Ольга Пудова: «Американцы говорят: «Путин forever! Мы любим Россию!»

Ольга Пудова открыла в Казани VIII музыкальный фестиваль искусств «Филармониада»

«КАЗАНЬ ПОРАЖАЕТ МЕНЯ В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ»

— Ольга, в этом году вы открываете «Филармониаду», но в Казани вы далеко не в первый раз. Часто пели на сцене театра имени Джалиля, на этот раз выступаете с оркестром народных инструментов Анатолия Шутикова. Как вам работается с казанскими музыкантами?

— Казань поражает меня в очередной раз. Первые такие же ощущения у меня были несколько лет назад, приехала к вам в оперный театр. Я была в шоке от оркестра, от хора. Такого качества, такого уровня редко встречала даже в Европе. И сейчас, работая с народным ансамблем филармонии, я чувствую то же самое. Слушаю, как они играют, просто молодцы! Самое главное — у них музыкальность на уровне фантастики просто. Знаете, очень важный принцип в музыке, когда звук перетекает в звук, когда не слышишь никаких запинок, каких-то пауз, инструменты просто поют. И я получила огромное удовольствие от работы с музыкантами из казанской филармонии.

Что касается русских романсов, то народные тембры еще больше подчеркивают в русских романсах русскость, раскрывают русскую душу, и это трогает до безумия. На мой вкус, народные тембры будоражат гораздо глубже, чем фортепиано или классический оркестр.

— Здесь, на сцене оперного театра, вы замечательно дебютировали в партиях Джильды в «Риголетто» и Лючии в «Лючии ди Ламмермур», выступали в гала-концертах Шаляпинского фестиваля. Но в последнее время мы вас не видим на сцене театра имени Джалиля...

— Да, в Казани я в первый раз спела партию Джильды, очень долго шла к Лючии... Мне часто ее предлагали, но я отказывалась, потому что не считала, что способна не то что спеть, а выразить те эмоции, которые нужны в этой партии. И вообще, казанский оперный театр для меня — это уже что-то такое родное, очень люблю к вам приезжать. У вас такой порядок во всем, просто удивительно. Это касается и филармонии, и оперного театра. Иногда бывает трудно, когда люди ничего не знают, не знают даже точно, когда репетиция, вдруг все возникает внезапно. Здесь же всегда все четко. Я очень люблю сам город, у вас замечательные люди. Меня всегда это восхищает и поражает. Приезжаешь в Казань — и уровень всего, что есть вокруг, просто приятно удивляет. Мы как раз сидели и обсуждали с мужем, что у вас здесь настоящие музыканты живут в городе. Мы даже подумали: что с Москвой, с Питером происходит?

Обычно театр приглашает меня на фестиваль либо на какую-то новую постановку, но, к сожалению, не смогли мы состыковать графики, я была за границей. Но я приеду в феврале уже следующего года на Шаляпинский фестиваль и буду петь как раз в «Риголлето».

— Татарский язык еще не выучили?

— Простите, еще нет. Я с языками вообще дружу очень плохо, плюс по ходу работы надо учить языки. Хотя знание английского спасает.

«РУССКОМУ ЧЕЛОВЕКУ ИСПОЛНИТЬ ЕВРОПЕЙСКУЮ МУЗЫКУ ГОРАЗДО ПРОЩЕ, ЧЕМ ЕВРОПЕЙЦУ — РУССКУЮ»

— Вы часто выступаете в Европе, насколько там популярна русская классическая музыка?

— Там очень любят русскую музыку. Рахманинов, Чайковский — для них это вообще святое. Они обожают нашу музыку. Другой вопрос, что они находятся в большом затруднении, когда ставят оперные спектакли русских композиторов. Как ни крути, но в этом есть какая-то такая особенная специфика. Русскому человеку исполнить европейскую музыку гораздо проще, чем европейцу — русскую музыку. Это действительно так, и они сами об этом говорят: мы не понимаем, почему ваши певцы приезжают и поют нашу музыку просто на грани фантастики, поют ее так, как это и должно быть: моцартовский стиль, Россини, а наши певцы не могут петь вашу музыку так, как вы ее поете.

— А вы сами как это объясняете?

— Я думаю, что это вообще вопрос глобальный, и однозначного ответа на него не дашь. Меня даже спрашивают, почему я не живу постоянно за границей. Не могу. Я больше двух месяцев там не выдерживаю. Мне нужно сюда, домой, к своим людям, к родным, глубоким. И, может быть, все так, потому что мы другие. Я имею в виду вообще всю Россию, все национальности, которые живут в нашей стране. Мы какие-то другие совершенно, у нас другой взгляд на жизнь, глубина души, сердца. Все другое.

Но работать может быть непросто и там, и здесь. Так же как и легко может быть и там, и здесь, все зависит от коллектива и естественно собственного отношения ко всему, что происходит вокруг. И ты либо принимаешь действительность, либо не принимаешь. Либо пытаешься наладить контакт, либо нет.

С Пласидо Доминго

— Не могу не спросить о том, как происходящее в мире отражается на вашей работе. То, что происходит на международной арене, отношение на Западе к России, это как-то отражается на отношении к оперным певцам из нашей страны?

— Со времен всех кризисов, санкций, всего-всего, я могу сказать совершенно точно, что ни разу нигде не чувствовала на себе никаких притеснений. Ко мне всегда относились с глубоким уважением, с улыбкой, никогда никто не говорит о политике, никогда Россию ни в чем не обвиняли. И даже, наоборот, большинство людей, которых я встречаю за границей, а когда я пою на каких-то контрактных спектаклях, у нас получается международный состав, где собираются музыканты со всего мира, и в одной стране можно пообщаться с людьми из разных стран. Так вот, все совсем наоборот, те же американцы говорят: «Путин forever! Мы любим Россию!» Так что никакого давления или негатива по отношению к русским исполнителям нет.

— А коллеги по цеху не спрашивают, что у вас там происходит? О Путине, про «Крым наш»?

— Опять же, ни разу мне не задали такой вопрос, даже ничего похожего не прозвучало. Но Путина очень уважают. У нас даже был очень интересный случай во Франции. Мы с мужем были в Париже и встретились там со своим старинным другом, который нас отвел в виски-паб к своему другу. И мы общались с этим человеком о политике, ему примерно 60 лет, он француз и сказал, что во Франции очень уважают Путина. И что в их стране последним президентом для большинства был Шарль де Голль, а все остальные, Олланд, Саркози, их даже не различают. Заметьте, это сказал француз. Конечно, не все так считают, но такие есть.

«АИДА — МОЛОДАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА. Я ДУМАЮ, У НЕЕ ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ»

— Вы также солистка венской Штаатсоперы.

— Да, я пела там, у меня был контракт. На самом деле, некоторые исполнители, спев хотя бы раз в каком-то театре, любят потом писать, что они солисты этого театра. Но я могу быть солисткой только одного театра — Мариинки, потому что там официально работаю. А во всех остальных театрах явлюсь приглашенной солисткой.

— Венская опера нас интересует еще и тем, что с некоторых пор так активно работает наша землячка Аида Гарифуллина, о которой много говорят в последнее время. Если не в столице Австрии, то в Мариинском театре вы с ней точно пересекались, когда пели по очереди на премьерных спектаклях «Золотого петушка» Шемаханскую царицу...

— Да, мы пели с ней в опере Римского-Корсакова, которую поставила режиссер Анна Матисон. Аида — молодая хорошая девочка. У нее очень красивый голос, очень красивый тембр. Я, когда ее услышала в первый раз, даже поразилась. Очень хорошо, что она попала в Штаатсоперу. Потому что, выходя постоянно на сцену, она очень многому научится, это ей очень сильно поможет. Она молодец, много работает. И, кстати, важно не просто много работать, важно понимать, что ты делаешь, анализировать и к чему-то стремиться. Я думаю, что у нее все получится.

— Ваша главная партия — это по-прежнему Царица ночи в «Волшебной флейте» Моцарта?

— Да, наверное. Это мой крест, и мне его нести. Смех смехом, конечно... Мне порой говорят: тебе еще не надоело петь эту партию? Знаете, все равно получаю в год два контракта на Царицу ночи...

— Но ее могут исполнять не так много певиц...

— Дело даже не в этом. Просто многие театры вынуждены звать колоратурщиков таких совсем высоких-высоких. Сам смысл этой партии, есть даже такое понятие «драматическая колоратура», я, конечно, не претендую на это звание, но смысл в том, что в этой партии и характер героини должен быть очень жестким. Я могу иной раз, когда меня приглашают вновь ее петь, думать: «Эх, опять». Но потом, когда приезжаю и работаю над ней, на самих спектаклях, получаю огромное удовольствие. Я люблю петь эту партию. И как раз благодаря этой партии свои какие-то негативные эмоции выплескиваю.

И, возвращаясь к сложности этой партии, да, говорят, трудная партия. На самом деле, это не так, в ней нет сложности. Если в твоем диапазоне есть эти ноты, ты можешь петь и ты можешь держать тесситуру, справляешься со всеми переходами, то нет никакой сложности вообще. Тем более когда ты уже понимаешь, что и как.

— Сейчас вы работаете над редко исполняемой оперой Моцарта.

— Да. И у меня предстоит турне, совершенно изумительное, с постановкой оперы Моцарта «Луций Сулла». Это опера о римском диктаторе, она в России ни разу не ставилась. Там есть сложнейшая, просто сумасшедшая партия сопрановая, которую мне предстоит исполнить. Вот это очень интересная работа. Партия — то же самое, что для спортсменов брать новую высоту. После нее, после того как ты ее выучил, спел, ты понимаешь, что эта была новая ступень.