Ренессанс жив, а мы еще нет: новый музыкальный театр под Казанью

В минувшие выходные на острове-граде Свияжске состоялась премьера полной версии оперной трилогии Александра Маноцкова

Состояние потока

Ситуация напоминает ту, в которой когда-то начиналась история оперного жанра: не репертуарный театр, а проекты, не стабильное финансирование, а гранты, не институциональная система, а деятельность конкретных людей (например, директора музея-заповедника «Остров-град Свияжск» Артема Силкина или руководителя фонда развития исполнительского искусства и молодежного оркестра «Сфорцандо» Данияра Соколова). Денежные потоки разветвляются, крупные реки поддерживают жизнь в полумертвом оперном театре. Но и игры разума придворных интеллектуалов (такими были и первые в истории оперные постановки) тоже подпитывает ручеек, в целом все довольны. Косный струг, построенный специально для спектакля Павлом Тиняевым, конечно, не чета по стоимости декорациям Татарского академического оперного театра, зато штучной работы.

«Армия – Бурлак – Воля – Грех»: в Свияжске составили новый словарь и сыграли над обрывом

Проектный театр в Казани и окрестностях существует благодаря фонду «Живой город» — это своего рода хаб, распределяющий ресурсы для театральных экспериментов, среди которых работы композитора Александра Маноцкова занимают заметное место (например, музыка к перформансу Марины Давыдовой «Умаление мира» или сценическая оратория «Конец времен, или Деревянный рай» — оба спектакля также были поставлены в Свияжске). Чтобы оставаться современным, оперному театру сейчас нужно быть придворной, кружковой затеей, как в далекие времена.

Тексты «Лодки» взяты из одноименной «русской народной драмы» (лубочного представления по мотивам песни «Вниз по матушке по Волге» — такие действа в XIX веке были в ходу в среде фабричных рабочих) и русских народных песен

Русский коллективный Орфей

Тексты «Лодки» взяты из одноименной «русской народной драмы» (лубочного представления по мотивам песни «Вниз по матушке по Волге» — такие действа в XIX веке были в ходу в среде фабричных рабочих) и русских народных песен. Маргинальный жанр прошлого передает здесь привет современной маргинальности: балаганная мистерия Маноцкова, похожая на тряпичную куклу с высокотехнологичной электронной начинкой, может ожить только в пространстве острова с его историческими контекстами, пейзажами и запахом реки.

Впрочем, «народная музыкальная драма» не так и далека здесь от dramma per musica (так называли авторы самые первые оперы). Спектакль вырастает из песни, как когда-то опера выросла из мадригала. Сверкающие осколочки, формулы и атомы раннебарочной оперы и русской песни прирастают друг к другу: частушечные повторы легко и естественно переходят в старинные вариации, а затем в цитату из «Плача нимфы» Монтеверди, словно одна структура усыновляет другую. Опера рождается, как ей и положено, из человеческого тела: связки, мышцы, нервная система вырабатывают звуки, жесты и реакции. И это не игра в бисер и не цеховая шутка для музыкантского капустника: здесь нет цитат и не-цитат, «своего» и «чужого», зато есть правда происходящего здесь и сейчас.

Музыка сливается с пейзажем, а спектакль разворачивается как иконописное повествование, плоское с виду, но включающее в свою глубину зрителя

Корабль дураков

Акустическое колдовство, которым Маноцков владеет в совершенстве, в «Лодке» действует с помощью ресурсов местной топографии и навигации. Музыка сливается с пейзажем, а спектакль разворачивается как иконописное повествование, плоское с виду, но включающее в свою глубину зрителя. Разбойники огибают зрительские ряды, в финале поют в мегафоны и медленно уплывают на струге; струнный квартет, играющий на электроинструментах, перекликается с аккордеоном и валторной, звуковым «якорем» всего спектакля; Невеста и Жених, как кукольные фигурки над ширмой, движутся вдоль причала.

Этот архаический и одновременно эстетский театр — кентавр историзма (Маноцков давно занимается фольклором — в прошлом он участник ансамбля «Сирин» и сейчас продолжает работать с ансамблем «Элеон»), собственной композиторской техники и экспериментальной постдраматической традиции. В лабораторном формате свияжских проектов отрабатывается то, что потом сможет соответствовать столичным амбициям Казани (которой так необходимо быть европейски значимой и оставаться при этом собой) и врастет в экосистему локальной идентичности.  

Для такого театра нужно место, которого нет. Его можно создать, например, спектаклем — и это уже несколько лет происходит со Свияжском

Гений пустого места

Для такого театра нужно место, которого нет. Его можно создать, например, спектаклем — и это уже несколько лет происходит со Свияжском. Остров, где некогда была основана крепость для взятия Казани, теперь стал территорией элитарных сезонных фестивалей и лабораторий, испытательным полигоном разных эстетик, способов взаимодействия со зрителем и пространством. «Лодку» можно прочесть как барочную политическую аллегорию (с похищенной и поруганной Расеюшкой-Эвридикой), или как мистерию о посмертных странствиях души, или с помощью других аллюзий на выбор зрителя, а можно увидеть в ней факт самопрезентации: у нас делается передовое искусство европейского пошиба, но с лица необщим выраженьем.

Для того чтобы продавать свою идентичность как уникальный продукт, нужно ее сначала выработать, и подобное проще всего сделать в рамках городского комьюнити. Это еще и возможный путь к перезапуску оперного жанра: бывшее элитарное искусство оперы снова, как в старом добром XVII веке, стало массовым продуктом (и не всегда свежим). Пока академический театр пытается сохранить его в прохладном месте, кураторы независимых проектов неторопливо выращивают своего зрителя: для него проводят открытые лекции, его привозят на автобусах на спектакли, включают в постановки «Театра горожан». «Лодка» — еще одно звено в этом непрерывном процессе. 

«Я не режиссер, а обезьяна с гранатой»: Казань показалась в Москве на «Золотой маске»

Три части трилогии тоже растут одна из другой: их объединяет и локация, и исполнительский состав, и идея погружения в прошлое, и сходство каждой из опер с частями «Божественной комедии», только в ином порядке — Рай, Ад, Чистилище. Отхлестав зрителя документальными текстами в пронзительно камерном «Иакове» и уличном, площадном «Саде», Маноцков организует ему прощание с оперой честь по чести: сажает своих ушкуйников в лодку и отправляет плыть к кладбищу на другой стороне Волги. Впрочем, хоронить оперу рано — сейчас, в 2021-м, она еще толком и не родилась.

Анна Сокольская, Энже Дусаева