«От «трубопроводной» дипломатии мы явно не отказываемся»: аналитик Мельников о будущем нефтянки в России

Руководитель центра развития энергетики Кирилл Мельников Фото предоставлено Кириллом Мельниковым

«Мы больше не будем строить новых газопроводов в Европу»

— Кирилл Сергеевич, выступая на международной политологической конференции «Диалог Райсина», министр иностранных дел РФ Сергей Лавров заявил, что Россия в энергетической политике будет полагаться на надежных партнеров, среди которых в первую очередь упомянул Китай и Индию. Разве Китай и особенно Индия — надежные партнеры? Китай всегда был самым трудным переговорщиком, всегда сбивал цену по максимуму и не спешил ни с какими проектами, а Индия вообще придерживается ярко выраженной многовекторности и в любой момент сменит нас на любого другого поставщика, как только это станет ей более выгодно. На чем основываются столь оптимистичные заявления нашего министра?

— Думаю, имелось в виду, что Индия и Китай сейчас более понятные и предсказуемые партнеры, чем Европа. Любые договоренности сохраняются до тех пор, пока это выгодно обеим сторонам, так устроен современный бизнес. Европейские компании повели себя не так, как мы того ожидали. Наши ожидания, видимо, строились на декларируемых ценностях о нерушимости договоров, неприкосновенности частной собственности, неприятии коллективной ответственности и так далее.

Тот факт, что Китай и Индия рассматривают нас как торгового партнера и хотят добиться максимально выгодных условий сделок для себя, не свидетельствует об их ненадежности — это просто часть экономических отношений. Собственно, и Европа торговала с российскими компаниями не из-за каких-то светлых чувств, а потому что это было выгодно. И да, действительно, сейчас российские компании из-за санкций находятся в непростом положении, им сложнее добиваться более выгодных условий контрактов, и Китай и Индия будут пытаться этим пользоваться.

— Сколько нефти и нефтепродуктов мы сейчас продаем в Индию и Китай? Насколько нам выгодна эта торговля? Западная и наша пресса много пишут о том, что мы торгуем нефтью и нефтепродуктами с большим дисконтом, поскольку покупатели пользуются введенным странами Запада потолком цен на нашу нефть, а также санкционным давлением на Россию и выбивают себе максимально выгодные и комфортные условия. Так ли это?

— В феврале поставки российской нефти в Китай, видимо, составили около 2,2 миллиона баррелей в сутки (как по морю, так и по нефтепроводу ВСТО), в Индию — 1,6 миллиона баррелей в сутки, в Турцию — около 0,3 миллиона баррелей в сутки. Еще примерно 0,4 миллиона баррелей в сутки продолжают получать страны ЕС, такие как Венгрия, Словакия и Болгария. И на остальных покупателей приходится примерно 0,7 миллиона баррелей в сутки, в том числе на Южную Корею, Японию и ряд стран Ближнего Востока. Часть экспорта российской нефти теперь осуществляется без указания конечного назначения через рейдовую перевалку в третьих странах, поэтому сложно назвать точные цифры поставок в конкретную страну. Особенно это трудно сделать в случае нефтепродуктов, поскольку в этом сегменте активно применяются схемы, которые позволяют скрыть российское происхождение товара (смешивание и прочее).

Что касается дисконтов на нашу нефть, то, действительно, они достаточно большие, но это плата за изменение рынка. Как мне кажется, потолок цен на нефть здесь играет вторичную роль, а первична проблема транспортировки в условиях санкций. Грубо говоря, вместо того чтобы везти нашу нефть с Балтики в Западную Европу, на что уходило 6–8 дней, теперь приходится везти ее в Индию, на что уходит до 40 дней в случае маршрута вокруг Африки (если используются танкеры VLCC). Понятно, что это дороже. Плюс не хватает танкеров, готовых работать с российской нефтью, и за риски приходится платить. Есть также проблемы с платежами, которые в основном уже решены, но это тоже дополнительные расходы. Все эти вопросы можно решить в течение нескольких лет, что должно привести к резкому сокращению дисконта. Это видно, например, по котировкам ESPO, которая и до кризиса 2022 года продавалась в Азию, поэтому дисконт к Brent там сейчас в разы ниже, чем в случае Urals. И, к слову, сейчас ESPO торгуется выше установленного Западом потолка цен. Другое дело, что дисконт удастся сократить, но не получится совсем от него избавиться.

— Кто еще, кроме Индии и Китая, является нашим крупным и надежным покупателем нефти и нефтепродуктов?

— Турция. Как ни странно, Южная Корея, которая в 2022 году фактически увеличила закупки российской нефти. Но, конечно, Китай и Индия являются первым и третьим соответственно по величине импортерами нефти в мире, и другим странам сложно с ними тягаться просто из-за разного масштаба потребностей.

— Какова динамика нашей торговли нефтью и нефтепродуктами? Она положительна? Есть тенденция к росту или, наоборот, она угасающая?

— Совокупный экспорт нефти и нефтепродуктов оставался довольно стабильным в течение 2022 года. В этом году мы видим фактически рост экспорта нефти, который в феврале мог составить около 5 миллионов баррелей в сутки против 4,7 миллиона баррелей в сутки в декабре 2022 года. И пока мы не наблюдаем существенного сокращения экспорта нефтепродуктов. Но тут надо помнить, что зимой Россия традиционно увеличивала экспорт нефтепродуктов, так как спрос внутри страны низкий из-за сезонности.

Если говорить о добыче нефти, то в феврале она была на уровне этого же месяца 2022 года — в районе 11 миллионов баррелей в сутки (с конденсатом). Но в марте Россия собирается сократить добычу на 0,5 миллиона баррелей в сутки, и, скорее всего, это будет в основном достигнуто за счет снижения экспорта, в первую очередь нефтепродуктов.

— Еще вопрос относительно выступления Лаврова. Он сказал, что мы больше не позволим странам Запада взрывать наши трубопроводы. Каким образом? Больше не станем строить трубопроводы в сторону Запада? В каком тогда направлении и как защищать? Или вообще откажемся от «трубопроводной» дипломатии и такого вида сотрудничества?

— Довольно очевидно, что мы больше не будем строить новых газопроводов в Европу, потому что она больше не хочет покупать наш газ. Возможно, ситуация изменится в случае снижения геополитической напряженности, но пока это так.

От «трубопроводной» дипломатии мы явно не отказываемся, просто она сменила вектор в сторону Китая. Помимо новых газопроводов, сейчас активно обсуждается возможность поставки газа в Китай через существующие трубопроводные мощности в Казахстане и Узбекистане.

«Совокупный экспорт нефти и нефтепродуктов оставался довольно стабильным в течение 2022 года» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Главная причина падения доходов бюджета — снижение цен на нефть и газ»

— Международное энергетическое агентство (МЭА) пишет в своем отчете, что в январе 2023 года доходы России от экспорта нефти и газа составили 18,5 миллиарда долларов, что на 38 процентов меньше, чем в январе 2022-го, когда они составили 30 миллиардов долларов. В агентстве считают, что снижение доходов, получаемых от экспорта российской нефти и газа, в ближайшие несколько месяцев будет более значительным вследствие санкций, перекрывающих доступ российским компаниям к технологиям и западным инвестициям. Вы согласны с этими выводами? Все действительно так плохо и будет еще хуже? Каков прогноз по первому полугодию и году?

— Надо вспомнить, что МЭА в марте 2022 года предрекало сокращение добычи нефти в России на 3 миллиона баррелей в сутки в течение нескольких месяцев, а в реальности добыча не только не упала так низко, но довольно быстро восстановилась. Надо также сказать, что прогнозировать уровень добычи, который все-таки зависит от понятных технических ограничений, гораздо проще, чем предсказывать цены на нефть, которые зависят от множества обстоятельств.

Главная причина падения доходов бюджета — снижение цен на нефть и газ. Санкции и прежде всего европейское эмбарго действительно оказали влияние на цену российской нефти, поскольку привели к образованию больших дисконтов. Но, во-первых, минфин уже ограничил дисконт Urals к Brent для целей налогообложения. Во-вторых, как я уже сказал, дисконты будут постепенно сокращаться естественным путем по мере настройки логистики.

Главный вопрос: что будет с мировыми ценами на нефть в этом году? Учитывая рост спроса на нефть в Китае и тот факт, что США не смогут продолжать продавать нефть из стратегического резерва в том объеме, в котором они делали это в 2022 году, думаю, можно довольно уверенно утверждать, что среднегодовая цена за баррель Brent не будет ниже 80 долларов. Более вероятно, что цифры даже увеличатся, но не хотелось бы гадать, насколько.

Что касается влияния фактора отсутствия доступа к западным технологиям и инвестициям на доходы нефтяных компаний и бюджета, то, на мой взгляд, в ближайшие год-два оно будет незначительным, хотя может проявиться в более долгосрочной перспективе.

— Теперь вопрос по бюджету, в особенности в условиях СВО, которую ведет Россия. В отчете МЭА утверждается, что доходы России, полученные от продажи нефти и газа, в этом году окажутся настолько ниже прошлогодних, что это вынудит Кремль начать продавать международные резервы, чтобы покрыть дефицит бюджета. Это действительно так? Насколько наш бюджет сейчас зависим от нефтегазовых доходов? Их снижение действительно больно ударит по бюджету? Что будет делать государство в этой ситуации?

— Россия действительно расходует средства из фонда национального благосостояния для покрытия дефицита бюджета, а поскольку бюджет 2023 года изначально предполагался дефицитным, ничего особенно нового здесь нет. В 2023-м, согласно бюджету, минфин планировал собрать около 9 триллионов рублей нефтегазовых доходов при общем объеме доходов в 26 триллионов рублей, а расходов — 29 триллионов рублей. Эти 3 триллиона рублей разницы между доходами и расходами предполагалось финансировать из ФНБ. Такими темпами ФНБ может быть почти исчерпан в 2025 году (в феврале его объем оценивался в 11,1 триллиона рублей). Если нефтегазовых доходов соберут меньше 9 триллионов рублей, то придется либо тратить ФНБ быстрее, либо сокращать расходы.

Тут важно отметить, что доходы от экспорта нефти и газа формируются в основном в валюте. Если курс рубля ослабеет, то можно собрать прежнюю сумму доходов в рублях несмотря на то, что в валюте эти доходы упадут. И мы уже видим, что рубль существенно ослабел в последние месяцы, адаптируясь к изменившемуся относительно лета 2022 года состоянию платежного баланса страны. Но ослабление рубля, хотя частично решает проблемы бюджета, создает иные трудности: увеличивается инфляция, что не только может привести к росту ставки ЦБ и тем самым замедлению кредитования, но и к увеличению расходов самого бюджета на обслуживание и привлечение госдолга.

— Вопрос о налоговом маневре в стремительно меняющихся условиях. Информагентства сообщают, что март станет последним месяцем, когда сумма налогов с нефтяной отрасли рассчитывается только из учета средней цены, формирующейся на основе оценок независимого ценового агентства Argus. С апреля в силу вступит правило о максимальном дисконте по отношению к Brent, так что при продаже нефти дешевле компания должна будет заплатить налоги как при цене выше. Сначала размер максимальной скидки составит 34 доллара за баррель, но к июлю он упадет до 25 долларов. Объясните, пожалуйста, этот механизм. Что и кому он даст?

— Минфину пришлось придумать такой механизм, поскольку стало сложно определить, сколько сейчас составляет «настоящая» экспортная цена Urals. Прежний механизм определения цены был основан на реальности, когда мощный поток Urals шел в Европу, и европейские трейдеры и переработчики делились с Argus информацией о стоимости этой нефти. Теперь в Европу из-за введенного эмбарго почти ничего не идет, основной поток по морю направляется в Индию или вообще без указания конечного назначения, и, конечно, никто не собирается рассказывать, по какой именно цене эта нефть продается. Поэтому сейчас фактически налоги привязаны к котировкам Brent с фиксированным дисконтом. Это позволит минфину как минимум планировать будущие поступления.

Параллельно правительство запустило процедуру мониторинга экспортных цен, в рамках которого будут учитываться данные не только Argus, но и Санкт-Петербургской международной товарно-сырьевой биржи в рамках обязательного раскрытия внебиржевых сделок, а также данные ФТС. Причем мониторинг будет вестись отдельно для каждого порта. Видимо, власти надеются понять, каков реальный дисконт для Urals и ESPO в разных портах, какова его динамика. Нельзя исключать, что по итогам оценки этой информации максимальный дисконт в 25 долларов к Brent будет корректироваться.

— Какие еще налоговые нововведения планируются или обсуждаются в нефтяной отрасли?

— Было решено уменьшить демпфер на бензин и дизтопливо с 1 апреля. Опять же, это связано с тем, что экспортные цены на российские нефтепродукты оторвались от динамики экспортной цены Urals после того, как для нефти возник такой большой дисконт. Смысл демпфера был в том, чтобы сдерживать внутренние цены на топливо в случае роста цен на нефть, компенсируя нефтепереработке недополученные доходы за счет налоговых поступлений от добычи нефти. Но теперь поступления от НДПИ упали из-за снижения цен Urals, а платить демпфер надо в прежнем размере, так как его размер привязан к экспортным котировкам нефтепродуктов.

— Вице-премьер Александр Новак в феврале заявил, что Россия в марте добровольно сократит добычу нефти на 500 тысяч баррелей в сутки, что будет способствовать восстановлению рыночных отношений на фоне введения некоторыми странами механизма потолка цен на российские нефть и нефтепродукты. Как это сокращение отразится на отечественной нефтяной отрасли и наших компаниях? Они начнут консервировать скважины, отказываться от инвестиционных программ, обновлений, реконструкций, модернизаций, будут сокращать персонал, урезать зарплаты?

— Объявленное сокращение составляет лишь 5 процентов от текущего объема добычи, и фактически уровень производства вернется к показателям осени 2021 года, когда Россия сокращала добычу в рамках сделки ОПЕК+. То есть речь не идет о том, что потребуется глушить скважины или кардинально сокращать инвестпрограммы. Но, действительно, объемы нового бурения сократятся. В 2022 -м компании много бурили, потому что программы бурения были сформированы в конце 2021 года на ожиданиях завершения сделки ОПЕК+, поэтому представлялось, что надо быстро наращивать добычу. Уже в 2023 году бурить будут меньше.

Я не думаю, что влияние на объем инвестпрограмм окажется существенным, если сокращение останется на пределах 500 тысяч баррелей в сутки. Да, вложения в добычу сократятся, но сейчас основной вызов для отрасли — это экспортная логистика, а второй по срочности — импортозамещение. Вот туда деньги и направят. Уверен, что сокращать персонал и резать зарплаты никто из крупных компаний не будет, потому что сейчас на рынке труда в России дефицит кадров. И потом, расходы на персонал не такая большая статья затрат в нефтяной индустрии по сравнению с другими расходами.

Другое дело, что нужно не допустить, чтобы проседание инвестиций в добычу привело потом к невозможности снова быстро нарастить ее. И нужно поддерживать в первую очередь инвестиции, связанные с развитием отечественных технологий работы на сложных и истощенных месторождениях, потому что отдачу от таких вложений потом можно масштабировать, так как, к сожалению, истощенных месторождений в отрасли все больше. Государство и в прошлом, и в этом году фактически увеличивало налоговую нагрузку на нефтяную отрасль. Но было бы крайне важно дать определенные послабления в конкретных областях, которые хотя будут и несопоставимы с объемом сделанных налоговых изъятий, но позволят создать важные заделы. Например, следует продолжать расширять НДД, поскольку данный налоговый режим более гибкий и позволяет рентабельно применять новые способы интенсификации добычи, которые будут убыточными в рамках НДПИ. Важно дать налоговые льготы, чтобы стимулировать применение химического заводнения, многостадийных гидроразрывов, сложного бурения. В текущих условиях это будет не просто помощью нефтяным компаниям, но и фактически инвестициями в импортозамещение и поддержку российского нефтегазового машиностроения и нефтесервиса.

«В целом я не вижу риска того, что в России не будет технологий для добычи нефти или что мы в технологиях откатимся на десятилетия назад» Фото: Zamir Usmanov/Global Look Press / www.globallookpress.com

«Надо инвестировать в собственные технологии»

— Как наши нефтяные компании будут чувствовать себя после налоговых нововведений и сокращения добычи? Кто и каким образом пострадает больше всего? Каким компаниям придется тяжелее всего?

— Думаю, крупные нефтяные компании будут чувствовать себя приемлемо. Даже в 2020 году, когда средняя цена Urals находилась в районе 42 долларов за баррель, а уровень добычи — 10,3 миллиона баррелей в сутки (примерно такая добыча планируется на март 2023-го), все крупные нефтяные компании оставались прибыльными. Пока мы видим, что в результате санкций экспорт нефти страдает сильнее, чем экспорт нефтепродуктов, и фактически переработка стала очень прибыльной. Возможно, ситуация с экспортом нефтепродуктов изменится в марте – апреле. Но пока, если говорить о прошедшем годе, в наибольшем выигрыше оказались компании с высокой глубиной переработки и большой долей покрытия добычи переработкой. Например, «Газпром нефть», отчасти «Лукойл». Кстати, «Татнефть» тоже.

— Как будут обстоять дела у «Татнефти»? Насколько велик запас прочности компании и как, на ваш экспертный взгляд, она справится с трудностями?

— Не вижу в положении «Татнефти» ничего критического. Компания на самом деле имеет ряд преимуществ, таких как большой объем собственной переработки, причем модернизированной, а также расположение в хорошо изученном нефтегазовом регионе с развитой инфраструктурой и доступом к высокообразованной и качественной базе кадров.

Как я уже сказал, основные проблемы отрасли — организация экспорта и импортозамещение. Один из способов решения первой проблемы — уход в более глубокую переработку и в производство новых продуктов. В этом смысле решение «Татнефти» купить шинный завод Nokian Tyres в России очень логично. Вторая проблема требует инвестиций в человеческий капитал.

— На ваш взгляд, не приведут ли текущие обстоятельства к структурным изменениям внутри российских нефтяных компаний? Будут ли они отказываться от жестких вертикально-интегрированных холдинговых структур, выводить какие-то свои структуры в отдельные компании, вообще отказываться от них и закрывать или продавать?

— Сомневаюсь, что мы увидим деконсолидацию структур ВИНК в России: ситуация скорее располагает к централизации управления и концентрации ресурсов. Наоборот, мы увидим появление в компаниях специальных департаментов или отдельных дочерних структур, ответственных за импортозамещение, причем не просто за покупку оборудования из дружественных стран, а за инжиниринг и даже промышленный выпуск каких-то компонентов в России. Тренд на укрепление собственных буровых подразделений компаний будет только усиливаться, а независимым подрядчикам без связей с крупными ВИНК будет тяжело выжить.

Также российским компаниям сейчас предстоит продолжать работу без своих иностранных партнеров. Раньше можно было прочитать об опасениях, как получится работать без их технологий, но на практике рисков для таких проектов нет. Недавно были новости, например, о выходе Shell из совместной компании с «Газпром нефтью» — «Салым Петролеум Девелопмент». Думаю, это не окажет никакого влияния на производственные показатели, поскольку «Газпром нефть» сохраняет все активы предприятия. Бурение и эксплуатация скважин на этом проекте изначально обеспечивались с помощью в основном российского оборудования. Перспективы проекта в первую очередь связаны с расширением применения продвинутых методов повышения нефтеотдачи — химического заводнения (ПАВ-заводнение) и многостадийного гидроразрыва пласта. По обеим технологиям «Газпром нефть» в последние годы добилась значительного прогресса в импортозамещении, и скорость их внедрения будет зависеть прежде всего от цен на нефть и возможности получения налоговых льгот.

Понятно, что трейдинг экспортными объемами должен быть полностью перестроен, и это отчасти уже произошло через создание соответствующих структур в ОАЭ и ряде других стран. В более долгосрочной перспективе российские компании с большим объемом экспорта нефти наверняка задумаются о покупке или строительстве перерабатывающих мощностей на новых ключевых для себя рынках, прежде всего я имею в виду Индию. Ведь прежде у «Роснефти» и «Лукойла» были такие мощности в Европе, сейчас доступ к ним утрачен или сильно ограничен.

— Не увеличится ли в связи с этим на рынке количество сделок слияний и поглощений? Возможно ли появление каких-то мегакомпаний или покупка наших компаний, скажем, теми же китайцами, индусами, кем-то еще из перечня дружественных стран, которые пообещают инвестиции, технологии, или это исключено?

— Не вижу на рынке очевидных кандидатов на то, чтобы быть поглощенными: интересные небольшие компании уже были скуплены в рамках предыдущей волны консолидации в 2010-х годах, а крупные игроки выглядят устойчиво и стоят дорого даже сейчас. Большие компании думают больше о том, как им перестроиться и выжить, чем о покупке конкурентов, а государство прежде всего заинтересовано в стабильной работе отрасли.

Что касается иностранных инвестиций из Китая и Индии, то это вероятно, но не прямо сейчас: крупные иностранные инвесторы, скорее всего, будут дожидаться более стабильной ситуации.

— Теперь вопрос о критически важных для нас технологиях нефтедобычи и нефтепереработки. В исследовании «Перспективы развития нефтесервисной отрасли в России до 2030 года», в частности, отмечается, что российский рынок РУС (роторно-управляемые системы, оборудование, позволяющее управлять траекторией скважины) на 100 процентов зависит от импорта, в технологии гидроразрыва пласта доля отечественного оборудования составляет менее 1 процента и так далее. Что будем делать, где брать технологии и как усовершенствовать свою нефтедобычу и переработку?

— Надо инвестировать в собственные технологии, сложно сказать тут что-то другое. Российская нефтяная отрасль весьма крупна по мировым меркам, и объема рынка должно быть достаточно для того, чтобы окупить инвестиции в большую часть необходимого оборудования. Ведь исторически главная проблема импортозамещения в России, если мы говорим о машиностроении, состоит в том, что объем российского рынка слишком мал, чтобы окупить затраты на локализацию, поэтому российские аналоги выходят гораздо дороже и (или) хуже, чем их мировые конкуренты.

В нефтянке в целом не так. Мы на самом деле видим, что доля российского оборудования, скажем так, в массовом сегменте — долота, электроцентробежные насосы — больше 70 процентов. Да, действительно, в сегменте бурения сложных скважин, наклонно-направленного бурения, гидроразрывов доля российского оборудования низкая, а в некоторых случаях нулевая. Однако в России есть большой спрос на такого вида оборудование, а у компаний имеются финансовые ресурсы для импортозамещения, так что будут созданы российские образцы. «Газпром нефть» уже в этом году испытывает полностью отечественный флот ГРП. Здесь важно еще, чтобы нефтекомпании кооперировались между собой для более успешной локализации. Например, у «Татнефти» есть партнерство с «Газпром нефтью» и «Лукойлом» по технологиям добычи трудноизвлекаемой нефти, таких соглашений должно быть больше.

В целом я не вижу риска того, что в России не будет технологий для добычи нефти или что мы в технологиях откатимся на десятилетия назад. Однако существует опасность того, что мы сможем более или менее успешно скопировать существующие технологии, но отстанем в технологическом развитии и скорости внедрения новых решений от наиболее сильных конкурентов. Все-таки у них в качестве рынка весь мир, тогда как российское машиностроение будет ограничено санкциями. Единственный способ не отстать — активнее экспортировать свою продукцию на рынки дружественных стран, в Азию и на Ближний Восток, но это будет непросто.

— Визит главы Китая в Россию, который состоялся на днях и о котором сейчас столько разговоров в мире, как-то повлиял на наши углеводородные проекты? Везде говорится только о неких декларациях. Договоренности какие-то конкретные достигнуты? Возможно, что-то старое расширено, дополнено, уточнено?

— Действительно, в ходе визита не было подписано конкретных контрактов, в том числе контракта по «Силе Сибири – 2». Создалось впечатление, что главной темой переговоров Владимира Путина и Си Цзиньпина были политические вопросы.

Но тут нужно подчеркнуть, что в диалоге между Россией и КНР всегда, а сейчас особенно, договоренности на политическом уровне предшествуют заключению коммерческих соглашений. С этой точки зрения визит Си Цзиньпина, первый после его переизбрания, важен в том числе, видимо, как сигнал китайским госкомпаниям о том, что с Россией можно и нужно взаимодействовать в нынешних обстоятельствах. Россия является крупнейшим в мире экспортером энергоресурсов, а Китай — крупнейший в мире импортер, и между странами есть крайне протяженная сухопутная граница. Так что с учетом геополитического фактора новые контракты с Китаем по нефти и газу абсолютно неизбежны. Но, конечно, КНР всегда старается добиться максимально выгодных условий и может позволить себе не торопиться с подписанием новых соглашений.