Театральная площадка MOÑ в Национальной библиотеке Татарстана не первый раз становится местом для откровенных разговоров. И новый спектакль «Чын татар» в рамках проекта «Театр горожан» в очередной раз подтверждает это. 13 человек, 11 монологов и 1 тема — что значит быть настоящим татарином? Почему сейчас люди все чаще задаются вопросом национальной идентичности? Что значит «татарин ты или нет»? И как под гнетом традиций и вековых устоев принять себя? Это далеко не полный список вопросов, который волнует участников и создателей спектакля. Подробности — в материале «БИЗНЕС Online».
Постановщики получили 52 заявки. Большинство — от молодых людей. До спектакля допустили 16 человек
«Если ты не знаешь татарского, то какой же ты татарин?»
Сразу стоит обговорить несколько моментов. «Чын татар» — необычный спектакль. Это новый проект «Театра горожан», над которым трудятся в MOÑ. А значит, в нем участвуют непрофессиональные актеры. Более того, чем меньше в участниках будет театральности и жажды сцены — тем лучше. Спектакль задумывался как откровенный разговор о татарскости и подразумевал широкий срез населения. Для этого три автора — драматург и режиссер Дина Сафина (ее пьеса «5 mm/h» номинирована на «Золотую маску»), художник и режиссер Ксения Шачнева, а также историк-культуролог и режиссер Гузелия Гиматдинова — кинули клич по всей Казани, чтобы найти своих героев. Причем критерий отбора был максимально прост — указать причину (кажущуюся важной именно ему), по которой претендент считает себя татарином.
В результате постановщики получили 52 заявки. Большинство — от молодых людей. До спектакля допустили 16 человек. Трое по разным причинам «отвалились» в процессе. Так их осталось 13. Девушки разговаривали с каждым несколько раз, пока из простых бесед о себе, семье и доме не возник ответ (может, и несколько) о национальной принадлежности. Собственно, на этих выводах и строится спектакль.
Еще до начала основного действия зрители смотрят небольшой ролик, где опрошенные на улице люди, от малолетних детей до почтенных старцев, отвечают ровно на два вопроса: как стать татарином и как перестать им быть? В ответах этой фокус-группы уже прослеживаются общие настроения. Чем человек старше, тем он серьезнее относится к самоопределению. «Татарином тебя могут сделать только мама с папой», — говорит одна пожилая женщина. «Если ты не знаешь татарского, то какой же ты татарин?» — произносит другая. На контрасте с ними юношеские доводы вроде «достаточно просто долго жить в Казани» кажутся слишком либеральными.
Тем временем опрос продолжается уже на сцене. Там выстроилась шеренга из 13 человек. Среди них два молодых человека и две женщины старше 40.
— Поднимите руку те, кто поддерживает феминизм, — произносит девушка в микрофон.
В шеренге поднимаются руки.
— Подайте знак те, кто исповедует ислам, христианство, буддизм, считает себя агностиком или атеистом, — говорит уже другая девушка.
Картина на сцене снова меняется. Так происходит еще несколько раз: кто считает секс до брака неприемлемым, кто знает татарский язык, кто не против узаконить однополые отношения, именем чьего родственника названа улица. Еще с десяток разноплановых вопросов. Но все это — эпиграфы к коротким моноспектаклям.
«Знаете, сколько я пыталась надеть калфак на голову? И мне совсем не нравится все время заплетать волосы в косы…» — робко бунтует Зуля, постепенно меняя исторический костюм на повседневную современную одежду
«Почему я не могу красить волосы в тот цвет, который мне хочется»
В желтом луче прожектора стоит девушка в национальном татарском костюме: розовое длинное платье-рубаха (кулмэк), черная длинная жилетка (камзол) и бархатная шапочка с вышивкой (калфак). Ее зовут Зуля. Она наследница татарских традиций через много поколений. Но эта тяжесть связывает ее по рукам и ногам. «Знаете, сколько я пыталась надеть калфак на голову? И мне совсем не нравится все время заплетать волосы в косы…» — робко бунтует Зуля, постепенно меняя исторический костюм на повседневную современную одежду.
Это настроение подхватывают следующие две девушки Амина и Регина. Одна из них затрагивает религию. Здесь чувствуются знакомые не одному поколению темы слепого следования родительским установкам, разочарования и страха, а после — осознанного стремления к Аллаху. Все девушки молоды и прекрасны. Каждая будто вчера вышла из отеческого дома и разрешила себе жить самостоятельно.
«Почему я не могу красить волосы в тот цвет, который мне хочется? Почему я не могу любить мужчин?» — искренне восклицает Адель
Венцом этих историй становится рассказ Аделя, худощавого юноши с желтым блондом в волосах. Он садится на пол, раскладывает железную дорогу, игрушечных животных и вспоминает, как проводил лето с бабушкой. Самые теплые воспоминания и фразы он произносит на татарском. Видно, преимущественно все герои говорят на национальном языке, но по разным причинам предпочитают русский. Неожиданно монолог заходит на другую, казалось бы, запретную для Татарстана, особенно мусульманского, тему. «Почему я не могу красить волосы в тот цвет, который мне хочется? Почему я не могу любить мужчин?» — искренне восклицает Адель.
Постепенно спектакль начинает балансировать между общими рассуждениями национального масштаба и откровенной исповедью. Пока одни пытаются понять свое место в татарскости, другие вспоминают песни Салавата и Хании Фархи, устаивают зажигательные танцы под «Салкын чэй» с дискоболом и караоке, а еще играют на гавайской укулеле татарскую «Галиябану». Разве от этого песня стала менее татарской? Или если сыграть на национальном инструменте My Heart Will Go On, главную песню из «Титаника», она окажется более татарской?
Гюльнара признается, что не соответствует высокому статусу татарской эби. У нее и внуков-то нет пока. Так, как ее бабушка, она готовить не умеет. Сама давно носит короткую модную стрижку
С национальными костюмами разобрались, с музыкой — тоже. А что касается еды? Гюльнара Фазлиахметова сидит за небольшим круглым столом и старательно заворачивает финики в бело-голубые бумажки с национальным узором. Для нее центральная фигура в татарской культуре — это бабушки-эби. К слову, о бабушках так или иначе говорят половина участников. О дедушках — никто. Но Гюльнара признается, что не соответствует высокому статусу татарской эби. У нее и внуков-то нет пока. Так, как ее бабушка, она готовить не умеет. Сама давно носит короткую модную стрижку. Да и по-татарски может объясняться только четырьмя словами.
Пока хрустальная конфетница с упакованными финиками ходила по рядам, еще одна девушка устраивалась на полу возле переносной электрической печки. Сама рассказчица из Астрахани и ее татарскость впитала всевозможные влияния близлежащих народов. «Я сварю вам татарский чай. В семье мы называем его именно татарским, хотя кто-то скажет, что он монгольский», — предвкушала девушка всеобщее внимание. Ах да, в свое время Александр Пушкин назвал этот чай сущей гадостью. Действительно, сваренный на молоке с солью и сливочным маслом напиток мало кому пришелся по вкусу.
«Наша задача — помочь донести слова до зрителя. Мы могли чуток отредактировать и немного оформить текст, но все, что они произносят со сцены, они говорят потому, что хотят сказать именно это»
«Я не выиграла, и для меня это было большой честью»
В течение полутора часов герои вспоминают, смеются, ставят неудобные вопросы, оправдываются, произносят кощунственные для кого-то вещи, но делают это искренне.
«Наша задача — помочь им донести слова до зрителя. Мы могли чуток отредактировать и немного оформить текст, но все, что они произносят со сцены, они говорят потому, что хотят сказать именно это», — отмечает соавтор проекта Сафина.
Выбранная форма дает спектаклю неоспоримые преимущества, но и без недостатков не обходится. С одной стороны, зритель может быть спокоен: все сказанное со сцены — это личная боль, вывод или размышление участника. Но не каждый способен донести такой эфемерный багаж до зала. Одни монологи без труда долетают до зрителей (даже если целиком произнесены на татарском), другие не оставляют и следа в памяти. Мешает плохо выученный текст, волнение. Но за каждым кусочком видна режиссерская мысль, даже если исполнение оставляет желать лучшего.
Этим объясняется и финальная, самая большая часть спектакля — монолог Лилии Назимовой, студентки факультета журналистики Казанского федерального университета. Девушка что-то долго рассказывает на татарском. Кто-то понимающе кивает ей из зала. Но не абсолютное большинство. Спустя несколько минут становится понятно — без переводчика тут не обойтись.
Девушка рассказывает, как мечтала поступить в питерский вуз, как, скрываясь от мамы, говорила с подругой по-русски, как потом решила участвовать в конкурсе для татароязычных журналистов и как удивилась сюрреалистичности происходящего. Ведь все проходило на русском. «На этот конкурс я шла с уверенностью, что попаду в мир настоящих татар. Но на входе в здание, где состоится мероприятие, нас встретили по-русски. Все организационные моменты оказались на русском. Я чувствовала себя так, будто участвую в каком-то большом обмане. Я не выиграла, и для меня это было большой честью», — призналась Лилия.
Герои не раз признаются, что стесняются говорить на родном языке. Даже когда знают его. Им проще объясниться несколькими фразами или добавить в русскую речь какие-то обороты на татарском
Не нужно быть татарином, чтобы почувствовать, насколько болезненна тема национального языка для народа. Герои не раз признаются, что стесняются говорить на родном языке. Даже когда знают его. Им проще объясниться несколькими фразами или добавить в русскую речь какие-то обороты на татарском. Не хватает образования, навыков, да и понимания — зачем.
Финал закольцовывает стереотипность традиционного воспитания: все эти «надо», «должен», «обязан» и накладывает строгий учительский голос на современный диджейский бит. Да, многие вопросы так и продолжают витать в воздухе. И надо ли продолжать делить народ на своих и чужих?
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 31
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.