«В Казани его приняли, хотя там было непросто»: Степашин, Беглов и другие вспоминают Феофана

Жизнь митрополита Феофана была настолько яркой, что о ней, пожалуй, следовало бы написать не «житие», а целый приключенческий роман — в стиле Луи Буссенара или Густава Эмара Фото: «БИЗНЕС Online»

«О нем следовало бы написать не «житие», а целый приключенческий роман»

Как-то раз, проходя мимо огромной фрески Страшного суда, написанной по обыкновению размашисто, во всю церковную стену, митрополит Феофан спросил меня, шедшего рядом: «Как ты думаешь, а я куда попаду?» Вопрос, мягко говоря, застал меня врасплох. Да и что тут скажешь высокопоставленному православному архиерею, глядя на эти зело искусно намалеванные рожи чертей, на эти кипящие «джакузи» адских котлов и на бледнокрылых ангелов, уносящих праведные души под самый купол собора, в рай? И я сказал самое простое и ободряющее, что пришло в голову: «Не время об этом думать, владыка. Еще многое предстоит сделать!»

А он, выходит, об этом уже думал — невзначай размышлял о смерти, когда выдавалась минута. Свободного времени у него, конечно, случалось немного: как заправский зодчий, он строил Казанский собор, как дипломат — летал на бесконечные международные форумы и встречи, где пожимал руки иранским аятоллам и принцессам Саудовской Аравии, и при этом с пристрастием руководил одной из самых важных митрополий в Русской православной церкви, Казанской. «Вступаю под твой покров, матушка!» — сказал он в самый первый свой день в Татарстане, когда прибыл сюда 20 июля 2015 года прямиком из Ульяновска (который упрямо предпочитал именовать по-старорежимному Симбирском). Эти слова в известной степени оказались пророческими: ныне митрополит Феофан, в миру Иван Андреевич Ашурков, крестьянский сын из очень простой курской семьи, ставший одним из самых могущественных иерархов РПЦ, покоится в непосредственной близости от места обретения Казанской иконы Божией Матери. Ближе него — никто. Вот, собственно, и ответ на его давний вопрос, которым он задавался, еще когда был в силе и здравии: «А я куда попаду?» Лучшего места посмертного упокоения для православного человека и желать, наверное, не стоит.

Митрополит Феофан, в миру Иван Андреевич Ашурков, крестьянский сын из очень простой курской семьи, ставший одним из самых могущественных иерархов РПЦ, покоится в непосредственной близости от места обретения Казанской иконы Божией Матери Фото: «БИЗНЕС Online»

Когда он умер год назад — умер внезапно, как и все, что он делал, — мне еще долго хотелось набрать его телефонный номер. Между нами существовало обыкновение созваниваться по самым, казалось бы, бытовым вопросам, хотя я прекрасно сознавал социальную и, так сказать, «иерархическую» дистанцию, которая нас разделяет. Впрочем, в христианстве — том подлинном, «внутреннем» учении, которое прошло невредимым через века славы и гонений,  — нет никакой существенной разницы между «первыми» и «последними». Поэтому, возможно, мое слово было для него таким же важным, как и его — для меня.

Жизнь митрополита Феофана была настолько яркой, что о ней, пожалуй, следовало бы написать не «житие», а целый приключенческий роман — в стиле Луи Буссенара или Густава Эмара. Там наверняка нашлось бы место для всего: и для тропических лесов Аргентины, и для выжженных пустынь Сирии и Египта, и для иранских шейхов, и для кавказских террористов. Большую часть своих воспоминаний владыка успел надиктовать мне при жизни, и сейчас на их основе готовится мемориальная книга в издательстве Московской патриархии (при поддержке губернатора Санкт-Петербурга Александра Беглова, а также ряда меценатов и людей, называющих себя духовными чадами покойного архипастыря). Отдельный раздел этой книги составляют воспоминания и отзывы многочисленных друзей митрополита, отрывки из которых публикует сегодня, в первую годовщину смерти Феофана (Ашуркова), «БИЗНЕС Online».

«Тем, кто, не зная владыку, общался с ним в обычной жизни, он мог показаться таким понятным, добрым, «сладким» православным батюшкой. Но в реальности это был стратег и воин» Фото: пресс-служба Казанской митрополии

«Татарстану очень повезло с владыкой Феофаном, хотя поначалу татарская интеллигенция восприняла его в штыки»

Сергей Степашин — экс-премьер-министр правительства РФ, бывший председатель Счетной палаты РФ, ныне — председатель Императорского православного палестинского общества:

«С митрополитом Казанским и Татарстанским Феофаном мы дружили еще с 1991 года. Он был очень умным и образованным человеком, превосходным полиглотом, знающим языки и историю тех народов, среди которых ему приходилось работать. Он был не только выдающимся церковным деятелем, но и дипломатом. Можно сказать, что в своей работе он представлял не только Русскую православную церковь, но и российское государство. Для меня всегда было образцом, как он вел переговоры, когда шла чеченская кампания, — и в Дагестане, и в Чечне. Военные его, кстати, очень любили, потому что он был отважным и смелым человеком, никогда ничего не боялся. Он был наделен особым даром убеждения — и через смелость, и через поступок, и через общую подготовку. В то же время — редкое умение работать с людьми, слышать их и понимать. Он вообще многие дела решал, как наш министр по делам национальностей. Я знаю, что и в Казани его в итоге приняли, хотя там все непросто. Впрочем, владыка Феофан всегда был там, где непросто. Это была его особенность».

Максим Шевченко — журналист, политический деятель:

«Я знал владыку Феофана, наверное, больше четверти века — 25 лет. И он меня всегда поражал своим умом, волей, дипломатичностью, а также способностью разбираться в людях и в ситуации. Особенно часто мне приходилось общаться с владыкой, когда он уже стал архиепископом и работал на Северном Кавказе. Это, кстати, были самые опасные годы страшной террористической угрозы, нависшей над кавказским регионом после окончания двух чеченских войн. Я помню, как ставропольский епископ Феофан бесстрашно выезжал в истекающий кровью Беслан, в горные районы Чечни и Дагестана. Понятно, что это не были бесцельные поездки и простая проверка на храбрость — владыка всегда шел навстречу опасности, потому что всегда шел на помощь людям.

Это в нем — совершенно удивительное качество. Тем, кто, не зная владыку, общался с ним в обычной жизни, он мог показаться таким понятным, добрым, „сладким“ православным батюшкой. Но в реальности это был стратег и воин, очень остро схватывающий ситуацию и умеющий не кланяться пулям, как это было с ним в том же Беслане. Еще это человек с высокой степенью организаторского таланта. Владыка рассказывал мне, как он работал на Ближнем Востоке и как, будучи совсем молодым, участвовал в переговорах по урегулированию ближневосточного конфликта. Тогда только православная церковь могла выступить посредником между израильскими и палестинскими территориями, потому что ее приходы находились по обе стороны границы. И это посредничество благодаря дипломатическому дару владыки бывало очень успешным.

Митрополит Феофан был очень образованным и культурным человеком: он непрерывно и очень много читал, знал несколько языков и к тому же хранил в своей голове „наизусть“ множество стихов. На мой взгляд, это был один из самых замечательных епископов Русской православной церкви нашего времени.

Я считаю, что Татарстану очень повезло с владыкой Феофаном, когда он приехал туда в 2015 году. Знаю, что поначалу татарская интеллигенция восприняла его в штыки. Конечно, им было удобнее с предыдущим митрополитом, который предпочитал никак себя не проявлять. А тут в республику приехал человек, который сразу поставил своим главным принципом защиту православной церкви и ее монастырей. Но, зная владыку, я могу засвидетельствовать, что он великолепно разбирался в исламе и в менталитете мусульман. С ним мусульманам было гораздо проще найти общий язык, чем с кем бы то ни было из среды РПЦ. К тому же митрополит Феофан владел арабским языком и при случае был способен поддержать дискуссию об исламском богословии — он делал это, как и все остальное в своей жизни, очень уверенно, положительно, бережно и вдумчиво».

«Особым местом в жизни и деятельности владыки Феофана стала Татарстанская митрополия» Фото: tatarstan.ru

«Не любил говорить о себе — все, что он делал, сопровождалось словами «Во славу Божию»

Александр Беглов — губернатор Санкт-Петербурга:

«Митрополит Феофан был моим близким другом и наставником, который навсегда остался в моей душе человеком мира, добра и любви к людям. Вспоминая о нем, я понимаю, как мне не хватает его лучезарной улыбки, юмора, проникновенных слов о глубоком понимании места человека в земной жизни.

Мы познакомились с ним в дни Бесланской трагедии. В то время владыка Феофан возглавлял Ставропольскую епархию. Епархия была очень крупной, включала в себя весьма неспокойные области: Чечню, Северную Осетию, Ингушетию и некоторые другие. Владыка за время своего архиерейского служения в Ставрополье побывал в самых отдаленных местах края.

Бесланская трагедия и военный конфликт Грузии с Южной Осетией стали страшными, но очень важными страницами в биографии митрополита Феофана. Он всеми силами старался помочь беженцам: собирал для них продукты, медикаменты, предоставлял приют в монастырях и храмах. Спасая мальчика в Беслане, проявил личное мужество. Совершив подвиг, он показал пример жертвенной любви к людям, какой бы национальности, профессии или возраста они ни были. Владыка Феофан не любил говорить о себе — все, что он делал, сопровождалось словами „Во славу Божию“.

Благодаря владыке я впервые познакомился с терским казачеством, узнал много славных и трагических страниц в истории казачества. Этот опыт в последующем помог мне глубоко понять необходимость возрождения казачьих войсковых обществ в период моего руководства советом при президенте Российской Федерации по делам казачества. 

Особым местом в жизни и деятельности владыки Феофана стала Татарстанская митрополия. Деятельность здесь отличалась от других наиболее тесным контактом с мусульманами. Митрополит Феофан всегда стремился к конфессиональному миру, к тому, чтобы люди свою жизнь строили на основах духовности и нравственной целостности. Очень жестко владыка отзывался о национализме, называя его дорогой в никуда. 

Сейчас, поминая владыку Феофана, я благодарен судьбе за встречу и дружбу с ним, ибо во всех благих делах митрополит был моим мудрым, добрым наставником».

Александр Дзасохов — экс-президент Республики Северная Осетия – Алания, заместитель председателя комиссии РФ по делам ЮНЕСКО:

«С митрополитом Феофаном меня связывают десятилетия добрых отношений, многие незабываемые встречи на Ближнем Востоке: и в Иерусалиме, и в Палестине, и в Сирии, и в других регионах, где владыка достойно представлял Русскую православную церковь. Места эти неспокойные. Немало конфликтов. Но имя владыки Феофана воспринималось не только как имя православного священника, но и как миротворца, как яркой личности, умеющей быть консолидирующим посредником между разными конфессиями.

В конце 90-х годов прошлого века я был избран президентом Республики Северная Осетия – Алания. И, к моей радости, спустя некоторое время владыка Феофан был назначен епископом Ставропольским и Владикавказским. Он начал свою миссию на Северном Кавказе, может быть, в самом важном регионе нашего Отечества — великой России. Теперь, спустя много лет, мы можем сказать, что этот период следует рассматривать как особую страницу его интересной и богатой биографии. Потому что Кавказ — край многих народов и религий, где «горы» разных традиций и языков и в то же время, к сожалению, конфликтов, которых, образно говоря, не меньше, чем горных вершин.

Владыка Феофан был инициатором и душой многих мероприятий и форумов общественно-политического характера, занимал высокое место в столь важной деятельности, как народная дипломатия. Добавлю к этому, что в последние годы своей активной общественной деятельности он входил в состав президиума „Дартмутских встреч“ (так именуются Дартмутские конференции по российско-американским отношениям, в рамках которых начиная с 1960-х годов регулярно встречаются наиболее влиятельные люди из США и России. Среди участников и председателей встреч в разное время были Евгений Примаков и Георгий Арбатов, Дэвид Рокфеллер и Збигнев Бжезинский. Встречи обыкновенно носят подчеркнуто неполитический характер, но имеют целью повлиять на дипломатические отношения двух стран — прим. ред.).

Мне особенно приятно вспомнить, что Феофан испытывал особую любовь к осетинскому народу. Встречаясь с моими земляками или с моими друзьями, он всегда подчеркивал свое отношение к Осетии-Алании, говоря о том, что любит республику и ее народ. В свою очередь, осетинский народ, все жители нашей республики всегда будут помнить имя и добрые дела, душевность и верность долгу владыки Феофана. В дни, когда в городе Беслане случилась страшная трагедия, когда террористы захватили заложников в школе №1 в городе Беслане, Феофан немедленно прибыл из Ставрополя в Беслан. С этого мгновения и до конца он оставался среди нас. Своим присутствием, своими встречами с матерями, со всеми, кто оставался в огромной тревоге за своих близких, он вселял в нас мужество и надежду. Для всех он являлся и священником, и другом, и сопереживающим безмерно человеком. Именно он, несмотря на всю сложность и драматизм обстановки, обладая даром видеть будущее, внес предложение, чтобы в разрушенной школе создать музей и построить храм. И все годы, когда после завершения своей пастырской миссии в Осетии он уезжал в разные концы нашей страны как представитель Русской православной церкви, будь то на Южном Урале, в Ульяновске или до последнего времени в Татарстане, он не порывал связи с жителями Беслана, с теми, с кем он провел многие годы как архиепископ, как человек, обладающий безмерной любовью к нашему краю, к нашему народу. Можно сказать, что он весь был соткан из веры и любви к человеку и Отечеству».

«Владыка предпочитал решать все вопросы напрямую и держал на контроле всю епархию, в том числе, конечно, и семинарию» Фото: пресс-служба Казанской митрополии

 «На его гербе можно было бы начертать: «Бога боюсь, патриарха чту»

Игумен Евфимий (Моисеев) — ректор Тульской духовной семинарии, бывший ректор Казанской духовной семинарии:

«В 2015 году праздновалось 1000-летие русского присутствия на Афоне, и мы планировали на конец года паломничество на Святую гору. Больше из вежливости, не особенно рассчитывая на согласие митрополита Феофана, я направил ему приглашение возглавить паломническую группу, состоявшую из преподавателей и студентов семинарии. Каково же было мое удивление, когда владыка дал согласие на участие в этой поездке, которая проходила с 5 по 12 декабря 2015 года. Именно тогда нам впервые удалось пообщаться неформально. Когда мы рассаживались в салоне самолета, владыка пригласил меня сесть рядом с ним, и весь полет из Москвы до Фессалоник мы проговорили — он подробно расспрашивал меня о ситуации в семинарии, о моей жизни и о многом другом. Сам довольно много и интересно рассказывал о себе. Тогда, наверное, впервые в его разговоре появился доверительный тон и даже некоторые отеческие нотки.

Это паломничество стало последним посещением владыки Святой горы Афон. Особенно запомнилась мне трогательная встреча владыки Феофана с игуменом Пантелеимонова монастыря архимандритом Иеремией — глубоким старцем, который в то время перешагнул уже 100-летний рубеж своей жизни. Они встретились, как старые друзья, и когда владыка спросил его: „А помнишь, как я тебя отправлял на Афон?“ — старец радостно закивал головой в ответ.

Спустя год, в декабре 2016-го, мы совершили еще одно паломничество — на этот раз в Иерусалим. Для владыки эта поездка стала последним посещением Святой Земли, которую он особенно любил, поскольку именно здесь в конце 1970-х годов начинал свое служение на церковно-дипломатическом поприще.

Владыка предпочитал решать все вопросы напрямую и держал на контроле всю епархию, в том числе, конечно, и семинарию, при помощи маленького кнопочного телефона-раскладушки. Он регулярно звонил, довольно часто заезжал в семинарию, всегда интересовался ее жизнью, задавал вопросы, давал советы. От него ничего нельзя было скрыть, потому лучше было и не пытаться это сделать. В то же время откровенность и доверительность в отношениях он очень ценил.

Возрождение Казанской духовной академии было мечтой владыки, он часто говорил в своих многочисленных выступлениях и интервью, что „мы взяли курс на возрождение академии“. При этом он хорошо понимал, что в одночасье задачу такой сложности решить невозможно. Он не торопил события, действовал очень осмотрительно — в частности, не стал требовать у руководства республики возращения исторического здания академии, прекрасно понимая, что это может привести к конфликту. Вместо этого он пошел по пути укрепления материально-технической базы семинарии. По инициативе владыки был проведен масштабный ремонт во всем комплексе семинарских зданий, а незадолго до смерти он договорился с руководством республики о строительстве нового общежития.

Митрополит практически не вмешивался в вопросы внутренней жизни духовной школы. Помню, был у нас один студент подготовительного отделения, который хотел побыстрее жениться, а по правилам семинарии вступать в брак можно не раньше второго курса. Этот студент, получив от меня соответствующие разъяснения и не удовлетворившись ими, тайно от меня пошел к владыке и обманом получил его благословение. Летом на каникулах он женился, а осенью появился в семинарии уже с обручальным кольцом. Когда я увидел его, то вынужден был доложить владыке об этой ситуации. Разобравшись в ней, владыка искренно воскликнул: „Ну прости меня!“

Это не означает, что участие владыки в жизни духовной школы ограничивалось лишь решением финансовых и материальных вопросов. Митрополит Феофан стоял у истоков кафедры исламоведения. Ее первым заведующим стал воспитанник владыки священник Иоанн Васильев, который перевелся к нам из Ставропольской епархии, — прекрасный специалист по востоковедению, дипломированный арабист. В свое время владыка Феофан принял самое непосредственное участие в его становлении, направив на обучение в Москву в Институт стран Азии и Африки, где он прекрасно выучил арабский язык и окончил аспирантуру. Спустя некоторое время для придания большего авторитета новосозданной кафедре владыка сам ее возглавил.

Много сил отдавал митрополит и развитию монашеской жизни в монастырях Казанской епархии. Будучи пострижеником Троице-Сергиевой Лавры, он впитал в себя дух этой древней обители и старался передавать его молодым инокам. Он хорошо знал монашеские уставы, принципы организации монастырской жизни. После кончины архимандрита Всеволода (Захарова) — строителя и настоятеля Раифского монастыря — и перехода настоятеля Свияжского монастыря игумена Силуана (Хохиашвили) в Грузинскую православную церковь он пригласил в Казанскую епархию двух монахов из Оптиной Пустыни — игумена Симеона (Кулагина) и игумена Гавриила (Рожнова), которые стали настоятелями, соответственно, Свияжского и Раифского монастырей. Пользуясь всемерной поддержкой митрополита, эти отцы сумели привнести строгий монашеский дух Оптиной Пустыни в жизнь древних казанских обителей.

Особое внимание уделял владыка просветительским проектам и взаимодействию со СМИ. Он прорвал информационную блокаду, в которой до его назначения в Казань фактически находилась Татарстанская митрополия. Владыка часто и охотно общался с журналистами, проводил пресс-конференции, брифинги, выступал на телевидении и на радио, ввел практику общения с прессой накануне больших церковных праздников, не боялся отвечать на самые острые и неудобные вопросы.

На базе семинарии по благословению митрополита был возобновлен выпуск журнала „Православный собеседник“ в формате современного иллюстрированного издания. На его страницах находили отражение практически все стороны жизни епархии и духовной школы. Много усилий приложил владыка и для открытия в Казани филиала радио „Вера“. Мне посчастливилось быть его непосредственным помощником в обоих этих проектах. Самым сложным в процессе организации радиовещания было выиграть тендер на выделение частоты, однако и этот вопрос владыка сумел успешно решить, используя свои многочисленные связи в московских структурах власти.

Вообще митрополит был по своим убеждениям крепким государственником — недаром его любимой песней была „Песня о тревожной молодости“. Бывало, он сам очень любил запевать своим тонким голосом:

Забота у нас такая, забота наша простая —

Жила бы страна родная и нету других забот…

Все присутствовавшие при этом хором подхватывали песню.

„Люди государевы“ всегда чувствовали в нем родственную душу и интуитивно тянулись к нему, невзирая на разницу в возрасте, а порой даже и в религиозной традиции. На 70-летие митрополита, которое отмечалось в 2017 году, приехали два полпреда — А.Д. Беглов и М.В. Бабич, глава Ингушетии Ю.Б. Евкуров, глава Чувашии М.В. Игнатьев, глава Ульяновской области С.И. Морозов, официальные представители Северной Осетии, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Чечни, и, конечно же, на торжестве присутствовало высшее руководство Татарстана во главе с президентом Р.Н. Миннихановым.

Излишне говорить о том, что митрополит был высоким профессионалом в области межконфессиональных отношений. Он сразу установил деловые контакты с духовным управлением мусульман Республики Татарстан, наладил сотрудничество с Болгарской исламской академией. Теплые дружеские отношения связывали его с муфтием Татарстана Камилем хазратом Самигуллиным. При этом, выступая на совместных мероприятиях с представителями ислама, владыка ни на йоту не умалял достоинства православия — будучи учеником известного догматиста, профессора Московской духовной академии В.Д. Сарычева, он всегда корректно и точно излагал позицию Русской православной церкви.

Несмотря на весь огромный дипломатический опыт, владыка всегда оставался патриотом своей малой родины — Курской земли. Он даже умудрился сохранить характерный курский говор, который довольно близок к малороссийским наречиям. Если вдруг выдавалось несколько свободных дней, он всегда стремился уехать в свое родное село, чтобы помолиться на могилах близких, увидеться с родственниками. К его 70-летию курское отделение ВГТРК сняло документальный фильм, который назывался „Так и буду жить!..“. Действительно, никто и никогда не сумел заставить владыку жить не так, как он того хотел. Как тут не вспомнить классика:

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог…

Владыка оставался церковным дипломатом до мозга костей. До последнего он летал в зарубежные командировки, постоянно общался с представителями ОВЦС и МИДа, дипломатических кругов, возглавлял совместную российско-иранскую комиссию по диалогу „Православие – ислам“. И конечно же, его дипломатический опыт в полной мере был востребован в таком непростом регионе, как Татарстан.

Во время похорон казанского архипастыря я почувствовал всем сердцем, что без владыки Феофана Казань осиротела. Безо всякого преувеличения можно сказать, что кончина митрополита стала шоком для всех, кто его знал и любил, — многие видели, что он не отличался сильным здоровьем, но при этом бодрости его духа и силе воли могли позавидовать и молодые люди.

Как-то раз в частной беседе он сказал, что после Беслана уже никого и ничего не боится. Потом на несколько секунд задумался и выдал чеканную формулу: „Мое жизненное кредо — Бога боюсь, патриарха чту“. Если бы в русской церковной традиции архиереи имели свои гербы (подобная традиция есть у католических епископов), то эти слова вполне могли бы быть начертаны на гербе митрополита Феофана.

Владыка оставил по себе добрую память в сердцах многих людей. Ее зримым воплощением стал величественный Казанский собор, построенный на месте явления общенациональной святыни — Казанской иконы Божией Матери. Воссоздание этого собора — дело почти невероятное, стало последним торжественным аккордом в симфонии жизни митрополита Феофана. За очень короткое по историческим меркам время своего пребывания на Казанской кафедре он сумел совершить то, что другие не смогли бы сделать за десятилетия. Нельзя не увидеть в этом и благое поспешение Пресвятой Богородицы — ведь неслучайно, что свою последнюю Божественную литургию владыка совершил в день памяти Казанской иконы Божией Матери, 4 ноября 2020 года.

Помню, что последний раз мы общались с ним по телефону в сентябре 2020 года. Он позвонил мне после встречи с патриархом и сказал: „Сегодня был у Святейшего, согласовал с ним дату освящения собора — 21 июля 2021 года“. К сожалению, владыка не дожил совсем немного до освящения своего детища — величественного Казанского собора, рядом с которым — прямо напротив алтаря — он и обрел место своего последнего упокоения. До тех пор, пока будет стоять этот замечательный храм, будет жива и благодарная память потомков о митрополите Феофане.

Душа его во благих водворится и память его в род и род!»

«Владыка оставил по себе добрую память в сердцах многих людей. Ее зримым воплощением стал величественный Казанский собор. Воссоздание этого собора — дело почти невероятное, стало последним торжественным аккордом в симфонии жизни митрополита Феофана» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Все сбылось, как предсказывал владыка Феофан»

Игуменья Сергия (Вотрина) — настоятельница Спасского женского монастыря в Симбирске (Ульяновске):

«Владыка Феофан сыграл решающую роль и в моей личной судьбе, и в истории всего нашей женской обители. Весть о его кончине в ноябре 2020 года стала для нас полной неожиданностью, в которую ум отказывается верить. Я ездила в Казань и на похороны владыки, и на 9 дней, и на 40 дней. Какой же надо было обладать духовной силой, чтобы сдвинуть с места камни, казавшиеся неподъемными! Все думали, что Спасский монастырь в Симбирске — это уже просто история. Так же, как и собор Казанской иконы Божией Матери в Казани. Но нет — владыка Феофан смог это сделать, он помог нашим обителям отстроиться заново.

Помню, вскоре после своего назначения в Симбирск владыка Феофан приехал к нам в село Комаровка, в женский монастырь Михаила Архангела, как новый правящий архиерей — познакомиться с матушкой-настоятельницей и посмотреть обитель. А одним из моих послушаний была кухня, и по традиции я всегда встречала гостей. При этом также я состояла келейницей у матушки-настоятельницы Магдалины (Митропольской) и поэтому заранее знала обо всех высоких визитах. Вот владыка раз приехал к нам, другой, третий. И во время одной из бесед матушка Магдалина рассказала ему о том, что до революции в Симбирске тоже располагался большой женский монастырь, закрытый большевиками, и подарила митрополиту папку с информацией об обители, которую ей удалось собрать в архивах. Из чтения этой папки, как я понимаю, и родилась идея возродить монастырь. Хотя владыка Феофан не сразу сказал нам об этом, но замысел у него постепенно зрел. В день 95-летия со дня закрытия обители, 5 апреля 2015 года, правящий архиерей пригласил нас, сестер Михайло-Архангельского монастыря, на подворье, чтобы отслужить молебен. После этого он неожиданно зачитал указ о назначении меня старшей сестрой и дал матушке послушание, чтобы дала мне в помощь еще двух сестер, ныне схимонахиню — Пульхерию и Валентину. Матушка еще удивилась: „Владыка, как же они тут останутся — здесь же никаких условий?“ Но митрополит стоял на своем: „Ну что ж, пусть обживаются“. Я говорю: „Владыка, благословите одну ночь провести в прежней обители, чтобы некоторые вещи забрать“. Он дал такое благословение.

Надо сказать, что в то время игуменский корпус являлся подворьем монастыря в Комаровке, поэтому нашему переезду сюда и основанию нового монастыря не чинилось никаких препятствий. Соседнее здание занимал полицейский „шестой отдел“, бывший некогда сестринским корпусом монастыря. Да и само игуменское здание было очень запущенным: ветхое внутри, а снаружи разрисованное молодежными граффити, побитое, рассыпающееся по кирпичикам и прокуренное до ужаса. Мы его и мыли с сестрами, и чинили, и освящали — все казалось бесполезным. Тем не менее владыка Феофан сказал: „Попомните мои слова, через два года вы это место не узнаете“. Ну я грешным делом — прости меня, Господи, — подумала: „Загнул владыка!“

Однако уже через две недели полиция освободила для нас соседний корпус — это поразительно! Сам же владыка стал часто нас навещать и при этом вникал буквально во все. В нынешних игуменских покоях не было ничего — ни мебели, ни света. Под потолком висели плафоны, но без лампочек. Владыка позаботился обо всем: дал людей, попросил перевезти к нам мебель. Тогдашний настоятель городского Князь-Владимирского собора, епископ Игнатий (Григорьев), обеспечил нас самым необходимым. Владыка Феофан сказал ему: „Есть кому работать? Закажи им пять кроватей“. По распоряжению от Игнатия привезли нам кровати и лавки. Единственное, о чем настоятельно просил нас митрополит Феофан: церковных служб не оставлять, несмотря на бытовую неустроенность. Но это для нас родное: в Комаровке мы служили каждый день. На новом месте поначалу не могли ежедневно читать Псалтырь, но затем сестрички стали приходить к нам в обитель, чтобы подвизаться вместе с нами, и чтение псалтири установили. Через год-полтора в монастыре были уже 15 монахинь.

За два года корпус удалось полностью отреставрировать. В 2015 году мы его открыли, а в 2017-м полностью сюда вместе с сестрами вселились. Все сбылось, как предсказывал владыка Феофан. Вот что значит слово архиерея, и какую благодатную силу оно скрывает в себе! Одно только это слово способно изменить мир!»