Анна Русс Анна Русс Фото: «БИЗНЕС Online»

«С ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМИ АКТЕРАМИ ЛЕГЧЕ, НО С ЛЮБИТЕЛЯМИ ИНТЕРЕСНЕЕ»

— Анна, «Один на Луне» — первый спектакль, где вы выступаете в роли режиссера. Что чувствуете по этому поводу?

— Я очень переживаю. По разным поводам. С одной стороны, есть какие-то вещи, связанные вообще с внутренним восприятием такого непривычного опыта. С другой стороны, у этого занятия оказалось очень много разных подводных камней, неожиданных для меня. Прежде всего — с организаторской точки зрения.

— О каких подводных камнях идет речь?

— Например, работа с большим количеством актеров. Когда театр любительский, а не профессиональный, собрать всех и порепетировать сложно. У нас часть участников постановки — актеры-любители, часть — актеры, которые на пути к тому, чтобы быть профессионалами. Всего в спектакле задействованы 9 человек в возрасте от 13 до 26 лет.

— В чем заключалась сложность работы с непрофессиональными актерами?

— Вообще с профессиональными актерами, которых учат быть актерами, работать легче, потому что они сразу реагируют, они готовы к тому, чтобы вести себя с тобой как с режиссером. Неважно, профессиональный ты режиссер или нет, мало у них было таких опытов или много. У профессиональных актеров нет никаких возражений на то, что ты говоришь, они моментально все ловят. Актеры-любители не сразу все понимают. Кроме того, они могут начать спорить и не соглашаться из-за своего собственного восприятия текста. У непрофессиональных актеров обычно есть свое мнение, и они начинают дискутировать. Поэтому с профессиональными актерами легче, но с любителями интереснее: они выдают очень неожиданные и любопытные решения.

Важно, чтобы среди актеров, читающих поэтические тексты, были те, кто никогда не делал ничего подобного профессионально. Этот спектакль — тот редкий опыт, когда человек назвался режиссером, у него есть свое видение и он пытается свое видение применить в жизнь. Здесь нужно доверять собственной интуиции. Мне кажется, что, если я сейчас так чувствую, значит, так сделать нужно. А если так делать не нужно, то я рано или поздно это замечу, потому что материал будет сопротивляться, я увижу, что не получается, и сделаю по-другому. А если получается, важно держаться и не сомневаться. В себе, что ли.

— Почему вы решились пойти в область режиссуры?

— Для меня важно не то, что я иду в область режиссуры. Мне хотелось, чтобы произошел этот спектакль. И мне хотелось найти коллегу — настоящего режиссера, с которым мы могли бы это сделать вместе, потому что мои вложения, как мне изначально казалось, должны быть ограничены тем, что я с актером работаю по тексту, который я разбираю с его разными смыслами. Чем текст лучше, тем больше у него смыслов. Актеры при обычном режиссере могут показать один смысл, при хорошем режиссере — ну два смысла, два оттенка. А хочется сделать так, чтобы просматривалось все по максимуму.


Я заметила, что чем больше актерско-режиссерской работы, тем меньше смыслов остается. Максимальное количество смыслов остается в тексте тогда, когда он читается вообще без всяких элементов актерского прочтения, как Бродский свои стихи читал. Приходится жертвовать какими-то смыслами ради зрелищности — где-то мы это делаем, где-то — нет.

У меня не было задачи стать режиссером. Мне просто хотелось, чтобы был спектакль по стихам, в котором текст был бы главным. Не актерская игра, не сценография, а именно сам текст — все будет отталкиваться от него и от его значения. Поскольку я не нашла никакого конкретного партнера, который бы мне помог и взял бы на себя зрелищную составляющую, я подумала, что актеры мне как-то в этом помогут — и они в любом случае помогают, спасибо им.

— Что представляет собой спектакль?

— Некоторое количество стихов хороших поэтов. Не просто хороших — все они каким-то образом титулованные или публикующиеся. Нет поэтов типа «это мой знакомый, он пишет стихи». Все эти поэты публиковались в толстых журналах, участвовали в разных проектах, фестивалях, книжных ярмарках, у них выходили книги. В общем, это настоящие поэты, условно говоря. Я сама выбирала стихи по своим определенным критериям — основная часть их объединена некоторой общей темой.

— Какой?

— У нас две темы — это одиночество и космос. Скажем так, человек в контексте Вселенной. Название «Один на Луне» — это название одного из текстов, финального. Он о том, как человек остался совершенно один, поскольку он работал на Луне, а Земля в это время погибла. И он остается наедине с призраками всех людей, которые жили на Земле, и берет на себя ответственность за то, чтобы их помнить. Естественно, текст глубже и сложнее, чем я сейчас рассказываю, но если вкратце, то он про это все.

«ЧЕМ БОЛЬШЕ НА СЦЕНЕ ПОКАЗАНО, ТЕМ МЕНЬШЕ СМЫСЛОВ ОСТАЕТСЯ У ТЕКСТА»

— В Казани есть поэтический театр?

— Если кто-то и делает поэтические спектакли, они делают их сами по себе со своими интересами. Вот, например, в Качаловском театре сделали некую литературно-музыкальную композицию по стихам казанских авторов («Зимний трамвай» Ильи Славутского — прим. ред.). Но это совершенно другой проект, его делал профессиональный режиссер, и я не могу сказать, что меня устроило то, что там увидела. Я не очень хочу что-то говорить про эту постановку. С одной стороны, хорошо, что вообще была такая инициатива, с другой — мне не понравилось.

В какой-то степени именно из-за этого я и решила, что нужно делать что-то свое, потому что подумала, что смогу сделать то, чего не могут другие. Я смогу отобрать действительно сильные произведения, и еще такие, которые будут друг с другом рифмоваться — они будут про одно, будут дополнять друг друга и составят вместе одно цельное. Я могу поработать с актерами, подробно рассказав им, про что эти тексты. Все-таки нужно, чтобы это делал человек с немалым литературным бэкграундом, который прочитал очень много текстов, в том числе тех, которые повлияли на автора, написавшего их. То есть это должен делать человек, увлекающийся литературой, находящийся в литературном процессе. Вот я и решила, что это у меня получится.

А что касается режиссуры — я не думала, получится у меня или нет. Я и сейчас не думаю. Попробую — там видно будет. Если получится, значит, можно будет продолжать, если нет, то нет. «Угол» — это экспериментальная площадка, и этот спектакль — эксперимент.

— Какие поэты будут представлены в спектакле?

— У нас в спектакле всего задействовано 22 стихотворения 18 поэтов.

— Вы выбрали самых значимых для себя поэтов XXI века?

— Нет, они не самые значимые. Самых значимых поэтов XXI века гораздо больше. Сейчас очень много хороших поэтов, и все за раз осилить невозможно. Я просто надеюсь на то, что, может быть, мы вот сейчас это сделаем и появится настоящий режиссер, который подхватит или хотя бы поддержит, и у нас возникнет поэтический театр, возникнет какое-то движение на эту тему. Можно будет и по казанским авторам пройтись.

Важно, чтобы была альтернатива тому, что происходит, потому что в данный момент, когда поэтический текст используется как материал для театральной постановки, режиссеры довольно часто с ним делают что хотят, без всякого на то уважения. Бывает такое. Но поэт ведь писал текст не для того, чтобы его поставили на сцене. А режиссер.... Часто им свойственно обращаться с материалом как с чем-то гибким, упругим, терпеливым. Считается, что материал все стерпит, а поэтический материал все не стерпит — он не для этого создавался.

— Вы как-то меняли тексты в ходе постановки?

— У нас был принципиальный момент, что мы не меняем текст вообще: ничего не переставляем местами, ничего не добавляем, лишних слов не убираем. Текст остается таким, каким его написал автор. Единственный раз мы не выдержали — актер все время вставлял местоимение, без него все не клеилось. Мы связались с автором, спросили его, можно ли добавить пару буковок — он сказал: «Конечно, не вопрос».

И мы стараемся не добавлять в текст тех смыслов, которых в нем вообще не было изначально, построенных на полисемантике. Как если, например, в тексте было бы слово «план», а мы этому слову другое значение решили бы придать, посовременнее.


— Во время подготовки к спектаклю вы общались с авторами стихов?

— Практически нет. Поскольку это некоммерческий проект, не было необходимости у каждого автора спрашивать разрешения или подписывать договор. Если спектакль когда-нибудь пойдет дальше, мы, конечно, со всеми свяжемся. Почти всех авторов я знаю лично, и мне кажется, я смогу с ними договориться. Но я не думаю, что получится что-то коммерческое.

— Если текст — это главное, то как быть со зрелищностью? Она ведь тоже предполагается в спектакле. Не будет ли это отвлекать зрителя?

— Мы, конечно, об этом много думали. Тут нужен какой-то баланс, и мы стараемся его держать. У нас выбраны хорошие тексты — они настолько хороши сами по себе, что есть вероятность, что они будут держать зрителя. Но есть моменты, когда не то чтобы зрелищность мешает восприятию текста, но она отсекает несколько вариантов его понимания. То есть чем больше на сцене показано, тем меньше смыслов остается у текста. Где-то приходится этим жертвовать. В парочке текстов мы позволяем себе чуть больше, но в основном нет — скорее мы забили на натужную зрелищность, чтобы донести как можно больше смыслов. Но это будет непонятно, пока не увидите.

Если стихотворение хорошее, то, в принципе, никакая зрелищность не нужна. Читающий преподнесет его так, что оно дойдет до самой глубины восприятия зрителя. Не нужны ни костюмы, ни музыка, ни свет, ни декорации, ни сценография — ничего этого не понадобится. В принципе, это возможно. Конечно, мы добавляем какие-то зрелищные элементы, чтобы спектакль был спектаклем, а не просто чтением.

Что у нас есть как ориентир — это богатый опыт чтений, на которых зрители просто слушают. Они не смотрят на актерскую игру, они не видят ничего дополнительного, все, что проходит перед ними, — это чтение стихов. И это интересно. Мы знаем, что так можно. Но чтобы постепенно внедрять свои методы, нужно немного визуалов добавить, безусловно.

«ЛЮДИ ЧАСТО НЕ ВИДЯТ РАЗНИЦЫ МЕЖДУ СТИХАМИ И ПОЭЗИЕЙ»

— Хотелось ли включить в постановку свои стихи или стихи казанских поэтов?

— Там есть один стих казанского поэта, но не потому, что он мой знакомый, а потому, что он тематически очень хорошо подошел. Когда меня спрашивают, почему только одного, я отвечаю: потому что только один у меня вот так лег. Свои тексты мне туда засовывать не хотелось из принципиальных соображений — хотелось, чтобы их там не было. Если однажды я сделаю спектакль по собственным произведениям, мне нужно будет во многом через себя переступить и убедить себя в том, что это нормально, то есть относиться к тексту как к материалу для спектакля.

Если бы спектакль был по стихам казанских авторов, глупо было бы мне туда свои тексты не вставить, потому что я нахожусь в этой парадигме — я казанский автор, почему бы мне там не быть. Но поэтов XXI века такое количество, что ставить туда свои стихи как-то неэтично.

— Вы выбирали стихи сами?

— Я советовалась. Я повесила большое количество текстов и советовалась с актерами. Против чьей-либо воли мы никому тексты не давали — они сами выбирали, что хотели бы почитать, и потом начинали с этим работать.

— Среди авторов в вашем спектакле есть представители сетевой поэзии?

— Там есть один автор, который в основном в сети выкладывает свои тексты, причем в основном под замок, и только его друзья могут читать. У него в подписчиках и Дана Сидерос, и Вера Полозкова — все его очень любят, все хотят, чтобы у него вышла книга. Но в силу всяких разных особенностей его характера, здоровья, образа жизни этого пока не получилось. Мне пришлось попросить у него разрешения взять его «подзамочный» текст. Его зовут Юрий Смирнов — очень классный поэт из Украины, пишущий на русском языке.

— Что сейчас происходит с сетевой поэзией?

— Там все подряд: есть качественное, есть некачественное. Как правило, если сетевая поэзия интересна, она чаще всего за пределы сети довольно быстро выходит. Это все случайность и лотерея. Я не большой специалист по сетевой поэзии, честно говоря. Мне кажется, сейчас вся поэзия сетевая. Все поэты выкладывают стихи в сеть, чтобы люди читали. В нашей постановке нет этих «голосов поколений», «молодежных звезд». У нас все олдскульные, я бы сказала.

— То есть это случайность, что кого-то в сети читают, а кого-то — нет?

— Нет, конечно. Кого-то пиарят, в кого-то вкладывают силы и средства, в кого-то — нет. Кто-то из известных личностей, например, заметил какого-то одного автора, выложил в «Инстаграм» видео, где тот читает стихотворение, — так тоже бывает.... Мне кажется, в основном тех сетевых поэтов, которые сейчас популярны, конечно, мощно раскручивают.

— Какие тенденции в поэзии XXI века вы замечаете?

— Поэзия просто существует. Она не так завязана на массовом читателе, как другие виды искусства. Поэты все терпеливо ждут — может быть, время покажет и они станут востребованы в старости или после смерти. Они не напрягаются на эту тему. Раздражает, когда другая всякая фигня, которая не является поэзией, внезапно начинает ею считаться. Когда город завешен афишами какого-то поэта, который стал популярен по ряду причин, но его стихи поэзией не являются — конечно, у поэтов начинает «подгорать» в этот момент. Но это не потому, что они завидуют. Поэты — ребята в принципе довольно терпеливые. Чем они лучше, тем они терпеливее. Нетерпеливые — это как раз те, у которых ничего не получается. А те, у кого получаются хорошие стихи, их как-то постепенно и издатели находят. Словом, поэтов раздражает то, что люди часто не видят разницы между стихами и поэзией. Если стихами можно называть все, что написано в столбик, в рифму и так далее, то поэзией может быть что угодно, но оно должно быть искусством.

Условно говоря, есть барышня, которая составляет свои мысли в какие-то стихи. И в силу того, что она раскрученная, красивая и вообще очень мощный коммерческий проект, люди читают и говорят: «Ну нам нравится, значит, это и есть настоящий поэт, самый лучший». Отлично, пусть вам нравится, это ваш сознательный выбор, но не говорите, что это поэзия. Даже если это выходит миллионными тиражами, пожалуйста, покупайте, читайте, но не называйте это поэзией. Поэты не завидуют этой славе, она их не раздражает — их раздражает то, что это называется поэзией, что люди не заморачиваются и не пытаются выяснить: а есть ли что-то еще?

На данный момент литература не настолько модна, это не тренд. Человек не считает необходимым сам себе лично объяснить, почему вот это — поэзия, а это — нет. Если Мандельштамам — это поэзия, то может ли поэзией считаться сетевая барышня? Какая разница? Я что, буду тратить на это время и выяснять?

Был художник Микеланджело, был художник Пикассо, а есть художник Никас Сафронов. Рисует, кисточки есть, в рамке стоит — значит, художник. На поэзию у многих взгляд такой же. В рифму — значит, поэзия.

— А что происходит с современным читателем?

— В основном массовый читатель смотрит, что ему нравится, и считает, что он всегда прав. Я не знаю, что происходит с читателем. По себе судить нельзя, потому что я неправильный читатель. А если взять просто обычного читателя с потолка — мне кажется, он просто выбирает то, что ему нравится.


— Люди сейчас читают стихи?

— Мне кажется, люди порой с удивлением обнаруживают, что стихи — это нечто читабельное. Вот у меня произошла недавно странная штука — друзья мне написали, что мое стихотворение прочитали в передаче у Дудя. Я знаю, кто такой Дудь, только понаслышке, не особо слежу. Ну ок, показали. А что показали? Оказалось, там актриса читает мои стихи. Я смотрю — славная девушка. Она читает мое, условно говоря, самое попсовое, зрелищное и театральное стихотворение. Скорее всего, она его читает, потому что оно попало в список рекомендованных к прочтению на вступительных экзаменах во МХАТ. И вот она его читает — боже мой, как плохо она его читает! Хорошая актриса, но как плохо читает. Во-первых, она читает его не целиком — не с начала и не до конца. Во-вторых, она перевирает текст. Кроме того, все, что клевого есть в этом тексте, как-то мимо у нее проходит.

Поскольку она не знает, что сказать про этот текст, она дальше вставляет какой-то витиеватый автокомментарий про то, что чем глупее, тем смешнее. И меня не столько задевает ее комментарий — ок, она актриса, она заслужила возможность попасть в популярную передачу, а я могу попасть в популярную передачу, видимо, только так — если меня прочитает популярная актриса и скажет: «Ну вот видите, какая чушь, смешно же».

Но дело не в этом. Дело в том, что все кинулись меня поздравлять, рассказывать, какая я теперь известная. Мое стихотворение плохо и не целиком прочитали с унизительным автокомментарием, зато где — у Дудя! Притом это ведь друзья поздравляли, они не случайно были мной выбраны.

Нужна ли такая слава? Мне кажется, это какая-то фантасмагория. Вот и получается, что поэзии массовый читатель не нужен. Или прямо сейчас не нужен. Пусть тебя читают не все, а те, кому интересно.