«В Казани люди равнодушны к искусству». Его знают в Мексике и Дании, но не в родном городе

Работы уроженца Камских Полян Рустама Салемгараева разбросаны практически по всему миру. При этом он не слишком известен у себя на родине Фото: Андрей Титов

ЧЕРЕЗ МУЗЫКУ, ЧЕРЕЗ РЭП НАЧАЛ УВЛЕКАТЬСЯ ГРАФФИТИ

— Рустам, как уличный художник вы известны практически по всему миру — ваши работы можно увидеть в Европе, Латинской Америке, Новой Зеландии и вообще чаще за границей. При этом вы живете в Казани. Это никак творчески не ограничивает?

— Да, я живу с семьей  в Казани. Вообще, в России нигде бы точно больше не хотел жить, да и за рубежом вряд ли. Сейчас благодаря интернету очень комфортно работать, показывать свои труды. Если кому-то они нравятся — позвонят, пригласят, съездишь. На данный момент по миру разбросано больше полутора десятков моих работ, а Новая Зеландия и Мексика — самые дальние точки, где приходилось работать.   

— Давайте пока поговорим о нынешнем вашем направлении в работе — стрит-арте… 

— Если быть точнее, то я художник-муралист. Тружусь в этом жанре лет пять-шесть. До этого увлекался, разумеется, граффити, в общем, как и многие уличные художники.    

— Позволю себе задать несколько наивный вопрос: что такое муралы и чем они отличаются от того же граффити?

— Граффити — это такое старое понятие, и если детализировать определение, то рисунки выполняются строго аэрозольными баллончиками. Композиции, как правило, это надписи, часто никнеймы самих художников, и в редких случаях это могут быть стилизованные персонажи. В общем-то, все. Хотя, если граффити выполнено в масштабных размерах, на большой стене, то его тоже можно отнести к муралам. Ну а муралы в переводе с английского означает «фреска». В России обыватели это слово не очень знают, а за рубежом оно самое обычное. И любой рисунок на стене — это мурал.

— И как началось увлечение этим, так скажем, настенным искусством?

— Тут банально: с детства рисовал, еще в садике, затем начал учиться в художественной школе. Я сам из Камских Полян Нижнекамского района и после школы приехал сюда в Казань, поступил в художественное училище на отделение дизайна. С трудом, правда, поступил, требования были гораздо выше для приехавшего из провинции. Потом, когда уже учился, тоже довольно стандартно все развивалось: через музыку, через рэп, конечно же, начал увлекаться граффити. Помню, когда был на последних курсах, начали появляться отечественные журналы про граффити, что развило еще больший интерес.

А когда окончил там учебу, то поступил в пединститут, чтобы получить художественное образование, я тогда планировал стать учителем. В общем-то, я им и поработал лет 6. Но так как работа в школе меня переманивала все больше, успеваемость страдала, в итоге меня попросили забрать документы. Это было на третьем курсе педа. Тогда же я попытался сделать свой проект — открыть школу дизайна для детей при школе, в которой работал. Но, как оказалось, для этого нужны большие бюджеты, а сам я по натуре никакой не организатор, не менеджер, просто хотел быть учителем.

— Интересно. А обратиться к руководству школы не пробовали?

— Я работал тогда в 19-й гимназии, одна из таких ярких школ, если вы знаете. Там мне давали разные обещания, но в итоге все сошло на нет. Кстати, там же мне завели трудовую книжку и там же ее потеряли (смеется). Со стороны руководства школы не было поддержки, а дети не видели значимости моего образовательного проекта и стали разбегаться — кто-то в «ДАШКУ» при КГАСУ, кто-то просто в художку. А параллельно со школой вечерами я рисовал свое, прямо в классе. Тогда начали поступать коммерческие предложения, ну и стал больше уделять время своему творчеству, искать сюжеты. После школы проработал год в IT-лицее.

— Сейчас вам, наверное, трудовая книжка и не нужна.

— Нет. Я работаю сам на себя… Хотя сейчас, наверное, об этом стоит говорить аккуратно.

«Игры разума», Гданьск, Польша Фото: Рустам Салемгараев

«Лучше же съездить в Турцию, аll Inclusive, чем потратиться на картину»

— В прошлом году на круглом столе в «БИЗНЕС Online» главный художник Казани Жанна Белицкая рассказывала, что она поклонница вашего творчества, и даже было желание разместить работы Рустама Кубика в Старо-Татарской слободе, но жителями идея не была одобрена.

— Впервые слышу, ко мне не обращались по этому поводу. Вообще, это же получается такой полузаказ, и обычно вопросы упираются в деньги. У нас в Казани есть несколько художников, объединений, которые дружат с властями и тесно с ними сотрудничают. Поэтому до меня такие предложения могут просто не дойти.

— На той встрече в нашей редакции обсуждались главные проблемы искусства городской среды в Казани и пути их решения…

— Скажу банальность, но все же мне кажется, что чем больше искусства на улице, тем лучше. У нас в советское время были мозаики, фрески и т. д. И такие работы были по всей России, даже в Казани есть. И та же тема муралов она не новая. Это переваренное современными художниками, но классическое искусство, и оно же все равно влияет на человека, воспитывает, психологически воздействует на тебя. Разве нет разницы, когда, идя в школу, в институт, на работу, ты видишь не просто серые коробки, облезлые стены, а некую, условно, галерею под открытым небом? Не каждый человек догадается сходить в музей или галерею в своем городе, не каждый знает, что там вообще происходит. А тут вот, пожалуйста, смотри бесплатно. И ведь ты по-любому посмотришь, вряд ли пройдешь мимо не заметив.

— Но почему с точки зрения стрит-арта, уличной культуры, искусства все так грустно в Казани? Да, Москва, Питер, наверное, выделяются, плюс есть какие-то локальные художники, группировки, например, краснодарские ребята ЗИП, которые делали выставку у нас в «Смене». Или печально с этим не только в Казани?

— Понимаете, у нас в целом нет мотивации для художников, чтобы они появлялись, развивались. А если и появляются, то они скорее этим занимаются как хобби, скажем, по дороге с работы домой. Ну и, как мне кажется, финансовая сторона страдает.

«Источник жизни». Осло, Норвегия Фото: Рустам Салемгараев

— Мало платят?

— Да, мало. Но одна из главных причин — все же отсутствие интереса со стороны публики, населения. Почему? У нас же страна всегда в кризисе… Например, зачастую выставки — это встреча друзей, приятелей, повод поболтать, поздравить друга-художника. И я не уверен, что хотя бы одну-две работы купят. У нас нет интереса к этому, мало коллекционеров, которые бы собирали работы российских художников и вкладывали бы в их творчество средства. И я говорю о художниках всех направлений, всех временных периодов. Многие признанные российские художники живут за рубежом. И, скорее всего, на них и обратили внимание, потому что они там.   

— Не работает культурно-просветительская составляющая?

— Не работает. Хотя, если посмотреть опять же на зарубежный опыт, очень выгодно коллекционировать работы художников. Есть люди, которые конкретно занимаются покупкой искусства, а потом продают эти вещи через несколько лет уже за хорошие деньги. То есть это целый бизнес. 

В России ведь дела обстоят плохо не только в сфере стрит-арта, это касается и сферы искусства в целом, особенно изобразительного. Если мы зайдем в гости к более-менее небедному человеку в Европе, у него обязательно найдется коллекция каких-нибудь произведений, на свой вкус, необязательно дорогих, необязательно известных живописцев. Почему-то там люди интересуются искусством, используя это для оформления своего жилища причем. А у наших людей, даже у очень обеспеченных, в доме может не быть ни одной картины.

— С чем это связано, на ваш взгляд?

— Наверное, это и уровень менталитета, прошлое — все в целом. Плюс нет интереса тратить свои деньги на это. Лучше же съездить в Турцию, аll Inclusive, чем потратиться на картину. А, например, в Европе практически везде, кроме кризисных стран, заинтересованы в стрит-арте, там много масштабных уличных работ. В США, разумеется, тоже есть интерес.

«История моряка». Перт, Австралия Фото: Рустам Салемгараев

«КАЗАЛОСЬ БЫ, ПОЗИТИВНАЯ ТЕМА: ДЕВОЧКА, ДЕТСТВО… И ВСЕ РАВНО ЖИТЕЛИ ДВОРА НАШЛИ К ЧЕМУ ПРИДРАТЬСЯ»

— В России можно увидеть всего несколько ваших работ — в Нижнем Новгороде, в Нижневартовске, Москве и т. д. В Татарстане, в Казани, кажется, их нет вообще.

— Думаю, в Казани люди равнодушны к искусству и творчеству. Особенно когда прошли разные спортивные чемпионаты, мундиали, Универсиада. Все больше внимания стало уделяться спорту, больше бюджета уходит туда. Хотя до этого, кажется, лет 6, назад, был фестиваль стрит-арта Like It. Art, куда приезжали известные российские и зарубежные художники.

— Вы о работах на Абсалямова и Бондаренко?

— Да, в том числе. Тогда приезжал итальянский мастер Pixelpancho, Марат Морик, Андрей Абер, Steve Locatelli и т. д.

— Вы тогда в нем не участвовали?

— Я был в команде, мы делали небольшое граффити в морской тематике на Булаке, в конце улицы. Не знаю, сохранилось ли оно, давно не смотрел… С тех пор ничего подобного не происходит. Можно и не считать это моим участием. Все прошлое до муралов я вычеркнул.

— Какие свои работы любите больше всего?

— Назову «Игры разума» в польском городе Гданьске. Там изображен отец с ребенком, у которых кубики-рубики вместо головы. Кубик отца собран, он олицетворяет взрослого, сформировавшегося человека, а ребенок сидит на земле, играет, в то время как отец пытается собрать кубик — голову сына. Это все о знаниях, о том, что родитель как бы передает знания, вкладывает их в ребенка, занимается его развитием. И одна из моих последних фресок «Дневной сон», сделанная на Кипре в середине апреля. Я нарисовал спящего на кровати мальчика, над которым склонился такой абстрактный персонаж — Ночь, она поливает ребенка сновидениями, накрывает его одеялом ночи.

Ну и конечно, первая заграничная работа в Стамбуле. Тогда моя жена была беременна. У меня был готовый эскиз, вдохновленный, собственно, этим семейным событием. И я изобразил девушку с головой цветка, а у нее в животе силуэт ребенка, который пуповиной-стеблем привязан к цветку. Работу я назвал «Чудо».

«Чудо». Стамбул, Турция Фото: Рустам Салемгараев

Конечно, есть работы, которыми я недоволен. Например, в Финляндии я расписал четыре стены двухэтажного здания, кажется, это была администрация городка. Причем мне нравится эскиз, но я заранее не знал, что стены очень шершавые. И валиком, кистью их невозможно было красить. Поэтому мы с ассистентом решили работать краскопультом. Им мы сделали фон, а дорисовывать пришлось баллончиками. В итоге получилось не так, как хотелось бы… Эффект красок-спреев я не люблю, мне ближе живописная техника.

— А негативная реакция случалась по отношению к вашим работам?

— Частенько, да. Правда, по большей части в России. За границей, может быть, пару раз были негодования. А у нас, прям… Например, я рисовал в Нижневартовске девочку среди цветов, картина называется «Разговор без слов». И вот, казалось бы, позитивная тема: девочка, изобразил ее мечтательной, детство… И все равно жители этого двора нашли к чему придраться: «Почему она не улыбается?», «Почему здесь тень?» и т. д. Какие-то непонятные комментарии. Народу вообще не близко искусство. Видимо, людям больше нравятся серые стены.

— Думаете, у нас можно пробудить этот интерес?

— США и Россия — абсолютно разные страны в этом отношении, в интересах, даже в опыте взаимодействия с искусством. Но я верю, что у нас будет расти интерес к нему. Сейчас, например, все больше, так скажем, российской элиты стало интересоваться стрит-артом и мурализмом. 

«Разговор без слов» Фото: Рустам Салемгараев

«УЛИЧНОМУ ХУДОЖНИКУ ВРЯД ЛИ ЧТО-ТО ЗАПРЕТИШЬ. ЕСЛИ ОН БОИТСЯ ПОПАСТЬСЯ ДНЕМ, ТО СДЕЛАЕТ СВОЕ ДЕЛО НОЧЬЮ»

— О вас о самом не так много можно встретить информации в сети — признаться, нашла буквально пару коротких интервью.

— Я мало даю интервью, да и в основном это случается с зарубежными СМИ. В России мало кто знает обо мне, мало кто интересуется. Тем более в Татарстане.

Знаете, мне кажется, это глобальная проблема нашей страны. Повторюсь, у нас интерес минимальный по сравнению с Западом. Там это целые эпохи от Ренессанса (и даже раньше) до модернизма, когда целые поколения воспитывались на этом, им прививался вкус. А у нас все это притуплено. Крайне мало кто захочет что-то оформить, кого-то пригласить, что-то организовать, выделить на это средства. Тем более когда речь идет о таком явлении, как рисование на стенах домов, зданий. Ну а в Татарстане вообще переключились, как я уже сказал, на спортивные мероприятия, на строительство спортобъектов… Конечно, я не против этого, но хотелось бы уделять внимание и другим областям.

— Кстати, граффити по случаю чемпионата мира по футболу вы видели?

— Я видел их в сети, несколько таких работ сделал мой знакомый. Кажется, даже мне хотели предложить, но я в это время был не в Казани.

— Вам они понравились?

— Слишком… надиктовано. Они выполнены по стилю известного зарубежного иллюстратора. Возможно, они скопированы, возможно, к нему обращались за эскизами, но здесь нет ничего творческого. То есть это не работы, в которых бы чувствовался стиль казанского художника. Просто что сказали, то и нарисовал.

— А у Рустама Кубика какой стиль? Я обратила внимание, что у вас много таких сюрреалистичных работ, романтичных, присутствует парадоксальное сочетание форм.

— Стиль — это громко сказано. Но в целом, действительно, это философские сюрреалистические сюжеты, некая сказочность. Я вдохновляюсь всем миром искусства в целом. Что-то можно почерпнуть из мира кино, книг. Вдохновлялся также и другими художниками, на фестивалях, в той же Казани на Like It. Art ходил, раскрыв рот, пытаясь что-нибудь почерпнуть. Но сейчас поймал свою волну и иду в этом направлении. 

«Расцвет». Нижний Новгород Фото: Рустам Салемгараев

«Я начинал как автор сюрреалистичных, фантастичных работ»

— Уровень развития стрит-арта и уровень свободы в той или иной стране как-то связаны между собой?

— Безусловно, связь есть. Но ведь уличному художнику вряд ли что-то запретишь. Если он боится попасться днем, то сделает свое дело ночью. Соответственно, никакой цензуры нет. Ты можешь быть конкретно анонимным художником, как Бэнкси или россиянин Паша 183 (самый известный персонаж в России, к сожалению, ушедший из жизни). Он как раз делал работы против власти, против системы. Его настолько заметили, что в британских газетах называли «российским Бэнкси». Например, мне очень запомнилась его работа на дверях метро: там были изображены силуэты полицейских с щитами, и получается, что, когда люди заходят в метро, они как бы противостоят полиции и толкают их, но идут вперед.

— Вам самому не хотелось создавать политические работы или вы все же романтик? 

— Я начинал как автор сюрреалистичных, фантастичных работ. Но недавно мы с моим другом из Мексики Рубеном Карраско открыли совместную выставку в Дюссельдорфе в галерее Pretty Portal. Там представлены несколько моих работ из серии, в которой я размышляю о проблемах экологии, человеческих взаимоотношениях в современном мире и последствиях того, что может произойти. Но, конечно, не изменяю себе, работаю в своем русле, философском, сюрреалистичном, и не назвал бы это протестным, осуждающим.

Хотя, знаете, социальные работы художников очень важны. В наше время это нужно, потому что много проблем в обществе. Художники поднимают их по-своему, музыканты — по-своему и т. д.

Скажем, моя работа, которая называется «Расцвет». Пару лет назад много обращался к теме образования, знаний, учебе, то есть поднимал вопросы важности образования, чтобы человек взрослел с багажом знаний. Наверное, потому что сам был учителем и меня это волновало. Мне кажется, если ты зрелый, ты родитель, педагог, то должен быть мудрым, воспитанным, знающим человеком. Понимаю, что это банальнейшая фраза, но рисовал я в основном об этом, а сейчас перехожу чуть-чуть к экологии, так как это очень важная тема, мусор везде. Например, одна из моих неопубликованных работ создана после того, как видел свалку шин в Нижневартовске. Мне показалось, что вот эти шины, то, как они лежат, напоминают змею, и изобразил змею, у которой чешуя — это шины.

«Дневной сон». Айия Напа, Кипр Фото: Рустам Салемгараев

— Хорошо, а заказчики, приглашая вас, озвучивают свое желание, видение рисунка или полагаются на вкус художника?

— Зачастую это компромисс. У заказчика может быть небольшое представление, но он все равно обращается ко мне как к автору. Просто сами идеи изображения, как правило, бывают готовы еще до моего приезда. У меня копится ряд эскизов, и я подгоняю их под желание, формат. В России опять же свободы в этом отношении чуть меньше. За границей, если приглашают меня как зарубежного художника, то именно как Рустама Кубика, зная мои работы. Например, когда я трудился в Дании, в городе Хельсингер прошлым летом, делал небольшую роспись — полтора этажа в высоту. Но это была очень скрупулезная работа. На меня тогда вышла куратор проекта, которая работает с властями этого города и иногда привозит  художников, рисующих муралы. Не ставилась задача сделать что-то конкретное, не было ограничений по времени — три дня потратил только на изучение местности. Стена, на которой мне предстояло работать, — стена библиотеки, а территория вокруг раньше была местом охоты для королевских семей, потом это были сельхоз территории, росли подсолнухи и т. д. Крыша здания была покатой, и я нарисовал мальчика, который держал эту крышу как раскрытую над ним книгу, добавил специально для этого слой книжных страниц. Работа получила название «Под крышей» — эта одна из тех фресок, которыми я доволен… Значит, мое творчество отслеживают, оно нравится, значит, организаторы хотят видеть мое творчество.

— Кстати, почему Рустам Кубик?

— Да с детства так пошло. Во дворе мальчишки, так как мы со старшим братом очень смуглые, его называли Кубинец, а мне как младшему сократили прозвище до Кубинчик, потом — Кубик. А когда я приехал в Казань, мое прозвище тут никто не знал, я решил назваться Кубиком, адаптировав для граффити. Главное ведь то, как ты работаешь. Если круто, то твое имя, каким бы оно ни было, будет на слуху.

«Лабиринт». Киев, Украина Фото: Рустам Салемгараев

«ЕСТЬ КОЛЛЕКЦИОНЕРЫ, КОТОРЫЕ ОТСЛЕЖИВАЮТ ТВОЕ ТВОРЧЕСТВО, И ЕЩЕ ДО ОТКРЫТИЯ ВЫСТАВКИ РАБОТЫ МОГУТ БЫТЬ ПОЛНОСТЬЮ РАСПРОДАНЫ»

— У вас открылась выставка в Германии — правда, что хотите вплотную начать писать картины?

— Да, мне сейчас хочется выйти на другой рынок, продаваться и быть востребованным художником благодаря своим станковым работам, а не уличным росписям. И еще потому, что ты просто не сможешь до старости лет рисовать только на стенах — элементарно не позволит здоровье. Ну как красить огромную стену по несколько часов в день, порой на огромной высоте, плюс не всегда это комфортные погодные условия, если тебе, скажем, 50–60 лет? Да и судя по опыту зарубежных коллег, ты либо переходишь к более компактному формату работы, либо трудишься в нем параллельно.

— Самое высокое здание, которое вам пришлось разрисовывать?

— На данный момент это торец дома в одном из новых жилых комплексов «Граффити» в Санкт-Петербурге — высота 24 этажа. Совсем недавно я ее сделал, поэтому пока у работы нет названия. Можно назвать стену 9 этажей высотой в Нижнем Новгороде — это моя первая высотка. Меня туда пригласили в рамках фестиваля уличного искусства «Новый город». На доме изображены три персонажа с цветками вместо головы, двое из которых читают книжки, а третий взрослее, и вместо книги у него домик. В этой работе я хотел пережить взросление. Работа называется «Расцвет» — расцвет человека, становление.

Высоко было в Москве, и в Нижневартовске в прошлом году. Признаюсь, чувство страха появляется, когда начинаешь подниматься на высоту. Правда, потом думаешь, что другие-то художники поднимаются и рисуют и никаких непоправимых случаев практически не было.

— Хорошо. Кроме Дюссельдорфа, вы еще где-то с холстами выставлялись?

— Была незначительная экспозиция в Москве, и довольно давно, в рамках молодежного фестиваля Faces& Laces в 2013 году, который каждый год проводится в парке имени Горького. Там была моя мини-выставка: три холста — «Неспешное путешествие», «Утренний сон» и «Три слона» — и несколько графических работ, карандашных. Это одни из первых моих произведений, на которых были изображены скорее мои фантазии. Было интересно сочетать разные предметы, изобразить на слоне большой многоэтажный дом, например.

Вообще, дальнейшие планы уже по персональным выставкам есть. Поступали предложения, обсуждались. В Нью-Йорке, в Чикаго, где-нибудь в Европе. Но нужно смотреть, что за галерея, какие условия и т. д.

— И все исключительно за границей…

— Потому что, если ты это делаешь в России, это куда большие затраты энергии, времени, а в итоге придут твои друзья, скажут: «Молодец, респект», — разойдутся, и все. А за рубежом это целый рынок. Там есть коллекционеры, которые отслеживают твое творчество, и еще до открытия выставки работы могут быть полностью распроданы — в идеале. Это отлично налаженный механизм, которого у нас, к сожалению, почти нет. 

Фото: Рустам Салемгараев

«МНЕ ОПЛАЧИВАЮТ ПЕРЕЛЕТ, ПРОЖИВАНИЕ И ПЛАТЯТ ГОНОРАР ЗА РАБОТУ. ЭТОГО ХВАТАЕТ, ЧТОБЫ СОДЕРЖАТЬ СЕМЬЮ»

— Вы зарабатываете исключительно на своих фресках? Сколько получается заработать на одной работе?

— Больший доход, конечно, приносят муралы. Если честно, для меня это запретная тема, которую я не обсуждаю, и уже тем более не называю конкретных сумм. Скажу лишь, что мне оплачивают перелет, проживание и платят гонорар за работу. Этого хватает, чтобы содержать семью.

— Хорошо. Если говорить не о ваших работах, какова рыночная стоимость муралов?

— Рынка как такового, пожалуй, нет. Каждый в индивидуальном порядке озвучивает свою цену. Но вообще я слышал, что у тех, кто занимается конкретно коммерческими проектами, квадратный метр в России стоит 1–1,5 тысяч рублей. Я же подхожу индивидуально, все зависит от идеи, детальности, размера.

— У вас у самого много коммерческих работ?

— Немало. Например, в Москве была самая большая моя работа — 2,1 тысячи квадратных метров. Сама фреска называется «Соседи», я делал ее для ЖК «21/19» в  2017 году. Делал долго, почти два месяца. Это одна из самых больших работ в России, ее было рисовать сложно и физически, и эмоционально. Менялась погода, под конец пошел снег, я даже переболел два раза. Плюс это находилось на стройке, шум, гам, а люди, работающие там, не самые воспитанные, скажем так. 

На самом деле, если вы видите такие большие работы, то они точно на заказ. Сделать большую работу просто самому — как? Как я уже говорил, социальные фрески сделать очень сложно, разве что ночами рисовать. Хотя есть те, кто с альпинистским снаряжением рисует такие фрески, но не в России.

«Неспешное путешествие», Москва Фото: Рустам Салемгараев

«ЕСЛИ ТЫ ПУБЛИКУЕШЬ НОВУЮ РАБОТУ, ОНА ДОЛЖНА «ВЫСТРЕЛИВАТЬ»

— На каком уровне находится сейчас стрит-арт, мурализм в России? Есть какое-то развитие?

— Пожалуй, интерес есть, и он растет. Правда, больше в коммерческой отрасли. Различные бренды, фирмы, компании обратили внимание на это, как на возможность создавать рекламу. Большие рекламные баннеры, насколько я понимаю, запрещены, а рисунки — нет. И можно изобразить любую картину, на которую можно прилепить свой логотип и т. д. Разумеется, есть и некоммерческий интерес, но в основном это фестивальное движение. Фестивалей 10, наверное, в год проходит в России. Возможно, больше. Ну и появляется больше художников.

— Некоторые издания пишут, что российский стрит-арт — один из самых диких в мире… Есть ли какие-то художники из России, которые кажутся вам прямо гигантами своего дела?

— Конечно, есть имена, которые были еще до меня. Например, Марат Морик, Андрей Бергер (Aber), которые как раз приезжали в Казань на Like It. Art. Покрас Ломпас, о котором в СМИ часто встречаются материалы. Да много. 

— Вы в десяточку самых популярных в мире входите?

— Нет, в десяточку точно не вхожу (смеется). Сейчас в топе такие звезды, чьи работы балансируют между стрит-артом, мурализмом и контемпорари-артом. Например, Banksy, дуэт бразильских братьев-близнецов Os Gemeos, Aryz, Shepard Fairey, Space Invader и многие другие  

— А российские звезды?

— В России звезд нет точно. Чтобы стать звездой, надо очень много трудиться, делать это с  умом, каждый шаг должен быть продуман, прощупан. Если ты публикуешь новую работу, она должна выстреливать. К тому же работы не должны быть в одной дисциплине. Это должны быть картины, инсталляции, скульптуры, стены. У меня тоже есть желание начать трудиться в этих жанрах, и я все серьезнее к этому подхожу. Я вообще хочу проапргрейдиться в новых техниках, в практике.

— Значит, работы должны быть сопряжены с какими-то инфоповодами, приурочены к какому-то событию?

— Если так получается, то это отлично. Самый банальный пример опять же Бэнкси. Когда Великобритания хотела выйти из Евросоюза, когда поднялся вопрос, он сделал работу, посвященную этому. Собственно, Бэнкси изначально был протестным художником, и его работы сопровождались важными темами, поднимаемыми в обществе.

«В России звезд нет точно. Чтобы стать звездой, надо очень много трудиться, делать это с  умом, каждый шаг должен быть продуман, прощупан» Фото: Андрей Титов

«мне ПРЕДЛАГАЛИ СДЕЛАТЬ ОБЛОЖКУ ДЛЯ «КАСТЫ»

— Помимо изобразительного искусства, скажем, мир моды вам не интересен? Например, не случались ли коллаборации с какими-нибудь брендами?

— Сейчас вообще есть тенденция, когда различные компании, например, бренды одежды, обращаются к уличному художнику. Скажем, несколько лет назад у Adidas был такой проект, и работы художников они наносили на кроссовки. 

У меня самого были проекты с российскими брендами. Питерский бренд уличной одежды Anteater — это толстовки, худи. Множество раз я делал принты для футболок, правда, не для суперпопулярных марок, но очень хороших. На Украине был бренд Urban planet, я создавал принты для их футболок, толстовок, кепок, был даже полностью раскрашенный рюкзак. Это очень интересный опыт. В будущем даже хочется создать свою линию одежды с фирменными принтами.

— А с музыкантами не доводилось работать?

— Я делал, кстати, много раз обложки, но опять-таки для малоизвестных исполнителей. Помню, года четыре назад предлагали сделать обложку для «Касты», на меня выходил, кажется, их менеджер, но я отказался. То ли был занят, то ли что-то еще. То ли надоело с артистами работать. Smoky Мо тоже на меня выходил… Просто, мне кажется, что дизайном обложек в России не прославишься. Тебя ведь даже не упомянут, скорее всего. Просто выложат твою картинку, и все. Раньше мне было интересно поработать за идею, а сейчас… Это все же стоит средств. За хорошие деньги я готов поработать и на крупного известного артиста.