«Основные промышленно и технологически развитые страны планируют отказаться от продаж автомобилей с двигателями внутреннего сгорания к 2025–2030 годам», — говорит известный аналитик нефтегазового рынка Михаил Крутихин. О том, к чему приведет сокращение добычи качественной нефти в России и Татарстане, а также переход развитых стран на возобновляемые источники энергии, он рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
«Сейчас, в рамках ОПЕК+, Россия попыталась играть в эту игру, но выяснилось, что не получается»
«Россия не способна гибко реагировать на спрос на нефть»
— ОПЕК+ приняла решение, что Россия может наращивать добычу нефти в феврале – марте в общей сложности на 130 тысяч баррелей в сутки. При этом Саудовская Аравия добровольно взяла на себя обязательства сократить добычу на 1 миллион баррелей в сутки. Как эти решения скажутся на ценах на нефть?
— Я думаю, что цены на нефть сейчас определяются не действиями ОПЕК и ОПЕК+. Картель определяет свою политику на будущее, но рынок игнорирует эти сигналы. Цены на нефть следуют за изменениями на фондовом рынке, например движениями индекса S& P 500. Физический рынок нефти, конечно, влияет на ценообразование, но в меньшей степени, чем спекуляции с фьючерсными контрактами или с другими деривативами. Определяющим является, например, решение Федеральной резервной системы (ФРС) США продолжить политику «количественного смягчения», то есть накачать экономику деньгами, что провоцирует снижение цен на нефть.
— Теперь цены на нефть зависят в основном от решений ФРС?
— Да. Последняя «дрожь» на финансовом рынке, когда начали банкротиться хедж-фонды, произошла из-за «красивой» операции небольших по размеру, но согласованно выступивших, финансовых инвесторов. Это привело к потере нескольких десятков миллиардов долларов у крупных игроков, а цена на нефть в моменте (29 января) «свалилась» на 1,5 доллара за баррель. Подобное случилось не потому, что какие-то события произошли на физическом рынке нефти, а потому, что на решение ФРС отреагировал широкий финансовый рынок: нефтяные фьючерсы, деривативы, спреды, форварды и так далее.
— Есть ли у вас прогноз по ценам на нефть и вообще можно ли давать такие прогнозы?
— Я прогнозировать бы не стал. Тут нельзя опираться только на баланс спроса и предложения. Мы видим, что кривая накопления нефти в танкерах рушится, а это такой показатель, который должен повлиять на цену, поднять ее. По факту изменения на какие-то мельчайшие центы за баррель.
— Есть исследования, согласно которым сейчас в мире наблюдается дефицит нефти, что вы об этом думаете? Как вы оцениваете баланс спроса и предложения?
— В мире дефицита нефти нет. Если кто-то сейчас захочет купить любой объем нефти в любой точке мира, ему немедленно доставят, он тут же получит контракт. Нет никакой нехватки в снабжении. Есть страны, которые способны очень гибко реагировать на дополнительный спрос, такие как Саудовская Аравия, Нигерия, Иран. Даже если запасы, накопленные в хранилищах сегодня уже не так велики, все равно любой спрос будет удовлетворен.
— Есть ли смысл в таких условиях наращивать добычу в России?
— Здесь вопрос в следующем: или вы можете нарастить добычу гибко, быстро, одномоментно, или вы наращиваете ее долгосрочно. Россия не способна гибко реагировать на спрос на нефть, то есть, ориентируясь на рынок, быстро сокращать или увеличивать производство. Климатические условия не те, нет стратегического резерва нефти.
— В системе «Транснефти» могут храниться крупные объемы?
— Это не та величина, которая повлияла бы на международный рынок. Это технологическая нефть — она передвигается по системе. Российская схема добычи и реализации нефти никогда не учитывала возможность того, что Россия когда-то сможет стать манипулятором нефтяных цен. Сейчас, в рамках ОПЕК+, Россия попыталась играть в эту игру, но выяснилось, что не получается. В мае и июне прозвучали предложения создать стратегический резерв нефти, хотя аналогичные идеи были еще в 2010–2011 годах. Посчитали, и выяснилось, что покупать государству нефть у компаний, а потом ее перепродавать будет намного дороже, чем при нынешней схеме, когда компании реализуют ее сами, а государство получает налог.
— Технических мощностей нет — надо строить резервуары для хранения.
— Совершенно верно. Министерство энергетики считает, что на это потребуется от 7 до 10 лет, авторы данной идеи настаивают на том, что подобное можно сделать за 3–5 лет — создать хранилище в соляных пластах, но решения пока нет. Никто точно не знает, сколько потребуется времени, и, самое главное, у министерства финансов нет дополнительных денег на то, чтобы выкупать нефть у производителей и где-то ее складировать.
«Легкой» нефти для разбавления сорта Urals до нужного качества становится все меньше и меньше»
«идея не прошла, потому что обозначала серьезную просадку в доходах Татарстана»
— Если говорить о цене на российскую нефть, как на нее влияет качество? «Транснефть» все время говорит о его ухудшении.
— Это не новая проблема, но сейчас она обострилась, потому что «легкой» нефти для разбавления сорта Urals до нужного качества становится все меньше и меньше. «Роснефть» отправляет свою «легкую» нефть на восток, в Китай — сорт ВСТО, который легче, там меньше серы, по сравнению с Urals, которая идет в западном направлении. Для всех других производителей, у которых нефть больше по плотности и с бо́льшим содержанием серы, это очень плохой знак. Уже давно подбирались к «Татнефти» с тем, чтобы каким-то образом воздействовать на данную ситуацию.
— Было же много вариантов решения этой проблемы, на чем-то остановились?
— Одна из идей — «банк качества», было такое предложение. Бывший руководитель «Транснефти» Семен Вайншток предлагал создать такую систему в 2002 году. Предполагалось, что будет контролироваться и, соответственно, оплачиваться то, какого качества компании сдают нефть, и те, которые сдают более «тяжелое» сырье, должны будут доплачивать, а те, которые сдают в трубопроводную систему «легкую» нефть, — получать доплату. Но такую идею было сложно реализовать по политическим причинам, и она не прошла.
Другая возможность — это то, что уже давно принято во многих странах, так называемый бэтчинг, когда по одной трубе могут запускать нефть разного качества, иногда еще и нефтепродукты, и подобное разделяется либо химическими жидкостями, либо механическим способом — пускают пробки по трубе. В одной американской компании, с которой мы плотно работали, по одной трубе шло 17 видов совершенно разных сортов нефти и нефтепродуктов. Но опять же, в наших технических условиях это не решается.
Третий способ — выделить отдельный терминал, скажем, в порту Усть-Луга (Ленинградская область), куда бы шла вся «тяжелая» нефть, например из Татарстана, и по своей реальной цене продавалась на экспорт, а Urals спокойно бы шла через другие направления. Эта идея не прошла по политическим мотивам, потому что обозначала серьезную просадку в доходах Татарстана.
Было четвертое предложение — построить еще один нефтепровод на восток специально для более тяжелых сортов нефти. Там есть еще некий люфт — можно увеличить плотность и содержание серы. Смесь ВСТО при этом осталась бы в допустимых параметрах. Такое предложение тоже не прошло, потому что нет понимания, кто будет создавать и оплачивать данную инфраструктуру.
Единственное, что вышло на практике, — построен завод ТАНЕКО в Нижнекамске. Это предприятие принимает тяжелые сорта нефти для дальнейшей переработки, но, видимо, подобного недостаточно для решения общей проблемы с качеством экспортных сортов.
— Связаны ли эти проблемы с недавним решением правительства об отмене льгот по НДПИ на добычу сверхвязкой нефти?
— Конечно, чем меньше «тяжелой» нефти, тем стабильнее качество Urals.
— Почему нефтяные компании отказываются от перехода с НДПИ на НДД? В частности, «Татнефть» заявляла о своем нежелании переходить на эту систему.
— НДД предполагает новые проекты, которых в Татарстане практически нет. Когда проект уже «раскочегарен», давно амортизировал все капитальные вложения, переходить на новую систему налогообложения по понятным причинам никто не хочет. Смысла нет. И вообще, надо понимать, что когда государство постоянно меняет налоговые правила, то о каком горизонте планирования у нефтяной компании вообще может идти речь. Любой новый проект начнет выходить на положительный поток наличности минимум через 7 лет — это оптимистичный сценарий, а, как правило, лет через 10–15. А кто знает какие налоги будут через 10 лет? Когда-то считал «Лукойл», что за три года 22 раза поменялись налоговые условия.
— Какие страны производят сорта нефти, схожие по характеристикам с Urals, и могут составить России конкуренцию в Европе?
— Скорее всего, месторождение «Юхан Свердруп» в норвежских водах, которое не так давно запущено в эксплуатацию. Это фактически Urals, даже немного лучше — там серы меньше. Сейчас у них планы активно расширять добычу на данном месторождении. И да, европейцы будут охотно брать эту нефть, потому что поставщик, мягко говоря, более предсказуемый, чем Россия.
«Основные промышленно и технологически развитые страны планируют отказаться от продаж автомобилей с двигателями внутреннего сгорания к 2025–2030 годам, но в крайнем случае к 2035-му»
«Россия окажется неконкурентоспособной, когда будет сокращаться мировой спрос на нефть»
— Что вы думаете о введении углеродного налога в Европе?
— Я думаю, эта мера будет почти незаметна для внутреннего рынка. Но введение углеродного налога повысит себестоимость российской нефти для экспорта и снизит ее конкурентоспособность.
— Что о «зеленой» энергетике?
— Она станет превалирующей рано или поздно и скорее раньше, чем мы предполагаем. К примеру, если 1,5–2 года назад в Стратегии энергетической безопасности России говорилось, что мы по-прежнему будем опираться на добычу ископаемых энергоносителей, а все остальное — альтернативное — это вызовы или риски, с которыми нужно бороться, то теперь президент говорит о том, что спрос на нефть начнет сокращаться, мы уходим из нефтяной эры и с подобным надо что-то делать.
— И что мы с этим делаем?
— Честно говоря, закрадываются большие сомнения, что у нас что-то шевелится. Основные промышленно и технологически развитые страны планируют отказаться от продаж автомобилей с двигателями внутреннего сгорания к 2025–2030 годам, но в крайнем случае к 2035-му. В первую очередь Европа. Теперь даже США во главе с Джо Байденом собираются переходить на «зеленую» энергетику. У Саудовской Аравии есть план через 30 лет отказаться от нефти и газа — Saudi Aramco принимает такие планы. Все крупные нефтегазовые компании мира уже приняли планы перехода к «зеленой» энергетике. И дело не в том, что ресурсы закончатся, просто постепенно упадет спрос на ископаемые энергоносители. Есть хоть одна российская компания, которая предвидит такой переход? Нет.
— Чем же это закончится для России?
— В программе декарбонизации очень активно собирается участвовать Китай — крупнейший потребитель российского ископаемого топлива. К ней также присоединяются США. В результате спрос на нефть сильно сократится. В России к этому моменту еще больше вырастет себестоимость нефти. Сегодня есть еще старые месторождения, где не нужно амортизировать старую инфраструктуру, но рентабельной нефти осталось только 36 процентов, как заявляет министерство энергетики. Остальные 64 процента — нерентабельны даже при ценах 55 долларов за баррель. То есть Россия окажется неконкурентоспособной, когда будет сокращаться мировой спрос на нефть. Эту нишу заполнят те, у кого нефть дешевле, — Саудовская Аравия, Кувейт, Арабские эмираты, США. А если вспомнить прогноз минэнерго, что к 2035 году добыча нефти в России по объективным причинам упадет на 40 процентов, то Россия просто перестанет быть экспортером нефти.
— Не будет ли производство «зеленой» энергетики все же дороже, чем добыча нефти и газа?
— Солнце уже побило по себестоимости нефть и газ, ветер — почти. Технологии идут вперед. Пролетите над Европой — с каждой крыши дома на вас смотрит солнечная панель.
— Что касается нефтепродуктов, ведь в России огромные скопления дизтоплива, мазута, которые никто покупать не хочет. Что с этим делать?
— Самая сложная ситуация с марта прошлого года была с дизельным топливом, которое накапливалось в страшных количествах, авиационное тоже никто не брал, потому что авиаперевозки резко пошли на спад. Что касается российского мазута, его всегда закупали зарубежные НПЗ и нефтехимические предприятия как сырье для дальнейшей переработки. В России нет такого количества мощностей, которые могли бы потребить весь этот мазут. Расширять их тоже сейчас невыгодно, потому что себестоимость данной продукции не будет конкурентоспособна при поставках на экспорт.
— Остается газ?
— Несмотря на всю шумиху вокруг газовой темы, на европейском рынке, по всем прикидкам, доля российского газа сохранится на уровне плюс-минус 30 процентов. Это будет топливо переходного периода. Многие зависят от данного газа, есть налаженные схемы доставки, постоянная клиентура, долгосрочные контракты, подобное никуда не денется. И эти 30 процентов так и сохранятся, несмотря на конкуренцию с природным сниженным газом и так далее. Другой вопрос, что мощность труб, которые мы строим, больше, чем любые перспективы роста спроса на российский газ.
Михаил Крутихин — соучредитель и аналитик RusEnergy, независимого консультационного агентства, предоставляющего информационно-аналитические услуги инвесторам в нефтегазовую отрасль России и других бывших советских республик. Родился в 1946 году в Москве, в 1970-м окончил Институт восточных языков при МГУ, специализируясь на иранской лингвистике, а в 1985 году получил степень кандидата исторических наук. Его 20-летняя карьера в информационном агентстве ТАСС включала работу корреспондентом в таких горячих точках, как Иран, Ливан, Сирия и Египет.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 60
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.