«Сейчас такой же цикл, как и в прошлом веке, когда за 5 лет все пересели с лошадей на автомобили: развитие аккумуляторов пройдет некий порог, и влияние моторных топлив резко ослабнет», — предупреждает гендиректор «ОНХ-Холдинга» Александр Бабынин. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал, чему научился, руководя ТАИФ-НК и строя установки для «Татнефти», а также обрисовал перспективы малой и средней химии, без которой будущее столпов экономики Татарстана выглядит туманно.
Александр Бабынин: «Ежегодно мы на 20 процентов увеличивали оборот и вдвое повышали чистую прибыль. А инвестиций было не так много…»
«Задействовать в ЕРС больше тысячи человек рискованно»
В декабре прошлого года в инжиниринговой «дочке» «Татнефти» — ООО «Инко-ТЭК» — сменилось руководство: свой пост покинул Александр Бабынин, возглавлявший компанию с момента ее основания. Его опыт на нефтехимическом рынке Татарстана на редкость масштабен: Бабынин своими руками запускал Нижнекамский НПЗ в далеком 1997 году, много лет возглавлял ТАИФ-НК, превратив его из закредитованного предприятия в весьма прибыльное, а после этого активно участвовал в разработке ключевых проектов «Татнефти», включая ТАНЕКО. Мы расспросили его, как он применит полученные навыки после выхода из орбиты двух нефтегигантов республики и каким должен быть вектор развития нефтехимии в целом.
— Александр Александрович, вы прошли крупнейшие компании: ТАИФ и «Татнефть». После недавнего ухода с поста директора «Инко-ТЭК» ваш основной проект сегодня — «Оргнефтехим-холдинг»?
— Да, это был очень познавательный опыт. Всем благодарен: и ТАИФу, и «Татнефти». В ТАИФе нас научили за каждым инженерным решением видеть деньги. ТАИФ-НК был уникален, это один из немногих, если не единственный завод тех времен, который сам покупал нефть и сам продавал нефтепродукты, что позволяло нам видеть прямой экономический результат инженерных решений. Ежегодно мы на 20 процентов увеличивали оборот и вдвое повышали чистую прибыль. А инвестиций было не так много… Так и проходило становление инжиниринга как такового, который уже подхватила «Татнефть», где мы все эти наработки фактически отточили, усовершенствовали, отработали. Потом они выплеснулись в рамках «Оргнефтехим-Холдинга» за пределы Республики Татарстан.
— Никто вас не переманивает?
— А зачем это делать, когда проще нанять? Поймите правильно, я гендиректор с 2006 года. С 2011-го я собственник предприятий. Меня переманить… по меньшей мере сложно, а интегрировать меня в какую-то монархическую систему, где нужно больше быть царедворцем, чем инженером, очень рискованно. Поэтому наш путь — формирование своего клана инженеров на основе команды, эффективно действующей с 2000 года.
— Тогда расскажите, пожалуйста, подробнее об «ОНХ-Холдинге». Как вы пришли к его созданию, успешно работая в ключевых нефтяных компаниях республики?
— Это наш великий путь, как из ничего сделать многое, на входе имея мозги и авторучку (улыбается). Начали мы как консалтинг — просто продавали мозги напрямую. Ну сколько может стоить консалтинг в составе всего проекта? 0,1 процента? Тогда мы пошли в проектирование и менеджмент, за счет этого 7 лет назад раскрутили «ОНХ-Холдинг», причем не в Республике Татарстан, а в Краснодарском крае, на Афипском НПЗ. В позапрошлом году на ТАНЕКО построили установку первичной переработки нефти «ЭЛОУ-АВТ-6» мощностью 6 миллионов тонн в год — это на 100 процентов отечественное технологическое оборудование, благодаря чему «Татнефть» дала невероятный синергетический эффект для ряда отраслей. Там же за три года возвели под ключ уникальнейшую установку гидроочистки (96 процентов отечественного оборудования), которая на сегодня самая большая из действующих в России. Очень гладко прошел пуск, в кратчайшие сроки получено разрешение на эксплуатацию. Сейчас у нас завершается проект гидроконверсии на ТАНЕКО — в потенциале это переворот в области тяжелых остатков глубокой переработки нефти. Это простой, как автомат Калашникова, процесс, удельно гораздо более дешевый относительно тех, что сегодня существуют. В первом полугодии планируем его запуск.
— Получается, бо́льшая часть проектов была реализована на ТАНЕКО… Это связано с тем, что параллельно с «ОНХ-Холдингом» вы руководили «Инко-ТЭК», «дочкой» «Татнефти»?
— Нет, это параллельные проекты. У них разный функционал. «Инко-ТЭК» — это «белые воротнички», менеджмент и консалтинг, в последние годы компания выступала в первую очередь как генеральный проектировщик ТАНЕКО. ОНХ — это структура компаний, которая обладает возможностью не только управления, но и реализации, она тоже эволюционировала: ЕРС-деятельность (способ контрактования в строительной отрасли, предполагающий выполнение полного цикла работ под ключ, — прим. ред.), высокие технологии, производство. Но задействовать в ЕРС больше тысячи человек рискованно.
— А у вас в холдинге больше тысячи человек работают? Для понимания масштабов компании…
— Конечно, больше — доходило до 1,2 тысячи. У нас несколько офисов в Москве и Нижнекамске, Казани, Иннополисе. В какой-то момент стало понятно, что ЕРС-блок в чистом виде — это много людей, риск кризиса и зависимость от заказчика. Тогда мы начали формировать блок высоких технологий, создавать программные продукты. Наша ключевая компетенция — умение рисовать концепты и реализовывать уникальные идеи от начала до конца. Раз ты их можешь создавать и реализовывать, реализуй для себя. И сейчас мы формируем свое производственное звено, которое бы являлось подушкой безопасности для всей группы компаний.
— От каких кризисов перестраховываетесь?
— Работа только в рамках ЕРС — это… Прилетел большой черный лебедь по Талебу, заказчики схлопнулись, а людей надо кормить. Производство в таком смысле более устойчиво. Программные продукты, кстати, для меня такое же производство, мы пять лет вкладывали в них в первую очередь для того, чтобы на базе них эффективно осуществлять свою ЕРС-деятельность, а сейчас продаем и развиваем.
«Виртуальная реальность — одна из величайших вещей в инжиниринге. С 3D-моделями много кто работает, но часто они рассматриваются как нарисованные картинки. Нам же крайне важно, чтобы всегда была информация «с поля», чтобы модель отражала реальную картину строительства»
— И какие программные продукты разработаны?
— На данный момент у нас четыре основных разработки — это все боевые инструменты, созданные на основе 20-летнего опыта. Во-первых, это программный комплекс EPC-basis. Вообще, в постсоветское время все попытки сделать ЕРС-бизнес сводились к тому, чтобы взять генпроектировщика и генподрядчика советского образца и по дороге позаниматься поставкой оборудования — все это эффективно работало в системе с Госпланом, Межрегионснабом и альбомами типовых решений. А сейчас образно получается, что Word есть, Ехсel есть, а Windows нет. В итоге все эти проекты оказались не очень-то успешны. Мы создали платформу, где обеспечили взаимодействие в режиме реального времени всех вовлеченных сторон и прописали на основе лучших практик все ключевые процессы, большинство из которых находится в подводной части айсберга. От автоматической выгрузки заказных спецификаций из 3D-модели до выдачи комплектующих в монтаж каждому субподрядчику в привязке к каждому изометрическому чертежу.
Дальше VR и комплекс 3D-Genplan. Это полная цифровизация вплоть до проектов глобального масштаба, на уровне ТАНЕКО или НКНХ, причем обслуживание цифровых данных можно вести на любом среднестатистическом компьютере. Виртуальная реальность — одна из величайших вещей в инжиниринге. С 3D-моделями много кто работает, но часто они рассматриваются как нарисованные картинки: их можно красиво повертеть, а дойти до прикладного использования, условно, найти конкретный штуцер — задача на два часа даже подготовленному инженеру. Нам же крайне важно, чтобы всегда была информация «с поля», чтобы модель отражала реальную картину строительства. Полное ощущение, что ты находишься на действующей установке, позволяет эффективно управлять проектированием, сразу увидеть возможные ошибки, замечания, а значит, здорово сэкономить время и средства. При этом есть возможность проведения виртуальных совещаний с 20 и более участниками из разных географических локаций, а также можно быстро и безопасно обучать персонал.
— Сколько производств оцифровали таким образом?
— У нас готово 6 проектов по всей России, 2 в СНГ, еще несколько находится на этапе переговоров и согласований. Есть заказчики, которым делают проектирование другие компании, и они хотят посмотреть, что у тех получится. Это же лифт в будущее, позволяющий увидеть, как в реальности станет выглядеть то, что нарисовал инженер. А потом у нас есть специальные лазерные сканеры, которые оцифровывают уже существующий этап строительства и накладывают на модель: можно постоянно контролировать, что уже построено.
Последний и самый стратегический наш программный продукт — Orgneftehim-pro. Мы поэтапно идем к формированию платформы нелинейного моделирования, которое было бы аналогом программных продуктов Hysys (американский симулятор химических процессов, используемый для математического моделирования от единичных операций до химзаводов и НПЗ, — прим. ред.), только с новыми уникальными модулями.
Все говорят, что самое важное — наука, что надо развивать отечественную науку и внедрять в производство. Это безусловно. Но наука — это формулы, производство требует научной и проектной документации, а посередине — как из формулы сделать процесс — мощнейший провал. Мы здесь как раз таким моделированием и занимаемся.
«Сейчас развиваем целый ряд концептов. Это абсолютно инновационная область, где каждый год сотни веществ появляются на рынке и 50 из них исчезают»
«Влияние моторных топлив на рынок резко ослабнет»
— Вы говорили и о производственном звене. Что-то уже удалось запустить?
— Первое производство было для ЕРС-блока — производство трубных узлов, металлоконструкций, блочно-модульных конструкций на базе АО «Первое нижнекамское монтажное управление» (компания выкуплена «ОНХ-Холдингом» в 2018 году — прим. ред.). Уникальность в том, что на каждый трубный узел, выполненный с максимальной автоматизацией подготовки и сварки, мы делаем мини-паспорт исполнительной документации, что облегчает сдачу объектов. В составе «ОНХ-Холдинга» это предприятие очень серьезно спрогрессировало — так, в 2020 году на нем для ПАО «Татнефть» была изготовлена блочно-модульная перемещаемая установка быстрого пиролиза биомассы, в первую очередь древесных и сельскохозяйственных отходов, производящая бионефть — экологически чистый компонент сырья для производства «зеленых» топлив новых поколений в соответствии с новейшими требованиями ЕЭС.
А наше первое производство, которое не относится к строительному комплексу, — производство NPK-удобрений.
— Почему именно в удобрения пошли?
— Удобрения в нашем понимании — это один из сегментов великого колеса кругооборота СО2 в природе. Выращивание биоматериала — одно, переработка — второе, в данном направлении планов громадье.
Рисовать проекты стоимостью несколько миллиардов долларов мы умеем давно. А найти проект, который стоит условно недорого и прибыльно, — великая сложность.
— Ну хорошо, вот есть завод металлоконструкций, есть завод удобрений. Но на этом же вы явно не остановитесь?
— А дальше мы хотим в малую и среднюю химию. Сейчас развиваем целый ряд концептов. Это абсолютно инновационная область, где каждый год сотни веществ появляются на рынке и 50 из них исчезают. Если посмотреть на стол, который стоит перед нами, от смартфонов до авторучек, — там полиэтилена, полипропилена и каучуков нет.
Мы на базе знаменитой схемы Рафината Саматовича (Рафинат Яруллин, гендиректор «Татнефтехиминвест-холдинга», — прим. ред.) сделали поотраслевые раскладки, какие вещества производятся, какие потребляются. Получилось, что половину нефтепродуктов и крупнотоннажной химии производим на экспорт, а большинство конечных продуктов импортируем. Множество веществ в России просто не производится — мы их вынуждены завозить, а это все малая и средняя химия, ее потенциал — 4 процента ВВП страны.
Пора серьезно рассуждать о внедрении малой химии в стране — а это, на мой взгляд, один из ключевых векторов выживания промышленности. С учетом тех среднесрочных перспектив глобального удара по рынку нефти и нефтепереработки…
— Насколько среднесрочных?
— Мой личный прогноз, персональный — 5–7 лет.
— Уже? Все же говорят о 30-летнем горизонте!
— История идет по циклу. Сейчас такой же цикл, как и в прошлом веке, когда за 5 лет все пересели с лошадей на автомобили. А какая была мощнейшая индустрия каретного производства! Футурологи писали еще, по-моему, в 1902 году, что к 2000-му по Лондону окажется невозможно проехать из-за навоза. Сейчас все то же самое — на острие развития элементов питания. Если первые Tesla стали сверхпрорывным делом, то сейчас КАМАЗ спокойно выпустил инновационный электромобиль, и все уважаемые компании идут в этом направлении. Развитие аккумуляторных батарей пройдет некий порог, после которого влияние моторных топлив на рынок резко ослабнет. Да, можно рассуждать, что в России бензиновые автомобили способны ездить еще долго, но в Европе с них могут пересесть очень быстро, а у нас весь рынок держится на экспортном паритете: 50 процентов мы вывозим, остальные цены формируем исходя из того.
— И выход — малая нефтехимия? Или крупная тоже?
— Есть и крупная, рынок которой испытывает давление. Оставаться только в ней, на наш взгляд, недальновидно. А малая химия должна как раз формировать внутренние рынки сбыта для потоков крупнотоннажной химии. Но никто не способен в одиночку ее поднять. Это площадка для широчайшего круга инвесторов, она тем и самоценна.
— Но тем и рискованна…
— Безусловно! И самый ключевой риск — сырье. Ты пришел, договорился с поставщиком, построил успешное производство, а источник сырья это увидел и задрал цены в 3 раза. Все — нет у тебя производства. Мы должны подобные риски учитывать. Что-то ты можешь на рынке купить, пропилен еще как-то можно ввозить со стороны, а если ты на этилен «сел»? А ведь из него можно сделать сотни наименований, которых в России нет. И это мы тоже концептуально прорабатываем, в том числе с ОЭЗ «Алабуга».
«Мы на базе знаменитой схемы Рафината Саматовича Яруллина (слева) сделали поотраслевые раскладки, какие вещества производятся, какие потребляется»
«В Татарстане должны быть технопарки с нефтехимическим сырьем»
— Каким образом?
Это тот концепт, который мы и пытаемся продвинуть. В Татарстане должны быть технопарки с обеспечением нефтехимическим сырьем — такие в мире есть. «Алабуга-нефтехим» видится как таковой пилотный проект. Ключевой момент: нужно, чтобы сырье было предоставлено инвесторам по неким твердым формулам, привязанным к рыночным котировкам.
Вот мы говорим про возврат капитала, но куда его возвращать? Если мы хотим сформировать средний класс, он должен заниматься инвестированием. Если мы желаем развития инноваций, нужны инвесторы, готовые рискнуть: часть их проектов будет успешной, часть — не очень. Чтобы оказалось экономически эффективно, необходимо отечественное оборудование. Вот синергетический эффект, вот налоговая база, вот рост ВВП, по которому и ставится задача.
— Звучит прекрасно, но как это сделать?
— А это суть концепта, который мы пишем. Смотрите, получается замкнутый круг. Этилен нельзя возить и накапливать, должен быть его источник и пути сбыта. Существующие источники сбалансированы. Пойти в ТАИФ и потребовать, чтобы нам дали этилен, не получится — если нефтехимические гиганты захотят развивать малую химию, они это станут делать сами себе. Если мы говорим о развитии «Алабуги», нужны стабильные источники этилена, пропилена, бутадиена и некоторых других веществ, на базе которых можно выстраивать производство. Построить пиролиз и зазывать со всего мира под такое дело инвесторов тоже не получится: это несколько сотен миллиардов рублей инвестиций, которые не могут простаивать в ожидании. Потому то, что мы просчитываем для «Алабуги», — внедрение альтернативных технологий получения олефинов на первом этапе.
— Что это за технологии?
— Не буду говорить.
— Но они где-нибудь в мире существуют? Есть уже такие примеры?
— Конечно! Многие технологии известны с начала прошлого века. Но здесь же целый комплекс вопросов. Когда будет сформирован первый этап, запущены альтернативные источники, выпускающие сравнительно небольшие объемы сырья, сформирована группа первичных и перспективных потребителей в составе технопарка, можно уже планировать специализированный пиролиз для второго этапа. Причем в моем понимании его надо делать с учетом возможности переработки газойлевых фракций. Авиакеросин продержится максимально долго, потому что перевести авиалайнер на аккумуляторы — задача крайне нетривиальная. А дизель сегодня редко используется в качестве сырья для пиролиза, потому что дорого и на выходе образуется много тяжелой фракции, а легких олефинов мало.
Все это путь, который позволит получить преимущество в глобальном и крайне важном вопросе развития и становления Татарстана как центра малой и средней специальной химии.
— И кто этим должен заниматься? «Алабуга», правительство?
— «Алабуга» и так это уже делает с нашим участием. Мы на этапе концептуальных проработок, мастер-планирования.
— А вы лично, ваш холдинг в каких направлениях планирует работать с малой химией?
— Мы ей занимаемся уже три года. Тащим целый ряд проектов. Холдинг здесь стремится выступать в качестве инвестора: тут я не должен вставать и на весь мир объявлять, какие перспективные проекты мы разрабатываем. В малой химии само знание названия нужного вещества — половина успеха, а уж умение выговорить это название… (Смеется.)
Мы отрабатываем целый ряд кустов. Кто первый, тот собирает все сливки. Мы хотим быть первыми, и преждевременно рассеивать в эфир идеи неосмотрительно.
— Полноценные производственные линии под такое дело строите?
— Хотим это делать.
— В «Алабуге»?
— Там, где будут организованы те самые производственные технопарки. Я и продвигаю идею глобального становления малой химии, исходя из коммерческих целей. Только для того, чтобы иметь возможность как инвестору в этом поучаствовать.
— И как в кабинетах? Поддерживают?
— Да. У нас есть концепт, открывающий специфику, возможности и преимущества, а Татарстан исторически прилагает много сил, чтобы этот процесс двигался. Сколько уже лет Рустам Нургалиевич собирает совет директоров «Татнефтехиминвест-холдинга» каждый месяц, ведется системная кропотливая работа.
Самое сложное, где, возможно, понадобится роль государства, — это сформировать правила оперирования формулами цены, чтобы избежать рисков инвесторов.
— И когда мы увидим в «Алабуге» что-то похожее?
— Надеюсь, что скоро. Чтобы оставаться на месте, сейчас надо очень быстро бежать. Тимур Шагивалеев (директор ОЭЗ «Алабуга» — прим. ред.) прилагает титанические усилия при личной поддержке и участии президента. Напомню, что еще два года назад была принята концепция развития малой химии «Татнефтехиминвест-холдингом». В ней написано, что надо заниматься малой химией, желательно тем, этим и вон тем. Но это немножко не тот подход, потому что никому не известно, какой продукт понадобится рынку завтра. В моем понимании, если мы преуспеем в «Алабуге» и дадим широкому кругу инвесторов экспериментировать с захватом рынка в том или ином сегменте, это будет победа.
ТАНЕКО придуман в 2005-м. Год-два, и это будет завершенный завод. А прошло 14 лет. А малая и средняя химия — это навсегда. Это процесс длиною в жизнь.
«У нас созрел собственный инжиниринг, отработаны механизмы поддержки малого и среднего бизнеса в рамках технопарков, есть мощнейшая научная база и собственные центры, где можно отрабатывать технологии»
«Несколько крупных игроков держат весь мир»
— А кто лидер по развитию малой химии в мире? Китайцы?
— Китайцы как люди, мыслящие на столетия вперед, инициативу уже давно перехватили. Переход к идее «давайте купим лицензию и будем производить» — это отставание сразу на несколько корпусов. Нам в данной области надо уже где-то побежать впереди планеты всей. А такое возможно только за счет внедрения отечественных технологий.
К тому же легко перекрыть поток экспорта нефти, наложить санкции на наш дизель. Почему? А, например, потому, что он неэкологичен и отравляет все человечество. А когда ты будешь производить самый широкий спектр малой химии, которую перевозят железные дороги, которую на грузовике можно увезти, — на такое санкции не наложишь. Это стратегическая вещь.
— А насколько, на ваш взгляд, в этом плане отстала Россия?
— Я не должен давать оценки России. Я могу только одно сказать: здесь мощнейший потенциал становления малой и средней химии. Потому что, если копнуть историю, очень много нового придумано в России.
Обратите внимание: несколько лет назад Владимир Владимирович Путин поставил задачу по развитию нефтехимии, а теперь он указывает путь, по которому надо идти дальше. Это связано с теми вызовами и рисками, которые диктует рынок. И это архистратегическая вещь. А мы в Татарстане как раз готовы к такому старту. У нас созрел собственный инжиниринг, отработаны механизмы поддержки малого и среднего бизнеса в рамках технопарков, есть мощнейшая научная база и собственные центры, где можно отрабатывать технологии.
— В РТ принята стратегия развития малой и средней химии, по которой в 2034 году республика должна стать регионом-лидером не просто в России, но и среди стран Евразийского экономического союза. Можно ли решить столь амбициозную задачу, только открыв доступ к сырью?
— Правильно.
Невозможно потребовать ни от ТАИФа, ни от СИБУРа, ни от «Татнефти», чтобы они взяли и сделали всю малую химию, какую только можно. Это утопия, прямо противоположная интересам компаний, потому что высокорискованная. Нужно только широкое вовлечение инвесторов, создание условий для них. Не деньги им давать — средства есть в стране, — а возможности, сырье для начала.
— Предположим, в ОЭЗ созданы условия для малой химии, начинают приходить инвесторы. А столпы татарстанской экономики, ТАИФ и «Татнефть», сейчас находятся на снижающемся рынке…
— А кто вам сказал, что ТАИФ и «Татнефть» не будут участвовать в этой гонке? Обязательно будут. Они и сейчас это делают. Рынок потребует — СИБУР тут же построит. Но он станет создавать для себя, а мы сейчас говорим о 4 процентах ВВП. Это самый широкий круг инвесторов. Китай, Америка, Европа — везде малая химия занимает проценты ВВП. В России — нет.
В моем понимании, это просто исторический факт, так сложилось еще в период перестройки промышленности бывшего СССР при переходе от централизованного управления к рынку. Потому у нас выжили самые крупные прокатные станы, самые крупные нефтехимические производства, но тонкая и специальная химия понесла тяжелейшие потери. А теперь нет сырья, нет возможности его купить вообще как таковой.
— Тем не менее, если посмотреть на строящиеся проекты нефтехимических гигантов, к 2025 году мы получим десятки новых заводов, каждый из которых ориентирован на выпуск сотен тысяч тонн полипропилена, полиэтилена и так далее. При этом уже в 2019-м российская потребность в данных полимерах была полностью закрыта, рынок, как вы говорите, падает. Почему так происходит? Никто падения этого не видит или все-таки какая-то логика у нефтехимических гигантов есть?
— Смотрите, нефтехимия идет за определенными драйверами. Какой ключевой драйвер последних 30 лет? Становление упаковки — полиэтилен. Сейчас другая крайность — загадили весь мир полиэтиленом, заполнили океан, и эта «зеленая» тенденция вовсю используется политическими силами. Соответственно, оказывается мощнейшее давление на рынок полиэтилена. А поскольку он был одним из ключевых продуктов, все сосредоточились на изготовлении полиэтилена из этана. Когда мы три года назад рисовали концепт нефтехимии для «Татнефти», мы специально выстраивали схему, по которой всех видов полиэтиленов будет всего 12 процентов. Сейчас крайне интересными становятся жидкостные пиролизы, которые позволяют создавать другие продукты и альтернативные цепочки для малой и средней химии.
— И что это за продукты? Где гарантии, что выбранные направления малой и средней химии найдут свой рынок?
— В бизнесе вообще нет никаких гарантий. Нет математики. Иначе все бы были миллиардерами. Залог становления в России малой и средней химии — платформенное вовлечение самого широкого круга инвесторов. Какое вещество через пять лет станет самым главным? А никто не знает! Завтра может появиться что-то новое, что перевернет рынок. Как можно инновацию спланировать? Чтобы чего-то достичь, необходимо рискнуть. Нужно ли «Татнефти» взять и построить 50 тысяч всяких разных мелких установок, каждая из которых высокорискованная? Конечно нет! Надо ли ТАИФу отдать этилен кому-то, оставив собственные установки полиэтилена без сырья, чтобы кто-то там рискнул? Тоже нет. А вот некоему Александру Бабынину, которому хочется преуспевать и получить 90 процентов IRR (коэффициент эффективности инвестиций — прим. ред.), нужно рискнуть и страшно расстроиться, что получилось 22 процента. В то же время иметь в нефтепереработке 5 процентов IRR — это сейчас, считается, очень хорошо.
— Поэтому все строят привычный полиэтилен?
Все строят что попроще. Если ты решишь создать производство полиэтилена, лицензиары будут в очереди стоять, ты начнешь проводить тендеры, выберешь лучшее предложение и построишь. Правда, построишь то, что на рынке уже захлебнулось. Если ты полезешь в малую химию — там никто тебе не собирается продавать лицензию: несколько крупных игроков держат весь мир, четко отслеживают суперциклы нефтехимии и строят соответствующие мощности, IRR у них 70–90 процентов.
— И кто эти несколько игроков?
— У каждого продукта свои. Нет одного лицензиара, который держит всю малую химию, но есть мощнейшие гиганты, которые контролируют что-то конкретное.
Не бывает в жизни основных трендов — иначе все ринутся туда. Ну хорошо, давайте представим мрачный футурологический прогноз: что через два года появилась технология аккумулирования электроэнергии, создали какой-то контейнер, который можно зарядить энергией, подсоединить к поселку и питать от него электричеством два месяца. Все, мировая энергосистема перевернулась, достаточно просто понаставить гелиостанций в пустыне и возить аккумуляторы по всему миру. И вся авто- и мототехника переключаются на электричество, страшнейший удар по моторному топливу, а также мазуту и газу. Да, нефть останется — но как источник углеводородов для нефтехимии. Конечно, такой сценарий завтра не понадобится, но через 10–15 лет он вполне реален. И иметь возможность тогда перерабатывать дизели на мономеры и дальше из них делать самый широкий спектр продукции, приближенной к потребителю. Эти вещи надо закладывать прямо сейчас и бежать быстрей и быстрей.
— Ну пока мы видим только, например, как этиленник ТАИФа закладывается…
— Здесь есть нюансы. Это жидкостной этиленник. Он создает целый ряд жидкостных продуктов, которые являются альтернативой цепочке полиэтилена. Там доля непосредственно полиэтилена не так высока. И как раз на базе того сырья, который этот этиленник будет производить, можно выстроить целую кучу векторов, есть развилки и ходы.
— Вы говорили, что еще одна задача — выйти за пределы нефтехимии. Может быть, тогда не стоит ждать этилена и пропилена в «Алабуге», а пойти в сторону зернохимии?
— А наш холдинг никто не ограничивает в творчестве. У нас экспертный кулак в зернохимии, нефтехимии, нефтепереработке, лесохимии, газохимии и прочего. И уже есть те вызовы и возможности, не реагировать на которые невозможно. Но крупнотоннажная зернохимия — это миллиард долларов и выше (в то же время крахмалы и сахара являются просто фундаментом для биохимии). А наш великий путь находится еще на той стадии, когда знаний уже много, а денег еще не очень. Но мы рассматриваем все направления.
— На совещании Путина прозвучала еще одна мысль: что нужны меры налогового стимулирования для вторичной переработки полиэтиленов.
— Конечно. Это еще один вектор, который мы тоже пытаемся отрабатывать. Есть такое понятие — вторичное месторождение. Шламы, лигнины, шлаки и прочее, что десятилетиями копилось как мусор — а это ценнейший источник сырья. И если в океане скопился миллиард тонн полиэтилена, рано или поздно его начнут добывать. Но от того, как эффективно его перерабатывать, очень многое будет зависеть. Зачем лезть бог знает куда, в недра земли, чтобы добыть нефть для пластика, если его можно извлечь и переработать? Это крайне важная вещь, вызов будущего, без этого никак.
В чем суть нефтяной эпохи. Ты достал нефть из-под земли и сжег, значит, баланс меняется — ты достал углерод и выбросил в атмосферу, в то же время мы усиленно леса вырубаем. Мы задыхаемся. Можно так и сяк смотреть на глобальное потепление — суть от этого не меняется.
Очень важная вещь прозвучала в одном из посланий Владимира Владимировича: переход к природообразующим технологиям. Если умудриться зациклить производство через переработку биоматериала, то ты не выкапываешь, а используешь природный цикл. Сколько миллионов тонн соломы жгут в год, отравляя атмосферу? Перерабатывай — получай пластики, пользуйся на здоровье. Цикл созревания водорослей — биоматериала третьей группы — в 10 тысяч раз быстрее, чем деревьев. Производи биомассу, делай те же пластики и конструкционные материалы, пользуйся на здоровье. Но к этому надо прийти.
Можно построить нефте- или газопереработку, на ней получить широкую фракцию легких углеводородов. Это ШФЛУ попадает на нефтехимический комбинат, с затратами энергии, получить из него каучук. А можно гевею (каучуковое дерево — прим. ред.) посадить и каучук получить сразу. Генетические модификации тех биоресурсов, которые могли бы производить те материалы, которые нужны людям, — это будущее.
И мы хотим таким заниматься. Но как успеть охватить все? Везде нужно финансирование. Но концептуально все прорабатываем. У нас даже есть в проработке производство биопрепаратов, чтобы их как споры добавлять в NPK-удобрения для повышения эффективности. Долго смеялись, как назвать компанию — «корпорация Амбрелла» уже ведь занято (военная корпорация, специализирующаяся на биооружии, из вселенной игр Resident Evil — прим. ред.).
— А из того, что уже создано в Татарстане из малой химии, что можете отметить?
— Самое знаковое — это «КЗСК-Силикон». Он, видите, пока подзастрял. Самый шикарный пример — внедрение ТАИФом поликарбонатов, самая что ни на есть средняя химия. Ну и НКНХ периодически радует внедрением каких-то новых процессов.
«Ты должен придумать нечто, и чем новее и востребованнее ты придумаешь, тем лучше»
«Если у человека не остается свободного времени, он не умеет работать»
— Александр Александрович, расскажите, пожалуйста, немного о себе. Как попали в Татарстан?
— Начинал в московской пусконаладке в 1995 году. И это первая альма-матер. «Пускачи» всегда были «белой костью», это люди, которые проходили десятки проектов, в советские времена это была школа становления кадров. За 9 лет такой работы (а из них я больше половины времени являлся начальником пусконаладочной бригады) я получил то, что позволило мне дальше проявить себя в республике.
В 2000 году я как начальник пусконаладочной бригады приехал запускать Нижнекамский НПЗ. Я своими ручками запустил каждую установку, и никто лучше меня не знал этого завода. И потому в свое время, когда данное предприятие ушло в ТАИФ, мы пришли в ТАИФ-НК, где я поднялся до генерального директора.
Ты сначала растешь как специалист. Это пусконаладка. Потом ты начинаешь расти как руководитель. Это начало работы на заводе. Затем ты начинаешь расти как топ-менеджер. Как генеральный директор предприятия первой группы опасности. И после этого ты должен расти как собственник. Я сейчас именно на таком этапе, и мне это очень нравится.
— А свободное время остается?
— Если у человека не остается свободного времени, он не умеет работать. Как говорил Стив Джобс, не надо работать 12 часов, нужно работать головой.
— И как вы проводите досуг? Есть хобби?
— Природа, охота. Хотя, знаете, в последнее время животных жалко. Охота для меня — это не застрелить животное, а комплекс мероприятий. Это природа, общение, совсем не обязательно пойти и добыть кого-нибудь во что бы то ни стало. Для меня настоящий охотник — это, во-первых, ты должен сделать гуманный выстрел, во-вторых, взять ровно столько, сколько ты съешь. А не стрелять во все, что движется.
— И наш традиционный вопрос. Назовите, пожалуйста, как гендиректор и собственник секреты успешного бизнеса.
— Бизнес — это не математика. Бизнес — это столкновение идей. Главный секрет, как говорил Наиль Ульфатович Маганов, — это то, чем ты будешь удивлять рынок. Ты должен придумать нечто, и чем новее и востребованнее ты придумаешь, тем лучше. А второй секрет — тебе нужно не только придумать, но и реализовать.
Визитная карточка компании
ООО «Оргнефтехим-Холдинг»
Учредители: Владимир Поляков (66,67%), Александр Бабынин (25%), Рустэм Магдеев (8,33%). Генеральный директор — Александр Бабынин.
В состав холдинга (головная компания группы) входят:
ООО «Оргнефтехим-строй» (производство строительных металлических конструкций);
ООО «Нафтаинжиниринг» (деятельность в области проектирования);
ООО «Оргнефтехим-инжиниринг» (научные исследования и разработки в области естественных и технических наук);
ООО «Оргнефтехимпроект» (деятельность в области проектирования);
ООО «Оргнефтехим-Айти» (разработка компьютерного программного обеспечения);
ООО «Проектный центр развития и управления» (консультирование по вопросам коммерческой деятельности);
ООО «Оргнефтехим-Синтезгазпроект» (деятельность в области архитектуры, инженерных изысканий).
Год создания — 2012-й.
Количество сотрудников головной компании — 263 человека
Направления деятельности: реализация проектов полного цикла в области нефтепереработки и нефтехимии от разработки концептуальной идеи, проектирования, строительства до ввода объекта в эксплуатацию.
Выручка за 2019 год — 8,1 млрд рублей.
Чистая прибыль за 2019 год — 708 млн рублей.
Визитная карточка руководителя
Бабынин Александр Александрович
Родился 30 марта 1972 во Львове, Украина.
Образование
Приазовский государственный технический университет по специальности «теплофизика, автоматизация и экология тепловых агрегатов в металлургии» (1994).
Этапы карьеры:
1994–1994 — инженер-эколог НПП «Донбассэкология», Мариуполь.
1995–2003 — инженер-технолог второй, первой категории, ведущий инженер ПНУ ОАО ИПТ «Оргнефтехимзаводы», Москва.
2003–2005 — заместитель главного инженера по производству ОАО «Нижнекамский НПЗ».
2005–2006 — главный инженер НПЗ ЗАО «ТАИФ-НК».
2006–2006 — заместитель генерального директора по производству ЗАО «ТАИФ-НК».
2006–2011 — генеральный директор ОАО «ТАИФ-НК».
2011–2020 — директор ООО «ИНКО-ТЭК».
С 2012 года — генеральный директор ООО «Оргнефтехим-Холдинг».
Звания и награды:
Заслуженный химик РТ (2006).
Лауреат республиканского конкурса «Руководитель года» в номинации «За повышение конкурентоспособности».
Лауреат государственной премии РТ в области науки и техники за работу «Разработка и внедрение процесса одностадийной очистки легкого углеводородного сырья от сернистых соединений (H2S, RSH, COS, CS2)» (2008).
Лауреат в номинации «Экологическая эффективность экономики» за проект «Создание современного нефтеперерабатывающего комплекса по производству и реализации моторных топлив, соответствующих международным стандартам Евро4».
Лауреат премии правительства РФ в области науки и техники за разработку процесса каталитического крекинга — гидроочистки сернистого сырья и создание на ее основе крупнотоннажного промышленного производства высокооктанового автомобильного бензина (2009).
Награжден медалью МЧС России «За содружество во имя спасения» (2010), благодарностью федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору (2015).
Семейное положение: женат, есть дочь.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 100
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.