Иофар Шайфутдинов: «Мы знали, что главные виновники сидят в Москве...»

Иофар Шайфутдинов: «Я еще раз категорически утверждаю, что никакого поджога не было»

К МОМЕНТУ ПОЖАРА В ЧЕЛНАХ РЕГИСТРИРОВАЛАСЬ ЧЕТВЕРТЬ ВСЕХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ В РТ

— Иофар Габдрахманович, какова была криминогенная обстановка в городе к моменту пожара на заводе двигателей?

— Ситуация осложнилась как раз к началу 1993 года. Именно поэтому был поднят вопрос о замене руководства правоохранительных органов, в результате чего я и принял прокуратуру в январе. По итогам 1992 года было зарегистрировано более 13 тысяч преступлений — на тот момент это четверть всего количества преступлений, зафиксированных в Татарстане. Челны нашумели серией заказных убийств, в том числе в общественных местах. До суда доходило только каждое пятое дело, больше половины преступлений не раскрывалось. Люди боялись покидать свои дома, да и в них не чувствовали себя в безопасности. Все это происходило на фоне проявлений национализма, в первую очередь со стороны ТОЦ (Татарский общественный центр был признан экстремистской организацией в 2017 году — прим. ред.) и «Азатлыка». Именно тогда, в январе 1993 года, когда я возглавил прокуратуру Челнов, был создан и фонд «Правопорядок», в который предприятия отчисляли средства на укрепление милиции. В такой сложный период завод сгорел и тысячи людей оказались без работы.

— Кого вы сменили на посту прокурора города?

— Гамира Хамидуллина, его уж нет в живых. Минтимер Шаймиев тогда говорил, у меня есть цитата: «Пришлось пойти на оргмеры, поменять руководителей всех силовых структур. Не потому, что они были непрофессионалами или плохими руководителями, нет. Когда я увидел личный состав сил правопорядка в растерянности, я понял, что, несмотря на все заслуги прежние, возглавить борьбу с преступностью должны другие». Вот его слова.

— По каким каналам вам пришел сигнал о пожаре? Как прокурор города что вы предприняли в первую очередь?

— Дежурная часть УВД города докладывала прокурору обо всех важных происшествиях, где бы он ни находился. Я же был в тот момент на рабочем месте — из прокуратуры не уходил раньше девяти вечера. Пожар на заводе мог быть связан с гибелью людей, поэтому я взял с собой следователя и сразу выехал на место, думая об эвакуации. Там ведь в смену работали около 4 тысяч человек. Когда приехал, кровля горела, это было ужасно, но мне доложили, что все люди эвакуированы. Я убедился, что на месте дежурит бригада скорой помощи. Состояние было шоковым: клубы черного дыма поднимались на сотню метров, пламя бушевало по всей кровле, а это километр в длину. Перед нами стояли следующие вопросы: как возник пожар, кто виноват? Выяснить это должна была прокуратура, поэтому я немедленно дал указание возбудить уголовное дело по факту пожара и приступить к опросу свидетелей. Следователь начал работать без промедлений.

— Какой была реакция Москвы?

— С правительством контакт держал, наверное, гендиректор завода Николай Бех, а я докладывался прокурору республики, ныне покойному Нафиеву Сайфихану Хабибулловичу. Описал обстановку, доложил о возбуждении уголовного дела, он поддержал мои действия. На следующий день состоялось совещание у Беха. На нем присутствовал я, а также товарищи из федерального МВД, которому в то время был подчинен Госпожнадзор, представитель КГБ. Я сообщил о возбуждении уголовного дела, а Бех в ответ заявил, что КАМАЗ является акционерным обществом и вмешательство прокуратуры в дела АО нежелательно. Тогда полномочия действительно были еще не очень понятны — КАМАЗ ведь был первым акционерным обществом и мог поначалу восприниматься как государство в государстве. Но я такой отповеди не ожидал и потому сказал, быть может, даже слишком резко, что работники КАМАЗа — это и жители Набережных Челнов, что я выступаю в их интересах. Бех промолчал, и больше мы к этому вопросу в тот день не возвращались, а на следующий день он мне сказал, что был не прав.

«Я сообщил о возбуждении уголовного дела, а Бех (справа) в ответ заявил, что КАМАЗ является акционерным обществом и вмешательство прокуратуры в дела АО нежелательно» Фото: Михаил Медведев / ТАСС

«ЕСЛИ ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОСТАВИЛО ТОЧКУ, КАК МОГ БЕХ ИЛИ КОНОПКИН ОСПОРИТЬ РЕШЕНИЕ?»

— Кто руководил следственной группой?

— От начала и до конца — старший следователь Мустакимов Фалих Салихович, негласно он был следователем по особо важным делам. Работая на базе нашей прокуратуры, Мустакимов прямо подчинялся прокуратуре республики, числился в ее штате. Мы дали ему в помощь двух своих следователей.

— Кого опросили первым и какие данные получили?

— С первых же часов по свежей памяти начали опрашивать рабочих. На следующий день Мустакимов приступил к осмотру места происшествия. Всем хотелось, даже руководству завода, чтобы ЧП квалифицировали как поджог. Такая версия гуляла, ее подхватили в городе. Потом следователи вышли на слесаря-ремонтника, который первым сообщил о пожаре. Он почувствовал запах горящей проводки, пошел к главной понизительной подстанции и увидел черный дым, который валил из щита. Следствие потом подтвердило, что возгорание произошло из-за короткого замыкания. Дело длилось около полугода, было закрыто уже осенью. Десятки томов дела, десятки экспертиз лучших специалистов Москвы и Санкт-Петербурга, сотни опросов. Выводы никакому сомнению не подлежат. Не будь кровля утеплена пенополистиролом, такой трагедии не случилось бы. Остановили бы завод на день-два, заменили бы трансформатор, кабели, да и все. Таким же материалом была покрыта кровля АвтоВАЗа — Госстрой ведь официально разрешил его применение. Что характерно, еще до пожара на КАМАЗе была серия пожаров на заводах, где применялся пенополистирол. В 1984 году Госстрой официально запретил применение этого материала, но кровлю-то снимать уже не стали. Руководство КАМАЗа, конечно, должно было понимать, что это мина замедленного действия. Видимо, понадеялись на русский авось. И еще интересно, что проектировщики должны были согласовывать материалы с Госпожнадзором, но мы установили, что такого согласования не было.

— Правда ли, что сразу после пожара были очень оперативно подготовлены постановления о задержании руководителей КАМАЗа?

— Однозначно таких постановлений не было. Привлекать в первую очередь логично было главного проектировщика, но все понимали, что основная вина лежит на других лицах — на госкомиссии, утвердившей проект, на Госстрое. Вопрос о задержании руководства завода не ставился. Если правительство поставило точку, как мог Бех или Конопкин (Виктор Конопкин — директор завода двигателей — прим. ред.) оспорить решение? Это было бы архисложно, и мы знали, что главные виновники сидят в Москве. А кроме того, ко времени пожара истекли сроки давности самого преступления, то есть разрешения на использование пенополистирола, и мы в любом случае не могли привлечь должностных лиц к уголовной ответственности. Дело было прекращено именно на этом основании, по истечении сроков давности.

«В НЕДЕНОМИНИРОВАННЫХ РУБЛЯХ МЫ ВЕРНУЛИ СТАНКАМИ ОКОЛО 5 МИЛЛИАРДОВ...»

— Была только одна следственная группа — от прокуратуры? Не расследовалось параллельно дело о хищениях на КАМАЗе?

— После пожара в период восстановления возникла новая ситуация. Под пожар стали списывать нормальные рабочие станки. Кто этим занимался, сейчас не вспомню. Помню, что в числе прочих был арестован за злоупотребления заместитель генерального директора Послов. Директор ведь не будет лично осматривать каждый станок, проходящий по акту списания, который ему подают на подпись. Продавали их под видом металлолома в другой регион. Дела по таким фактам возбуждали следователи отдела экономической безопасности УВД под надзором прокуратуры, и таких дел были десятки в отношении должностных лиц. Всего по КАМАЗу было зарегистрировано свыше тысячи преступлений.

— Каковы были масштабы хищений в рублях?

— В неденоминированных рублях мы вернули заводу станками около 5 миллиардов. Но тащили не только станки — уносили и запчасти, и все, что можно было вынести. Цветные металлы, детали, содержащие серебро, вывозились в Прибалтику. Помню, в период восстановления завода мы выявили и пресекли практику раздачи беспроцентных кредитов от КАМАЗа, когда руководство стало строить за счет завода коттеджи. Мы заставили вернуть эти кредиты. А рядовым сотрудникам нечего было есть, и они принялись выносить все, что имело хоть какую-то ценность. Тогда ведь зарплату давали талонами, а на талоны мужики покупали водку. Я помню — задержали на проходной женщину, шутя, спросили: «Вы что, в положении?» Она говорит «Да». Уточнили: «А что ж тогда на работе?..» Кто-то засомневался — стали досматривать, сняли с нее кучу запчастей. Люди пытались выжить, торгуя запчастями на рынках. Мы находили целые склады ворованных запчастей.

«Таких крупных хищений не было — были мелкие, которые осуществляли рядовые работники. Крупные хищения исключены, они технически невозможны» Фото: Владимир Зотов

— Разве могли рабочие вынести такие объемы? Тут нужны полномочия.

— Крупные объемы были связаны с участием охраны. Кроме того, запчасти сплавляли по канализации — на заводе одни люди нагружали какие-то баллоны, за территорией другие вылавливали эти посылки. Подобные факты были и до пожара, но их расследованием в целом занимался камазовский отряд милиции. Перед следственным аппаратом прокуратуры ставились другие задачи — расследование бандитизма, убийств и других особо тяжких преступлений.

— Хищения до пожара особенно интересны, потому что среди сторонников версии о поджоге есть те, кто считает, что завод могли уничтожить свои же, желавшие скрыть именно эти хищения.

— Таких крупных хищений не было — были мелкие, которые осуществляли рядовые работники. Крупные хищения исключены, они технически невозможны. Сама структура заводов связывает их с взаимным контролем. Какие-то факты злоупотреблений возможны, они были и будут, но связывать с ними пожар... Я еще раз категорически утверждаю, что никакого поджога не было.

«ВРЕМЯ БЫЛО ТАКОЕ, КТО УМЕЕТ ВОРОВАТЬ, ТОТ БУДЕТ ЭТО ДЕЛАТЬ...»

— Упоминают также об аресте следственной группы, которая работала над этими хищениями, — якобы она слишком много выяснила...

— Все это нездоровые слухи. Никто не мог быть арестован без моего ведома, потому что санкцию на арест мог дать только прокурор лично, а я таких санкций не давал. Продлять задержание без санкции тоже было невозможно, потому что помощник прокурора ежедневно проверял ИВС на предмет законности задержаний. С отдельными задержанными даже проводились собеседования: за что сидите, не было ли незаконного давления? Это надзор.

— Что стало с материалами дел о пожаре и о хищениях?

— Я хотел найти дело о пожаре или хотя бы постановление о его прекращении, но в архивах оно не сохранилось. По истечении нормативного срока оно по инструкции было уничтожено, как и все дела того периода, кроме нераскрытых.

— Вы знакомы с оценкой ущерба от пожара?

— Если не ошибаюсь, сумма превышала 350 миллиардов рублей в старых ценах.

Иофар Шайфутдинов был награжден в прошлом году медалью Республики Татарстан «За доблестный труд» Фото: nabchelny.ru

— Как изменилась статистика преступлений в городе после пожара?

— Время было такое, что кто умеет воровать, тот будет это делать. Уровень преступности и так был высок, а после пожара тем более стремился ввысь, но мы не позволили. 1993 год для нас был очень трудным — мы перестраивали всю систему работы, занимались объединением всех районных прокуратур в одну городскую, тукаевскую отпустили в свободное плавание, а тут еще криминал на почве безработицы. И все же к 1995 году Челны вышли практически в лидеры республики по борьбе с преступностью. Я даже стал единственным городским прокурором, которого пригласили на коллегию генпрокуратуры делиться опытом. Выступал перед прокурорами субъектов. В Челны приезжал знакомиться Чайка (Юрий Чайка — ныне генпрокурор РФ — прим. ред.) — тогда он был заместителем генпрокурора и высоко оценил работу правоохранительных органов города.

— После пожара КАМАЗ начал лихорадочно искать деньги и избавляться от непрофильных активов. Тогда соцобъекты КАМАЗа либо перешли на баланс муниципалитета, либо были приватизированы. Правда ли, что за приватизацию этих объектов, в частности зданий детских садиков, шли настоящие криминальные войны?

— Могу привести только один пример. Я после достижения пенсионного возраста в порядке исключения отработал еще два года в прокуратуре — просили. В 2000 году я все-таки ушел в отставку, и меня пригласил Иван Костин — гендиректор КАМАЗа, сменивший Беха. Я стал советником гендиректора КАМАЗа по правовым вопросам, отработал 7 лет. Проверяя документы, я обнаружил тогда одно обстоятельство: пятиэтажный дом 4/1/1, который стоит прямо за старой дирекцией, рядом с памятником Раису Беляеву, был продан за миллион с копейками. Прежде он состоял на балансе КАМАЗа, но какой-то бизнесмен его выкупил и раздал арендаторам. Этот миллион он, наверное, вернул за пару месяцев. Я возмутился данным фактом, поднял документы, и в итоге мы через судебные органы вернули этот дом КАМАЗу. Но понятно, что это был не единственный факт, имущество уплывало подобным образом.