Универсальная нравственность — угроза гражданскому обществу, ибо она ослабляет возможность его сопротивления ужесточению вертикали власти

Предполагается, что свержение любого авторитаризма — это благо. Однако свержение существующего режима может привести к еще более жесткой системе власти или развалу страны. В этом главный недостаток ненасильственных революций. Солидарность возникнет не на почве единообразия, а на пути поиска татарстанского пути. В таком случае активистам «оранжевых революций» не останется места для политической деятельности.

ГАРВАРДСКИЙ ПРОФЕССОР И ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ «ЦВЕТНЫХ» РЕВОЛЮЦИЙ

Враг помогает, друг вредит;
Вкус мы находим только в сене;
Бесстыдник тот, кто терпит стыд;
Без равнодушья нет влеченья;
Порука силы — ослабленье;
Бывает мышь страшней, чем слон;
Примета памяти — забвенье;
Не глуп лишь дурень, что влюблен.

...

От пьяницы водой разит;
Мы зрячи только в ослепленье;
Кто веселится, тот скорбит;
Недуг желанней исцеленья;
Важней здоровья пресыщенье;
Неряхой часто франт пленен;
Победа хуже пораженья;
Не глуп лишь дурень, что влюблен.
В балладе скрыто поученье,
И говорю я в заключенье:
Лень — лучшая подруга рвенья;
Ложь — то, в чем каждый убежден;
Осел — искусник первый в пенье;
Не глуп лишь дурень, что влюблен.

Франсуа Вийон. Баллада истин наизнанку

Гарвардский профессор Джин Шарп написал ставшую весьма популярной книгу «От диктатуры к демократии», которая выглядит как инструкция для «цветных революций». Она напоминает брошюру Че Гевары об организации партизанской борьбы. Армейский устав выглядит примерно так же. В книге Джина Шарпа нет теоретического анализа, доказательств, даже какой-либо идеологии, там только руководство к действию для тех, кто выступает против авторитарной власти. Для того чтобы следовать этим наставлениям, не нужно быть профессиональным революционером, знать теорию, быть политологом, журналистом и вообще иметь какие-то знания и навыки. Они просты как божий день. Например, в разделе «Официальные заявления» он предлагает использовать: «1) Публичные выступления. 2) Письма протеста или поддержки. 3) Декларации организаций и учреждений. 4) Публичные заявления, подписанные известными людьми. 5) Декларации обвинения и намерений. 6) Групповые или массовые петиции. 7) Лозунги, карикатуры и символы. 8) Знамена, плакаты и наглядные средства. 9) Листовки, памфлеты и книги. 10) Газеты и журналы. 11) Магнитофонные записи, пластинки, радио, ТВ. 12) Надписи в воздухе (самолетами) и на земле (вспашкой почвы, посадкой растений, камнями)». И таких рекомендаций 198, что и составляет в итоге программу ненасильственных действий.

Общественное мнение таково, что возражать тем, кто выступает за демократию, заведомо проигрышно, хотя и соглашаться с инструкциями Джина Шарпа трудно, поскольку в них ничего не говорится о постреволюционных действиях. Книга Джина Шарпа, конечно же, служит продвижению гегемонии США с помощью Soft Power: ненасильственные революции расшатывают авторитарную систему, а на почве безыдейности властвует американская пропаганда под прикрытием продвижения демократии. Soft Power — это оружие, которое эффективнее любого авианосца. Пока Россия строит ударные авианосцы на черноморских вервях, США мобилизует революционный потенциал внутри тех стран, которые, по их мнению, не отвечают стандартам демократии.

Странам с устойчивой идеологией «цветные революции» не страшны. Но там, где торжествует деидеологизация — раздолье для политтехнологов Soft Power. В условиях безыдейности от «цветных революций» не спасает даже относительное благополучие страны. Ливия могла гордиться своим уровнем жизни, но идеология Каддафи, построенная на исламе, не могла быть путеводной звездой. Любая идеология, построенная на религиозной основе, не пригодна для современных условий и становится благодатной почвой для «цветных революций». Справедливо и обратное: чем дальше клерикалы находятся от политики и власти, тем стабильнее общество.

На первый взгляд, Европа — хорошая арена для «цветных революций», а конфликты между евроскептиками и еврооптимистами так накалены, что могут разрушить единую Европу. Но это только на первый взгляд. На самом деле, там страсти накалились, поскольку Евросоюз объективно стал вызовом для американской гегемонии, несмотря на союзнические обязательства по НАТО. Сама идея объединенной Европы столь грандиозна, что на этом фоне любые споры — всего лишь поиск ответов на трудные вопросы. Если европейский опыт закончится успешно, тогда будет сломлена монополия доллара и будет нанесен удар по всей жирующей за счет народов банковской системе. Это станет моделью переустройства мира на федеративных началах с признанием прав этнических, религиозных и других меньшинств. Американская мысль на это не способна в силу ориентированности на собственную гегемонию. Новые идеи всегда рождались в Европе. Многочисленные митинги, протесты — это не признаки «цветных революций». Это рождение новой Европы, а идейная борьба только сплачивает общество.

Европейская мысль всегда была в поиске универсальных идей. Континент веками раздирался войнами. Строились империи, а затем они рушились. Многочисленные народы пытались найти общий язык то в религии, то в единых законах, то философии. Ни римляне, ни германцы, ни французы не смогли установить единый имперский порядок, общую идеологию или религию. После двух мировых войн Европа начала мучительно искать формы сожительства народов без попыток ассимиляции и навязывания единой культуры. Все это выразилось в принципе «единства многообразия». Объединенная Европа — это не просто конфедерация или федерация, а Федерация федераций. СССР формально тоже представлял собой двухэтажную федерацию, но советский строй лишил республики многих конституционных прав, а потому не имел шансов сохранить форму государственного устройства. Союзный Договор мог стать спасением страны, однако Горбачев постоянно опаздывал, Ельцин не хотел никаких компромиссов, а США ждали распада своего главного врага. Без особых усилий со стороны США евразийский континент упал к ногам мирового гегемона, как приз победителю в холодной войне.

ТАТАРЫ ИЗНАЧАЛЬНО ПО ПРИРОДЕ СВОЕЙ ГОСУДАРСТВЕННИКИ

 

Властитель умирал. Льстецов придворных стая
Ждала его конца, сдувая с горностая,
Одежды короля пылинки, между тем,
Как втайне думала: «Когда ж ты будешь нем?»

Их нетерпение заметно королю
И он сказал, съев ломтик апельсина:
«О верные рабы! Для вас обижу сына:
Я вам отдам престол, я сердце к вам крылю!»

И только он умолк — в разнузданности дикой
Взревели голоса, сверкнули палаши.
И вскоре не было у ложа ни души,
Лишь двадцать мертвых тел лежало пред владыкой.

Игорь Северянин. Насмешка короля. Июль 1911

Американская мысль все упрощает до руководства к действию, европейская же ищет универсалий. Тюркская мысль отличается масштабностью проектов. Как писал князь Н.С. Трубецкой: «Тюркская фантазия не бедна и не робка, в ней есть смелый размах, но размах этот рудиментарен: сила воображения направлена не на детальную разработку, не на нагромождение разнообразных подробностей, а, так сказать, на развитие в ширину и длину; картина, рисуемая этим воображением, не пестрит разнообразием красок и переходных тонов, а написана в основных тонах, широкими, порой даже колоссально широкими мазками». Тюрки любят симметрию, ясность и устойчивое равновесие. С начала новой эры они непрерывно строили или участвовали в строительстве грандиозных империй: гуннской державы, Тюркского и Уйгурского каганатов, Монгольской и Османской империй, ряда государств в Центральной Азии. Кроме того, татары построили ряд самостоятельных государств, в частности, Кимакский каганат, Волжско-Камскую Болгарию, Золотую Орду. Татары изначально по природе своей государственники.

После падения татарских ханств татарская мысль умерла, а в ХIХ веке училась у русской культуры, познакомившись через нее с новейшими веяниями в Европе. Свою оригинальность татарская мысль показала только в джадидизме, что было прервано советским периодом, а в наши дни, кроме «Модели Татарстана», нечем более похвалиться.

Русская мысль во все времена жила поиском совести, ПРАВДЫ, христианской истины, она была в большей степени духовной, нежели государственной. Модели государства Россия заимствовала вначале у татар, назвав ее византийской, затем у шведов и немцев, наконец, породила советскую систему на базе русского марксизма, представила ее универсальной и пыталась навязать другим странам. Чем закончился этот опыт, мы знаем. В то же время именно напряженный поиск русской мыслью СОВЕСТИ повлиял на европейскую мысль самым решительным образом. Перелом в той грандиозной философской машине, которая начиналась с Канта и закончилась Марксом, как гегельянцем, наступил не без влияния Достоевского, ставшего авторитетом для целого поколения новых философских направлений, типа Ницше, Кьеркегора и экзистенциалистов. Сегодня русская мысль находится в паническом поиске национальной идеи, хватаясь то за православие, то за самодержавие, то за Сталина, то примитивно изложенную идею демократии и либерализма. Страсть к обогащению заменила мессианские идеи и поиск утерянной совести.

Магистральный путь в мировом идейном майнстриме надо ждать от Европы, а не Америки или Азии. Европа все дальше уходит от защиты универсальных законов, утопических проектов, признавая многообразие жизни, как базовую ценность. Уже давно никто не пытается выразить Абсолютную Идею a la Гегель или конечной цели истории, как марксизм, давно отказались от имперских амбиций, что, в принципе, мало приемлемо для США. Даже либеральные идеи в качестве наиболее универсальных принципов человечества подвергаются уточнению и углублению. На практике Европа придерживается принципа «единства многообразия» и передачи полномочий на максимально низкий уровень, т.е. признает субсидиарность, как ключевой инструмент государственного строительства.

России сегодня не до философских тонкостей. Ей нужно определиться с государственностью, которая аморфна в своих принципах и структурах. А коррупция разъедает остатки правовых и экономических устоев. Россия — явный претендент на очередную «цветную революцию». Это опасно не только для власти, но представляет угрозу и обществу. Опасность не в самом факте революции, а в постреволюционной обстановке. Предполагается, что свержение любого авторитаризма — это благо. В абстрактной постановке это так, но в конкретной ситуации это не обязательно приводит к демократизации, что хорошо видно на примере Египта, где выигравшие выборы «Братья-мусульмане» есть ни что иное, как исчадие ада, а не демократии. Военные, заменившие клерикалов у власти, тоже далеко не демократы. Иначе говоря, свержение существующего режима может привести к еще более жесткой системе власти или развалу страны. В этом главный недостаток ненасильственных революций, которые не решают проблему, но могут ее усугубить.

Джин Шарп заблаговременно предупреждает, что это не его проблема, в его компетенции борьба с авторитаризмом. Это всего лишь уловка. Предполагается, что вслед за этим будут навязаны американские ценности. Можно было бы на все плюнуть и согласиться с этими ценностями, ведь США — благополучная страна. Однако существует уязвимая основа американской идеологии — создание общества потребления. В США ни одна партия не имеет шансов на успех, если провозгласит хотя бы малейшее ограничение потребления. Такое государство может существовать только за счет тех стран, где имеются жизненные ресурсы, будь-то минеральные или интеллектуальные, и кто вынужден ограничивать собственное потребление ради процветания богатых стран. США для поддержания своего высокого уровня жизни вынуждены выполнять функцию мирового жандарма, регулируя потоки ресурсов и захватывая рынки сбыта. Именно в силу этих причин американская модель не может другим служить образцом. Даже американский федерализм не во всем применим в России, хотя без федерализации страна просто не выдержит следующего экономического удара. Более того, вообще, не существует универсальных моделей устройства государства и общества.

НУЖНО РАССТАВИТЬ КРАСНЫЕ ФЛАЖКИ С ТЕМ, ЧТОБЫ ВОЛЧЬИ СТАИ НЕ МОГЛИ РАЗОДРАТЬ РЕСПУБЛИКУ

Американцы всегда находят единственно верное решение. После того, как перепробуют все остальные.

Уинстон Черчилль

Современные технологии позволяют довольно быстро собрать силы против жестокой или просто надоевшей населению власти. Но современная политология не предлагает рецептов для постреволюционного переустройства общества. Насколько это несет угрозу российским регионам? Во-первых, любая нестабильность в стране плохо отражается на экономической ситуации. Во-вторых, для самих революций могут использовать тупой шовинизм, как самый быстрый способ развалить любую страну. В-третьих, на местах существуют исламистские организации, готовые разогреть нестабильность. Поскольку волны «цветной революции» из Москвы могут докатиться до регионов, не мешает против них иметь противоядие. Можно сказать более образно, нужно расставить красные флажки с тем, чтобы волчьи стаи не могли разодрать республику.

Наличие общих федеральных законов вселяет веру в универсальное правовое пространство России и возможность управления в командном стиле. Однако это иллюзия. Разнообразие регионов и самого общества уничтожить невозможно, более того, оно возрастает с каждым днем, а потому федеральные усилия приходят в противоречие с реалиями жизни. Никакие универсальные рамки, в принципе, невозможны. Даже если бы вдруг каким-то фантастическим образом удалось нивелировать этнические различия, то появились бы на их месте десятки других идентичностей: социальные, гендерные, сексуальные, местнические, фанаты различных футбольных клубов, готовые поколотить противников только за то, что у них на майке другие надписи. Реальная жизнь многообразна, а власть давно стала мозаичной. Усиливающееся разнообразие порождает такой же разброс этических норм и предпочтений. Более того, универсальная нравственность — угроза обществу, ибо она ослабила бы гражданское общество, а значит, ослабила бы возможность сопротивления власти, которая всегда стремится к ужесточению «вертикали», если не видит сопротивления «материала». Это воочию продемонстрировали гитлеровская Германия и СССР. Нет нужды тратить время на поиск универсальных формул, чем озабочена российская элита. Вместо этого полезнее укреплять мозаику власти в виде гражданского общества и других центров влияния, исключая криминал.

Исторически сама публичная сфера формировалась не на основе рационального обсуждения и консенсуса, но вырастала на поле конфликтов, не обязательно радикальных и разрушительных, а в виде дискуссий и конкуренции. Демократия упрочивалась не потому, что люди хотели эту форму правления или достигали широкого согласия по поводу «базовых ценностей», а потому что различные группы в борьбе друг с другом приходили к признанию взаимной неспособности добиться господства и необходимости как-то приспособиться к совместному проживанию без диктатуры с чьей-либо стороны.

Неантагонистические конфликты вполне могут порождать продуктивные связи на почве согласования интересов, а не взаимного подчинения. Правительства и общества, подавляющие конфликты, делают это к собственному ущербу. Основная причина вырождения и утраты жизнеспособности обществ, находившихся под господством коммунистов, заключалась в подавлении ими открытого инакомыслия. Подавление оппозиции — это подавление свободы, потому что привилегия участвовать в конфликте есть часть свободы. Вспомним события 90-х годов, когда клеймили Татарстан за провозглашение суверенитета, грозились применить силу, принимали неконституционные решения Конституционным судом только для того, чтобы на своем собственном опыте повторить ошибки коммунистов. Но договорные отношения с неудобным субъектом оказались гораздо продуктивнее, нежели весьма послушные регионы, паразитирующие на российском бюджете. Консенсуса не достигают за счет нейтрализации частных или групповых интересов, а только через признание прав всех участников. Политическая культура, терпимая к неантагонистическим конфликтам и различиям, более соответствует естественной плюрализации социальных интересов. Нравственное возмущение непрерывно, поскольку в обществе постоянно и неизбежно нарушаются нормы справедливости. Гражданское общество гарантирует только наличие публичности, но не публичного согласия. Согласие достигается принятием верховенства интересов республики над всеми остальными. А верховенство российских интересов — это вопрос договорных отношений в федеративном государстве.

Итак, разнообразие создает мозаику власти. Для республики выгодно развивать автономные сообщества любой идейной направленности, исключая крайности, типа скинхедов, салафитов или теневой экономики. Солидарность возникнет не на почве единообразия, а в процессе поиска ТАТАРСТАНСКОГО ПУТИ. В таком случае активистам Джина Шарпа не останется места для политической деятельности даже в случае неблагополучной социальной и экономической ситуации. Вместе с тем важно укреплять статус республики, как субъекта федерации, но это тема следующей статьи.

Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!
Ее равнины снеговые,
Ее цыгане кочевые,-
Ах, им ли радость не дана?
Ее порывы огневые,
Ее мечты передовые,
Ее писатели живые,
Постигшие ее до дна!
Ее разбойники святые,
Ее полеты голубые
И наше солнце и луна!
И эти земли неземные,
И эти бунты удалые,
И вся их, вся их глубина!
…
И наши бабы избяные,
И сарафаны их цветные,
И голоса девиц грудные,
Такие русские, родные,
И молодые, как весна,
И разливные, как волна,
И песни, песни разрывные,
Какими наша грудь полна,
И вся она, и вся она -
Моя ползучая Россия,
Крылатая моя страна!

Игорь Северянин. Моя Россия. 1924

 

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции