«Андрея Вышинского представляли чуть ли не главным злодеем печально знаменитых политических процессов середины 30-х годов ХХ века»Фото: РИА Новости, фото № 7781 / Г. Вейл / CC-BY-SA 3.0 / commons.wikimedia.org

«НАС НЕ НАДО ЖАЛЕТЬ. ВОТ И МЫ НИКОГО НЕ ЖАЛЕЛИ»

В популярной литературе, формировавшей общественное мнение после ХХ съезда КПСС, утвердилась традиция представлять прокурора СССР Андрея Вышинского чуть ли не главным злодеем печально знаменитых политических процессов середины 30-х годов ХХ века, в результате которых была расстреляна большая группа лидеров, в том числе ближайшие соратники Владимира Ленина: Николай Бухарин, Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Алексей Рыков и ряд других лиц, занимавших высокие государственные и партийные посты. 

В их числе – нарком внутренних дел СССР Генрих Ягода, с именем которого была связана вся деятельность ОГПУ после смерти Феликса Дзержинского и Вячеслава Менжинского, а также главный в то время большевик Средней Азии, секретарь ЦК КП Узбекистана Акмаль Икрамов, в недавнем прошлом особенно ценимый Иосифом Сталиным за активную борьбу в 1920-х годах с Мирсаидом Султан-Галиевым, своим главным идейным противником по национальному вопросу и его сторонниками в среднеазиатских республиках. В 1928 году он был даже временно отозван в Москву для участия в разработке пропагандистских материалов к предстоящему процессу султангалиевцев и подписал подготовленную в агитпропе ЦК статью, опубликованную затем в «Правде» с разоблачениями Султан-Галиева. Но прошлые заслуги в условиях реализации принципа «Одна страна – один вождь» уже в расчет не брались.

Главный процесс состоялся в 1938 году в Колонном зале Дома Союзов в присутствии большой группы журналистов, в том числе иностранных. Все обвиняемые, иногда с неожиданным отказом от данных ранее показаний и последующим, через день, извинением за свою лживость, как у Николая Крестинского, или с оговорками, как у Бухарина и Ягоды, признавались и каялись в реальных и мнимых проступках и преступлениях, буквально выворачивая наизнанку детали своей политической биографии.

В этот период и возникла версия, что Вышинский якобы приказал считать «царицей доказательств» выбитые у них в застенках признания в антисоветском заговоре, подготовке террористических актов против Сталина и лиц из ближайшего окружения, в том числе и у тогдашнего его любимца «железного сталинского наркома Ежова». Многие обвинялись также в сотрудничестве с иностранными спецслужбами для осуществления этих преступных замыслов, и в первую очередь – с германской и японской разведками. Впрочем, зная биографии и дела некоторых из них, посмертно реабилитированных после ХХ съезда партии и в процессе перестройки конца 1980-х – начала 1990-х годов, увековеченных в названиях улиц, книгах и фильмах, почему-то вспоминаются строки поэта-фронтовика Семена Гудзенко. Они написаны о войне с фашистами, но, как представляется автору, довольно точно передают дух того времени и дают оценку многим людям этой эпохи, начавшейся в 1917 году: «Нас не надо жалеть. Ведь и мы никого не жалели». Думаю, что эти слова можно отнести и ко многим жертвам политических репрессий 1936 - 1938 годов из числа руководящих деятелей «ленинской гвардии», как принято было называть их после реабилитации.

Вспомним хотя бы деятельность Зиновьева, в качестве фактического диктатора Петрограда в первые послереволюционные годы объявившего о проведении «красного террора» против контрреволюционеров, включавшего в себя и расстрел заложников из «бывших людей» – именно так зловеще называли государственных служащих Российской империи и часть интеллигенции. Петроград «зиновьевский», с его ужасами, ярко описан, например, в мемуарах Зинаиды Гиппиус, и не только ею. Да и поведение певца буревестников революции Максима Горького, ставшего вскоре писателем №1 советской эпохи, с которым она тогда общалась, выглядит весьма сомнительно в нравственном смысле. По крайней мере, условия, которые он ставил, пользуясь своим влиянием у новых властей за помощь в переезде в Финляндию некоторых родственников свергнутого императора.

«ОН НЕ СТЕСНЯЛСЯ В ВЫРАЖЕНИЯХ ПРИ ОЦЕНКАХ ВРАГОВ НАРОДА»

В печати постоянно цитировались фрагменты из выступлений Вышинского на этих процессах в качестве государственного обвинителя, где, в традициях того времени, он не стеснялся в выражениях при оценках врагов народа, а язык у него был весьма образным, эпитеты – парадоксальными. Чего стоит приписываемый ему пассаж, что даже тифозная вошь обиделась бы за сравнение с ними. А вот цитата из официально опубликованной стенограммы процесса, где, говоря о Бухарине и его «подельниках», он заявил, что весь советский народ «ждет приговора о расстреле этих изменников и шпионов, как поганых псов», а «могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом и покроются вечным презрением всего советского народа». Конечно, слова о заросших сорняками и покрытых презрением могилах только риторический прием – хлесткий, запоминающийся и доходчивый до широкой аудитории. Могил не было, расстрелянных немедленно кремировали и пепел сбрасывали в безвестные ямы, в данном случае – на территории бывшего Донского монастыря. Впоследствии в 1939 - 1940 годах туда же сбрасывали пепел многих из сотрудников НКВД, ведших следствие и подводивших под расстрел разных «поганых псов, изменников и шпионов», которые потом были обвинены в том же самом. Тогда по указанию Сталина свалили только на них все незаконные репрессии и «методы физического воздействия», то есть пытки во время допросов.

ЕГО ПОЛИТИЧЕСКАЯ «НЕПОТОПЛЯЕМОСТЬ» – ОДНА ИЗ ЗАГАДОК ТОЙ ЭПОХИ

Но Вышинского эта судьба миновала, Сталин сделал его фигурой неприкасаемой и символом советского правосудия, академиком. Его политическая «непотопляемость» тоже одна из загадок той эпохи, ведь расстреливали немало силовиков, верно служивших Сталину. Судя по некоторым воспоминаниям, у Берии и его сотрудников, проводивших «чистку органов», тоже были попытки сделать его «козлом отпущения» за 1937 - 1938 года вместе с Ежовым, но Сталин их пресек. Вышинский даже стал единственным прокурором в нашей истории, вплоть до распада СССР и ликвидации КПСС, вошедшим в состав высшего руководящего органа партии. На пленуме, состоявшемся после ХIХ съезда партии, 16 октября 1952 года по предложению Сталина его избирают кандидатом в члены президиума ЦК КПСС – так стало называться бывшее Политбюро.

Парадоксально, но он получил признание с совершенно неожиданной стороны. После июльского 1944 года реального покушения на фюрера, дела рассматривала «Народная судебная палата», единственным приговором которой была смертная казнь, приводившаяся нередко в исполнение не в виде «гуманного» расстрела или гильотинирования, с мгновенной смертью, а в более мучительных и извращенных формах, напоминавших о Средневековье. Адольф Гитлер называл ее председателя Роланда Фрейслера – тоже человека с парадоксальной судьбой, в 1917 - 1919 годах воевавшего в России на стороне большевиков в качестве комиссара интернациональных частей и бывшего тогда членом РКП(б), – «наш Вышинский» и посоветовал быть таким же суровым в оценке врагов государства. Такие вот парадоксальные события и совпадения бывают в истории.

Правда, сейчас выясняется, что некоторые приписываемые ему деяния и высказывания – это миф или домыслы, и, в частности, первым употребил выражение о «царице доказательств» Николай Крыленко, гособвинитель на «Шахтинском процессе». К этой «компроматерной» информации особенно охотно добавлялось то, что он еще летом 1917 года, являясь комиссаром милиции Якиманского района Москвы, дал указание подчиненным о неукоснительном выполнении предписания министра юстиции Временного правительства Павла Малянтовича, в адвокатской конторе которого он когда то работал, о розыске и аресте Ленина и Зиновьева как немецких шпионов. Тем более появились слухи, в том числе и публикации в печати, что оба они сбежали из Петрограда и скрываются в Москве на конспиративной квартире.

Однако при более объективном изучении биографии и особенно документов он предстает несколько иной и вовсе не такой уж «монструозной» исторической фигурой, какой нам его рисовали. Во всяком случае, не более жестоким, чем большинство вождей, правивших тогда страной. Для более реального представления о советском прошлом и его нравах рекомендовал бы прочитать, например, пометки и резолюции Сталина, Вячеслава Молотова и Лазаря Кагановича на представляемых Ежовым в 1936 - 1938 годах для Политбюро многочисленных списках арестованных и подлежащих суду лиц. Да и некоторые приказы и действия Льва Троцкого в годы Гражданской войны нередко выходили за пределы военной необходимости. Не говорю уж о публичных и печатных комплиментах «либерала и гуманиста» Бухарина, репрессивной деятельности ЧК в 1920-е годы. Впрочем, чекистская работа была в то время окутана флером романтизма и уважения, а не только страхом. И агенты, и диверсанты были реальные, а не «назначенные на эту роль», как на некоторых процессах начиная с конца 1920-х. Публикаций на эту тему немерено, и ряд из них документально подтвержден. Не случайно эти прочекистские настроения значительной части общества нашли отражение и в творчестве Владимира Маяковского, написавшего: «Не буду петь о море с чайкой. А воспою я чрезвычайку». Правда, эти строки сильно убавили число его поклонников, особенно среди интеллигенции. Так же, как в свое время стихи Александра Блока о том, что впереди отряда красногвардейцев «в венчике из белых роз» идет сам Иисус Христос. Да и Сергей Есенин гордился своей дружбой с известными чекистами.

О ряде вождей того времени, включая Троцкого, сейчас даже книги выпущены, причем некоторые из них напоминают «жития святых». В музее Гражданской войны в Свияжске «восстановлен» кабинет председателя РВС со скульптурой Троцкого в натуральную величину, пишущего приказ, сидя за столом, на котором стоит полевой телефон. Правда, вместо внимающих ему командиров – рядом только красивая женщина, задумчиво смотрящая в окно, напоминающая чертами знаменитую Ларису Рейснер, политработника Волжской военной флотилии базировавшейся тогда в Свияжске, которой командовал ее муж Федор Раскольников, впоследствии  – известная писательница, с которой Троцкого связывали якобы не только служебные отношения. Впрочем, совмещение в интерьере комнаты двух этих фигур – ноу-хау авторов экспозиции.

В КАЗАНИ ВЫШИНСКИЙ СЫГРАЛ ЯВНО ПОЛОЖИТЕЛЬНУЮ РОЛЬ

Но вернемся к герою очерка, ибо Вышинский по образованности и, главное, четкому пониманию реальной политической ситуации в коридорах власти превосходил большинство руководителей, включая членов Политбюро того времени, за исключением, может быть, Ленина и Сталина. Чего не хватило, например, Троцкому, явно переоценившему свое влияние и популярность и не сумевшего добиться поддержки большинства членов Политбюро и ЦК ВКП(б). Приведем несколько фактов, невписывающихся в образ Вышинского только как перманентного гонителя всего прогрессивного в обществе и палача невинных граждан. Это не стремление оправдать его негативные деяния, действительно имевшие место быть, а попытка показать реальную ситуацию в стране и назвать те действия Вышинского, которые можно оценить положительно. Очевидно, это критерий, с которым мы должны подходить к оценке любого политического деятеля такого масштаба.

Вначале в очерке речь пойдет о малоизвестной сейчас книге Вышинского и не только о ней, но и о времени, в котором жил, работал и «ушел на страницы истории» герой очерка – одна из самых загадочных и противоречивых политических фигур советской эпохи. В этой связи напомню и о некоторых событиях в Казани, где Вышинский сыграл явно положительную роль. В частности, он помог сохранению жизни и выходу из тюрьмы нескольких крупных ученых-химиков, в том числе будущего академика и группы военных, один из которых в годы Великой Отечественной войны командовал корпусом в звании генерал-лейтенанта, но об этом расскажем в конце очерка.

Не считаю необходимым напоминать читателю сведения о начальном этапе его биографии, содержащихся во многих очерках и справочных изданиях. Единственно замечу, что его биография – это путь многих юношей и девушек из интеллигентных, а подчас и весьма состоятельных семей, примкнувших к революционным партиям и группам различных форм и направлений. Герой очерка сразу же выбрал движение социал-демократов, вскоре после своего появления разделившееся на несколько конкурирующих, а потом и враждующих направлений, групп и партий, главными из которых были большевики и меньшевики. К последним и примкнул тогда Вышинский. И еще одна важная деталь биографии: во время кратковременного пребывания в Баиловской тюрьме города Баку он оказался в одной камере и наладил хорошие отношения, не в последнюю очередь благодаря щедрым продовольственным передачам, присылаемым ему родственниками, с человеком, практически определившем впоследствии всю его дальнейшую судьбу – молодым грузинским социал-демократом, большевиком, о котором до этого слышал только его партийный псевдоним – Коба.

Вначале коротко расскажем о его книге, которая, на наш взгляд, не только во многом формировала идеологические взгляды советской молодежи того времени, но и помогла политической «непотопляемости» ее автора в последующие лихие времена, несмотря на «меньшевистские грехи» прошлого, которые обычно закрывали путь в высшие эшелоны власти. Но в любом правиле бывают редкие исключения. Одним из них стала судьба молодого меньшевика Вышинского, после победы революции ставшего твердокаменным большевиком.

Как известно, в начале 20-х годов ХХ века одной из главных задач идеологической работы партии стало воспитание и теоретическая подготовка молодого поколения, овладевшего основами марксизма-ленинизма, способного противостоять влиянию «ползучего капитализма» в нэповском варианте. Учитывая уровень тогдашних медиаресурсов – радио делало только первые шаги и было в основном средством доведения официальной информации о наиболее важных событиях, отсутствие телевидения и тем более интернета, – главным средством политического просвещения масс являлись печатные издания: газеты, журналы и особенно книги. Однако в этой области идеологической работы ощущался острый дефицит, кроме весьма упрощенной, если не сказать примитивной, книжки «Азбука коммунизма. Популярное объяснение программы российской коммунистической партии большевиков » Бухарина и Евгения Преображенского, вышедшей в свет еще в начале 1920-х годов, других книг, доступных широким массам молодежи, не было. Что же касается «Азбуки», то многие ее постулаты уже устарели и не отражали новых явлений, связанных как с победой в Гражданской войне, так и наступлением нэповских времен и опасности перерождения политической элиты. Да и сама новая экономическая политика вызвала «разброд и шатания» не только в партии и ее руководстве, но и в широких кругах трудящихся, особенно участников Гражданской войны. Наблюдались случаи выхода из партии в знак несогласия с нэповским «возрождением капитализма» и даже суицидов по этой причине. А фраза «За что боролись?», употребляемая в самых различных ситуациях – от бытовых и производственных конфликтов до политических споров, – стала весьма популярной в массах и нередко являлась своего рода протестным лозунгом против возрождения капитализма и роста чиновничества, именуемого народом совбурами – советскими буржуями.

Об опасности этих явлений, ведущих к «перерожденчеству» руководящих кадров, писали тогда и многие литераторы. Вспомним хотя бы знаменитые стихотворения и пьесы Маяковского. Необходимо было, и особенно молодежи, разъяснить «суть событий» и показать историю возникновения и развития идей коммунизма, практику и трудности осуществления их на современном этапе развития советского общества в научно-популярных книгах. Тем более умер главный теоретик и организатор Октября – Ленин, разъяснявший все злободневные политические проблемы, но не успевший ответить на несколько самых важных и судьбоносных из них, возникших и обострившихся в последние месяцы его жизни. Его мучительные раздумья над ними остались в виде надиктованных им в моменты временного улучшения здоровья записей, в том числе и тех, что получили потом наименование «Завещание», хотя таковым в строгом смысле этого термина не являлись. Остальные вожди такие книги написать не могли – кто по занятости более важными, как им казалось, делами и особенно борьбой за лидерство; кто по недостатку образованности. И тогда по указанию агитпропотдела ЦК ВКП(б), очевидно выполнявшего задание Политбюро, начинается выпуск серии книг под общим названием «Библиотека молодого коммуниста», которые должны были дать ответ на многие злободневные вопросы истории коммунистических идей и дальнейшего развития страны на пути их осуществления. Для этого были привлечены наиболее авторитетные ученые-теоретики, а общая редакция серии и подбор авторов были поручены известному философу и экономисту Владимиру Сарабьянову, издавшему первую книгу этой серии «Беседы о марксизме М.1925».

Сокамерник Вышинского по бакинской тюрьме Коба впоследствии стал известен всему миру как Иосиф Сталин Сокамерник Вышинского по бакинской тюрьме Коба впоследствии стал известен всему миру как Иосиф Сталин

ПЕРВЫЙ В ИСТОРИИ «ЦИТАТНИК СТАЛИНА»

В этой обстановке и вышла в свет большим тиражом в начале 1925 года книга, написанная ректором (директором по тогдашней терминологии) Московского университета Вышинским – «История коммунизма (в сжатом изложении)». Это было дополненное и переработанное издание книги, под почти таким же названием появившейся в 1924 году в виде курса лекций, читаемых студентам Московского университета. Полагаю, что по охвату событий, связанных с возникновением идей коммунизма, осуществлению их в СССР и перспектив их победы в мировом масштабе, она не имела тогда себе равных и стала своего рода «знамением времени». Ряд ее положений были взяты на вооружение системой идеологического воспитания масс, создания иммунитета против буржуазного влияния. И, пожалуй, самое парадоксальное: в ней впервые ни разу не упоминалось имя Троцкого, еще недавно считавшегося главным претендентом, как тогда говорили в партийных кругах, «на шапку Ильича», то есть роль преемника Ленина. Высказывания Троцкого по различным вопросам, восторженные характеристики его деятельности, особенно в годы Гражданской войны, были тогда обязательным компонентом любой политической книги. Зато Вышинский не единожды цитирует своего сокамерника в Баиловской тюрьме в Баку в 1908 году – Иосифа Джугашвили, ставшего генсеком ВКП(б) Иосифом Виссарионовичем Сталиным.

«ЗДРАВСТВУЙ, ДРУЖЕ. ЦЕЛУЮ ТЕБЯ В НОС ПО-ЭСКИМОССКИ»

В то время Зиновьев и Каменев были главными противниками рвавшегося к власти «демона революции» – Троцкого – и естественными союзниками Сталина, ускоренными темпами становившегося в качестве генсека «хозяином» партийного аппарата, обеспечивавшего проведение в жизнь важнейших решений ЦК и контроль над региональными партийными организациями. Этот антитроцкистский триумвират в руководящих партийных кругах именовали «ЗИКАС». Первой в этой аббревиатуре, в полном соответствии с его тогдашним «политическим рейтингом», шла фамилия Зиновьева – руководителя исполкома Коминтерна, то есть главнокомандующего силами предстоящей вскоре, по мнению большинства вождей, мировой революции и «по совместительству» властелина Петрограда.

Коротко о дальнейшей судьбе двух членов этого альянса, с которыми Вышинскому предстоит встретиться на процессе 1936 года в качестве обвинителя. Предварительно замечу, что Сталин, несмотря на то, что считал понятие благодарности неприемлемым в политике и называл его «собачьим чувством», иногда помнил оказанную ему услугу, и это мы видим на примере Вышинского. Но в данном случае судьба союзников в борьбе с Троцким была печальной. Они, помешав Троцкому стать лидером страны и партии, тем более не хотели видеть в этом ранге Сталина, считая его фигурой второстепенной, не обладавшим глобальным политическим мышлением, как они. Возглавив оппозицию, потребовали выполнить «Завещание» Ленина о снятии Сталина с поста генерального секретаря ЦК ВКП(б), на который, кстати напомним, его рекомендовал сам Каменев, считая эту должность второстепенной и практически канцелярской. Но потерпев сокрушительное поражение на съезде партии, оба были исключены из нее. Правда, вскоре покаялись, были восстановлены в партии, получили почетные, но политически невлиятельные должности и даже выступили в 1934 году на очередном съезде с хвалебными речами в адрес Сталина. Но это не помогло. Вскоре обоих арестовали, и они были расстреляны в 1936 году по приговору суда первого политического процесса над соратниками Ленина. Хотя тому же Каменеву, которого он знал с 1904 года, Сталин в декабре 1912 года из Кракова в Женеву посылал доверительные письма. Одно из них начиналось словами: «Здравствуй, друже. Целую тебя в нос по-эскимосски»; далее автор жаловался, что не с кем поговорить, кроме него, по душам и по важным вопросам, ибо равного ему по уму в партии нет. Но теперь отправил его на расстрел вместе с двумя сыновьями, не имевшими никакого отношения к политике инженера и летчика, не поддерживавших связи с отцом.

Однако неожиданно пощадил их мать, сестру главного своего врага Троцкого Ольгу Давидовну, разведенную к тому времени жену Каменева. В представленном ему Ежовым списке лиц, подлежащих репрессиям в Горьковской области, куда она была выслана в 1935 году сроком на пять лет, Сталин написал 13 декабря 1938 году напротив ее фамилии, включенной в «первую категорию», то есть лиц, подлежащих расстрелу, – «25 лет». Гуманистом, однако, бывал иногда наш вождь. Пишу это без иронии, вспомнив еще один случай: реакцию в 1930 году на письмо бывшего полицейского в Туруханске Мерзлякова, присматривавшего за ним в ссылке, закрывавшего глаза на его амурное приключение, отлучки и теперь преследуемого за это местными властями. Он написал в сельсовет и лично Мерзлякову, что претензий к нему не имеет, ибо он давал ссыльным определенные поблажки, чем вызвал недовольство полицмейстера, а поэтому и неприятности по службе. Представляю удивление руководителей крайкома партии, когда им сообщили об этих письмах. После этого Мерзлякова немедленно восстановили в колхозе, и его дальнейшая судьба сложилась весьма благополучно.

Но справедливости ради скажем, что в этих списках встречаются его пометки совершенно противоположного характера, вплоть до «бить, бить», как, например, написано рядом с фамилией начальника санитарно-медицинской службы Красной Армии корврача (воинское звание «корпусной врач» вскоре получило название «генерал-лейтенант медслужбы») Баранова. Отвлекаясь от темы, замечу, что пометки Сталина, а изредка Молотова и Кагановича, на «расстрельных списках» 1936 - 1938 годов заслуживают специального анализа и помогают понять суть ряда событий и людских судеб. Добавлю, что черед О.Д. Каменевой наступил во время известного массового расстрела 11 сентября 1941 году политзаключенных в Медведковском лесу около Орла. Тогда, кроме нее, в числе 157 расстрелянных оказались такие знаковые фигуры нашей истории, как Мария Спиридонова, Христиан Раковский, Варвара Яковлева, профессор Дмитрий Плетнев, наша землячка М.Х. Музафарова. Блестящий знаток немецкой литературы, оканчивавшая диссертацию в МГУ, арестованная во время отпуска в Казани, очевидно потому, что научным руководителем был известный ученый, по национальности немец, и некоторые другие лица, которых пощадили во время Большого террора середины 1930-х годов. Предлог для расстрела был явно надуман – могут, мол, попасть в руки к наступавшим немцам и быть использованы ими в своих пропагандистских целях. Хотя несколько сотен других обитателей орловской тюрьмы из числа осужденных за уголовные преступления благополучно вывезли вглубь страны. И вообще непонятно, как могли немцы использовать эти давно забытые и немощные «реликты» времен революции и Гражданской войны.

ЛЕНИН: «КОММУНИЗМ – ЭТО ПОКА ЕЩЕ КРАСИВАЯ СКАЗКА ДЛЯ ДЕТЕЙ»

Но вернемся к Вышинскому. В его книге, состоящей из двух глав и 24 параграфов, на доступном, но неупрощенном языке, излагается история возникновения коммунистических идей от «Древнего Рима и восстания Спартака», размышления о связи раннего христианства и коммунизма, и средневековом коммунизме, а также дальнейший экскурс в прошлое, вплоть до появлении на политической арене Маркса, Энгельса, Ленина и создания III Интернационала. Думаю, и современному читателю ее прочтение было бы полезным. Мы же остановимся на особенностях книги, отражающих, на мой взгляд, политические реалии пост-ленинского советского государства: поиски новой концепции развития общества, которую тот не успел разработать до конца, тем более начал уже сомневаться в осуществимости в ближайшее время мировой революции.

Однажды в пылу полемики сказал, что это пока еще красивая сказка для детей и посоветовал соратникам, и в первую очередь Бухарину, начавшему претендовать на роль ведущего теоретика, в первую очередь заниматься не заботами о судьбах африканских племен бушменов, готтентотов и народов Индии, а обустройством России. В первую очередь – созданием национально-государственных образований ее народов. Начались «поиски» вождя, способного осуществить план построения социализма первоначально хотя бы в отдельно взятой России. Такой же точки зрения начал придерживаться и Сталин, ставший главным «локомотивом» создания национальных республик в составе РСФСР.

Первое, что бросается в глаза при чтении книги, – Сталин и цитаты из его трудов встречаются в ней гораздо чаще, чем ссылки на труды самых признанных тогда гуру – толкователей марксизма-ленинизма Бухарина и Зиновьева. О том, что Троцкий вообще отсутствует в книге, читателю уже известно. Зиновьев упомянут при обсуждении важных, но не главных вопросов современной политики, а Бухарин единожды назван только в качестве соавтора одной из цитируемых книг. Ссылается Вышинским также на авторитетных в то время ученых, наставников первого поколения «красной профессуры» – Евгений Варга, Абрама Деборина и Николая Лукина.

Но только Сталин цитируется как автор важнейших постулатов, развивающих марксизм-ленинизм. И заключительным аккордом «интронизации» нового выдающегося теоретика и наследника Ленина звучит включенное в книгу знаменитое сталинское высказывание, на многие годы вперед, вплоть до начала холодной войны, борьбы с космополитизмом и преклонением перед «иностранщиной», ставшее одним из самых популярных лозунгов в стране. На его толковании защищались диссертации и писались статьи и книги: «Соединение русского революционного размаха с американской деловитостью – в этом суть ленинизма в партийной и государственной работе». Давая ему оценку, Вышинский пишет: «Эти слова Сталина совершенно исчерпывают основную особенность ленинизма и в области тактики».

Итак, впервые в литературе Сталину дана оценка как главному продолжателю ленинских идей и дел, автору совершенно исчерпывающих и бесспорных формулировок. Не исключаю, что он советовался по этому вопросу со своим бывшим сокамерником. Тем более что доступ к будущему «вождю всех времен и народов» в 1920-е годы был довольно прост. Он, например, принял дочь Льва Толстого Александру Львовну, внимательно выслушал ее просьбы о помощи дому-музею в Ясной Поляне и разрешил отъезд для чтения лекций об отце в Японию. Думаю, что знал из сообщений агентуры о ее настроениях и понимал, что она, скорее всего, не вернется обратно в СССР, но все-таки разрешил выезд. Это был один из парадоксальных его поступков, как и разрешение на отъезд за рубеж писателю Евгению Замятину, книга которого «Мы» была объявлена в печати антисоветской. Замятин дал слово, что не будет заниматься там антисоветской деятельностью, и сдержал его.

Впоследствии Александра Толстая и созданный ею фонд доставили немало неприятностей советским властям своей поддержкой «невозвращенцев» и диссидентов. В книге воспоминаний она представила его самым интеллигентным и деловым человеком из тогдашних руководителей страны, встретившим ее стоя у входа в кабинет и проводившего после беседы до дверей. Такого она не встречала у других, хотя побывала на приеме у Михаила Калинина, Менжинского и Александра Луначарского. Правда, добавила: «Мне он напомнил унтера из бывших гвардейцев или жандармского офицера». Не исключаю, что это был тоже своеобразный комплимент, ибо дама она бывалая, участница Первой мировой войны, награжденная Георгиевским крестом и постоянно общавшаяся с военными. Сталину не довелось прочитать ее книгу, она вышла в свет после его смерти. Вот такие неожиданные и парадоксальные решения изредка принимались Сталиным. Автор не берется объяснить их причину.

Полагаю, что приоритет Вышинского как первооткрывателя-теоретика, давшего исчерпывающий ответ на вопрос, что есть самое главное во всей партийной и государственной работе в СССР, не был забыт Сталиным. Что же касается восторженных признаний его величайшим теоретиком и практиком коммунистического строительства и самобичевания за недооценку его роли, прозвучавших в речах Бухарина, Зиновьева, Рыкова и Каменева, то они уже не были зачтены: чересчур длинный хвост оппозиционной деятельности тянулся за ними. Завершая разговор о книге Вышинского, отмечу, что ее последний параграф назывался «Ленин» и был своеобразной эпитафией с перечислением его деяний, особо подчеркнув самое резонансное из последних: образно и доступно написав: «Гениально улавливая голос жизни, В.И. могуче поворачивал в нужную минуту тяжелый руль государственного корабля (новая экономическая политика 1921 г.) и уверенно направлял его к берегам коммунизма». Это был как бы ответ критикам НЭПа и не только молодым. Еще раз повторю, что книга Вышинского не имела себе равных по строгой научности изложения и доступности ее положений для широких масс став своего рода эталоном научно-популярной литературы.

Дальнейшая биография Вышинского описана многими авторами, в основном со знаком минус; особенно это касается его уничтожающих оценок фигурантов политических процессов середины 1930-х годов. Впрочем, прообразом будущих «филиппик» Вышинского стали и некоторые образные характеристики недругов и в этой книге. Так, оценивая статью Осипа Ерманского в газете «Вперед», названную «Кремлевский парад» и напечатанную еще в 1919 году, где высмеивалось возникновение III Интернационала, сопровождаемое «клеветническим выпадами», он завершает свой разоблачительный пассаж в духе своих будущих речей на политических процессах: «С каким злорадством и издевательствами буржуазия и их соц-демократические приспешники встретили рождение будущего великана! Даже в Москве, в военной крепости коммунизма, меньшевистская газета „Вперед“ осмелилась л я г н у т ь   е г о   с в о и м   п р е д а т е л ь с к и м   к о п ы т о м» (разрядка моя – прим. авт.).

Отмечу, что Ерманский вышел в начале 1920-х годов из меньшевистской партии, заявив, что большевистский эксперимент, конечно, преждевременен, но коли он произошел, то надо помогать его успеху. Он стал одним из создателей НОТ – системы научной организации труда, получившей большую популярность в СССР в 1920-х годах. Интересно и то, что он стал профессором МГУ в период ректорства там Вышинского и вполне комфортно работал. Одним из его учеников был знаменитый советский демограф Борис Урланис. И судя по статьям в справочниках, Ерманский не был репрессирован и умер перед войной в Москве в весьма преклонном по тем временам возрасте – в 74 года. Как пишет современный сатирик о своем герое: «Смерть от старости в 1937 году была противоестественной».

Окончание следует.

Подготовил Михаил Бирин