Мрачный триллер по Толстому: из Альметьевска привезли «Власть тьмы» на татарском

На проходящий в эти дни в столице РТ под эгидой Татарского ТЮЗа им. Кариева фестиваль молодой режиссуры «Ремесло» Альметьевская татдрама привезла премьеру прошлого сезона «Дөм» («Власть тьмы») по известной пьесе Льва Толстого

«Лев Николаевич очень близок Казани»

Провинциальность в искусстве — это понятие не географическое. Данный тезис вот уже не первый год доказывает Альметьевский татарский драматический театр. К примеру, последние их казанские гастроли со спектаклями «Бегущий за ветром» Камиля Тукаева и «Не был женат» Айдара Заббарова выглядели уже практически мастер-классом для иных местных деятелей. И в нефтяной столице РТ продолжают делать разнообразный театр, находя баланс между кассовыми мелодрамами по произведениям Зифы Кадыровой, современным театральным языком.

На проходящий в эти дни в столице РТ под эгидой Татарского ТЮЗа им. Кариева фестиваль молодой режиссуры «Ремесло» Альметьевская татдрама привезла премьеру прошлого сезона «Дөм» («Власть тьмы») по известной пьесе Льва Толстого. И хотя эта камерная постановка не выглядит тем же абсолютным триумфом, каким стал пять лет назад «Магазин» режиссера Эдуарда Шахова, объехавший все российские и не только фестивали, тем не менее интерпретация русской классики от молодого, но уже именитого московского режиссера Лизы Бондарь выглядит как один из самых оригинальных татарских спектаклей последнего времени.

Кстати, совсем недавно, в ноябре, она представила свою эпатажную версию «Макбет» в московском Театре наций, а Альметьевск, можно сказать, взорвала спектаклем «Дөм», где герои пьесы Толстого не в силах вырваться из беспробудной тьмы.

Появление автора «Войны и мира» и «Анны Карениной» в репертуаре журналистам перед показом объяснила директор Альметьевской татдрамы Фарида Исмагилова. «Толстого у нас на сцене давно не было, — отметила она. — А ведь Лев Николаевич очень близок Казани — его дед был губернатором Казанской губернии, отец после Отечественной войны 1812 года жил в Казани, и, конечно, Толстой был связан с Казанским университетом. А в начале ХХ века все наши выдающиеся писатели-татары обожали его творчество. Материал спектакля выбрала молодой, но уже великий режиссер в театральном пространстве России Елизавета Бондарь. Мы не возражали».

Впечатленный антуражем зритель может решить, что спектакль, попавший в лонг-лист «Золотой маски» этого года, далек от литературного первоисточника. Но это не так, хотя у режиссера есть свой взгляд на происходящее

Перед вратами ада

Что ожидает героев «Дөм», ясно еще до начала любовно-преступного конфликта, разворачивающегося между Анисьей, ее 16-летней дочерью Акулиной, наемным рабочим Никитой и его матерью Матреной. Все они «заперты» в высохшем лесу, откуда лишь один выход — в непроглядную тьму, уходящую вглубь сцены (художник Анастасия Бугаева). Блуждая среди деревьев без корней, герои все больше погрязают в пьянстве, разврате, кровопролитии и теряют себя. В бледно-бежевой шубе, сером и черном пальто они больше похожи на тени (исключение — Анисья в белой майке и блестящей золотой юбке, заменяющей ей солнце). А мертвые пни становятся их единственным пристанищем.

Впечатленный антуражем зритель может решить, что спектакль, попавший в лонг-лист «Золотой маски» этого года, далек от литературного первоисточника. Но это не так, хотя у режиссера есть свой взгляд на происходящее. Бондарь лаконично и пронзительно передает описанную Толстым катастрофу внутри отдельно взятой семьи (фабулу писатель взял из реального уголовного дела крестьянина, которого навестил в тюрьме). Но в отличие от автора пьесы не дает героям надежды на спасение.

Больная любовь Анисьи к Никите губит всех участников действия — ее мужа-калеку Петра (Рафик Тагиров), которого отравили ядом и заживо погребли в земле, лавиной обрушивающейся на героя сверху. Невинную младшую дочь Анютку (Илюза Набиуллина), не нужную ни матери, ни сестре. Акулину, которую Никита назло Анисье совращает, а затем лишает ребенка. Матрену, вольно или невольно втянутую в порочный клубок интриг.

Чтобы усилить эффект, режиссер заставляет героев дрожать и спотыкаться на ровном месте. И если поначалу кажется, что это следствие алкоголя, к середине пьесы очевидно, что так обнажается их раздробленное, лоскутное сознание (особенно страшно наблюдать за этим вблизи — по замыслу режиссера, на спектакль допускаются 40–60 зрителей, которые сидят на сцене). Его редкие проблески, к примеру покаянный монолог Никиты, тонут во тьме вместе с тусклыми лучами софитов (художник по свету Игорь Фомин). А сами герои в буквальном смысле стоят на пороге ада, который зияет на полу сцены. Но прекратить земные муки и принять возмездие никто из них не в силах.

В атмосферу беспробудной тьмы вписывается и звуковой колорит спектакля: на татарском языке пьеса звучит мрачно и даже мистически

Мистика по-татарски

В атмосферу беспробудной тьмы вписывается и звуковой колорит спектакля: на татарском языке пьеса звучит мрачно и даже мистически. Несмотря на наличие наушника с русским многоголосным переводом, стоит отметить, что подача актерами текста на родном языке — отдельное произведение искусства. Безусловный лидер в этом плане — Энже Сайфутдинова: коварные планы ее Матрены оживают в острых, характерных интонациях с подвижной динамикой. Лилия Загидуллина (Анисья), напротив, прямолинейна и эпатажна в лучшем смысле этого слова. Лейсан Загидуллина (Акулина) берет речевой музыкальностью и мягким тембром, контрастирующим с обликом ее героини.

Другой пласт мелодики спектакля олицетворяет многоуровневая партитура Николая Попова. В творческой смелости композитор не уступает режиссеру, оригинально микшируя молитвенную речитацию, разреженные электронные тембры и громовые удары в виде кластеров. Все это контрапунктирует с человеческой речью, образуя напряженный дискретный звуковой поток. Он продолжает звучать даже на поклонах, где актеры долго не выходят из своих образов.