Ханом больше, ханом меньше: как Зайдулла подселил «Двойника» в театр им. Камала

Пьеса «Хан hәм шагыйрь», созданная ныне депутатом Госсовета и председателем союза писателей РТ Ркаилом Зайдуллой в 2001 году, напоминает нам о романе Марка Твена «Принц и нищий»

Стилевая эклектика

Пьеса «Хан hәм шагыйрь», созданная ныне депутатом Госсовета и председателем союза писателей РТ Ркаилом Зайдуллой в 2001 году, напоминает нам о романе Марка Твена «Принц и нищий». Только в роли «принца» здесь выступает хан Золотой Орды Бирдебек, а в роли «нищего» — дервиш и поэт Ахмед Казани, похожий на него как две капли воды. По воле рока герои встречаются и меняются местами. Поэт бурно ратует за справедливость, хочет прекратить междоусобицы и объединиться с народом, но, взойдя на трон, тонет в собственной мести и крови.

С момента начала работы с театром им. Камала Зайдулла возвращался к своему тексту, часть изменений, по информации «БИЗНЕС Online», была внесена уже в разгар репетиционного периода. На пресс-показе «Игезәк» драматург с удовольствием принимал поздравления.

К безусловным удачам спектакля принадлежит сценография Лилии Хисматуллиной, выстроенная на эпатажном смешении эпох. Декорация дворца с рельефными арками, монументальный трон и богатые кафтаны Бирдебека напоминают о блеске Золотой Орды

Часть из них, бесспорно, является справедливой. К безусловным удачам спектакля принадлежит сценография Лилии Хисматуллиной, выстроенная на эпатажном смешении эпох. Декорация дворца с рельефными арками, монументальный трон и богатые кафтаны Бирдебека напоминают о блеске Золотой Орды. На него в виде кожаного плаща Танышбека накладываются лихие 90-е, а льняное платье Ханике (жены хана) и громкоговоритель, которым к правителю зовут дервишей, выглядят вполне современно. Стилевая эклектика делает картинку многомерной, не привязывая ее к определенному времени.

В качестве эмблемы рока художник презентовала кроваво-красную ткань, укрывающую пол, дворцовую стену и постамент ханского трона. Она же прикрывает софиты рук Александра Рязанцева (художника по свету), имитирующие лучи солнца и мерцание звезд. Отказ от брачного ложа, стола и иного реквизита, обусловленного сюжетом, обеспечил артистам свободу передвижения. Поэтому в узловых моментах интриги на сцене действует не только главная пара героев, но и их души: двое мужчин в белом изъясняются на языке выразительной пантомимы и танца модерн (хореограф Дамир Булатов).

За драматический нерв спектакля отвечает музыка Йусуфа Бикчантаева, молодого и талантливого композитора-авангардиста. Еще до открытия занавеса на зрителя обрушивается звуковая волна: национальная лейттема в электронной оправе звучит жестко и бескомпромиссно, лишая надежды на счастливый исход. Есть в бикчантаевской партитуре и лирические фрагменты — щемящая кантилена струнных (Ахмед Казани у трона), эпические «гусельные» переборы (монолог поэта), но они лишь оттеняют мрачный, напряженный тон музыки.

Эмиль Талипов

Ингредиенты и результат

Кажется, с такими ингредиентами спектакль должен держать зрителя до самого финала, но этого не происходит. Народную трагедию Зайдуллы, по меткой ремарке одного из гостей, будто поместили в пространство одного из провинциальных ТЮЗов, а на выходе ощущается некая недосказанность. В аннотации зрителю обещают спектакль «о человеке и его предназначении, о праве выбора и слепом роке, о политике и искусстве, о любви и красоте, которые, кажется, не в силах спасти мир». Такие произведения требуют не только действия, но и емких отвлечений, обобщений, через которые публика может осмыслить вечные проблемы и пути их решения. Этого режиссуре Рамиля Гараева катастрофически не хватает.

Отметим, что ставить «Хан hәм шагыйрь» еще несколько лет назад должен был сам главный режиссер театра им. Камала Фарид Бикчантаев. Но в итоге доверил это дело своему ученику 41-летнему Гараеву, на счету которого уже несколько самостоятельных работ. Правда, у его спектаклей всегда есть художественный руководитель — Бикчантаев. Иногда этот дуэт дает неплохие результаты: взять хотя бы «Улетные танцы» на малой сцене. Но на этот раз главреж был занят своей постановкой в Анкаре и подключился к работе лишь на заключительном этапе. Видимо, это сказалось и на конечном результате.

Единственная претензия на большое обобщение — монолог Ахмеда Казани, осознавшего, что на троне ничуть не лучше, чем в бедной обители. Но пока суть монолога затеняет броская харизма Рамиля Вазиева

Гараев концентрируется на событиях пьесы, но не исследует их внутренние мотивы и результаты. Из-за этого трагедия о судьбе страны сводится к подмене правителя и банальной резне, в моменте, где на сцене хлещет кровь, особо впечатлительная публика ахает. Но это те немногие секунды, когда отвести взгляд от сцены действительно невозможно.

Единственная претензия на большое обобщение — монолог Ахмеда Казани, осознавшего, что на троне ничуть не лучше, чем в бедной обители. Но пока суть монолога затеняет броская харизма Рамиля Вазиева. Заслуженный артист РТ пылко декламирует текст в зал и явно ставит на внешний эффект, а не на проработку смыслов (к слову, в отличие от Танышбека — Эмиля Талипова, рефлексирующего над каждым словом). В других эпизодах это, правда, дает Вазиеву преимущество. Например, в ночном диалоге с Ханике, где поэт упивается своей властью.

Чувственный танец наложниц в исполнении Айгуль Шакуровой, Райхан Габдуллиной и Эльзы Муратхузиной. При этом главной леди спектакля остается Лейсан Файзуллина, с первой секунды разоблачившая обман

Главная леди и невидимая смерть

В целом в спектакле много удачных характерных, декоративных моментов — подпрыгивающая проходка дервиша, пытающегося натянуть ханские сапоги; реплика о «воспитанных и благородных вшах» в кафтане поэта; чувственный танец наложниц в исполнении Айгуль Шакуровой, Райхан Габдуллиной и Эльзы Муратхузиной. При этом главной леди спектакля остается Лейсан Файзуллина, с первой секунды разоблачившая обман. Помимо яркой внешности, ее Ханике сочетает в себе кротость, силу и женскую мудрость, воплощенную в контрастных дуэтах с Казани.

Отдельного разговора требует открытый финал «Двойника»

Отдельного разговора требует открытый финал «Двойника». В исходном варианте пьесы дервиша предсказуемо убивают. В спектакле герой предчувствует свою смерть, но зрителю ее не показывают, по крайней мере прямо. И у зрителя нет успокоения от свершившейся справедливости, ее можно додумать только в своей голове. Возможно, этого эффекта и добивались авторы.