Ярослав Гашек: «В Бугульме бывало не до смеха»

Ярослав Гашек

КАК ГАШЕК ПОМОГАЛ СДАВАТЬ ЭКЗАМЕН СТУДЕНТАМ КГУ

Фельетон — самый смешной и веселый из газетных жанров — в 1970 - 1980-е годы в зависимости от их гендерной принадлежности доводил студентов-журналистов Казанского университета до слез или бессильной злобы. Радик из соседней группы сдавал зачет 17 раз. Многие от него отставали совсем немного. Антонов, учивший нас фельетону, обладал не только устрашающе благообразной внешностью и повадками партаппаратчика, но и его сутью. Сводилась она к тому: если студент не опасается преподавателя, то не будет знать и предмет. Так что превращал этот предмет в камень преткновения, этакий водораздел в студенческих биографиях — довольно распространенная вузовская метода тех лет (не берусь судить про сегодня). Строители, например, говорили, что, сдав сопромат, можно жениться. Название кафедры теории машин и механизмов — ТММ — студенты КАИ расшифровывали как «тут моя могила». И так далее. Верным признаком «водораздельности» было переименование предмета в фамилию преподавателя. Через полгода, в конце семестра, нам предстояло сдавать «по Антонову» экзамен. Надо было что-то делать, и мы уточнили у Радика имя-отчество «фельетониста». Станислав Иванович был приглашен комсомольской организацией нашего курса в ленинскую комнату общежития. В повестке дня предстоящего полуформального собрания (оно не значилось ни в одном из официальных планов) был единственный легальный пункт — «Ярослав Гашек». Подспудным и, разумеется, основным был предстоящий экзамен. Станислав Иванович поначалу был напуган, после встречи — растроган, мы же были потрясены.

Мы знали про этот антоновский пунктик — Гашек был не только темой его кандидатской диссертации, но и кумиром. Похоже, во всем. Но для нас, грешных, в неподъемном списке обязательных классиков литературы и журналистики чех был чем-то очередным, постылым и проклятым. Стас рассказывал о нем часа четыре, как всегда — артистично; но на этот раз не его железное построение рассказа, и не его уже хорошо изученные выспренные жесты и обороты речи заставили нас купиться и просидеть в общаге допоздна. Никто ничего не записывал, вопросов была тьма, откровение Стаса было адекватным. Более всего нас тогда удивило, даже до боязни, что абсолютно не пьющий, не курящий и вообще вегетарианец, член КПСС, преподаватель кафедры по подготовке будущих работников идеологического фронта Антонов боготворил такую с точки зрения коммунистической морали мразь, как Ярослав Гашек. А для Гашека, как «не для печати» мы тогда выяснили, существовали четыре вещи, которые он горячо и беззаветно ненавидел — Австро-Венгерская империя Габсбургов, духовенство, общественное мнение и отсутствие выпивки. Повторю, что никто ничего не записывал — и встреча, и лекция были очень доверительными; но многое из рассказанного Станиславом Ивановичем в тот вечер осталось в памяти навсегда. Да, совсем забыл о главном: вольнодумца Антонова никто из нас не «сдал»; мы просто сдали ему экзамен, но Стас, злыдень, был по обыкновению неумолим.

КТО КРУЧЕ: АВТОР ИЛИ ШВЕЙК?

«Однажды друзья, устав вытаскивать Гашека из пивных и усаживать за „Швейка“, обманом заманили его в специально снятую квартиру на четвертом этаже, снабдили едой, чернилами и бумагой для работы (500 четвертушек листов!) и заперли. Когда через сутки открыли дверь, обнаружили пустую комнату, открытое окно и... 500 бумажных корабликов. Гашек, как ни в чем не бывало, сидел в ближайшем кабаке. К врачам Ярослав не шел, заранее знал, что они скажут: бросить пить и есть жирное и острое. Но чего стоит жизнь без выпивки, острого и жирного?» — подтверждает некоторые антоновские откровения сайт newconcepts...

«Ярослав Гашек родился 30 апреля 1883 года в Праге, в семье учителя, — читаем на сайте Calend.ru. — С самого начала мальчик во многом был предоставлен самому себе и имел возможность вдоволь насладиться атмосферой мальчишеских проказ и похождений. В тринадцать лет он лишился отца и два года спустя вынужден был покинуть гимназию. Мать устроила его в лавку москательных и аптекарских товаров. Служба эта состояла в непрерывном общении с людьми. Позднее ему все же удалось получить образование — он окончил коммерческое училище и получил возможность строить карьеру в банке. Но должность банковского чиновника не увлекала его. Молодого человека все время тянуло то в Африку на помощь бурам в их войне против англичан, то в Македонию, где в 1903 году вспыхнуло восстание против турок, то просто в странствия и путешествия. В юности он исходил пешком всю Австро-Венгерскую империю, а отчасти и соседние страны. В молодости Гашек часто вел полубездомную жизнь литературного поденщика и участника веселых компаний, где оттачивал свой талант юмориста.

У Ярослава развилась нешуточная страсть к сливовице и другим крепким напиткам, которые он щедро заливал пивом. Теперь он путешествовал по «ближнему кругу» — по трактирам, пивным и винным погребкам от центра Златой Праги до нашей окраины — Виноградов. Каждое заведение имело свой стиль, свой круг посетителей, свой сорт пива (считалось, что кабатчик может гарантировать высокое качество только одного сорта, вот в пивных и не принято было разливать несколько). Одновременно с тягой к спиртному у Гашека открылся и литературный дар. Сначала — устный. В застольных беседах он вдохновенно рассказывал о своих похождениях, с легкостью привирая и мистифицируя публику. Солью этих рассказов были грубые шуточки, настолько непристойные, что поражали даже завсегдатаев пражских пивных. Вскоре таких россказней накопилось на целую эстрадную программу, и Гашек ангажировался в литературное кафе «Монмартр». Вот только однажды, описывая со сцены тяготы бродяжничества, он на глазах у изумленной публики снял ботинки и продемонстрировал свои грязные портянки. Хозяин решил, что это уж слишком, и Гашека выгнал. Что же касается рассказов, потерпев фиаско на эстраде, Гашек принялся публиковать их в газетах, уже в виде путевых заметок. Одна из таких развеселых публикаций была снабжена фотографией автора и его друга, купающихся во Влтаве в женских купальных костюмах, что наделало в Праге много шуму. Другого такого производителя скандалов во всем городе не было! И мало на кого в пражской полиции имелось столь пухлое досье, как на Гашека. То он в нетрезвом виде справлял малую нужду перед зданием полицейского управления. То повредил две железные загородки вокруг деревьев. То средь бела дня зажег зачем-то три уличных фонаря. То стрелял из пугача, наводя на прохожих панику. И каждый раз дело кончалось кутузкой и присуждением штрафа, который с пана Ярослава было решительно невозможно взыскать за неимением у него какой-либо наличности, а также постоянного места жительства.

В довоенные годы Гашеком были написаны сотни рассказов, очерков, фельетонов, юморесок.

Но не раннее его творчество, как признают многие исследователи и биографы Гашека, сделали его пражским ньюсмейкером тех лет. Реальные эскапады молодого Ярослава, как, впрочем, и его дальнейшие похождения, сопоставимы по фантазии и масштабам разве что (пусть гениально, но — все же придуманным Булгаковым!) приключениям воландовской команды в Москве. Так что основным источником, из которого писатель черпал сюжеты для своего бессмертного романа о Швейке, была его собственная жизнь. Более того, автор в своих безобразиях по их количеству и масштабам был на порядок выше своего литературного героя. Впрочем, может быть, Швейк и догнал бы своего «родителя», если бы не его скоропостижная смерть.

Купание в женских костюмах повергло в 1914 году Прагу в шок. Сто лет назад Европа не была такой лояльной к чему-то нетрадиционному

ПИВНОЕ КРЕЩЕНИЕ МЛАДЕНЦА ЯРОСЛАВИЧА

Ярослав влюбился в девушку из весьма приличной семьи. Ярмила Майерова была умна, интеллигентна и миловидна. У ее отца был четырехэтажный дом и собственная фирма гипсовых украшений. Можно себе представить, что сказал пан Майер, когда дочь выказала желание выйти замуж за скандального журналиста, завсегдатая полицейского участка, пьяницу и анархиста. И все же молодые люди продолжали встречаться тайно. Однажды, гуляя с Гашеком где-то за городом, Ярмила вывихнула ногу, и Ярослав нес ее на руках несколько километров до железнодорожной станции. Это несколько смягчило родителей девушки, и они согласились познакомиться с Гашеком.

И тут как раз подвернулась работа помощника редактора в журнале «Мир животных», издаваемом паном Фуксом, кроме прочего — владельцем собачьего питомника. Свои подвиги в этом журнале Гашек припишет вольноопределяющемуся Мареку. На самом деле это он, Гашек, измышлял всевозможные научные теории вроде губительного воздействия музыки на диких животных, впадающих в тоску и погибающих с голоду. На его же совести и открытие в 1910 году пражскими учеными древнего ящера под названием «идиотозавр». Была и статья о домовых, объявившихся в Коширжах. Мистификация вышла такой убедительной, что проблемой коширжских домовых заинтересовались в парламенте.

Из штата журнала Гашека вскоре выкинули. Но законный брак все же свершился 15 мая 1910 года, но это мало изменило образ жизни Ярослава. Он снова кочует из одной пражской пивной в другую. Деньги Гашек теперь зарабатывал отчасти юморесками в журналах, но главным образом торговлей собаками по примеру пана Фукса. Совладелицей «Кинологического института» Гашека числилась и Ярмила — так захотел тесть, давший Ярославу начальный капитал. Только вот ни пан Майер, ни пани Ярмила Гашкова не знали, что в «Кинологическом институте» бессовестно перекрашивают дворняжек, выдавая их за породистых. Те, кто читал «Похождения бравого солдата Швейка», понимают, о чем идет речь. В конце концов, обманутые покупатели обратились в суд. Соответчицей привлекли и Ярмилу. Дело вполне могло кончиться тюремной решеткой для обоих супругов, но, по счастью, присяжные решили, что достаточных доказательств мошенничества нет.

Первая жена Гашека Ярмила, Прага, 1910 год

Затем Гашек увлекся политической мистификацией общенационального масштаба — придумал Партию умеренного прогресса в рамках закона. В трактире «У Звержину» проводились пародийные предвыборные собрания. Под стук пивных кружек и взрывы хохота писалась программа, включавшая, между прочим, национализацию дворников, бесплатную горчицу к сосискам и защиту пражан от землетрясения в Мексике... На выборах в парламент Партия умеренного прогресса кроме голосов самих шутников набрала еще целых двадцать! Ярмила тем временем еще несколько раз уходила и возвращалась, ссоры сменялись бурными примирениями. Во время одного из таких примирений супруги и зачали сына. Казалось, теперь их союз скреплен надежно. Но... Ярослав захотел показать месячного Рихарда друзьям. Воспользовавшись тем, что Ярмила спит, вынул младенца из колыбели и тихонько унес. В пивной шумная компания весело отпраздновала появление на свет Рихарда Гашека. Потом все, как было заведено, отправились в следующий трактир, потом еще в один, и еще... Через три дня испуганный Ярослав прибежал в ту, первую пивную и спросил, не у них ли забыл ребенка. Оказалось, что именно у них, но, к счастью, Ярмила давно разыскала сына. Это стало последней каплей в чаше ее терпения — так Гашек остался без семьи. Но и через три года с русского фронта он чуть не каждый вечер писал своей Ярмиле письма. Писал, чтобы никогда их не отправлять...

Правда, уже будучи в Самаре, Гашек снова женился.

Александра Гавриловна Львова была женщиной удивительной биографии. Трехлетней девочкой ее увидел в семье татарина-сапожника (горького пьяницы, несмотря на мусульманство) совершенно непьющий русский сторож уфимского ликероводочного завода, увез от родителей и удочерил. Потом, когда Шура выросла и стала работать в типографии, на нее обратил внимание чех Гашек, и она сделалась Гашковой. Эту вторую, «параллельную» жену Шуру Львову писатель выдавал за княжну. Гашек женился на ней, не разводясь с Ярмилой. Под суд не попал лишь потому, что в Чехии брак, заключенный в Советской России, считался недействительным.

Со своей второй женой Шурой Львовой

ВСЕ БЫЛО ПРОЩЕ — БУТЫЛКОЙ ПО БАШКЕ!

В 1914 году император Франц Иосиф I издал манифест об объявлении войны. Гашек сразу уехал из Праги, чтобы избежать призыва. Скитаться ему было не привыкать, и он переезжал из города в город, уверенный, что как-нибудь переждет мировую войну. Так бы и случилось, если б Ярославу не пришло в голову при заселении в одну из дешевых гостиниц записаться в регистрационной книге: «Иван Сергеевич Толстой из Москвы», а в графе «Цель приезда» обозначить: «Ревизия австрийского генерального штаба». Через несколько часов его арестовали и отправили в полицейское управление. Ярослав объяснил, что просто желал проверить бдительность австрийской контрразведки. Отсидел под арестом неделю, после чего под конвоем был препровожден на призывной пункт. Так он попал на войну, сам сдался русским в плен. Когда в России разразилась Гражданская война, «начинается самый смутный и противоречивый этап его биографии, изрядно искаженный не только собственной фантазией Гашека, но и политизированным вымыслом советских биографов, — сообщают аналитики сайта Newconcepts. — Вроде бы пан Ярослав вдруг резко изменился и принялся всерьез бороться за русскую революцию... Хотя, скорее всего, сам факт выхода Гашека из легиона и переход на сторону красных случился главным образом из-за того, что, подравшись в кабаке с русским прапорщиком (тот возмутился, что чехи, будучи младше по званию, не спросили у него разрешения подсесть за стол, а Гашек ударил его бутылкой по голове), он рисковал угодить под трибунал. У красных же избиение царского офицера бутылкой не каралось. Гашек дезертировал из чешского легиона, за что был объявлен изменником родины и заочно приговорен к смертной казни. Интересно, что, когда красные через несколько месяцев отступали из Самары, Гашек, уже красноармеец, объяснил, что должен на минутку забежать в гостиницу за документами, и потом преспокойно направился в сторону, противоположную эвакуирующимся. И все же деваться ему было некуда. Сохранять нейтралитет в пылающей раздором России было невозможно, а граница далеко... Прошатавшись четыре месяца, скрываясь и от красных, и от белых (однажды Гашеку даже пришлось прикинуться деревенским дурачком, чтобы спастись от патруля белочехов), он снова примкнул к революционным войскам. Два года Гашека переводили с места на место, поручая всевозможную работу.

ЭТО БЫЛО НЕ СМЕШНО. ЭТО БЫЛО СТРАШНО

В начале октября 1918 года Реввоенсовет «Левобережной группы» в Симбирске назначил Гашека заместителем военного коменданта города Бугульмы. «Период пребывания Гашека в Бугульме сравнительно короткий — два с половиной месяца», — пишет в своей книге о Гашеке его исследователь Николай Еланский. О нем был написан цикл рассказов уже по возвращении Гашека на родину, в 1921 году («Комендант города Бугульмы», «Адъютант коменданта города Бугульмы», «Крестный ход», «Стратегические затруднения», «Славные дни Бугульмы», «Новая опасность», «Потемкинские деревни», «Затруднения с пленными», «Перед Революционным трибуналом Восточного фронта»), в которых юмористически изобразил свою деятельность в необычной для него роли «красного коменданта».

«Несмотря на комический характер ряда ситуаций в этих рассказах, они дают довольно точное представление об обстановке, сложившейся в прифронтовой полосе, о первых шагах советской власти в отвоеванных у белогвардейцев городах, борьбе с контрреволюцией и т. д.», — пишет в книге «Ярослав Гашек» Софья Востокова, лингвист-гашековед, президент общества друзей Ярослава Гашека в СССР.

Работая в Бугульме под непосредственным руководством политотдела Пятой армии, Гашек вскоре становится его официальным сотрудником. О характере работы Гашека в качестве помощника коменданта можно получить представление по докладам коменданта Бугульмы Широкова. В одном из них рассказывается об энергичных действиях комендатуры в начале ноября 1918 года в связи с угрожающим положением на фронте. Работники комендатуры, среди которых был и Гашек, проявили в эти критические дни хладнокровие, решительность, распорядительность и настойчивость.

Сам Гашек рассказывает, как в первые же дни его работы жители Бугульмы, согласно приказу комендатуры, сдали 1 тысячу винтовок и несколько пулеметов. С осуществления этой чрезвычайно важной задачи в те времена обычно начиналось обеспечение порядка в только что освобожденных от белых населенных пунктах. Контрреволюционные элементы, на которых, по докладу Широкова, было «обращено внимание», не смирялись, будоражили колеблющуюся городскую мелкую буржуазию и крестьянство. Мятежные выступления в городах и кулацкие восстания в деревнях были нередким явлением. И по докладу Широкова, и по рассказам Гашека видно, что комендатура широко осуществляла карательные функции по отношению к контрреволюционным элементам, причем из рассказов вытекает, что вначале помощник коменданта был склонен относиться к ним более снисходительно, чем его начальник Широков.

Гашек принимал активное участие в борьбе с мятежами, о чем свидетельствует приводимая далее его заметка «Жизнь по катехизису», напечатанная в газете 5-й армии «Наш путь», — читаем в книге Николая Еланского «Ярослав Гашек в революционной России». — В 1918 году против белого террора в ответ на злодейский выстрел Каплан был объявлен красный террор. Необходимо было твердой рукой подавить сопротивление контрреволюционеров. На жестокости и насилия приходилось отвечать насилием. Это было не смешно. Это было страшно.

ГАШЕК И ПОПЫ: ОДНОГО РАССТРЕЛЯТЬ, А МОНАШЕК — В КАЗАРМЫ

В стане контрреволюции видное место занимало духовенство, которое всеми мерами активно поддерживало белогвардейщину вплоть до формирования из монахов и церковнослужителей воинских частей. Естественно, что советские карательные органы не обходили в своей деятельности и контрреволюционеров в рясах. Один из таких эпизодов борьбы с мятежниками в рясах изображает Гашек.

«У одного попа мы нашли пулемет и несколько бомб. Когда мы вели его на расстрел, поп плакал. Я хотел его успокоить и разговорился с ним о воскресении мертвых, которого он, по символу веры, должен ожидать. Не подействовало. Ревел на всю деревню. Дальше я с ним поговорил о том, почему душам праведным приписывается по смерти полное блаженство и почему приписывается им предначатие блаженства прежде последнего суда. Поп заплакал еще больше. Не успокоил его даже разговор о жизни будущего века и блаженстве души. Когда же я с ним поговорил о пользе, какую ему могут принести размышления о смерти, воскресении и о последнем суде, о вечном блаженстве, поп не выдержал, упал на колени и заревел: «Простите, больше не буду стрелять в вас...»

Чтобы вычистить и вымыть казармы для размещения петроградского кавалерийского полка, Гашек приказал игуменье Бугульминского монастыря Пресвятой Богородицы выслать пятьдесят монашек («потому что монашки ничего не делали, кроме как молились и сплетничали, тогда как из местного населения каждый что-нибудь делал, трудился») в расположение полка.

К коменданту (в юморесках Гашек изображает себя комендантом, а не помощником, кем он был в действительности) явилась депутация духовенства с просьбой отменить этот приказ. На духовенство комендант Гашек наложил контрибуцию свечами, яйцами и маслом. Затем двинулся крестный ход с той же просьбой. Когда же Гашек в беседе с депутацией и участниками крестного хода строго, но вежливо разъяснил им, для какой цели вызываются монашки (а совсем не для той, о которой они со страхом предполагали), то распоряжение было немедленно выполнено и казарма быстро была приведена в порядок. А игуменья преподнесла коменданту икону с надписью: «Молимся за Вас». «Я сплю спокойно,— пишет Гашек в рассказе „Крестный ход“, — так как знаю, что еще и сегодня есть у старого дубового леса Бугульмы монастырь Пресвятой Богородицы, где живет старая игуменья, которая молится за меня, никчемного».

В Бугульме в музее Гашека среди экспонатов преобладают многочисленные Швейки

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ «ШВЕЙК В БУГУЛЬМЕ»

Есть достоверные сведения, что Гашек собирался писать роман «Швейк в Бугульме». Зная о намерениях сатирика в дальнейших частях своего знаменитого, но неоконченного романа провести Швейка через плен в России и службу в Красной Армии, можно заключить, что «Швейк в Бугульме» должен был стать такой последующей частью всей комической эпопеи. Эти намерения наглядно свидетельствуют о том, какой глубокий след оставила Бугульма в памяти и сознании писателя.

Отсеивая из бугульминских юморесок вымысел и преувеличения, можно выявить немало сведений о разнообразной деятельности автора в эти два с половиной месяца, когда пережито было больше, чем за несколько лет... В начале января 1919 года политотдел принял решение издавать ежедневную газету «Наш путь». Гашек, как человек, хорошо знающий газетную работу, был назначен заведующим типографией газеты и направлен в Уфу (взятую советскими войсками 31 декабря 1918 года), где газета должна была издаваться. Так закончился бугульминский период пребывания великого сатирика в наших краях.

Михаил Бирин