«Гамлет» почти не виден: как Александр Славутский «замахнулся» на Шекспира

В конце минувшей недели в театре им. Качалова случилась премьера «Гамлета» в постановке Александра Славутского Фото: Екатерина Халаева

Что там в Датском королевстве?

Редкий случай, но нынешняя премьера в КАРБДТ им. Качалова имела свою интригу. Во-первых, привлекал сам первоисточник, возможно, главная пьеса всех времен и народов, взяться за которую — честь для любого режиссера. Во-вторых, непривычно долгий для «качаловцев» путь от начала репетиционного процесса до премьерных показов: Александр Славутский собирался выпускать «Гамлета» еще в прошлом сезоне. В-третьих, предыдущий факт даже заставлял некоторых людей в театральном мире Казани говорить, что новый спектакль — это своего рода творческое завещание 76-летнего режиссера, который уже не первый год испытывает серьезные проблемы со здоровьем.

Забегая вперед, сверхсобытия не случилось. То ли «завещание» получилось невнятным, то ли руководитель театра им. Качалова на протяжении последних 30 лет никому ничего «завещать» не собирался и вообще планирует «простудиться на похоронах» всех хулителей его режиссуры, привычным образчиком которой стал и шедевр Шекспира в интерпретации Славутского.

Еще раз заметим, что «Гамлет» — нетленная классика, которая одновременно не нуждается в особом представлении и вместе с тем не оставляет равнодушными творческие умы на протяжении более чем четырех веков. Более того, хрестоматийный текст — это почти всегда благодатнейшая почва для эксперимента и рефлексии о вечном в современной интерпретации.

Александр Славутский собирался выпускать «Гамлета» еще в прошлом сезоне Фото: «БИЗНЕС Online»

Конечно, и этого не скрывают ни актеры Качаловского театра, ни его преданные зрители, здесь никогда не претендовали на неожиданное переосмысление классики. Однако в данном случае Славутский, можно сказать, нарушает привычный подход к знаменитой драме. Обычно в обращении к шекспировской трагедии первым встает вопрос интерпретации фигуры самого Гамлета. В качаловском же изводе он уходит на второй план, и, как и заявлял сам режиссер о своем видении пьесы, на первый план выходит общая тема борьбы за власть. Впрочем, сравнять Гамлета с общим фоном пьесы, поставить его в хор голосов, где Офелия, Гертруда, Клавдий, Лаэрт заняты своим вариантом вопроса «быть или не быть?», — это играет только на руку фирменному (по версии верной публики театрального учреждения на ул. Баумана) или набившему оскомину (по версии критиков Качаловской драмы) стилю КАРБДТ.

Декламативные реплики двух-трех персонажей на фоне остальных молчаливых участников мизансцен и подиумные проходки между ними никак не оправдываются принципом неприкосновенности мировых шедевров, а скорее лишь вновь демонстрируют привычно необходимый для Славутского-режиссера набор собственных изюминок (или штампов?).

«Боже, я убит!»

Основная претензия — подход ко всем пьесам как к старой драме (будь то они написаны пять веков назад или же более современными авторами) — здесь оправдывается вполне, принимая даже тот факт, что никто не спорит — актеры у Славутского никогда на сцене не живут. Однако в постановке есть элемент новизны: пауза по Станиславскому после монолога Гамлета (Павел Лазарев), прочитанного как бы между делом, затянулась совсем не хрестоматийно, и такое совершенное непопадание обнажилось в недвусмысленной реакции в зале — одиноком храпе с задних рядов амфитеатра. Кто-то среди публики «забыться и уснуть» воспринял дословно.

Общий пафос временами довольно мучительно затянутого действа снижали и, например, такие моменты, как сцена с убийством Полония (Илья Скрябин), который картинно выполз с задворок аскетичных декораций главного художника театра Александра Патракова на середину сцены и с комичной интонацией воскликнул: «Боже, я убит!» Это вызвало волну смешков в зале.

Лишь в двух вещах Качаловский театр продолжает эволюционировать вполне успешно — в танце и вокале. И ирония здесь только относительно первого. Танцевать «Гамлета», конечно, кажется чем-то плохо вообразимым, но в этом постановщики и не стали вдаваться в крайности. Обошлось подобием булгаковского бала Сатаны — пятиминутного «два притопа, три прихлопа» при дворе датского короля и выступлением приехавших в Эльсинор артистов. Последние, кстати, привнесли в постановку хоть какую-то жизнь.

Также стоит выделить Регину Габбазову в роли Офелии. Несмотря на то что для многих образ центральной героини покажется слишком неканоничным — резковатым, протестующим и даже где-то грубоватым, но Офелии Габбазовой хоть немного, но веришь, когда она в помутнении рассудка раздает королевскому двору цветы и поет свою прощальную песню.

Также в постановке есть два персонажа, выделяющиеся из канона пьесы Шекспира. Присутствующие в самом ее тексте могильщики появляются на сцене Качаловского в качестве резонеров. В их реплики режиссер вложил немало ударных строк, выцепленных из других текстов Шекспира: «Какой тоской душа ни сражена, / Быть стойким заставляют времена» («Король Лир»); «Мы созданы из вещества того же, / Что наши сны. И сном окружена / Вся наша маленькая жизнь» («Буря»); «Жизнь — только тень, она — актер на сцене» («Макбет»).

Наверное, именно об обращении к таким смыслам говорил главреж в своем выходе к зрителям перед постановкой, говоря о космосе, общем духовном деле. Вообще, такие вступительные слова режиссера перед премьерой — это не очень привычно для театров вообще, ведь постановщик говорит с публикой через свое творение. В нашем же случае Славутский то ли не доверяет себе как режиссеру, поэтому и проводит «ликбез» перед началом, то ли не очень верит в уровень понимания своей верной аудитории. Хотя в подобной мини-лекции можно найти и такой смысл, ведь «Гамлет» — это про борьбу за власть, и Славутский просто лишний раз показывает, кто самый главный в его театре. И фамилия этого человека точно не Шекспир.