О сингулярных толчках: как космополит Ленин и патриот Сталин делали общее дело

В Санкт-Петербурге вышел интересный двухтомник с интригующим названием «Царь Грозы». Автор «БИЗНЕС Online», экономист Рустам Курчаков пообщался с ее автором, медиевистом Иваном Москвитиным

«Я, РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК, ВСЮ ЖИЗНЬ ЗАЩИЩАЮ ТАТАР ОТ КЛЕВЕТЫ»

«Царь Грозы» — это увесистый двухтомник объемом в 1,5 тыс. страниц. Данная книга об особой форме пассионарности — сингулярных толчках, всплесках пассионарной активности продолжительностью 74–75 лет (близко к алтайскому жизненному циклу в 72 года); последний такой цикл — история СССР в трех поколениях.

Отличительная черта и фишка сингулярного толчка — это появление вождя (или тандема лидеров) и его своеобразной пассионарной «исторической свиты» — пансупруги, «серого кардинала» и т. д. Примеры таких вождей-сингуров: Чингисхан, Александр Македонский, король Артур, Иван Грозный, тандем Ленина и Сталина и т. д. Сингулярные толчки описаны в форме хронологических таблиц (их в книге более двухсот) для полусотни стран.

За прошедшее с момента издания время удалось познакомиться с автором и книгой, а также подготовить беседу, которая предлагается вниманию читателей «БИЗНЕС Online». 

Не могу не отметить, что волею случая — хотя, как известно, ничего случайного не бывает — особую знаковую роль в подготовке этой беседы сыграл памятник Льву Гумилеву, который стоит в центре Казани в самом начале улицы Петербуржской. На нем выбиты слова самого Льва Николаевича: «Я, русский человек, всю жизнь защищаю татар от клеветы». Нетрудно убедиться, что Лев Николаевич до сих пор продолжает выполнять свой завет.

КАК НАУЧНЫЙ ПОДХОД, КАК ПРИЗМА ВОСПРИЯТИЯ ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ ТЕОРИЯ ПАССИОНАРНОСТИ ВПОЛНЕ ПРИМЕНИМА

— Иван, реакция на появление вашей книги и первое впечатление о ней укладывается в русскую пословицу «дорога ложка к обеду», потому что сейчас активизируется противоречивый процесс «перезагрузки» российской истории, происходит подъем исторического самосознания народов России. И крайне важно выработать непротиворечивый взгляд на общую историческую картину. От этого во многом зависит наша общая судьба и будущее. Когда же люди выхватывают из исторического контекста отдельные события, вспоминают старые обиды и несбывшиеся амбиции, они — вольно или невольно — втягиваются в психо-историческую войну, которая не раз использовалась недругами на переломных этапах истории нашей страны.

Поэтому первый вопрос — в чем новизна того взгляда на исторический процесс, который вы предлагаете? Теория пассионарности Льва Гумилева, при всей ее незавершенности, эскизности, расширяет возможность системного взгляда на историю народов. Она вскрывает противоречия и нестыковки официальной истории как истории государств и их правителей и приоткрывает завесу над белыми пятнами и черными дырами истории народов. Поэтому имя Гумилева и его труды популярны в народной среде, а среди профессиональных историков он часто остается непризнанным авторитетом. Что нового в этом смысле привносит книга «Царь Грозы»?

— Гумилев отмечал, что история обычно воспринимается через призму двух парадигм: поступательной (отсюда теория эволюции) и вращательной (отсюда теория циклизма истории). Он показывал, что помимо них существует колебательная форма исторического движения. При этом неоднократно ссылался на печальное стихотворение китайской принцессы, выданной замуж за тюркютского хана, оказавшейся в водовороте политических интриг и павшей жертвой клеветы. Помните, там есть такая строка: «Звенит и смолкает на лютне струна»?

Предшествует слава и почесть беде.

Ведь мира законы — трава на воде…

…Звенит и смолкает на лютне струна.

Я царскою дочерью прежде была,

А ныне в орду кочевую зашла…

(в переложении Л.Н. Гумилева)

— Это напоминает понятие «черного лебедя», введенного в оборот Нассимом Талебом в эпоху глобальных кризисов. «Черный лебедь» — это непредсказуемое, с точки зрения привычных экономических законов, событие,  оно становится толчком, который разворачивает экономическую жизнь в другую сторону. А привычные законы — «трава на воде».

— Пожалуй, да, определенное сходство налицо. Иными словами, основные вехи истории Гумилев связывал с вмешательством в исторический процесс могучих, но не систематических факторов. Ему удалось отыскать в истории такой фактор: пассионарность. Это устойчивая закономерность, которую он проиллюстрировал на множестве примеров. Я пошел по его пути, несколько сузив сферу приложения его метода. Первым делом я обратил внимание, что наиболее яркие исторические эпохи, связанные с именами выдающихся лидеров, структурированы примерно одинаково. Александр Македонский, Карл Великий, Чингисхан, Тамерлан, Наполеон и другие — казалось бы, что может быть между ними общего? Оказывается, тот взрыв активности, который связан с их именами, имеет одну и ту же природу и последовательность фаз. Помимо пассионарных толчков это еще одна устойчивая закономерность колебательного характера. Я назвал ее сингулярностью, от латинского singularis — отдельный, особый, единственный в своем роде. Соответственно, вождя, с именем которого связан тот или сингулярный толчок, я назвал сингулярной панличностью, сокращенно сингуром.

— Вы начинаете свою книгу с критики построений Гумилева, что весьма неожиданно для его последователя. Причем критика носит прямо-таки залихватский характер.

— Это первое, обманчивое впечатление. Я последовательно разбираю ряд его наиболее слабых реконструкций только для того, чтобы выявить феномен, в описании которого теория пассионарности беспомощна. Однако для описания данного феномена я в дальнейшем использую метод, всецело основанный на пассионарной теории этногенеза. Таким образом, в конечном счете моя критика позволяет сделать аргументацию Льва Николаевича более фундированной.

— В таком случае давайте для начала внесем ясность: как в целом вы относитесь к теории пассионарности?

— Разумеется, более чем позитивно. Из всех исторических теорий, которые существуют на сегодняшний день, в пассионарную теорию этногенеза (ПТЭ) укладывается наибольшее количество фактов. Но и критика в адрес пассионарной теории этногенеза, обвинения Льва Николаевича в непоследовательности и натяжках подчас вполне справедливы. Я сам, честно сказать, пеняю ему за то, что он избегал систематически, скрупулезно описывать пассионарные толчки — ведь только так он мог создать настоящую доказательную базу своей теории.

Но что критики ПТЭ могут предложить взамен? «Осевое время» Ясперса? Откровенно изживший себя марксизм? Квазинаучные построения Тойнби и Шпенглера? Большинство историков вообще изучает прошлое, отбросив всякие основополагающие теории. А ведь такая теория очень нужна. Без нее историки «кто в лес, кто по дрова», а еще чаще просто «зарываются» в узкую специализацию, избегая концептуальных обобщений. Это откровенно тупиковый путь, косвенно открывающий простор для лженаучной мегаломании от Фоменко и ему подобных.

— Насколько рабочей, на ваш взгляд, является теория пассионарности?

— Конечно, ПТЭ не есть законченная, отшлифованная научная теория. В ней много темных мест, загадок, недосказанностей. У нее определенно имеется эзотерическое измерение. Очень многое предстоит сделать, чтобы внести ясность в ее основные положения. Но как научный подход, как призма восприятия исторических событий она вполне применима на данном этапе. И не только применима, но и активно применяется, причем сплошь и рядом историками, весьма далекими от евразийства. Нескромно использую метафору из своей книги, с помощью которой я сразу обозначил свое отношение к ПТЭ: «Не автострада, но гужевой путь, проложенный через таежный бурелом». Так или иначе — за ней будущее.

«Любой вождь всегда воплощает и реализует некую парадигму»

В КНИГЕ ЕСТЬ НЕОЖИДАННЫЕ ПРИМЕРЫ ТАНДЕМОВ: ДЖАМУХА И ЧИНГИСХАН, ЛЕНИН И СТАЛИН

— Чтобы суть вашего подхода была понятна читателям, расскажите, что такое сингулярный толчок.

— Сингулярный толчок представляет собой взрыв человеческой активности продолжительностью 74 года и 6 месяцев. Делится он на те же фазы, что и обычный пассионарный толчок: подъем, акматика, надлом, инерция и обскурация. Плюс фазы постсингулярного коллапса и постсингулярной регенерации. Сингулярные толчки отличаются от обычных пассионарных толчков не только продолжительностью. Их по-настоящему отличительная фишка — это сингуры, о которых я упоминал. Сингур — это харизматическая личность, которая увлекает за собой людей на достижение грандиозных, доселе немыслимых целей. Сингур всегда совершает настоящий переворот во внешней и внутренней политике. Он оставляет неизгладимый отпечаток в истории своей страны, в сознании своего народа.

— То есть сингур это не синоним пассионария?

— Да, это более узкое понятие. Гумилев подчеркивал: «Пассионарии не обязательно бывают вождями». Так вот сингуры, наоборот, это только и исключительно вожди. Причем слово «вождь» в данном случае надо понимать предельно широко. Это может быть и диктатор, и монарх, и пророк, и первый министр, и полководец. Главное, чтобы он был облечен фактической полнотой власти. И еще одна важная деталь: иногда на один сингулярный толчок приходится последовательно два сингура. Такие двоицы я называю панличностным тандемом.

— В книге есть неожиданные примеры таких тандемов: Джамуха и Чингисхан, Ленин и Сталин. Такие тандемы вождей в переломные эпохи — это просто историографический факт или проявление бифуркации, когда развитие истории может пойти по разным вариантам?

— Любой вождь всегда воплощает и реализует некую парадигму. Парадигма, носителем которой является сингур, особенно сложная, поскольку укоренена в самых глубинных чаяниях народа. Сингулярный толчок — это развертка, экстериоризация сингулярной парадигмы. Порою она как бы состоит из двух частей, двух наиболее фундаментальных аспектов — весьма близких, но все же не одинаковых. Каждый из них нуждается в реализации, что и приводит к появлению двух сингуров.

Знаменитая «кочевая загадка Джамухи», оставшаяся нераскрытой, по-видимому, скрывает субтильный парадигматический зазор, отделяющий Джамуху и Чингисхана. Они шли к объединению Монголии разными путями, но в конечном итоге цель была одна. Так в случае с каждым тандемом — две различные культурно-идеологические модели, но единый конечный результат. Космополит Ленин и патриот Сталин делали общее дело — строили коммунистическое общество, Советский Союз. Точно так же принципиальный демократ Робеспьер и император Наполеон преследовали общую цель — освобождение Франции от феодального наследия путем насаждения идей Просвещения. Ну и так далее.

— Что нового дает предложенный вами подход для понимания логики российской истории, ее этапов?

— Гумилев связывал генезис Российского государства с пассионарным толчком, произошедшим в XIII веке. Соответственно, он делил российскую историю на фазы этногенеза: подъем, акматика и надлом, в конце которого мы находимся сейчас. В своей книге я показываю, что на эти фазы в ряде случаев как бы накладываются сингулярные толчки: это эпоха Ивана Грозного (толчок 1530–1605), Петра I (толчок 1689–1764) и советский период, обозначенный фигурами Ленина и Сталина (толчок 1917–1991).

Вот, кстати, последний прекрасно иллюстрирует мою модель: 1917–1929 — инкубационная фаза (это прежде всего относится к эпохе НЭПа), 1929–1939 — явный подъем (индустриализация и коллективизация), 1939–1955 — акматическая фаза (победа в ВОВ, коммунизация Восточной Европы и Китая, создание советской атомной бомбы), 1955–1965 — надлом (развенчание культа личности, неудачные хрущевские реформы), 1965–1979 — инерция (относительный расцвет брежневской эпохи), 1979–1991 — обскурация (экономическая стагнация, Перестройка). Я описываю, конечно, крайне схематично, в соответствующей сингулярной таблице все это изложено довольно подробно.

— Львиную долю объема вашей книги занимают именно сингулярные таблицы. Расскажите о них подробнее.

— Каждый сингулярный толчок я описываю с помощью специальной таблицы, в которой отражены основные атрибуты сингулярности и фазы сингулярного цикла. Сингулярные таблицы в моей книге разбиты на разделы по странам. Есть, разумеется, и раздел, посвященный России. Всего в нем 7 таблиц, которым соответствуют следующие сингуры: Велимир, Рюрик и Вещий Олег, Джамуха и Чингисхан, Иван IV Грозный, Петр I Великий, Шамиль, Ленин и Сталин. Этими семью толчками сингулярная история России, конечно, не исчерпывается. У меня в разработке еще как минимум три таблицы. Составление других таблиц требует узкоспециальных знаний. Надеюсь, коллеги подключатся.

— Складывается впечатление, что разработанные вами сингулярные таблицы — это такой рабочий инструмент, с помощью которого пользователь может сам дополнять и систематизировать историческую картину, строить реконструкции тех или иных событий, фигуры исторических личностей. Это весьма актуальный подход в современной науке, когда исследователь не просто создает «объективную» картину, но и приглашает в это пространство «включенного наблюдателя-свидетеля». Насколько осознанной была эта методология — или подход родился в процессе работы? Кроме того, в книге нет даже намека на историософские выводы. Вы предоставляете самому читателю строить системные заключения?

— Теория сингулярности находится в процессе становления. Собственно теория сформулирована пока только в самых общих чертах. Но собрана солидная доказательная база — более 200 сингулярных таблиц, большинство которых вполне репрезентабельны (те, что не очень репрезентабельны, попросту опираются на бедную, слабо разработанную специалистами хронологию). Изначально я видел своей главной задачей доказать реальность сингулярных толчков. Все собранные материалы я предложил на суд читателя. Их теоретическое осмысление — дело будущего. Но и собирание доказательной базы отнюдь не закончено. Тут грандиозный фронт работы, особенно для востоковедов и африканистов.

— Вот, например, в истории Британии вы показываете 18 сингулярных толчков, которые заканчиваются в XVII веке, и последние три с половиной века — тишина. Что это — миграция генуэзских ростовщиков, после которой пассионарность британцев иссякла, или просто дряхление старой империи? А у России таких толчков вдвое меньше, причем последний только завершается. Это молодая империя?

— Не совсем так. Великобритания оказалась рекордсменом по количеству сингулярных толчков по той простой причине, что ее сингулярная история хорошо описана в доступной мне российской литературе. Вероятно, это как-то связано с наработками русских аристократов-англофилов. К тому же я медиевист, то есть разбираюсь в истории Англии и вообще Западной Европы лучше, чем в истории других регионов. Российская сингулярная история ничуть не беднее. Я планирую сделать еще ряд таблиц по истории России. Если коллеги подключатся, то, возможно, мы «перегоним» англичан. Хотя настоящими рекордсменами в плане сингулярной истории являются самые древние из современных государств — Индия и Китай. Я сделал всего 8 таблиц по истории Индии и 10 по истории Китая, но это только начало. Там поле почти непаханое.

Что касается молодости, то это совсем другая тема. Сингулярные толчки не связаны с этногенезом, а как бы накладываются на него. Иногда они происходят там, где наличие обычной пассионарности в сколько-нибудь значительном объеме вообще трудно предполагать. Классический для меня пример в этом смысле — государство махдистов в Судане, о которое лучшая колониальная армия в мире — британская — сломала зубы. Так что богатство сингулярной истории никак не свидетельствует в пользу «молодости» или «старости».

Чтобы увеличить, нажмите

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ, С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПРЕДЛОЖЕННОЙ В КНИГЕ ТЕОРИИ, ОТДЕЛЬНАЯ РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ?

— А вот другая системная связка хронологических таблиц: для Орды время прихода на Русь совпадает с фазой надлома, инерции и обскурации, а для Московского царства это, наоборот, период сингулярного подъема. И это сопоставление существенно дополняет привычную картину российской истории. Можете прокомментировать?

— Если вы имеете в виду сингулярный толчок, обозначенный фигурами Джамухи и Чингисхана, то впервые монголы столкнулись с русскими в акматической фазе — это битва на Калке 1223 года. Покорена монголами Русь была в 1237–1240 годах, это уже инерционная фаза сингулярного толчка, которую монголы использовали исключительно успешно. Вероятно, сказалось и то, что монгольский этнос в это время находился еще и в фазе явного подъема обычного пассионарного толчка. Русь же переживала обскурацию и начала подниматься только в XIV веке.

— Не хотелось бы отклоняться в сторону «актуальной политики» и того, что Александр Пушкин в стихотворении «Клеветникам России» называл «спором славян между собою». Но тем не менее известно, что важное место в общей теории пассионарности занимает концепция антисистем. Некоторые даже считают ее скрытым ядром теории, с помощью которой Лев Николаевич якобы «мстил большевикам» за свои 13-летние лагерные «хождения по мукам». Но мы не будем впадать в крайности.

Однако хочу обратить внимание на доклад Изборскому клубу «Русская цивилизация против антисистем», под редакцией Виталия Аверьянова, который был опубликован два года назад (14.12.2017). Авторы доклада, опираясь на разработанное Гумилевым понятие «антисистема», постоянно ссылаются на этот «глубоко актуальный концепт», отмечая: «Труды Гумилева сегодня приобретают не просто актуальное, но прямо-таки зловещее звучание».

Вызывает недоумение, что в список антисистем в этом докладе попали и так называемые «малые народы» России. Неслучайно тут авторы отошли от Гумилева, а использовали двусмысленный термин французского историка Огюстена Кошена и российского математика и философа Игоря Шафаревича. Так или иначе, но «татарский сепаратизм» в этом докладе попал в список антисистем русской цивилизации. Как непосредственный участник и свидетель рабочего «бэкграунда» 90-х по линии Казань — Москва, могу сказать, что «татарский сепаратизм» — это ложное искусственное понятие, которое было вброшено в СМИ и массовое сознание «россиян» либерал-большевиками времен царя Бориса. Вброшено для прикрытия других, по-настоящему разрушительных для страны процессов. Татарстан же, на самом деле, как теперь должно быть очевидно, выполнял не сепаратистскую, а интегративную функцию. Что же касается судьбы «Модели Татарстана», как она сложилась в 90-е, то теперь это уже предмет «спора татар между собою». И позитивный результат, разумеется, сыграет только на пользу федеративному единству.

Но дело не в этом — вернемся к вашей книге. В контексте сказанного есть два вопроса. 1) Существует ли, с точки зрения предложенной в книге теории, отдельная русская цивилизация? И можно ли отделять ее от российской цивилизации? 2) Учитывая популярный предрассудок «копни русского — найдешь татарина», можно ли татар относить к числу «малых народов»? Или рассматривать татарский народ в качестве «младшего брата» русского народа?

— Моя теория с этничностью соотносится, так сказать, по касательной. Сингулярность, в отличие от обычной пассионарности, является не этническим признаком, а скорее территориальным: она четко локализована в пространстве, понуждая к активности не столько тот или иной этнос, сколько в целом население того или иного региона. При этом, однако, в полиэтничной массе данного населения под воздействием сингулярного толчка на первый план выходит определенный этнос, играющий роль застрельщика, инициатора и актора всех событий сингулярной истории. Например, гунны во времена Атиллы занимали подобное положение в рамках разношерстного угро-тюркского массива племен. Или македонцы в массе греков в эпоху Александра Македонского. Или франки Карла Великого в Западной Европе. Иными словами, в сингулярном контексте всегда просматривается чека — тот или иной ведущий этнос. Этническое лидерство, таким образом, является следствием объективных причин, а не проявлением шовинизма.

Возвращаясь к вашим вопросам, должен сказать, что термин «русская цивилизация» для меня звучит странно, поскольку предполагает моноэтнизм. Цивилизация всегда полиэтнична, это всегда сложный этнический ансамбль. Поэтому правильнее, на мой взгляд, говорить о российской, евразийской или, на худой конец, русско-евразийской цивилизации. У меня, кстати, есть свой неологизм для обозначения нашей цивилизации — Гиборея, то есть Нижняя Борея, наследница и преемница доисторической Гипербореи — Верхней Бореи. Хотя он носит, конечно, чисто поэтический характер и к науке отношения не имеет.

А что касается «малых народов», то термин этот расхож, но, насколько мне известно, не является строго научным. Этнологи оперируют термином «малочисленные народы». Татары являются вторым по численности российским этносом (6–7 миллионов) — какой уж тут «малый народ»? К тому же очень трудно переоценить роль татар в контексте всей российской истории, особенно в формировании геополитического и геокультурного облика Московского царства.

Тут нельзя не вспомнить касимовских татар, которым Москва обязана переключением в ее пользу многих евразийских импульсов (так это формулировал, кажется, Савицкий), огромную роль татар в российском элитогенезе — хорошо известны татарские корни множества знатных фамилий Московского царства и Российской империи. Прославленный Кузьма Минин, согласно изысканиям Владимира Махнача (между прочим, ученика Гумилева), на самом деле не кто иной, как крещеный татарин Кириша Миннибаев. А ведь наряду с Дмитрием Пожарским это в полном смысле слова спаситель России или, точнее, организатор ее спасения. Кстати говоря, их подвиг приходится на рубеж фазы постсингулярного коллапса и постсингулярной регенерации — тот же самый рубеж, что мы прошли в 1999 году.

— Как соотносится сингулярная история России с ее регионами?

— С точки зрения концентрации сингулярных толчков на территории России выделяется, конечно, Восточно-Европейская равнина. На этом пространстве внушительным сингулярным прошлым обладают и наши соседи: Литва и Украина. Если брать в расчет гипотетические толчки, перечисленные в конце книги и пока не оформленные в виде таблиц, то сравнительно «богатыми на сингулярность» следует признать Северный Кавказ и Саяно-Алтай.

— Можно ли как-то инспирировать сингулярность? Скажем, с помощью пропаганды, социально-психологических технологий, путем подготовки и взращивания элит.

— Ни в коем случае. Мы совершенно не властны над этим феноменом. Где и когда произойдет новый сингулярный толчок, никто не знает и знать не может. Но в то же время только от нас зависит наше сингулярное будущее — не сам факт его наступления, но его содержание. Мы своими действиями и помыслами буквально программируем сингулярность, причем каждый из нас и причем постоянно. И выбор, который в итоге делает общество в целом, обуславливает его будущее. Например, ставка на насилие, будучи спроецирована на сингулярность, порождает насилие в неизмеримо бóльших масштабах — по принципу «посеешь ветер, пожнешь бурю».

Приведу простой пример. Русское революционное движение в борьбе с монархией массированно использовало откровенно террористические методы. В итоге произошедший в 1917 году сингулярный толчок породил ГУЛАГ. Революционно настроенная интеллигенция Российской империи сформировала колоссальный заказ на насилие, который был реализован в сталинскую эпоху. Таким образом, каждый сингулярный толчок буквально заряжен предшествующей эпохой.

ПУТИН ПОЛОЖИЛ КОНЕЦ «ЛИХИМ» ДЕВЯНОСТЫМ, КОТОРЫЕ ГРОЗИЛИ ПЕРЕРАСТИ В «ЛИХИЕ» НУЛЕВЫЕ И РАСПАД СТРАНЫ

— Какие выводы можно сделать из теории сингулярности применительно к нынешним реалиям, в контексте нашей эпохи? В чем специфика лидерской роли президента Путина?

— Для текущего момента сингулярность примечательна прежде всего тем, что наша страна сейчас находится на заключительном отрезке сингулярного цикла, стартовавшего в 1917 году, — в фазе постсингулярной регенерации. Это фаза относительного подъема, вначале очень мощного, но только вначале. Вместе с тем это фаза большой неопределенности, в ней очень велик риск смещения, то есть насильственного прерывания процесса. Если смещение произойдет, мы неминуемо, феерически провалимся в девяностые годы, в некое подобие нового постсингулярного коллапса. Именно это произошло на части пространства, подвергшегося воздействия сингулярного толчка 1917 года, — на Украине.

В своей книге я выстраиваю целую типологию панличностей. Помимо сингуров там есть постсингуры или постсингулярные панличности. Примеры: Ярослав Мудрый, Карл V Мудрый, Пра Номыонг (интересный персонаж из истории Лаоса), кардинал Флери и, конечно, Путин. Если объяснять простым языком, то постсингуры — это реаниматоры. Обычно они приходят к власти в самом начале фазы постсингулярной регенерации и методично выволакивают свой народ, свою страну из кошмара постсингулярного коллапса. Так, Ярослав Мудрый покончил со смутой, захлестнувшей Русь после смерти Владимира Святого, а кардинал Флери избавил Францию от позорного наследия гнусных временщиков — Филиппа Орлеанского и герцога Бурбонского.

Путин положил конец «лихим» девяностым, которые грозили перерасти в «лихие» нулевые и распад страны. Он решил чеченскую проблему — решил блестяще, сделав ставку на антиваххабитские силы в самой Чечне, которые консолидировали чеченцев и уничтожили ваххабитов. Сейчас много говорят всяких глупостей о Кадырове, но при этом забывают, что уже 20 лет в Чечне не льется кровь, не гибнут наши ребята. Сами же чеченцы — героический, свехпассионарный народ — связывают свое будущее с Россией.

Кроме того, в начале нулевых Путин с помощью политики «равноудаления олигархов» покончил с ельцинской «семибанкирщиной» (кстати, в своей книге я отмечаю, что этот термин появился неслучайно — ведь это аллюзия на семибоярщину, которая решала судьбу России в Смутное время; Смутное время и «лихие» девяностые — однотипные эпохи, содержанием которых является постсингулярный коллапс). Я уже не говорю о том, что уровень жизни в стране в нулевые вырос как минимум в четыре раза. Совершенно очевидно, что Путин консолидировал общество на своеобразной внеидеологической основе. Можно сколько угодно отрицать очевидные факты и спорить с реальностью, но модернизация армии, победа в четырех войнах, выправление демографической ситуации (нынешний кризис рождаемости далеко не так фатален, как тот, что мы имели в девяностые годы) и многое другое — все это заслуга прежде всего лидера страны. Если антисистемным силам удастся его свалить, неизбежно произойдет смещение и мы просто потеряем страну.

— Как же избежать искусственного смещения этого естественно-исторического цикла? Ведь кругом разговоры о транзите.

— А очень просто: сохранять статус-кво. Избегать «резких движений», как-то: революция, переворот, радикальные реформы. Дать нынешней фазе сингулярного цикла спокойно дойти до своего завершения, за которым последует «врастание» в обычный этногенез или, быть может, новый впечатляющий рывок…

— Вы намекаете на новый сингулярный толчок?

— Об этом знает только Всевышний. Но, полагаю, нет оснований думать, что сингулярная история России закончилась.

«У НАС НА КАФЕДРЕ ГУМИЛЕВЫМ НЕ ЗАНИМАЕТСЯ НИКТО»

— Расскажите о себе: откуда вы родом, где учились, как стали историком-гумилевцем.

— Родился я в 1977 году в городе Бендеры Молдавской ССР, ныне Приднестровье. Наверное, это подходящее место рождения для евразийца — русско-молдавский по преимуществу город с персидским названием (означающим «порт»), присвоенным турками. О моей университетской учебе можно сказать в двух словах: сначала учился плохо (на юрфаке), потом хорошо (на истфаке). Не то чтобы мне так уж тяжело давалась юриспруденция — просто все свободное время как раз лет с 17, то есть с первого курса, я посвящал изучению истории, учебе уделял внимание по остаточному принципу.

На последнем курсе юрфака мне удалось перевестись из Приднестровского университета в Удмуртский, а по окончании Удмуртского — обосноваться в Петербурге. Здесь я по индивидуальному плану, за четыре года с отличием закончил исторический факультет СПбГУ. Этот университет стал моей настоящей альма-матер и вместе с тем самым большим впечатлением моей молодости. Возможность ходить по тем же коридорам, по которым ходил в том числе Лев Николаевич, учиться на кафедре средних веков, где он, как нам рассказывали, начинал свою учебу, для меня, в общем-то, парня из далекой провинции, было чем-то невероятным. Я помню, как обомлел, увидев в первый раз великого древнерусиста Игоря Яковлевича Фроянова.

В СПбГУ я понял, что возможность общения с выдающимися учеными не заменят никакие книги. Мне, например, никогда не забыть лекцию блестящего германиста Андрея Юрьнвича Прокопьева, посвященную Валленштейну, — захватывающий рассказ с массой подробностей, наподобие: «Шотландские драгуны крадутся во тьме», «Хруст битого стекла», «Взмах алебардой», «Хлюпанье крови...» Осталось ощущение, что ты посмотрел первоклассный исторический детектив с элементами боевика, но с той лишь разницей, что материал излагался с глубочайшим знанием предмета, на что, естественно, кинематограф не способен.

Но, увы, на кафедре средних веков к Гумилеву относились тогда и, по-моему, относятся сейчас довольно прохладно, если не сказать неприязненно. Тот же Прокопьев на первом курсе мне сразу заявил: «У нас на кафедре Гумилевым не занимается никто».

— Когда и как вы стали гумилевцем?

— Точно помню, что слово «пассионарность» я впервые услышал в 1995 году. До этого я не раз натыкался в книжных магазинах на «Древних тюрок», но почему-то душа к ним долго не лежала. Наверное, слишком юн был для такой серьезной книги. По-настоящему я открыл для себя Гумилева, кажется, в 1997 году. Отец тогда мне привез из командировки крошечную брошюру «Из истории Евразии». Она познакомила меня с совершенно неведомым прежде миром Великой Степи. В ней я впервые встретил причудливые этнонимы, которые сейчас, можно сказать, на слуху: жужани, табгачи, тюркюты. Потом я старательно проштудировал «Хунну».

В конце девяностых – начале нулевых я перечитал основные работы Гумилева, а попутно — классиков евразийства: Хара-Давана, Савицкого, Трубецкого, Вернадского, Алексеева. Неизгладимое впечатление на меня произвели «Поиски вымышленного царства», особенно главы, посвященные становлению Монгольской империи. В итоге к моменту поступления на истфак в 2001 году я был убежденным евразийцем, гумилевцем и монголофилом. Остаюсь таковым по сей день, хотя, признаюсь, критика евразийства со стороны теоретиков Великого Лимитрофа — Цымбурского и Хатунцева (а это вообще самая сильная критика евразийства) — основательно скорректировала мои взгляды.

Тема сингулярности мне открылась в самом начале 1999 года. На волне какого-то жгучего оптимизма, вообще мне не свойственного, я вдруг увидел (по-другому не скажешь) связь между фигурами великих вождей и короткими, но сверхмощными всплесками пассионарности. Это была своего рода вспышка-озарение. Кому-то мой рассказ покажется претенциозно-пафосным, хотя на самом деле в нем нет ничего визионерского. Просто увидел — и все.

— Вот об этом моменте «озарения», пожалуйста, подробнее. Гумилев вспоминал, что слово «пассионарность» пришло ему на ум «как удар молнии». Как появился ваш термин?

— Слово «сингулярность», конечно, не я придумал. Впервые я его встретил тогда же, зимой 1999 года. В очень интересной статье в «Юном технике», посвященной космологическим гипотезам, я наткнулся на термин «точка сингулярности», обозначающий пусковой момент Большого Взрыва. И сразу взял его на вооружение — в значении пускового момента сингулярного толчка. Потом я узнал, что помимо космологической сингулярности есть сингулярность математическая, гравитационная и технологическая. Меня это не смутило. Singularis в переводе с латыни означает «особый», «единственный в своем роде». Это слово, как никакое другое, подходит для характеристики сингулярных толчков, которые, очевидно, имеют внематериальное происхождение, не будучи связанными даже с обычной пассионарностью. Так что пусть будет еще и «сингулярность как форма пассионарности».

— Значит, в 1999-м вы приступили к работе над своей книгой?

— Не совсем. В 1999 году я только начал собирать материалы для нее. Я сразу понял, что описывать сингулярные толчки лучше всего с помощью хронологических таблиц — это просто и наглядно. Понял, что таких таблиц мне нужно составить как можно больше и как можно лучшего качества. Еще я понял, что для такой работы нужны специальные знания. Истфак окончательно стал моей заветной целью. Правда, во время учебы в СПбГУ я таблицы не составлял — только выискивал в истории разных стран новые сингулярные толчки.

Работа над таблицами началась стихийно в 2005 году, сразу по окончании университета. Таблицы прямо-таки пошли плотным потоком исторических волн, хотя на отработку методологии их составления ушли годы. Всего за 10 лет, с 2005 по 2015, я составил более двухсот таблиц — 201, если быть точным. Только после этого, собрав доказательную базу теории сингулярности, я засел за собственно теорию. Итогом 20-летних усилий стала книга «Царь Грозы», увидевшая свет в этом году.

— Спасибо за беседу, желаю новых творческих озарений!

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции