Харис Салихжан Харис Салихжан в 1944 году ушел на фронт. За храбрость, стойкость и проявленное мужество награжден орденом Отечественной войны II степени и более 30 медалями

«ЛУЧШЕ УМЕРЕТЬ ОТ ПУЛЬ ФАШИСТОВ НА ФРОНТЕ, ЧЕМ ОТ ГОЛОДА В ТЫЛУ»

— Харис хазрат, расскажите, как вы попали на фронт. Ведь на начало Великой Отечественной войны вам не было даже полных 14 лет.

— Я родился в деревне Чутай Арского кантона, ныне Балтасинского района ТАССР. 30 июля мне исполнится 89 лет. Все эти годы в извилинах моего мозга сидят события войны. Она началась, когда мы учились в шестом классе. На фронт ушли отец, родственники. Это были преданные советской власти, но религиозные люди, каких не найдешь. Они считали, что советская власть самая справедливая, самая жизненная, самая человечная. Я говорил отцу: «Как это так? Тебя каждый праздник в милицию вызывают, а ты хвалишь эту власть?» Он отвечал, что хвалит потому, что она правильная. «Разве мог я при другой власти обучить семерых детей, причем бесплатно. Мы ходим в больницу (в Малмыж Кировской области — это за 7 километров от нас). Вся деревня туда ходит. Я прихожу, и мне говорят: товарищ Гибадуллин, терапевт в пятом кабинете», — восхищался отец. Несмотря на бедность, репрессии, на то, что уничтожили мечеть, отец радовался. Он и нас воспитывал в духе глубочайшей любви к советской власти. Мы были октябрята, комсомольцы.

Я ушел на войну комсомольцем. В начале войны в 1941 году забрали отца, он воевал под Москвой, в Наро-Фоминске и других местах, приехал без левой руки. Одна пуля зашла в запястье, вышла через локоть. Левая рука была полностью разворочена. Искалеченный, он на двух лошадях возил груз в Заготзерно. А я поступил в Арское педучилище. Во время учебы пригласили в военкомат и сказали: парень, пора тебе! Им дали разнарядку забрать хотя бы 20 призывников, имеющих образование 9 классов. Второй курс педучилища считался 9-м классом. Сказали завтра явиться в полной боевой готовности в военкомат. Я высыпал все соломенные матрасы, сдал вещи коменданту общежития и уехал домой. По пути заехал в свой Ципьинский район, был и такой раньше. И нас двоих из деревни, меня и Сайфутдина, отправили в пересыльный пункт — Кукмор. Это был 1944 год, конец ноября. 10 дней пребывали в пересыльном пункте, а затем нас отправили эшелоном, и мы оказались на станции Татищево Саратовской области. Нас построили и сказали, что на фронт будут отправлены те, кто имел 9 классов. А у Сайфутдина было лишь 7 классов. Но нам не хотелось расставаться. По-русски тогда плохо знали. Я друга предупредил: если поинтересуются твоим образованием, скажи: «Девять». Когда у него спросили, он ответил: «Дибят». Не умел правильно говорить, но пронесло.

Из нас готовили связистов. Радость омрачал дикий голод. Мы стали как скелеты. Сайфутдин, Сагидулла и я ходили на кухню ночью. Километра полтора. Там помои. В этих помоях мы ножом выскребаем остатки рыбьих хвостов, голов и сосем. Это все плавает в помойной воде. Я удивлялся, как мы не болели. Потом нас направили чистить свинячий хлев. Мы чистили навоз и в навозе нашли куски морковоподобной свеклы. Вытаскиваем эти остатки, затем моем их и варим в котелке, потом кушаем. Это какое-то чудо — хотя бы один красноармеец заболел. Ни один не болел. Ведь если сравнить с условиями современности, то это ведь свинячий навоз, а там сальмонеллез, сибирская язва — все гадости могут быть. Тем более Коран запрещает даже подходить к таким вещам. Мы просились на фронт. А люди умирают от голода. Да лучше умереть от пуль фашистов на фронте, чем от голода в тылу. Но только в начале января 1945 года нас решили отправить на передовую.

В послевоенные годы Харис хазрат работал в правоохранительных органах в Москве и Казани. В 1971 году за заслуги в борьбе с преступностью награжден боевым орденом Красной Звезды. Прослужив в органах милиции 32 года, вышел в отставку в звании полковника милиции

— Из Саратовской области направили сразу на передовую?

— Да. Эшелон везет, везет, везет... Проехали Харьков, проехали Киев, Станислав (ныне — Ивано-Франковск — прим. ред.), Ужгород, есть такие города. И оказались на территории Венгрии. Тогда шли ожесточенные бои с фашистами на территории Австро-Венгрии. У Дуная эшелон остановился, нас выстроили и сказали: «Вы прибыли в особые войска — войска НКВД. Ваша часть — 307-й отдельный батальон НКВД правительственной связи, будет обслуживать самые ответственные точки руководства войсками». Таким образом мы оказались в войсках НКВД. Прибыли мы бледные. О нашем прибытии объявили эсэсовцам, сказали, что для сражения с ними прибывает Сибирская дивизия, пусть боятся. А мы всего лишь 307-й отдельный батальон. Какая там дивизия! Мальчишки 17-летние. Кроме того, из-за голода мы променяли все, вплоть до пилоток. На пирожки, картошку. Нательной рубашки нет. У меня на одной ноге ботинок 43-го размера, а на другой — 38-го. И то они смотрели в разные стороны. Бушлат килограмм этак на 10, весь в масле. Хорошую-то шинель променял на еду. А с фронта выходят настоящие бойцы НКВД.

Сейчас НКВД принято поливать помоями, но это были такие солдаты-красноармейцы... Здоровые, командиры-коммунисты, а рядовые красноармейцы все комсомольцы. Они на нас смотрят и усмехаются: «Вот прибыли нам на смену вояки, Сибирская дивизия, немцам теперь конец». И их обратно отправили на передовую, а нам поручили чистить картошку на кухне. И вот нашу кухню разбомбили немцы. И я впервые в жизни увидел бомбежку. В кино смотришь — вроде ничего. Но когда тебя бомбят... Снаряд разорвался — ты оглох. Умирать не хочется, прыгаешь в яму. Нас так разбомбили... Потом мы участвовали в операции на Балатоне. Ну что рассказывать, их было так много.

В настоящее время Харис хазрат Салихжан — имам-хатыйб мечети «Хэтер» («Память») музейно-общественного центра МВД по РТ

— Значит, вас прислали в Австрию не картошку чистить. Какую задачу поставили, вроде и война была уже на исходе?

— Задача 307-го отдельного батальона правительственной связи — обслуживание штаба управления 3-го Украинского фронта, это штаб управления командующего фронтом, Героя Советского Союза, маршала Советского Союза Федора Ивановича Толбухина. Самого командующего я только два раза видел очень близко. Наша задача заключалась в том, чтобы, когда готовится сражение, например, готовится Венская операция, до ее начала занять плацдарм на противоположном берегу, там, где фашисты. Пока фронтовое наступление идет, для того чтобы застать фашистов врасплох, создавались плацдармы. Войскам НКВД пришел приказ ночью переправиться через Дунай, занять плацдарм на противоположном берегу реки. Этот плацдарм могут занять только люди особой подготовки. Не только духовно преданные советской власти, но еще люди, владеющие воинским искусством. Это как нынешний ОМОН, как создаваемая сейчас национальная гвардия.

В отличие от общевойсковых различие было в чем? Не было дисциплинарной практики. Устав был, а практики не было. То есть не было наказаний. Ни нарядов не давали, ни другого наказания, ни гауптвахты. Вся работа велась только на самосознании. В коллективе, безусловно, бывают недостатки, страх. Вот некоторые говорят, что я ничего не боялся, я прошел от Москвы до Берлина. Все это знаете... Когда случались нарушения, созывали собрания. Или собрание отделения, или же комсомольское собрание роты. И там мы друг друга обсуждали, это очень сильно воздействовало на красноармейцев, после этого каждый стал более подтянутым.

«В отличие от всех имамов земли я не получаю зарплаты»

«И МЫ ПРИВЯЗАЛИ СВОИ ГОЛОВЫ РЕМНЯМИ. ТАК ЖЕ СДЕЛАЛИ ОСТАВШИЕСЯ БОЙЦЫ. ШЕЯ ВЕДЬ СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ РУКИ»

— И вот с такими ребятами вы и пошли в свой первый бой. Какова была ваша задача как связиста? Пришлось ли применить эти навыки?

— Это было в один из вечеров. Вену взяли, по-моему, 13 апреля 1945 года. Нам 10 апреля ночью дали приказ переправиться через Дунай, занять плацдарм. То есть плацдарм занимаем не мы, а те войска НКВД, которые подготовлены для этого. А мы что делаем? Наша задача — с ними переправиться и создать точку связи. И вот мы вошли в реку. Тихо, темно, разговаривать категорически запрещалось, нельзя делать резких движений. Мы, как псы, гребем, гребем, гребем. Только дышим. Каждый знает, что делать. Когда более половины Дуная переплыли, фашисты нас заметили. Тут же прожектора, тут же начался огонь. А мы гребем, гребем, гребем. Каждый отвечает за свое отделение. Я командир отделения. В моем отделении 18 человек. Гребем, гребем. Минометы стреляют. Мины то перелетают, то не долетают, то сбоку, то в стороне. Это какое-то божественное чудо. Гребем, гребем. И вот до берега осталось, возможно, метров 50 в темноте, одна мина попала в нашу лодку. Она перевернулась. Мы все оказались под водой.

Вся наша амуниция, оружие, автоматы, радиостанция, кабель — все ушло, и мы из-под лодки вынырнули. Смотрим, двоих красноармейцев нет. Я их фамилий даже не знаю. Откуда я знаю?! Когда нас построили, назвали фамилии. Разве 18 фамилий перед операцией запомнишь?! Двух солдат нет. Из 18 нас осталось 16. Мы плыли на хребте лодки. Идет бой, темно, бомбежка, и нас Дунай несет. Это весна. Апрель, такое половодье несет нас. Потом смотрим, еще одного нет. Сагдулла, ровесник мой, говорит мне: «Читай». Ты же понимаешь. Я читаю Коран. А как я читаю? Обессиленный, про себя, охриплый. Альхамдулилляхи раббиль галамин... О, Всевышний, спаси нас. Ты один, ты един, спаси нас. А какое может быть спасение в этой обстановке? Рядом плывут другие лодки. Весь Дунай заполнен ими. Если у нас десять лодок, то если две из них дойдут до берега, то фашистам хана. Наши командиры знали, и мы знали, что идем на верную гибель. Не доплывем до самого берега. Мы занимали плацдарм. Для чего нужен плацдарм? Для того, чтобы во время боя сам Толбухин, его помощники, заместители, если захотят, на этом плацдарме могли переправиться и докладывать...

Нас вода несет. И мы течением вышли из боевой зоны. И возникла другая трагедия. С того берега по нам начали стрелять фашисты, зная, что мы советские солдаты. А с нашего берега стреляют наши солдаты, думая, что мы фашисты. Вот где была трагедия, вот где началась паника. Хотя мы воспитанными были. Руки еле держатся за хребет лодки. И я в этот момент вспомнил, что Бога не надо только просить, надо и самому стараться. Мы знали Коран хорошо. И я вспомнил аят Корана: «Раб Аллаха, а мусульманин — раб Аллаха, я не изменю твоего положения до тех пор, пока ты сам не изменишь своего положения». Я про себя думаю, как могу изменить свое положение. Как, как? Во время войны особенно в наших войсках была дружба народов. Русские, удмурты, чувашские ребята у нас были. Все были едины. Единая философия, мы были готовы защищать друг друга столько, сколько можем. И я с мыслью, как я смогу изменить свое положение, коснулся поясного ремня. Я снял его. И говорю Сагидулле: руки не держат, нас сейчас волна унесет, есть у тебя ремень? Он говорит: есть. Одной рукой держится, другой снял. И мы привязали свои головы ремнями. Так же сделали оставшиеся бойцы. Шея ведь сильнее, чем руки. И мы поплыли. В этом я увидел осознанную необходимость Бога. Мы шесть часов плыли...

«Каждую пятницу провожу молитву, где читаю проповедь на свою любимую тему — связь науки и религии»

— Как же вы спаслись?

— Мы почти полумертвыми были обнаружены югославами. Нас общевойсковой патруль принял, начались допросы. Не дезертиры ли мы, не ушли ли мы от фронта. После приехали наши командиры, нас увезли в то место, откуда мы приплыли. Оказалось, примерно 70 километров уплыли от части. И мы потом участвовали в основной Венской операции 1945 года. Были освобождены города около Вены: Баден-Баден, Корнойбург, Айзенштадт. Была освобождена Вена. После этого мы оказались в районе города Санкт-Пельтен. На противоположном берегу были американцы. Старослужащие начали настоящее братание. Но мы, молодые, готовили пищу. У американцев — виски, у нас — водка. Там все было. Но мы, татары, не пили. Я, например, не пил. Некоторые же татары все же пили для настроения. Потом прибыли командиры и сказали: все, братание прекратить, вы НКВД.

«БАНДЕРОВЦЫ БЫЛИ СИЛЬНЫМИ БОЙЦАМИ — ЭТО НАЦИОНАЛИСТЫ, ФАНАТИКИ»

— Можно сказать, запрет на общение с американцами положил конец вашему участию в войне. Но вместе с тем, как мы знаем из истории войска НКВД, они и после Победы участвовали в различных спецоперациях. Привлекли ли вас к ним?

— Нас загрузили в автомобили, и мы отправились по дороге, которую прошли пешком за три месяца. Обратно в Венгрию, на Западную Украину. Это был июнь. Мы очень не хотели быть участниками борьбы с националистами. Нам говорили, что украинские националисты гораздо опаснее, чем эсэсовцы. Нам зачитали приказ: красноармейцев, сержантов и офицеров войск НКВД в плен не брать! Подпись: Бандера! Отсюда вполне понятно. Нас в плен не брали. Если попал плен, тут же расстреливали. У бандеровцев не было базы для содержания пленных, да и вообще это банда. Это же бандиты. У них никакой власти не существовало.

Если говорить о сражении с бандеровцами, я расскажу одну историю. Это была Западная Украина, район Станислава. Ищем в лесу фашистов, уголовников, дезертиров, бандеровцев-националистов. Лес, птицы поют, природа, такая красота. Идем, красноармеец на расстоянии 20 метров. Шагаем, на мне радиостанция, поскольку я обслуживал командира батальона. И в это время — автоматная очередь. На правый фланг повернулись, смотрим: несколько солдат упали. Здесь одна деталь. Во время боя, когда человек упадет, все бегут туда. Для чего? Для того чтобы спасти его как-то. А наш командир — старший сержант Изварин. Фамилию его я запомнил очень хорошо. Он объявил: «Слушайте мой приказ! За мной, если кто опоздает, застрелю!»

И мы бежим, бежим за сержантом. С нами солдаты разные, сильные. Я, например, деревенский парень, бегать мог. Но были и другие. Так, один парень был физически слабее, худой был. Стал отставать. Солдата не оставлять. Мы его тащим. Мы его тянули, тянули, тянули. Смотрим, бандеровцы с автоматами крошат... Ложись! Легли. Сержант Изварин тактику бандеровцев знал. Идет цепь. Стреляют одного солдата. Когда к нему соберутся — расстрелять в сборе. Сержант, зная это, приказ дал: «За мной». И мы благодаря этому сержанту, кстати, коммунисту, красивому парню, который учился в Киевском университете, не попали в окружение. Если бы втянулись, то попали бы в окружение. Нас бы тоже расстреляли. Бандеровцы были сильными бойцами — это националисты, фанатики. Это же современные бойцы ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» — прим. ред.), которые идут насмерть. С ними сражались эпизодически, нас меняли, мы отдыхали. Борьба шла до 1947 года. Благодаря войскам НКВД их добили.

Сколько народа погибло там. Сколько татар погибло. Один Аллах знает это. Никто не знает. Вот говорят: пропал без вести. Вот под Дунай ушел, какая там весть, или бандеровцы убили. Сколько погибло! Мне было угодно Богом, я двух смертей во время войны избежал. Один раз, когда на лодке плыли, другой раз — на Украине в лесу, когда вышли из окружения. А всего от пяти смертей спасся.

«Я автор множества книг. Одну из них внимательно прочел тогда министр МВД по Татарстану Сафаров»

КРАСНАЯ ЗВЕЗДА, РАСПЛАТИТЬСЯ ЗА КОТОРУЮ ПРИШЛОСЬ ЗДОРОВЬЕМ

— Вы хотите сказать, что и на гражданке были случаи, когда жизнь висела на нитке? Это было, когда вы служили в милиции?

— Да, в 1969 году, когда я служил в советском РОВД, на сберкассу по улице Достоевского произошел вооруженный налет. Это было двухэтажное деревянное здание. В дневное время напали. Во время обеденного перерыва. Тогда было не как сейчас. Без обеда не работали. Все предприятия на обед останавливались. Одна сотрудница пошла за кефиром. Возвращается — около дверей сидит мужчина. Просит слезно. Говорит, что ему срочно надо улетать, кто-то там умирает, просит снять вклад. Его не пускают. В это время заходит женщина с кефиром. Постучала — и дверь открыли. И тот мужчина выстрелил вверх — всех положил на пол. Вынесли они порядка 8 тысяч рублей. Очень была смышленая кассирша. Она в мешок вкладывала разные бумаги из сберегательной кассы. Когда кнопка сработала, приехали мы. Спрашиваем, никто толком объяснить не может.

— Как удалось задержать преступников?

— Если рассказывать, то это очень долго. Впоследствии установить их удалось оперативным способом. Задержали. Был суд. Двоих расстреляли. За раскрытие этого преступления вручили орден Красной Звезды. Многим ребятам дали квартиры, поскольку за плечами налетчиков было четыре убийства. Занимались раскрытием больше москвичи. И наш министр приезжал: Дмитрий Нестеренко — начальник управления уголовного розыска.

А я был избит на улице Татарстан. У меня выпала прямая кишка. Они вычислили нас. Не вычислили, скорее заподозрили. Ведь для того, чтобы вычислить, нужен ум, а это были простые уголовники. Я был тогда заместителем начальника советского РОВД, Сорокин — мой шофер. Я ему говорю: Сорокин, пойду я пешком. А он: нельзя, я должен вас до квартиры довезти. Но я пошел на свой страх и риск. Пришел. Я живу на улице Татарстан, дом 72, внизу магазин «Буревестник». Сзади дверь, двое копошатся около нее. Что-то пилят там. Я на них смотрю. Позвал их. Никакого сопротивления. Одного взял за шкирку, привел в опорный пункт. Закрыт. Перевел через дорогу. Сам удивлялся, что это за преступники такие. Как идут складно. Оказывается, их не двое, а четверо. Тогда подошли остальные, двое меня догнали. И топтали во дворе. Делали сложную операцию. Поэтому я очень уважаю хирургов и других врачей. Выжил, слава богу.

«Сафаров предложил сделать меня внештатным имамом, но я отказался. До сих пор служу на общественных началах. Окормляю паству. Полиция ходит в мечеть»

«СТАТЬ МУФТИЕМ ТАТАРСТАНА МНЕ ПРЕДЛОЖИЛ ТАЛГАТ ТАДЖУДДИН»

— Вы постоянно в своей речи упоминаете Бога, Аллаха. Сейчас служите в мечети имамом. Увлечение религией пошло с детства или на вас повлияли разные события в вашей жизни?

— Нет, любовь к Аллаху мне привита с детства отцом. Он был человеком глубоко верующим, просвещенным. Учился по новой джадидской методике. Это направление, которое связывает науку и религию. Мой отец умел читать, писать по-арабски, знал Коран, хорошо говорил на русском языке. Вся моя жизнь прошла под его сильнейшим духовным воздействием. Мне сейчас 89 лет. Я каждый миг вспоминаю своего отца. Человека, преданного Богу. В школе мы изучали разрешенные советской властью предметы, например литературу, математику, родную речь. В школе изучали науку, а дома — религию. Наша деревня из 300 дворов. В ней не было ни одной бабушки, ни одного младенца, который бы не умел писать на арабистике. 99 процентов до войны знали арабскую вязь, умели читать, так как имамом мечети был знаменитый джадид Нурзада хазрат. То, что я выучил в детстве, осталось в памяти до сих пор, ничего не забывается.

— Не секрет, что во времена СССР даже люди, окончившие в детстве, юности медресе, немного отдалялись от религии. Что вас заставило вернуться к истокам? Из-за чего началось это возрождение ислама в душе?

— Мы искали правду. Мы видим, что в партии нет дисциплины. Разложение руководства. Пьянство, в том числе и в нашем областном комитете партии. Мы видим это хорошо, потому что охраняли их. Кругом пьянка и женщины. Первый путь поиска правды — сказать самим. Сказали — получили по башке. Руководство нас отругало, дескать, лезете в чужое дело. Ваша задача — охранять. Но мы искали правду. Это честные люди, настоящие коммунисты. Не какие-то там скандалисты. Философы, можно сказать, из совета министров, других органов власти.

И этот поиск привел в мечеть Аль-Марджани. Там был Хабир хазрат. Послушали проповедь. Хорошо говорит, но не наш уровень. И вот Ильдар, который в обкоме работает, рассказал, что есть такой уникальный хазрат — участник Сталинградской битвы, работает муллой в Ижевске. И у него есть ответы на все вопросы. Решили, что едем в Ижевск. Втроем покупаем билеты на поезд (билеты тогда дешевые были), вечером садимся, а утром уже там. Гостиница и все такое. Идем в мечеть. Там Вафа хазрат Гилазиев. Мы поглощены были способом изложения проповеди этого великого человека. Например, он говорит: Всевышнему Аллаху было угодно направить на белый свет одного человека, обладающего исключительными качествами, любовью, преданностью. И перечисляет положительные качества неизвестного нам человека. А один бабай с мишарским акцентом спрашивает: кто этот человек? Хазрат говорит: это, Нигматулла абзый, твоя жена. Какой был оратор. Потом мы познакомились, подружились.

Я в судьбе Вафа хазрата тоже сыграл свою роль. Приехал как то Талгат Таджуддин (председатель ДУМЕС СССР, сейчас верховный муфтий России — прим. ред.). Я ему помог решить его вопрос по линии милиции. Тогда я подполковником еще был. В знак благодарности муфтий предложил мне самому стать священнослужителем. Не простым, а самым главным в ТАССР. Стать муфтием Татарстана мне предложил Талгат Таджуддин. Так как у меня не было документов о религиозном образовании, я ему сказал: давайте поможем Вафа хазрату. А он: кто это такой? Я говорю: мулла из Ижевска. А он: ты его откуда знаешь? Я говорю: мы ходим на проповеди. Талгат приглашает помощника и диктует ему телеграмму. «Город Ижевск, мечеть, Вафа хазрату. Приезжай в Казань, построй мечеть, будешь муллой». Так Вафа хазрат вернулся в Казань. Я его познакомил с управляющим трестом «Главвостоктрубопроводстрой» Шигабиевым. Они сдружились и вместе построили мечеть в Ленинском районе столицы. Сейчас она называется «Нурислам».

— Не только Талгат Таджуддин вам предлагал стать муфтием. Немного позже вы и сами неоднократно выдвигали свою кандидатуру на высший мусульманский пост республики. Даже на последних выборах были конкурентом действующему муфтию РТ Камилю Самигуллину. Как стали профессиональным муллой?

— Я вышел в отставку. Пала родная коммунистическая партия, нет советской власти. Я стал заместителем муфтия РТ у Габдуллы хазрата Галиуллина. Он хороший хазрат. Но они захватили мечеть. Я был против этого. У нас появились разногласия. Он мне предложил возглавить мечеть в Приволжском районе, в 10-м микрорайоне. Я построил ее с нулевого цикла. Не секрет, так как я работал в милиции, были люди, обязанные мне. Они помогли. Помог Шаймиев, его руководитель аппарата Низамов. Президент меня спросил: как назовем мечеть? Я предложил «Кул Гали», в честь нашего просветителя. Глава города Исхаков поддержал. А перед открытием приехал в мечеть один араб, привез много денег. Подкупил кого надо, образовалась группа противников меня как имама. Они сильно избили меня, на Горького в травматологии лежал. Все тело было сине-багрово-черным. Когда пришел в себя — все болит. Думал, что уже на том свете. Специально щипал, если болит, значит, жив. Губа опухла, как у верблюда стала. Я решил не прощать своих обидчиков. Открыли уголовное дело. Бог есть! Запомните навсегда. Следствие провели. Кому 9 лет, кому 8 лет светило. Потом объявили указ Ельцина об амнистии. Все уголовные дела со сроком до 10 лет прекратить. Это по случаю победы на выборах.

ЕДИНСТВЕНЫЙ В РОССИИ ПОЛИЦЕЙСКИЙ КАПЕЛЛАН

— Сейчас вы служите имамом в мечети при МВД по РТ. Про вас говорят, что вы единственный в России полицейский капеллан, работающий на общественных началах. Как это получилось?

— Поскольку я человек, награжденный орденом Красной Звезды в мирное время. Пенсионер системы МВД. Автор множества книг. Одну из них внимательно прочел новый тогда министр МВД по Татарстану Сафаров. Потом он меня пригласил. Сказал, что хочет построить мечеть. У Асгата Сафарова большой авторитет. Почему? Так как за его годы работы было разоблачено 36 ОПГ, за плечами которых более 500 убийств. Он человек, обладающий божественным даром раскрывать преступления. Не каждому это дан. Милиция готова носить на руках Асгата. Особенно та часть, которая грамотная. И вот он меня пригласил в родные, можно сказать, стены.

— Вы здесь на общественных началах?

— Да, я, в отличие от всех имамов земли, не получаю зарплаты. Я не ангел, тоже хотел бы получать. Но мне ее не дают. Нет штата. Даже обращался с просьбой к министру. Пришло от него письмо, что я хороший мулла, но в силу того, что это не решенный во всероссийском масштабе вопрос, мне отказали. Тогда Сафаров предложил сделать меня внештатным имамом, но я отказался. До сих пор служу на общественных началах. Окормляю паству. Полиция ходит в мечеть. Меня здесь очень уважают, честь отдают. Пойду в поликлинику — все встают. Каждую пятницу провожу молитву, где читаю проповедь на свою любимую тему — связь науки и религии.