Максим Кальсин: «Роман Орхана Памука «Меня зовут Красный» – это уровень «Братьев Карамазовых»

Максим Кальсин

«У МЕНЯ БЫЛО ПЯТЬ МАГАЗИНОВ»

— Максим, в лихие 90-е вы в Москве занимались бизнесом, согласитесь, для режиссера эта деталь биографии не совсем обычна.

— Для начала я окончил исторический факультет МГУ. В это время привычная жизнь кончилась и начался капитализм. Да, я занимался книжной торговлей, и в какой-то момент в Москве у меня было пять магазинов. Но в 1998 году случился дефолт, я потерял все деньги, и к этому времени уже пришел к тому, что мне судьбу надо менять. И дефолт помог принять решение.

— Для начала бизнеса у вас был стартовый капитал?

— Нет, это же был книжный бизнес, а он имеет свою специфику. Не знаю, как сейчас, но тогда все давали книги на реализацию. Помещения принадлежали моим знакомым, и они могли долго ждать, когда я смогу им заплатить.

— Какими книгами вы торговали?

— Умными. В 90-е годы был бум книгоиздания, была масса частных издательств. Начали переводить тексты, которые в Европе и Америке издавались в 60-е и 70-е, но у нас по разным причинам не переводились. Мы продавали книги по социологии, философии, психологии.

— Какой период истории вас привлекал в университете?

— Влияние евразийцев на общественно-политическую мысль. Это движение евразийцев первой волны русской эмиграции. Их наследником был Лев Гумилев.

— То есть евразийство вас всегда интересовало и Орхан Памук в Казани в этом сезоне возник не случайно?

— Судя по всему...

«ЭКСТРИМ НЕ БЫЛ ДЛЯ НАС ГЛАВНЫМ»

— В один прекрасный момент вы пошли учиться к Карену Шахназарову.

— Да, когда с книжной торговлей все стало затихать, я решил пойти учиться во ВГИК и поступил в мастерскую к Карену Шахназарову. Проучился у него три года, понял, что кино — это не мое, и пошел учиться театру. Поступил к Каме Гинкасу в школу-студию МХТ.

— Получается, что вы птенец гнезда Георгия Товстоногова, у которого учился Гинкас, и исповедуете реалистический театр?

— Дело не в том, что я исповедую. Гинкас нам говорил, что долгие годы он пытался вытравить из себя ген психологического театра, у него это не получилось. Методология уже была заложена. Дело не в Товстоногове, не в Станиславском, но есть нормальный репетиционный путь. Есть текст, то есть слова, описаний нет, ремарки малочисленные, надо понять, что происходит с людьми и что они делают. Ну как по-другому? Если это называется школой Товстоногова — тогда хорошо.

— Когда вы ставили спектакль по роману Алексея Иванова «Географ глобус пропил», то повторили сплав — ключевой момент в книге. Но это уже что-то от Льва Додина, который вывозил актеров, работавших в спектакле «Братья и сестры» по прозе Федора Абрамова в Архангельскую область.

— Ну, дело не только в Додине, такие экспедиции-погружения делают и в театре, и в кино. Смысл таких экспедиций — пройти самому. Быть участником. И когда такое предприятие осуществляется... Я не знаю, помогает ли оно в построении мизансцен, хотя, как ни странно, помогает. Мы несколько ситуаций, шуток там взяли.

— Сплав, если судить по фильму, снятому по этой книге, жуткий.

— Ну, у нас жути не было. Дело ведь не в количестве экстрима, падений в ледяную воду, это-то как раз быстро происходит и это не страшно. Страшно другое. Когда оказываешься с такой группой людей в пространстве резиновой лодки и понимаешь, что в радиусе минимум 100 километров нет людей вообще, никаких, ты понимаешь свой реальный масштаб. Мы, люди городские, думаем о себе больше, чем мы есть на самом деле. В городе нам все соразмерно — машины, дома. А на природе все гораздо больше, чем ты. Ты понимаешь, насколько ты хрупок. Человек просто-напросто подвернет ногу, и он поставит на грань выживания экспедицию. Он не сможет идти, его надо тащить, а надо нести продукты. Если человек сломает ногу — это ЧП с летальным исходом может быть, и так далее. Ты вдруг понимаешь свою хрупкость, свой подлинный размер. И это ставит на правильное место мозги. Что касается спектакля, то мы были первым профессиональным театром, который поставил эту книгу, инсценировку делал я сам. Потом были постановки в Красноярске и Перми, был снят фильм. Без ложной скромности могу сказать, что этот мой спектакль в Омске получился, мы объехали с ним множество фестивалей, за 4 года сыграли более 100 спектаклей.

«О ПУГАЧЕВЕ НАПИСАНО МАЛО ИССЛЕДОВАНИЙ»

— А что вы можете сказать о фильме с Константином Хабенским?

— Я его не смотрел, он мне не может понравиться. Я прожил с этим романом долгое время, это часть меня, смотреть, чтобы зубы скалить, что здесь и здесь не так — ну зачем? Смотреть, чтобы сердце себе рвать, что там что-то лучше, это тоже глупо. Автор романа — фантастически одаренный человек, я сужу не только по его беллетристике, но и по общественной деятельности, по историко-социологическим проектам, я имею в виду его книгу про Пугачева. Это толстенный том, который называется «Увидеть русский бунт». Иванов проехал все места, где происходило восстание Пугачева. Фантастическая книга!

— Это в вас историк говорит.

— Конечно. Тема пугачевского восстания для советских ученых, не скажу, что была табуирована, но была весьма закрыта. По ней можно найти очень мало приличных исследований. Считалось, что все восстание было напитано пафосом классовой борьбы, но если посмотреть на участников пугачевского бунта — сторонников Салавата Юлаева, то они все были за отделение от России. На уральских заводах вообще была очень неприятная для советских историков вещь — рабочие выступали против Пугачева и стреляли по восставшим, они понимали, что Пугачев разрушит их жизнь и тому подобное.

— Казань тоже встретила Пугачева крайне недружелюбно, он тут дел натворил.

— А как можно творить хорошие дела, когда ты воюешь?

«ВЕРОЯТНО, РАЗОЧАРОВАНИЕ ЕСТЬ»

— Вернемся к театру. Кажется, что вы человек, тяготеющий к репертуарному театру.

— А у нас, за исключением Москвы, других и нет.

— Но у вас была постановка в Театре.doc.

— Была, да. Тогда этот театр только начинался, его только делали. Меня тогда это захватило просто, этот пафос документализма, реалистичности.

— А сейчас что, есть разочарования?

— Вероятно, есть. Возможно, это с возрастом приходит. Помните, как Тригорин у Чехова говорит о формах, о том, что места всем хватит, был бы предмет? Были бы тексты хорошие. Я стал более театральным человеком по ремеслу и по жизни. Во многих случаях люди, которые занимаются новой драмой, хотя среди них есть очень талантливые, не знают театра. Возможно, сейчас ситуация изменилась. Но так было. Они не чувствуют сценические законы. А если драматург не любит и не чувствует театр, то режиссер и актеры отвечают ему тем же. А как можно любить человека, который так написал, что это играть невозможно? Хороший драматург понимает законы сцены. Вот, например, Стоппард, он много лет был театральным репортером, критиком, потом только, пропитавшись театром, начал писать пьесы.

— Вы полагаете, что это нужно?

— Для драматурга? Обязательно.

— Так вы новую драму не ставите?

— Почему? Ставлю. И буду ставить. Это мой долг в каком-то смысле. Театр не должен превращаться в музей, театр не должен есть только роскошную «пищу» в виде Чехова и Шекспира, надо и «черный хлеб» тоже есть. Другое дело, что я стараюсь найти новую драму с человеческим лицом. Но ее мало, хотя бог свидетель, я читаю много пьес. Поэтому мне интересны Иванов, Прилепин, Орхан Памук. Мне интересны люди со взрослым взглядом на мир, они думают, они могут многое выразить. Да, они беллетристы, но я постараюсь переложить их прозу на язык театра. Но в их произведениях есть предмет, а адаптировать их можно. Что зачастую раздражает в новой драме? Там предмет-то пустой. А театр — это деньги, это энергия, это люди. Директор парился, искал деньги, люди работают, режиссер нервничает, актеры репетируют — для чего-то это должно быть? Чтобы что-то сказать, конечно. А если говорить нечего? Для чего такое количество взрослых людей напрягать, если нет предмета для разговора? Когда появляется у авторов новой драмы какой-то материал, который стоит обсуждать, я его ставлю.

«ОПЕРУ СТАВИТЬ ПРОЩЕ»

— Как вам работалось с Валерием Гергиевым, ведь в вашей биографии была постановка в Мариинском театре.

— Мы с Гергиевым и виделись-то всего два дня, когда спектакль был собран. Предложение исходило от его литчасти. Была идея поставить произведения Гоголя, которые еще не ставились. Пригласили трех режиссеров и трех молодых композиторов. Называлось все это «Гоголиада». Обратились к Гинкасу, он рекомендовал нас, своих учеников. Я ставил гоголевскую «Коляску», музыка была композитора Вячеслава Круглика.

— И как работалось в музыкальном театре?

— В музыкальном театре? А там все просто. Сидишь дома, музыку слушаешь, придумал ход какой-то — здесь так, а здесь вот так. Люди в театре профессиональные, сразу все понимают. В опере есть один гигантский бонус: там артист всегда занят делом, и нет этого парализующего вопроса: а что вы делаете сейчас? Он поет. Когда он поет, что-то немыслимое происходит, ты цепенеешь. Режиссер знает, что он делает, зритель знает, за что он заплатил деньги, все остальное — это бантики. Возможно, что я сейчас немного утрирую. А в драме все намного и сложнее, и тоньше, и труднее.

На пресс-конференции в сентябре презентовали новый сезон в театре им. Камала, где и было заявлено о премьере по роману Памука

«Я ПРЕДЛОЖИЛ ПОСТАВИТЬ В КАЗАНИ ОРХАНА ПАМУКА»

— Как завязался контакт с ТГАТ имени Камала?

— Я приезжал на фестиваль «Науруз», был гостем, разговаривали с Фаридом Бикчантаевым. Я предложил проект — поставить Орхана Памука. Он сначала подумал, потом проявил интерес, через некоторое время разговор возобновился. Начали предметно договариваться.

— Делать инсценировку романа Памука «Меня зовут Красный» Ярославе Пулинович вы предложили?

— Да, я. Но ее пьесы я никогда не ставил. Вы, кстати, читали роман? Да? А вы представляете, как его можно поставить? Нет? Вот. И я тоже. Роман Орхана Памука «Меня зовут Красный» — это уровень «Братьев Карамазовых». И по проблемам, которые поднимаются, и по степени человечности и яркости характеров и ситуаций.

— Что у вас будет за спектакль по жанру, ведь там возможны несколько вариантов.

— Да. Что такое роман Памука? Это не исторический роман, понятно, что это не мелодрама. Детектив? Но даже в необычных детективах вряд ли есть главы, где на 40 страницах описываются миниатюры. А такие главы у Памука есть. Что за жанр у него? Калейдоскоп разных жанров, психологическая драма, да, и детектив есть, и мелодрама, есть поток сознания, внутренняя жизнь человека, ее атомарный состав. Все это есть в каком-то немыслимом сплаве. Я пытаюсь сделать разные жанры, будут пластические куски, будут психологические, литературный театр, ожившие картинки — как на персидских миниатюрах.

— Как вам работается с актерами-камаловцами?

— Хорошо. Они хорошо обучены.

— Как поживает ваш театр в Магнитогорске? Ведь маленький город, бюджет у вас наверняка небольшой?

— Небольшой. Очень небольшой. Но народ ходит, стараемся. Привлекаю гранты. Вот город дал грант, будем делать в кооперации с оперой спектакль «Амадей» по Шефферу и по фильму Милоша Формана. Большой музыкальный проект.