгара Шакирова (перекованный идеологией почтенный художник Исмай Акчурин) и Ильдуса Ахметзянова (холеный эмигрант Жак) — сдавленные паузы, горделивые обрывания диалога, скупые слезы Фото: kamalteatr.ru

Не меньшие драмы разыгрываются среди стариков в исполнении Рузии Мотыгуллиной (насквозь советская Шамсия Ишмуллина), Азгара Шакирова (перекованный идеологией почтенный художник Исмай Акчурин) и Ильдуса Ахметзянова (холеный эмигрант Жак) — сдавленные паузы, горделивые обрывания диалога, скупые слезы. Все они играют невозможное: желание обняться при обязанности отречься. Наэлектризованность усиливает невидимая стена поперек сцены, обозначенная неоновой линией на полу — ясный образ общего поля с выдуманной преградой. Оно едино в действительности, а условное деление на своих и чужих — лишь в наших умах. Категорично разделенное надвое, в финале вопреки всему пространство обретает целостность, пусть и на время, пока поется песня.

Настало время расти. Об этом заключительная песня спектакля. Юное поколение актеров поет ее, глядя в зал и с надеждой на будущее Настало время расти. Об этом заключительная песня спектакля. Юное поколение актеров поет ее, глядя в зал и с надеждой на будущее / Фото: «БИЗНЕС Online»

ПЕРЕЗАГРУЗКА

По мнению многих, татары — это те, кто носит калфаки или тюбетейки, празднуют Сабантуй, поют и слушают народные песни и уплетают эчпочмаки. И этот набор стереотипов останавливает народ в развитии, традиция стала камнем преткновения. По мнению других, она лишь основа, точка отправления.

Героев объединяет парадокс: и те, что слева, и те, что справа — эмигранты. Советские татары находятся в эмиграции внутренней, в силу страха любых проявлений свободы они живут по заданному сценарию. Американские татары — эмигранты внешние, законсервировавшие себя в прошлом, мертвой хваткой вцепившиеся в калфак и записи Ильхама Шакирова.

Но прошлое для персонажей Юзеева — это не только источник ностальгии. Ведь у татар мира общие корни, и стоит только преодолеть разрыв между поколениями, забыть все обиды и споры, и прошлое превратится в фундамент для великого настоящего. Самоубийство мятежного героя — это полная перезагрузка. Конец дискурса национальной самоидентификации. Это знак, что точка невозврата преодолена; и героя не вернуть, и продолжать конфликтовать после такого невозможно. Настало время расти. Об этом заключительная песня спектакля. Юное поколение актеров поет ее, глядя в зал и с надеждой на будущее.