Беженка из Мариуполя: «В управлении соцзащиты мне сказали: «Идите в свою ДНР и там оформляйте»

56-летняя Людмила Струкалева вместе с мужем прошла через бомбежки, мотания по ПВР, чудесное спасение, пока в конечном итоге год назад случайно не оказалась в Казани Фото предоставлено Людмилой Струкалевой

Месяц в подвале под обстрелами

— Людмила Михайловна, расскажите, пожалуйста, с чего все началось для вас?

— Все началось 24 февраля 2022 года. Сначала мы все же ожидали, что будет так же, как и в 2014 году: по окраинам постреляют, как тогда у нас было, и все.

— Из какого вы города?

— Из Мариуполя. 8 лет мы, конечно, слышали отголоски чуть ли не каждый день. Буквально километров 10 от нас по селу стреляли, его полностью уничтожили. Это мы постоянно слышали, как ходили на рынок.

А потом поняли, что так, как прежде, не будет. У нас 23–24-го [февраля] еще предприятия работали, пока освещение было. Но звуки разрывов становились все ближе и ближе, очень медленно, но приближались. Потом мы стали слышать, как все через нас начало летать. Но тогда еще не собирались никуда уходить из квартиры. Единственное, когда слышали, что что-то летит, выскакивали на лестничную площадку со стульчиками, чтобы более-менее себя обезопасить от прямого попадания. И 1 марта в наш дом прилетел первый снаряд, в квартиру на 8-м этаже. Там все сразу загорелось. Все жильцы кинулись спасать квартиру, не жалея своих запасов воды — ее отключили нам еще где-то 26 февраля. И вот 1 марта прилетело. Дом тряхануло очень сильно, было страшно. Мы посоветовались с мужем и решили не искушать судьбу и спуститься в подвал. Вот так с 1 по 30 марта мы и находились в подвале. После этого в наш дом было еще три попадания.

— В сети много историй, как украинские военнослужащие прикрывались мирными жителями…

— Это я тоже слышала. Когда связь еще была, моей подруге звонила дочка, которая жила как раз на окраинах. Она рассказывала, как украинские войска пришли к ней в квартиру на 8-й этаж и буквально выгнали ее оттуда, сказав: «Здесь будет наш пункт наблюдения». Она спросила: «А куда мне идти?» Те ее отправили к соседям. И такое было везде: на верхних этажах они обустраивали себе наблюдательные пункты. Возможно, поэтому российские войска и расстреливали верхние этажи. Но это уже только наши предположения.

«22 марта наш дом подожгли. Кто и как поджег — непонятно. Обстрел был совершен на уровне второго этажа дома. Сосед рассказывал, что кидали какие-то гранаты, что ли, которые вращались как юла, разбрасывая искры» Фото предоставлено Людмилой Струкалевой

— Вы говорите, целый месяц в подвале пробыли. Вас лично там насильно удерживали?

— Нет, такого не было. Мы сами прятались, потому что были постоянные обстрелы. Мы каждый разрыв слышали и чувствовали, потому что трясло очень хорошо. Когда прилетел снаряд в частный сектор рядом с нами, очень хорошо тряхануло — мы сразу все сгрудились и ждали, когда начнет рассыпаться наш дом. Нельзя было понять, это попадание в дом или рядышком. Было очень жутко и страшно. Думали, что дом завалится, но он выстоял.

20 дней с мужем мы в подвале так и просидели. Именно просидели, потому что не было возможности лечь, по крайней мере, не у всех — народу было очень много, и у всех разные условия. Кому-то повезло, потолок оказался выше и можно было в полный рост ходить. Но не у нас  — мы могли только перемещаться в полусогнутом состоянии. Никто не разувался, не раздевался, потому что было очень холодно. Где-то 8 марта температура опускалась до минус 10 градусов на улице. Было очень холодно, пока мы не попали в ту часть подвала, что считалась «элитной». Туда мы переселились где-то 20 марта, как оттуда ушли другие мирные. Там уже удалось нормально лечь. Но это было плохой идеей. Я сняла с себя обувь, и у меня сразу ноги стали гореть огнем. Таблетки не помогали, ничего не помогало.

— Что случилось?

— Как мне потом объяснили врачи, это из-за того, что у меня 20 дней ноги были в сжатом положении, в результате чего нарушилось кровоснабжение. На ногах даже уже местами точками пошло омертвление клеток. Хорошо, что это не превратилось в гангрену.

— Чем вы целый месяц питались в подвале?

— Пока дом еще был целым, мы поднимались в свои квартиры и использовали запасы. Те, кто моложе и мог выйти, готовили себе супы. У меня у мужа с желудком проблемы, и он не мог есть то, что все готовили, а я вообще сыроед сама частично. Мы питались злаковыми, замороженными овощами. Знаете, холодильники с системой no frost на войне — худший вариант. Те, у кого были с сухой заморозкой, быстро разморозились. А у меня был обыкновенный холодильник, и он держал дней 20 холод, нижняя камера долго была в снегу. Вот оттуда мы брали замороженные овощи, плюс заправки у меня были, делали сухую крупу, нарезали туда овощи, немного масла, сбрызгивали это водичкой, перемешивали, с часик настаивали, после чего ели. Первое время у нас еще была корейка, мы ее порезали и с солью перемешали. Потом было немного курицы, сделали как солонину. И вот по чуть-чуть нарезали. Хлеба не было. Еще первые дней пять у нас было масло сливочное. Потом была капуста пекинская. Мы намазывали масло на капустный лист — это был завтрак. Крупа с овощами — это обед. А на ужин у нас было по дольке шоколада, пока он не закончился. Воды достаточной не было. По 3–4 глотка 2 раза в день.

— От российских военных была какая-то помощь?

— У нас все это время украинские войска стояли. Российские кадыровцы пришли только примерно 18 марта. Соседка тогда выбегала и приносила батон, который мы между всеми разделили. Когда из «элитного» блока подвала ушли соседи, то мы заняли их места. И у них там мангал стоял на выходе прямо. Мы начали готовить горячую пищу. Но делали это аккуратно. Как-то поутру поставили чайник и кастрюлю, но начался обстрел, а как закончился — от чайника и кастрюли ничего не осталось.

Мобилизованный в отпуске об СВО: «Первые недели посещала мысль: «Какого хрена я сюда вообще приехал?»

— Что еще происходило, пока вы сидели в подвале?

— 22 марта наш дом подожгли. Кто и как поджег — непонятно. Обстрел был совершен на уровне второго этажа дома. Сосед рассказывал, что кидали какие-то гранаты, что ли, которые вращались как юла, разбрасывая искры. Сосед одну такую на лестничную площадку сбросил, где гореть нечему. Но в тот день в квартирах никого не было, соответственно, дом и сгорел. Мы сразу вышли из подвала, потому что все задымилось. Под забором прятались. Часа три так сидели, пока все не прогорело и дым весь не вышел из подвала. Потом мы вернулись. Нас тогда оставалось человек 15.

Ориентировочно человек 100 были в подвалах. Самые молодые ушли примерно 18 или 19 марта. В это время случилось примерно еще одно попадание по дому, после чего еще одни ушли, а те, кто дома сидел до последнего, тогда спустились в подвал. Когда загорелся дом, то еще одна семья, двое пенсионеров и их дочка, что сидели в доме до пожара, потом спустилась. Моя соседка умерла 18-го, похоронить ее некому было, так она и сгорела.

— Людей вы хоронили прямо под домом?

— Тех, кто умирал, да, хоронили во дворе. Сами выкапывали могилы. Понятно, что не двухметровые уж, а просто символически, земле чтобы придать.

«Когда загорелся дом, то еще одна семья, двое пенсионеров и их дочка, что сидели в доме до пожара, потом спустилась. Моя соседка умерла 18-го, похоронить ее некому было, так она и сгорела» Фото предоставлено Людмилой Струкалевой

Эвакуация

— Из подвалов вы ушли 30 марта?

— Да, с каждым днем мне становилось все хуже и хуже, у мужа тоже уже проблемы начались — он потянул себе спину в подвале. Мы собрались уйти еще 29-го. Но шли сильные обстрелы, страшно было. 30-го уже собрались. Сначала было тихо, а потом через полчаса примерно, как мы вышли, начался обстрел нашего района. Но мы успели уйти. 6 километров шли пешком до русского блокпоста. Дошли к 9 утра и сидели там до полшестого вечера.

Ждали транспорт, на котором нас оттуда вывезут. После обеда приезжали волонтеры, привозили бутерброды, яблоки, воду, потом еще конфеты привезли. Тут была небольшая дезорганизация, люди просто коробками хватали все.

В полшестого за нами приехали. Сначала, если честно, было страшно садиться в автобус.

— Почему?

— Где гарантии, что это безопасно? Вдруг у Украины что-то дальнобойное было — мы же не знали, это страшно. Пока сидели, слышали обстрел своего родного района. 6 километров — это очень близко.

— Куда вас повезли?

— В Новоазовск. Это рядом с Мариуполем. Повезли в школу, в импровизированный пункт приема беженцев. Горячей воды там не было, но мы уже были рады, что хотя бы в принципе имелась вода, что удалось руки помыть, лицо хотя бы. Тем, кто приехал первым, повезло больше, у них были матрасы, одеяла. Когда мы приехали, то ничего уже не хватало. Ночевали на столах. Был плед с собой, вот им укрывались, куртку под голову. Муж спал на стуле. Женщинам предоставили места на столе, дети — под столом на полу.

Сказали, что утром для тех, кому за 60, и тех, кто с детьми, будет автобус и их вывезут. Потом сказали, что будут вывозить тех, кому за 50. Составляли новые списки. Потом говорили, что приедут за теми, кому за 53. А нам по 55 на тот момент было с мужем. Возьмут нас, не возьмут — неизвестно. Утром встаем и становимся в очередь в автобус. Там говорят, что кому нет 57 лет — выходят. Мы покидаем очередь. А там все друг на друге, все спешат уехать. Встречались и знакомые. Забавно, по жизни в Мариуполе мы были просто знакомыми, а там мы встречались уже как родные, что смогли выйти живыми. В какой-то момент к нам «эмчээсник» подходит: «Нам под 56, но мы инвалиды. Можно нам?» Он ответил: «Можно!» И все, в итоге садимся в автобус вне очереди.

— Куда вас повезли на этот раз?

— Нас отвезли на блокпост ДНР в чистое поле. Где-то в 9 утра мы выехали из Новоазовска и до 9 утра следующего дня стояли в чистом поле в автобусе. В 9 вечера, пока там сидели, волонтеры привезли по две печеньки с маслом и по два бутерброда с сыром, по одной конфетке, апельсину и бутылке воды. Это был царский ужин для нас! Это может понять только тот, кто все это пережил. Соседи еще дали два кусочка колбаски.

Утром мы прошли досмотр. Со мной все было быстро. Единственное, спросили о дочери, где она находится.

— А у вас есть дочь?

— Да, она живет в Ленинградской области. Но она уехала раньше. Она здесь уже 6 лет живет. У меня в планах вообще было продать две квартиры в Мариуполе и переехать поближе к ней. Планировала дотянуть до 60 лет, чтобы оформить пенсию по возрасту, и после этого уже переезжать, чтобы ближе к дочери быть, потому что у нее никого тут нет. Были такие планы. Сейчас планы, конечно, уже другие.

Потом нас повезли на таможню. Там мы задержались. Одной бабушке стало плохо, ждали скорую. Там «эмчээсники» уже покормили хорошо: пюре, печенье, чай. Мы поели, прошли таможню, и нас привезли в Таганрог в ПВР для беженцев. Там уже была горячая вода, и я впервые с 26 февраля смогла принять душ.

«C каждым днем мне становилось все хуже и хуже» Фото: © Komsomolskaya Pravda / Global Look Press / www.globallookpress.com

Первые дни в Казани

— Как вы оказались в Казани?

— Можно сказать, что в добровольно-принудительном порядке. Подошел представитель ПВР, сказал, что в 21:30 будет поезд в Казань, кто желает — собирайтесь. Я его спросила: обязательно ли ехать в Казань или можно подождать? Я хотела ближе к дочке. Как нам рассказали другие, в ПВР якобы можно было находиться три дня, а потом требовалось дальше разъезжаться. Прибывало очень много людей, залы были заполнены. Хотя администратор нам сказал, что не обязательно садиться на поезд. Вот мы располагаемся, но расстелиться не успели. Я пошла в душ, встала под горячую воду и еле-еле заставила себя оттуда выйти. Все не могла вымыть голову, хозяйственное мыло вообще не взяло, дали шампунь. Пришлось раз пять голову мыть. Тело, как ни странно, не было грязным, наверное, от того, что были всегда одеты, а вот волосы… Помылась, я выхожу, и никого нет. Один муж сидит с собранными сумками. Он сказал, чтобы быстро одевалась, что надо садиться в Казань, мол, так велели «эмчээсники». Смотрю на время — на часах было 21:28. Я говорю, что не успею, я на распаренное тело и за 10 минут не оделась бы. Муж сказал, что пойдет туда и попробует задержать. Как смогла, оделась быстро-быстро, на нервной почве у меня тут отказали ноги. Я упала, меня подняли, присела на сумки. Поняли, что это нервный стресс, со мной стал «эмчээсник» работать, успокоил, вроде отлегло. Оказалось, что автобусов до поезда было много и можно было не спешить. Отвезли нас на вокзал, часов в 22:30 посадили в вагоны, разместили нас хорошо. Но все не трогался поезд. И нас никуда не выпускали. Проводники боялись выпускать, потому что не знали, во сколько будем отправляться. А отправились мы оттуда в 5:28. Заснуть мы в ту ночь не смогли.

— Ситуация неординарная, поезд надо было пускать по линии вне графика. Думаю, вы уж понимаете…

— К этому можно отнестись с пониманием, когда вы здесь спокойно сидите, а когда там да после всего… Мы всю дорогу спрашивали проводницу — куда хоть едем, где эта Казань находится. Об этом городе я даже никогда и не слышала. Единственное, по какому-то произведению я помнила, что есть такой город. Но где именно — непонятно, сколько туда ехать — больше, чем до Питера, или ближе? Говорили, что дальше. Сначала сказали, что 12 часов, потом сказали, что 15 часов… В итоге ехали мы сутки. И ехали так, что практически не останавливались, на многих станциях нас не выпускали.

Когда ехали в поезде в Казань, было страшно. По вагонам ходили разговоры, что как будто кого-то где-то там расстреливали. А мы все ехали-ехали, вроде и 15 часов уже проехали, и все едем и едем. Ненароком в голову лезли мысли — а что если нас везут куда-то в лес…

— Откуда такие мысли вообще…

— И не у меня одной в вагоне такие мысли проходили! Нас еще везли не тем маршрутом, как ездят обычные пассажирские поезда. Наверное, в целях безопасности. Везли так, что ни домов, ни населенных пунктов толком не было.

— Просто страна у нас большая.

— Я прекрасно все понимаю. Но и вы поймите, что мы пережили столько ужасов.

— Большой поезд был?

— Вагонов 10 было где-то. Но не все места оказались заняты, процентов на 80 заполнен был наш вагон. Едем-едем мы так сутки. Останавливались в Зеленограде вашем…

— Зеленодольске.

— Точно! Там стояли, были встречающие. В Казань мы приехали уже под вечер. Увидели деток, волонтеров, хлюпеньких еще таких пригнали. Тут я расплакалась. Это было очень приятно, что нас все-таки встречают, что о нас кто-то беспокоится (плачет). Были слезы радости. Меня девочка сопровождала к автобусу, рассказала, что она первокурсница, учится на психолога.

— Вас сразу повезли в «Ливадию»?

— На тот момент мы не знали куда. Вообще очень интересно везли по вашим этим круговым дорогам. Едем-едем, все один и тот же храм видели, все вокруг него крутились, непонятно куда везли. Далековато везли, как нам показалось, через весь город. Когда приехали, поняли, что в какой-то пансионат привезли. Нас быстренько оформили, проверили на ковид и все такое. Помогали волонтеры эти худющие маленькие. Поселили нас на второй этаж, номер прекрасный! Мы были довольны и счастливы. В столовой нас сразу покормили. Несколько месяцев нас в принципе просто откармливали. Для меня это было не так критично. Но для мужчин стабильно по 2–3 порции, ели и не могли наесться. Из-за своего обострения неврологического я сразу стала проситься в больницу.

Невролог дал мне направление, пришлось походить, пришлось поскандалить, немного поугрожать. Мы же ничего не знали, действовали по тем законам, что были у нас. А здесь все по-другому.

Сколько стоит жилье, какие зарплаты и почем Coca-Cola: как живется в ЛНР

— Это что, например?

— Во-первых, здесь очень тяжело у вас попасть к врачу с узкой специализацией, сейчас в особенности, тогда-то у нас еще зеленый коридор был. Во-вторых, насчет анализов — они действительны у вас только 10 дней. Чтобы лечь в больницу, надо было подтвердить свое заболевание. А для этого требовалось объехать полгорода, пройти обследование. Потом меня послали в центр неврологии… Как его… На площади Вахитова который! Мы еще долго смеялись над этим. Мне что в Казани нравится, так это площади. Приезжаешь на остановку, и потом еще приходится поискать, где же эта площадь находится. В моем представлении, в моем городе площадь — это большое пространство. Здесь остановка «Площадь такая-то», а по факту это совсем не площадь. В общем, где-то в закоулках нашли этот центр неврологический. Мы туда пришли, мне говорят, что только по предварительной записи. Я им объясняю, что мне уже в больницу ложиться, какая уж тут запись. Они мне: «Мы по-другому не принимаем, идите к завврачу». Я не буду говорить, что у нас лучше или хуже. Но, пока я сидела в очереди к врачу, у меня отказали ноги, я еле-еле ковыляла. Мне стало плохо, легла прямо под кабинетом врача. Мимо проходят врачи, и хоть бы кто-то подошел и спросил: «Что с вами?» Вот это разочаровало, они же даже не знали, кто я — беженка или местная. Я лежала, мне было плохо, и ко мне никто не подошел.

— В Мариуполе было бы иначе?

— Я не знаю, с этим не сталкивалась. Я не говорю, где лучше или хуже, просто рассказываю, как было со мной.

— Подлечили в итоге?

— Да, все хорошо. Но у меня есть вопросы по санаторию. Обещали, что и там можно было бы пройти какие-то процедуры. Но не получается, не берут.

Трудности адаптации

— С чем еще возникали сложности?

— Сейчас столкнулись с тем, что когда мы стали гражданами… Мы надеялись пользоваться всеми положенными льготами. Например, сейчас я как инвалид имею право…

— А вы получили гражданство?

— Да, 16 ноября мы получили паспорта.

— Только 16 ноября?

— До этого мы не подавали.

— Почему?

— Как-то не спешили. Пока нам перевод паспорта сделали. Мы только в августе нашли, где сделать бесплатный перевод паспорта.

— Что значит «перевод паспорта»?

— Украинского паспорта. Для получения гражданства необходимо было сделать перевод украинского паспорта.

— В смысле с украинского языка?

— Да. Там одна страница у нас на русском, другая — на украинском. И печати на украинском. Чтобы получить гражданство, надо было сделать перевод паспорта. И не только паспорта, но и свидетельства о браке, о разводе, свидетельство о рождении детей и так далее. Тогда была такая схема. Потом в августе прекратили принимать заявления, и в октябре по ускоренной программе мы подали на гражданство. Там надо было заполнить заявление в двух экземплярах на четырех страницах. И не дай бог, если ты где-то допустил помарку! Приходилось переписывать его заново. Мне было сложно его заполнять. Еще и требовали печатным почерком.

— Это же обычная бюрократия, ее везде полно…

— Но это тоже тяжело, это нервы. Вы спрашиваете, почему не сдавали [документы], — потому и не сдавали. Я все заполнила, потом еще мужу заполняла. И в последнем пункте я допускаю ошибку… Можете представить мое состояние? Переписала.

— А как вам в целом отношение казанцев к вам?

— Отношение хорошее к нам. Бывают, конечно, разные диалоги, которые заканчиваются и словами «а что вы сюда приехали». Но в целом все хорошо. В основном я в больницах общалась с людьми, многие сочувствуют, с пониманием относятся. Некоторые бабушки даже и финансовую помощь предлагали.

— Что вас больше всего поражает, удивляет в Казани?

— Знакомиться с городом я начала только недавно. Потому что я пришла в себя только в октябре-ноябре. В психологическом плане. В Кремле вот мы были. Не впечатлило, если честно. Мечеть только понравилась, очень красивая. Единственное, мне бы хотелось еще побывать на службе. Интересно было бы послушать хотя бы.

— А в Мариуполе нет мечетей?

— Одна только. У нас очень мало мусульман там было. У нас в основном православные, и все вот эти направления: баптисты*, «свидетели»* (запрещенные в России экстремистские организации — прим. ред.) и так далее. В России они запрещены.

— Что еще необычного?

— Это ваши парки. Мы привыкли к тому, что если парк, то это аттракционы. А здесь парк — это как сквер у нас. Вот почему у вас парком называется парк Тысячелетия? Чаша в центре там очень красивая, фонтан, скульптуры. Или вот возьмите Советский район. Там парк — это фонтанчик и вокруг лавки. И здесь это называется парком. У нас же это обычно как у вас парк Горького — это парк так парк, он большой, красивый, многолюдный.

— В Мариуполе больше парков?

— Нет, я бы не сказала. Вот у нас парк Гурова сейчас восстанавливается. Есть у нас Приморский парк, он очень протяженный, вдоль дороги идет как раз. Нет, парков у нас немного. У нас всего четыре района — четыре парка. У нас обычно благоустраивался центральный район, а вот последний мэр наконец занялся и нашим, потому что он там родился. Перед СВО он как раз заканчивал благоустройство нашего района. Сделали красивый детский парк из бывшего сквера.

— А где сейчас этот мэр?

— Он на Украине, в ту сторону уехал.

Мариуполь в 2014 году Фото: © Никита Сергеев, РИА «Новости»

Немного политики

— Людмила Михайловна, вы говорили, что хотели в Ленинградскую область к дочке поехать. Вы уже год здесь, в Казани. Вы с ней-то как-то успели повидаться?

— Я к ней ездила. Она не могла приехать, у нее маленький ребенок. Я ездила в Москву на консультацию в институт генетики и оттуда уже поехала к ней. Но там у нее жить негде. Квартира у них в ипотеке, и зять против.

— Поэтому вы продолжаете оставаться в Казани?

— Я не питаю надежд, что смогу совместно с ними жить. Да и если вместе жить, так скажем, сложно нам будет.

— Говорили об ипотечной программе для вынужденных переселенцев?

— Ипотеку же надо чем-то выплачивать. И то для Херсонской области, если вы говорите о сертификатах. Херсонская и Запорожская области вошли в состав России как области. А мы вошли как ДНР. Это как Татарстан в составе России. Мариуполь — это ДНР в составе России. Поэтому у нас там немного другие…

— Вам не полагается сертификата?

— Нет. Если бы мне был положен этот сертификат, я бы сейчас его с удовольствием взяла и поблизости к дочке купила бы жилье, переехала туда, отдала бы документы о своих квартирах [в Мариуполе] и сказала бы: «Все, делайте с ними что хотите». Я бы с удовольствием. Да я даже согласна в Казани [остаться], если бы мне взамен моей двухкомнатной квартиры что-то дали.

— А вы куда-то обращались, спрашивали, вдруг все-таки какие-то «услуги» вам доступны?

— Нет. Дай бог, нас не выселят из «Ливадии»… Куда нам идти? Никто не может ответить на этот вопрос.

— Да что вы. Никто уж никого не выставит на улицу. Много сейчас в «Ливадии» остается беженцев?

— 109 или 108 человек. Если бы давали сертификаты… Там давали 83 тысячи с чем-то за квадратный метр для тех, кто из Херсонской области. Если грубо брать 47 квадратов по 83 тысячи, то это 3,9 миллиона. Я согласна была бы и на это. Даже если бы дали 3 миллиона — на них согласна, взяла бы себе жилье. Здесь, в Казани, за эти деньги, конечно, ничего не купишь. Но там [поблизости к дочке] можно, я уже интересовалась.

«Дай бог, нас не выселят из «Ливадии»… Куда нам идти? Никто не может ответить на этот вопрос» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Вернуться в Мариуполь не думали?

— Там пока все очень неспокойно. Созваниваемся постоянно. На днях вот между Волновахой и Мариуполем был какой-то прилет. Украине дали дальнобойные HIMARS. Куда они их направят? Мы этого не знаем. И Зеленский говорит, что Мариуполь он не отдаст.

— Он много чего говорит…

— Это я знаю. Он и нам много чего обещал. Если вы хотите поговорить о политике, то мы недовольны президентом.

— Как вы в целом относитесь ко всему происходящему? Нужна, на ваш взгляд, была специальная военная операция?

— Я считаю, что надо было как-то мирным путем решать. Мне 56 лет. Я прожила всю жизнь в Мариуполе. В этой квартире я прожила 35 лет. И вот я осталась без жилья. И многие мои соотечественники также. Мы были за русский язык. Говорят, что нас ущемляли сильно украинским языком. Тут все было субъективно. Лично меня никто не напрягал. Если документы на работе, то они велись на украинском языке.

— А где вы работали?

— Мое последнее место работы — делопроизводитель в одной компании. До этого работала в кредитном союзе. Вели документы на украинском, общались на русском. Обязали во всех государственных учреждениях говорить на национальном языке. Но если я приходила и просила говорить со мной на русском, то говорили на русском.

«Народ не понимает, почему мы так долго шли»: репортаж «БИЗНЕС Online» из растерзанного Лисичанска

Затем жестко поставили, что чуть ли ни все должны на улицах разговаривать на украинском. На это наш Донбасс взбунтовался, мы все-таки русскоязычное население. Сначала они (киевские власти — прим. ред.) жестко проводили политику, но как только люди стали противиться, когда начали вносить изменения в закон, то было более-менее уже…

В какой-то период времени я сидела на телефоне. Звонили, абоненты говорили на украинском языке. Мне перейти никогда не было сложно. Я знаю украинский язык, я его люблю. Но именно наш украинский, восточный. У нас же два языка: восточный и западный. Западный мне не нравится, а вот восточный я люблю, это «поющий» украинский язык, звучит как песня. Звонили и начинали говорить на украинском, как будто меня проверяли. Потому что только я в ответ переходила на украинский, как звонящие уже сами плюхались: «Ой, давайте все-таки на русском». Я им отвечала: «Но это же вы начали». Так что я лично на себе ущемление языка не ощутила, но для меня это и не проблематично.

— Говорили, что учителей силой заставляли преподавать детям все на украинском…

— Да, в школах у нас все на украинском. Русский язык у нас стал факультативным в школе. Меня это уже не касалось, потому что дочка давно не в школе. В этом ущемление было, да. Учебники в школах все стали в один момент на украинском языке. Всех ребят заставляли учиться на украинском.

— Такое ущемление по языковому признаку своего рода уже национализм…

— Конечно, это чистой воды национализм. На нас стал Запад давить в этом плане.

— Запад?

— Западная Украина. Весь национализм идет от них. Это еще было в 1990 году, мы с будущим мужем ездили в Фальков (село в Черновицкой области Западной Украины), и там было жестко, конечно. Там если разговаривал на русском, то с тобой вообще не общались. В магазин заходишь, говоришь на русском, так от тебя продавец просто отворачивался. Если начинал разговаривать на нашем восточном украинском, то они нехотя, но уже хоть как-то реагировали, общались.

— Скажите, почему в 2014 году Мариуполь не «восстал» против политики украинских властей, как тот же Донецк?

— Вы забываете 2014 год, все из-за другого началось. Почему создавалась республика? Проходил референдум, проголосовали и в Мариуполе тоже, поддержали этот референдум. Мы были за то, чтобы ДНР и ЛНР стали автономными республиками на Украине. У нас два металлургических предприятия, средства все уходили в Киев. Мы захотели, чтобы все оставалось у нас на месте. Все вокруг этого крутилось. Потом уже американцы разведали, что у нас в Славянске есть залежи сланцевого газа. И они захотели его добывать. Люди Донбасса восстали против добычи сланцевого газа. Все началось-то с этого. И Россия поддержала нас. Если бы там начали добывать сланцевый газ, то мы бы остались без воды и приграничные с РФ территории тоже остались бы без воды. Все из-за этого. Только все почему-то забыли и замалчивают это.

Знаете, я сама не очень люблю политику и ей не увлекаюсь. Из политиков я, кроме Зеленского-то, никого и не знаю в правительстве. А, еще [Евгения] Мураева (украинский оппозиционер) знаю. Мне он нравится, всегда правду говорил. Зачем мне эта политика? Я все равно ничего изменить не смогу. Я живу сегодняшним днем. У меня есть работа, я получаю зарплату, мои финансовые возможности поднялись. Я смогла сделать ремонт на кухне, только мебель не успели поставить. Знаете, как обидно? Я об этой кухне мечтала всю жизнь, а я ее даже увидеть не успела. 26 февраля должны были приехать и ставить кухню.

— Вы когда-нибудь видели Мариуполь в составе России?

— Вообще-то да. И не только я, но и все наши жители хотели. Еще с 90-х годов хотели. Но хотели быть не как ДНР в составе России, а именно как Мариуполь в составе России.

— Это как?

— Допустим, к Ростовской области присоединиться. Мы осознавали, что отдельно республика не потянет. Отдельно республика очень бедная, она не потянет жизнь без поддержки.

— Но это же промышленно развитый регион.

— Это только так кажется. Вот Мариуполь сам по себе бы жил. А что в Донецкой области? Шахты себя уже исчерпали. Что там? Только два металлургических комбината? Они не потянут весь Донбасс. Надо реально смотреть на вещи.

«Некоторые у нас уехали домой в Мариуполь» Фото: © Komsomolskaya Pravda / Global Look Press / www.globallookpress.com

О будущем

— Какие планы на жизнь строите сейчас?

— Никаких.

— Почему? Неужели нет желания выйти из санатория?

— Некоторые у нас уехали домой в Мариуполь. Нас было примерно 160 человек. Кто-то вернулся за год обратно, кто-то к родственникам здесь поехал, кто-то в страны Европы.

— В Казани никто, что ли, не остается?

— Нет, есть и такие. Есть молодые ребята, которые устроились на работу, уже даже в должности хорошо продвинулись — они вот собираются вроде как оставаться здесь. Мы пока остаемся здесь, в Казани. Если нам даже в Мариуполе предоставят жилье, туда возвращаться — это все начинать с нуля. Нет, мы, конечно, откладываем, потому что мало ли что.

— А вы выплаты получаете?

— Пенсию, российскую. 6 тысяч 900 рублей, плюс там еще доплачивается… Мы пока живем бесплатно, питаемся бесплатно, поэтому есть какая-то возможность отложить что-то.

— Не планировали, может, какую-то подработку найти?

— Я планировала, конечно. Но у меня уже возраст. Никуда не берут. До делопроизводителя я работала почти 20 лет секретарем руководителя. Бросаю свое резюме через HH — мне или пишут отказ, или вообще не реагируют. В одно место я пошла — сказано было одно, на деле оказалось совсем другое. Пишут, что нужен специалист по приему документации, я прихожу, и оказывается, что я должна будут обзванивать клиентов, должна убеждать их… А эта сфера дистрибьюторства совсем не мое. Я бы с удовольствием где-то работала сейчас с делопроизводством, бумагами. Я всю жизнь проработала с людьми и поняла, что уже выгорела.

— А супруг у вас по профессии кто?

— Он слесарь по ремонту газового оборудования. Но сейчас у него инвалидность, разрыв ротаторной манжеты, работать слесарем сейчас уже не может, рука нерабочая.

Да, я пошла бы куда-то работать! Я работала всегда в бумажном варианте, не на компьютере. Сейчас еще везде надо знать 1С, а я его не знаю, оно мне не нужно было. А здесь везде требования — надо знать эту программу.

— А если пройти курсы повышения квалификации?

— Но они же платные.

— Я уж думаю, что для вынужденного переселенца можно что-то придумать.

— Это через центр занятости надо. Знаете, чтобы встать на биржу труда, надо заполнить свое резюме в интернете. А нам негде, у меня только телефон. Я пыталась полдня заполнить это резюме, потом нажала кнопку сохранить, и ничего не сохранилось. После этого я сказала, что ничего не хочу. В бумажном виде я бы это быстро все написала. Но без электронной заявки центр занятости не ставит на учет. У нас в этом плане все проще было.

— Как было в Мариуполе?

— Чтобы встать в центр занятости? Я несла трудовую книжку, справку с последнего места работы, документы об образовании, писала заявление, и все.

— Наверное, и у нас сегодня так можно…

— Нет. Сказали строго, что только все через «Госуслуги». Нет, если был бы передо мной компьютер — без проблем бы. Но у меня только телефон.

— В «Ливадии» нет компьютера?

— Для нас нет. Компьютеры есть, но за ними сидят и люди работают. Я как-то просила, мне отказали. Еще проблема с интернетом, там у них что-то с роутером случилось, выше первого этажа Wi-Fi не ловит, у меня только мобильный интернет. Хотела как-то послушать вебинар, но тот не потянул.

— Вы рассказываете такие вещи, что у меня складывается впечатление, что о вас как будто забыли…

— Так и есть. Вот еще один пример вам. Я инвалид. Здесь дается право бесплатного проезда в общественном транспорте. Нам это не дали, так как у нас временная регистрация.

— Но вы же получили гражданство…

— «Идите в свою ДНР и там оформляйте».

— Это где вам такое сказали?

— В управлении труда и соцзащиты населения на улице Аделя Кутуя. Я написала заявление, мне ответ прислали, но это была отписка. Я знаю, что это такое, сама в свое время их составляла. Мне на целую страницу расписали, почему мне субсидия не положена. Хотя я вообще просто спрашивала, какие льготы мне положены, и если они не положены, то на основании чего? Так на это и не ответили. Там мне просто написали, что бесплатный проезд не положен, но на основании чего — непонятно. Я догадываюсь, что из-за временной регистрации.

Дома я бесплатно ездила на общественном транспорте. Я инвалид 2-й группы, просто предъявляла в автобусе свое удостоверение об инвалидности и ездила бесплатно. Никакой карточки не надо было. А здесь у вас карточки, еще и нескольких видов. Разобраться в них очень сложно.

— Резюмируя, правильно ли я понимаю, что спустя год процесс адаптации идет со скрипом?

— Пока все так.