«Подвиг, оказавшийся напрасным…»: мятеж генерала Ань Лушаня и гибель империи Тан

Ведущий научный сотрудник Института истории им. Марджани Искандер Измайлов Фото: «БИЗНЕС Online»

Смута или гражданская война

Едва речь заходит о гражданской войне, в массовом сознании всегда всплывает несколько канонических образов — «комиссаров в пыльных шлемах» или интербриграды, которые причудливо соединились со стихами «чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», или на крайний случай вспомнят «махновщину». В последнее время эти героизированные образы несколько поблекли и все чаще их заслоняет мрачная тень понятия «Красная Смута», прямо связывая междоусобицу с внутренними войнами, борьбой за престолонаследие и крестьянскими бунтами начала XVI века. Все это правильно и отражает постепенный сдвиг общественного сознания от обожествления Ленина и его «красных маршалов» к пониманию страшной цены, которую заплатило российское общество за попытку затолкать его штыками к счастью, что в реальности превратилось в строительство огромного «котлована».

Но при всей яркости этих образов и мифологем в общественном сознании обычно затушевывается тот факт, что движущей силой революции были не рабочие и крестьяне во главе с красными комиссарами. Всей этой смуте предшествовали другие события. Главным толчком к революции и последующей Гражданской войне стал развал армии и появление в городах и селах огромных масс вооруженных людей, привыкших убивать и прошедших суровую школу фронта.

Даже вдали от столиц и фронта именно солдаты тыловых гарнизонов стали движущей силой мятежа, разогнавшей подразделения полиции и казаков. Достаточно вспомнить, что во время этой Красной Смуты расхожим и понятным эвфемизмом, обозначавшим расстрел, была фраза «отправить в штаб к генералу Духонину», отсылавшая к убийству солдатами генерал-лейтенанта Николая Духонина, являвшегося тогда Главнокомандующим российской армией. Эта фраза стала такой расхожей именно потому, что с его убийством закончился этап повсеместного падения воинской дисциплины и начался фатальный развал фронта, а затем и распад армии, покатившийся по всем гарнизонам от Румынии до Владивостока. А спустя некоторое время все эти вооруженные и имеющие опыт войны и воинской службы люди сошлись в жестокой и непримиримой Гражданской войне. Иными словами, всегда перед любой гражданской войной армия либо раскалывалась, либо сама поднимала мятеж против законной власти. А уже потом валявшуюся в грязи и крови власть поднимали какие-то политики, достаточно беспринципные, чтобы пережить и оседлать эту кровавую вакханалию.

И если мы думаем, что такое происходило только в XX веке или только в Европе, то сильно разочаруемся. Все повторялось и повторяется из века в век на разных континентах и в разных странах.

Разумеется, все эти истории имеют особую специфику и особенности. И не имеет смысла пересказывать их, поскольку это будет отдельная книга с тысячестраничным содержанием. Однако, поскольку мы ведем речь о предках татар, то уместно вспомнить о том, что наши предки приняли самое активное участие в событиях, которые оказали самое серьезное влияние на китайскую историю, уничтожив одну империю и изменив траекторию развития всей Центральной Евразии.

Событие это получило в истории название «мятеж Ань Лушаня» или «восстание Ан-Ши».

Китай и Степь: тюрки как законодатели моды

Обычно принято считать, что любые варвары, захватывавшие цивилизованные страны или даже более-менее культурные, через некоторое время перенимали их язык, культуру и образ жизни, превращаясь практически в аборигенов. Не беда, что германцы, разрушавшие Римскую империю, чуть цивилизовались только спустя пять веков и то благодаря католической церкви, а арабы, захватив Иран, ни в чем практически не наследовали его культуре, более того, внедрили здесь свою религию, ничем не напоминающую традиции Авесты и зороастризма. Вопреки расхожим понятиям, не кыпчаки ассимилировали малые силы монголо-татар, оставив только их имя в качестве своеобразного «камуфляжа», а, напротив, именно несколько тысяч татар «переварили» в своей среде скотоводов Дашт-и Кыпчака.

И только пример Китая сияет в этой ситуации, как снежный пик Джомолунгмы, демонстрируя способность местной культуры ассимилировать любых варваров. Этот пример, поднятый на щит европейской миссионерской наукой, стал общим местом в историографии. По той простой причине, что основывался на китайской исторической традиции, которая без особых затей после каждого сокрушительного падения Китая в руки очередного варварского племени объявляла их древними китайцами, а это завоевание — «объединением страны». Так, они считают, что Чингиз-хан — это китайский правитель, прародитель китайской династии Юань, а Нурхаци — династии Цин, только северной ветви китайского маньчжурского народа. При такой постановке проблемы огромные культурные изменения и трансформации, двигателем которых были северные варвары, объявлялись китайской традицией.

Но даже в этих условиях те культурные изменения в элите Северного Китая, которые происходили в первом тысячелетии, поражают. Династии, которые вели свое происхождение от тюрок хунну (сюнну) и тоба (сяньби), а позднее тюрок, не просто создали государства от династии Тоба Вэй до Суй и Тан. Это было бы не так удивительно. Но они внедрили в элиту свои культурные стандарты — образ жизни, еду и одежду (больше всего пояса, подчеркивающие ранг и статус его обладателя), а особенно вооружение и конскую амуницию — седла, стремена, узду.

Самым ярким отражением этой тенденции стала мода ставить внутри аристократических усадеб юрты. Ярко воспел эту моду великий китайский поэт Бо Цзюйи (772–846 годы) в своей оде «Голубая юрта»:

В юрту мне милей войти, чем в дом,

Утомившись сплю на войлоке сухом.

Даже к пологу из орхидей

Не увлечь из юрт людей.

В юрте я приму моих гостей,

Юрту сберегу я для детей.

Князь свои дворцы покрыл резьбой, —

Что они пред юртой голубой!

Я вельможным княжеским родам

Юрту за дворцы их не отдам.

(Перевод А.И. Гитовича).

Такое кардинальное изменение образа жизни затронуло даже мировоззрение аристократии, поскольку в эти века в Китае широко распространился в качестве государственной религии буддизм, великие пагоды «Белой лошади» в Лояне и «Серых гусей» в Сиане — наследие этой эпохи. Однако такие перемены были вызваны не только влиянием тюркской культуры, но и тем, что значительная часть военно-служилой аристократии эпохи не только варварских династий (Тоба Вэй и др.), но и Суй и Тан была родом из различных тюркских племен.

Причем многие из них сохраняли связи с родиной. Есть очень интересная руническая надпись с Саянских гор, которую велел поставить человек, видимо, еще в молодом возрасте уехавший в Китай, где сделал прекрасную военную и чиновную карьеру, но при этом сохранил связи с родиной и захотел увековечить память о себе среди своего народа.

Именно в этой среде распространились традиционные степные представления о престижных деталях одежды, прежде всего поясах с металлическими накладками, набор, орнамент и количество которых демонстрировали статус и доблесть их носителя. Именно воинским подразделениям, набранным из тюркских народов, династии Суй и Тан обязаны своими успехами по объединению страны и завоеванию «Западного края» — Восточного Туркестана и Средней Азии. Среди них было много выдающихся воинов и полководцев. Сильных, расчетливых и очень амбициозных людей, помнивших о своем высоком происхождении и о том, что в свое время династии Суй и Тан были созданы такими же удачливыми полководцами.

В постоянно воюющей северной армии Ань Лушань сделал блестящую карьеру, получив боевой опыт и образование. Очевидно, он был военачальником, воевавшим с татабами, киданями и другими северными кочевниками Фото: Неизвестен, wikimedia.org, Общественное достояние

На службе империи Тан: наследник тюркских каганов

Именно таким образцовым военачальником был Ань Лушань. Его мать происходила из тюркского рода Ашидэ, из которого брали жен тюркские каганы. Она вышла замуж за представителя знатного тюркского рода Кан (вероятно, правителя Самарканда (по-китайски Кан), но быстро овдовела. Вторично она вышла замуж за выходца из знатного согдийского рода Ань из Бухары (по-китайски Аньго), состоявшего на службе тюркских каганов. После гибели каганата молодой Ань попал в плен и был продан в рабство командующему северных армий. Очевидно, он был скорее заложником, поскольку стал приближенным китайского генерала, возможно, также происходившего из тюрок, которому служил как переводчик. В постоянно воюющей северной армии он сделал блестящую карьеру, получив боевой опыт и образование. Очевидно, он был военачальником, воевавшим с татабами, киданями и другими северными кочевниками.

В 733 году он своими военными талантами заслужил первое офицерское звание. На северной границе в то время бушевала война с киданями, которые, воспользовавшись ослаблением Тюркского каганата, усилили давление на Китай. В одном сражении Ань Лушань проявил инициативу, но потерпел поражение. Благоволивший ему генерал был вынужден его разжаловать и отправить в столицу в надежде, что он сумеет оправдаться. Так и случилось. При дворе Ань Лушань не только получил прощение, но и храбростью и успехами сумел вернуть звание. А в 742 году стал генералом кавалерии в северо-западном округе. Здесь он прославился храбростью и военными талантами, за что был удостоен почетного титула генерала кавалерии от самого императора.

Значительные успехи в военных походах сопровождались ростом влияния при дворе, где Ань Лушань завоевал доверие престарелого императора Сюань Цзуна. Слухи, ходившие при дворе, связывали его бурную карьеру с успехом у молодой жены императора, красавицы Ян Гуйфэй (само ее имя, «драгоценная жена», означало принадлежность к женам высшего ранга). Согласно сведениям официальной биографии, она при согласии императора усыновила Ань Лушаня, став его покровительницей. Его влияние было таково, что в 751 году по приказу императора ему в центре столицы Чаньаня возвели роскошный дворец и заполнили его разными предметами роскоши из золота и серебра, а также дорогой мебелью из сандалового дерева. Благорасположение императорской семьи вернуло Ань Лушаню наследственный титул князя, которым при дворе именовали исключительно членов правящего дома и иностранных правителей.

А в 751 году императрица Ян Гуйфэй добилась назначения Ань Лушаня военным губернатором (цзедуши) в провинции на северо-востоке Китая. Здесь он получил массу привилегий (например право чеканки монеты). Но главное — под его командованием было 160 тыс. воинов из тюрок. Пользуясь своей должностью и связями, Ань Лушань занялся выращиванием боевых коней и изготовлением новых комплектов вооружения. При этом он сделал более 500 своих людей генералами, часто выдвигая на командные должности представителей рода Ашина.

Ростом его влияния при дворе были недовольны как родственники наложницы, такие как всесильный первый министр Ян Гочжун, о котором поэт Ду Фу говорил — он «могуч и всесилен, что бросает от ужаса в дрожь», так и наследники императора. Взрывная смесь амбиций и зависти. Они использовали против Ань Лушаня любой повод. Например, его положение «сына» императрицы позволяло Ань Лушаню входить без доклада не только в «Запретный дворец», но и в женские покои. По слухам, он регулярно пользовался своим положением, встречаясь с молодой фавориткой. Несколько раз даже сам император заставал их в пикантной ситуации, но великодушно прощал их шалости. Тем не менее все это не могло не вызвать слухов о любовной связи. В конце концов, против него было выдвинуто несколько обвинений в порочных связях и нелояльности. Они не нашли подтверждения. Сам император простил и очистил Ань Лушаня от всех подозрений. Более того, в знак доверия даже позволил назначить 38 его офицеров из рода Ашина генералами северной армии, сменив ханьцев.

Казалось, что ситуация разрядилась. Но в реальности это вызывало все новые слухи, кривотолки и доносы. Весь двор, почуяв прямую опасность своему влиянию, объединился против Ань Лушаня. Первый министр Ян Гочжун явно отодвигал его от двора, фактически изолируя в дальнем гарнизоне. Любое его действие вызывало недоверие и опасения в подготовке мятежа: отказывается прибыть на свадьбу наследника — значит, злоумышляет против него, готов прислать табун прекрасных коней со слугами — готовит покушение и т. д. Взаимное отчуждение росло и закручивалось в смертельную спираль. Ань Лушань начал подозревать, что находится в негласной опале, а любой его вызов в столицу может привести к аресту и казни. Фактически его подталкивали к мятежу, чтобы уничтожить наверняка. Ходили слухи, что поводом для мятежа стало тайное послание императрицы о заговоре против него.

Но не такой он был человек, чтобы покорно ждать уготованной ему участи. Он решил упредить дворцовых интриганов и выступить первым.

В Китае и мире: шелк и политика

Весь мир Срединной Евразии в середине VIII века вступил в период нестабильности. Под этими научными словами скрываются военно-политические события, которые буквально потрясли тогдашний мир Востока от Египта до Китая. Начались они восстанием одного из военачальников Ирана Бахрама Чубины, свергшего шахиншаха, бежавшего в Византию. В результате шах вернулся в страну и победил узурпатора, при этом истребив свою мятежную армию руками византийской. Но затем, укрепив свою власть, шах «отблагодарил» императора, захватив почти все восточные провинции. Однако военное счастье переменчиво. Шах потерпел поражение, и граница между непримиримыми врагами была восстановлена на прежних рубежах.

Как обычно, ирония истории в том, что обескровленные войнами противники оказались беззащитными перед новым врагом. Вырвавшиеся за пределы раскаленных пустынь арабы, сплоченные Пророком Мухаммадом и жаждой принести свет истинной веры в новые страны, нанесли сокрушительное поражение обеим империям. И если Византия ценой потери Египта и Палестины сумела выстоять, то Сасанидский Иран погиб в борьбе с всадниками джихада. Для восточной части Евразии страшно было не просто появление нового геополитического игрока, а то, что первоначально арабы не беспокоились о торговле. Рыцарские доблести, воспетые еще поэтом Имруль-Кайсом, который предпочитал спать с мечом, а не с волоокой красавицей, и предпочитал общество своих воинов дворцовым пирам, были помножены на аскетизм и самоотверженность бедуинов, вдохновленных проповедями Пророка. Торговля по Великому Шелковому пути практически замерла.

В конце концов, замедление торговли потрясло все устои тогдашнего мира. Возродился Тюркский каганат, и Китаю потребовались значительные усилия, чтобы нанести ему поражение. Возвысился Тибет, но и он был остановлен в Кашгарии. Танский Китай больше других держав страдал от упадка торговли. Небывалое дело! Склады были затоварены шелком и пряностями, а серебра с запада не поступало. В стране начался кризис власти.

Стараясь преодолеть его, императоры снарядили огромные армии для того, чтобы захватить страны Западного края и выйти на покупателей шелка напрямую. Сначала им сопутствовал успех. Их полководцы смогли не только захватить караванные города в Восточном Туркестане, но и пересечь перевалы отрогов Тянь-Шаня. Согдиана с остатками тюрков во главе городов была покорена. Отсюда после захвата Бухары попал в плен юноша Ань Лушань. Торговля была налажена, причем как через Передний Восток, так и через Северный Прикаспий и Предкавказье. Серебро опять потекло в казну императоров, позволяя им жить в роскоши и содержать огромные дворцы и массу утонченных аристократов, беззаботно проводивших дни в пирах и забавах. Китайская аристократия, захватив императорский двор, использовала огромные богатства, передав ведение войны выходцам из «северных варваров», считая это грубым и недостойным делом.

Но спустя почти полвека ситуация стала меняться. Укрепив власть в Иране, арабские завоеватели вторглись в Согдиану и начали постепенно захватывать ее. Прибыли от продажи шелка сразу резко сократились. Столкновение было неизбежным. Против новых врагов был направлен один из лучших и храбрых полководцев Гао Сяньчжи, по происхождению кореец. Он довольно успешно воевал против тюрок, совершил рейд по Тибету, а сейчас успешно захватывал города в Семиречье. Но тут удача отвернулась от него…

Великая битва, в которой наступающие «всадники джихада» встретились с армией императора Тан, произошла в 751 году на речке Талас. Арабами командовал Абд-ар-Рахман ибн Муслим — выдающийся полководец и дипломат родом из Исфахана. Он прославился тем, что по приказу Ибрагима ибн Мухаммада из рода Аббасидов сумел собрать войско и привлек на свою сторону персов-мусульман, которые были недовольны властью Омеййадских халифов. В результате он сверг их и возвел на престол халифата новую династию. Вот и против китайской армии Ибн Муслим смог привлечь широкую коалицию тюркских племен — карлков, чигилей и др. В результате жестокого и кровопролитного сражения войска Тан потерпели поражение и были вынуждены отступить. Так, вместо китайского мира в Центральной Азии возобладал «Мир ислама», а история потекла совершенно в другом русле. Достаточно сказать, что в следующий раз войска китайских императоров пришли в Восточный Туркестан спустя тысячу лет, уже при империи Цин.

Пророчески звучат слова поэта Ду Фу, как будто предвидя будущее, он призывал остановить бессмысленные военные походы:

Стон стоит на просторах Китая —

А зачем императору надо

Жить границы страны расширяя:

Мы и так не страна, а громада.

(Перевод А. Гитовича)

После провала похода на запад Танский Китай стали преследовать неудачи. Военная катастрофа в Наньчжао, поражение в войне против Тибета… И главное — сокращение торговли по Великому Шелковому пути в результате этих военных конфликтов. Как следствие, сократились доходы казны, а трат на восполнение войск, закупку вооружения требовалось все больше с каждым поражением. Поставщики и двор богатели, тогда как войско часто не получало необходимого.

В этих условиях было достаточно любого толчка, чтобы костяшки исторического домино начали падать, сокрушая всю систему…

Начало восстания: поход на столицу

Отчаявшись добиться аудиенции у императора, 16 декабря Ань Лушань поднял свои войска, расквартированные на северо-востоке страны в районе Фаньяня (близ современного Пекина), грохотом боевых барабанов и развернутыми знаменами. Он провозгласил, что его цель — спасти императора от засилья дворцовых евнухов и правительства Ян Гочжуна, и двинул их на восточную столицу империи Лоян. Во главе передовых полков двигались тюрок Ашина Чэн-цин и генерал Ши Сымин. Мятежные войска двигались вдоль Великого канала, соединявшего великие реки Хуанхэ и Янцзы, контролируя тем самым подвоз продовольствия и движения войск с юга страны. И уже через месяц мятежники захватил Лоян. По пути следования Ань Лушань принимал делегации чиновников и местных властей, благосклонно принимая их присягу. Так, захватив одну из столиц, он, по сути дела, стал реальным правителем всего востока страны, подчинившегося ему практически без боя. Это привело его к мысли на деле стать императором, тем более что совсем недавно подобный успешный захват власти произошел в Арабском халифате, а сама династия Тан выросла из такого же успешного мятежа. События развивались стремительно, и уже 5 февраля Ань Лушань провозгласил себя императором новой династии Янь.

Но далее наступление захлебнулось, на юге его генералы неожиданно встретили сопротивление и вынуждены были с боем захватывать каждую крепость, прорываясь в долину Янцзы. А на западе он уперся в линию оборону на горном перевале Тунгуань на полпути между столицами — Лояном и Чанъанью. Все попытки конных полков под командованием тюрков прорваться были с потерями отражены.

Оправившись от шока, двор императора ответил репрессиями, казнив сына Ань Лушаня, жившего при дворе в качестве заложника. Империя торжествовала. Казалось, что мятеж выдохся и империя с ее огромной военной машиной просто перемелет незадачливого узурпатора.

Но тут неожиданно на помощь Ань Лушаню пришел его злейший враг Ян Гочжун.

Не доверяя генералам, он отдал приказ придворным евнухам и сам начал собирать две огромные армии, объединив всех гвардейцев и столичные полки. По некоторым данным, были собраны две армии в 60 тыс. и 110 тыс. воинов. Но этим цифрам едва ли можно доверять. Едва чиновники попытались собрать эти войска, сразу стала ясна пропасть между красивыми отчетами и реальным состоянием дел. Войска многих гарнизонов по большей части отсутствовали, а их жалованье исправно получали их командиры. Тогда начали рекрутировать в войска тысячи простых крестьян, попытавшись вооружить их из государственных арсеналов. Но внезапно выяснилось, что вооружение только числилось на складах, а по большей части это были старые и разбитые доспехи, мечи и копья же — тупыми или негодными имитациями. Странной «новинкой» стали выведенные из арсеналов колесницы, которые уже больше 100 лет использовались не иначе как для церемоний.

Но вид десятков тысяч воинов внушал уверенность двору и особенно первому министру. Стремясь подавить мятеж как можно быстрее, он не терпел возражений от опытных генералов, предлагавших укрепить оборону и дождаться, когда подойдут резервы и мятежники перессорятся между собой. Недовольный нерешительностью военных, он зимой 756 года прислал нового командующего — евнуха Бянь Линчэна. Он первым делом казнил опытных командующих, среди которых был и неудачник войны против арабов Гао Сяньчжи, а затем приказал выступать на мятежников, стараясь захватить их в клещи, раздавив своими полчищами. Но боевая выучка войск была несопоставима. Несколько полков опытных ветеранов оказались размазаны по огромному войску плохо обученных и плохо вооруженных людей. По сути, это была только имитация войска. Обычная для империи на стадии распада.

А опытные полководцы Ань Лушаня только этого и ждали. Притворно отступив по обычной кочевнической тактике, они развернулись и обрушились сначала на одну, а затем и другую армию. Закованные в стальные доспехи конные копейщики, с ревом несущиеся на противника так, что от их топота дрожала земля, смели толпы императорских войск. Огромные массы едва обученных людей только мешали друг другу маневрировать и легко поддавались панике. Со скорбью и печалью великий Ду Фу описал это событие в стихотворении «Оплакиваю поражение при Чэньтао». В нем есть такие строки:

Пошли герои снежною зимою

На подвиг, оказавшийся напрасным,

И стала кровь их в озере водою,

И озеро Чэньтао стало красным.

В далеком небе дымка голубая,

Уже давно утихло поле боя,

Но сорок тысяч воинов Китая

Погибли здесь, пожертвовав собою.

(Перевод А. Гитовича)

Вдохновленный легкими победами, Ань Лушань двинулся на столицу. Престарелый император Сюань-цзун со своим двором бежал из Чанъани, стремясь в провинцию Сычуань, прикрытую горными перевалами и неприступными крепостями. Но по пути против него восстала его же гвардия. Разгневанные воины обвинили всесильного первого министра в создании причин для мятежа и казнили Ян Гочжуна и его родню, а затем заставили императора приказать задушить прекрасную Ян Гуйфэй, которую считали виновницей всех их бед. Император Сюань-цзун отрекся от престола в пользу сына Су-цзуна и укрылся в труднодоступном горном замке.

В июле 756 года войска Ань Лушаня захватили Чанъань, событие, которое оказало разрушительное воздействие на этот процветающий мегаполис, насчитывавший более 1 млн жителей. Город был захвачен и разграблен бесчинствующими войсками. Тот же Ду Фу описал поведение этих войск в ярких образах: «Шатаясь от запоя и от блуда / И варварские песни распевая».

Так буквально в один год великая империя, которая еще недавно едва не распространила свою власть на всю Центральную Азию, оказалась разгромленной и растерзанной, ее столицы взяты штурмом и разорены, а в провинциях хозяйничали вооруженные отряды.

Если ранее они были сплочены и едины, то, захватив власть, рассеялись по стране, стремясь воспользоваться удачей и захватить земли и богатства, нещадно грабя крестьян. Страна погрузилась в кровавую смуту.

Новая надежда: попытка реставрации империи

Престарелый император малодушно бежал на юг, оставив страну на растерзание врагам, предав своих фаворитов и убив горячо любимую супругу. В страхе укрывшись в горном замке, он велел своему сыну охранять горные перевалы. Но его уже никто не хотел слушать. Его третий сын Ли Хэн бежал с небольшим отрядом сторонников и оказался на западе от столиц, где в среднем течении Хуанхэ в городе Линчжоу и был провозглашен императором Су-зуном. В противовес ему южная аристократия провозгласила императором другого сына — Ли Линя. Страна фактически оказалась разделенной на отдельные части, во главе каждой из которых стоял свой император.

Но реальную власть давали не громкие титулы и не родство с правящим домом, а вооруженная сила. Причем желательно такая, что могла справиться с тюркскими латниками Ань Лушаня. А у нового императора Ли Хэна войск было катастрофически недостаточно. Сдерживать отряды Ань Лушаня, бродившие в поисках добычи, он мог. Но переломить ситуацию в свою пользу — нет.

Однако такая сила быстро нашлась. У нового императора не было не только войск, но и средств их нанять. Но у него были две вещи, которые не мог обещать никто.

Первая — это стабильность в будущем и надежность торговых контактов. И огромные прибыли от возобновления торговли шелком и пряностями. Именно под эту гарантию к нему на помощь союзник, генерал Го Цзыи, кроме своих пограничных войск привел пятитысячный отряд, собранный из войск Хотана (город-государство к югу от пустыни Такла-Макан) и племени шато. Об этих шато (буквально «пустынники») — пограничном надплеменном объединении, включающем различные родовые группы, включая и татар, мы уже говорили. Еще один отряд состоял из «чернорубашечных Даши», т. е. арабов-гази, носивших черные бурнусы (широкие халаты). Историки считают, что этот отряд был специально послан Аббасидским халифом ал-Мансуром для укрепления взаимного доверия и для обеспечения будущих поставок шелка в Багдад. Время завоеваний и борьбы за веру прошло. Теперь пришло время укреплять свое международное положение и устанавливать торговые контакты. После победы и утверждения власти халифата в Согдиане (Мавераннахре) можно было помочь побежденному врагу, чтобы защитить свои инвестиции и прекратить смуту, приносящую одни убытки всем участникам международной торговли.

Другим ресурсом — даже более значимым — был сам молодой император. Вернее, его возможность породниться со спасителем. И этот спаситель сразу нашелся. Им стал победоносный Моюн-Чур — Эльэтмиш Бильге-каган, первый правитель Уйгурии, победитель тюрок и татар, объединитель степей Центральной Азии. Это мудрый (видимо, недаром он и последующие каганы прибавляли к своему титулу термин «Бильге» — «Мудрый») и амбициозный правитель. Он прекрасно понимал, что разбить врагов в степи — это только половина дела. В эпитафии в честь Моюн-Чур на стеле в урочище Могойн Шине-усу его потомки подробно перечисляют все его битвы и победы — «я выступил против него и разгромил». То есть побед у него было много, но все это не делало его великим правителем.

Гораздо важнее получить дипломатическое признание, и Моюн-Чур принял приглашение молодого императора. В конце его эпитафии есть место, которое плохо сохранилось, поскольку именно в этом месте его сломали кыргызы, есть отрывки фразы «я заключил договор и провел лето …  правитель табгачей — каган … направился … деву и восемь его юных сыновей я захватил…». Очевидно, что это отрывки рассказа о реальных событиях. В октябре 756 года Моюн-Чур во главе своих войск прибыл на встречу с императором и выставил несколько жестких условий — заключить равноправный договор о союзе и породниться с Моюн-Чуром, взяв в жены его дочь. Император Су-цзун был вынужден согласиться и, по словам династийной хроники, возвел дочь кагана в достоинство «мудрой царевны».

В это время в столице произошел кровавый передел власти. Ань Лушань внезапно ослеп, стал раздражительным и вздорным, угрожал смертью окружающим. В январе 757 года он был убит своим евнухом, а новым императором провозглашен его сын Ань Цинсюй. Но без признанного и харизматичного вождя мятежники превратились просто в алчных грабителей. Все попытки генералов сплотить их оказались тщетными. Конные латники уйгуров вторглись в Китай, сокрушая разрозненные войска мятежников.

Мятежники были разгромлены войсками императора и уйгурами у берегов реки Фыншуй, их потери исчислялись тысячами. Чанъань, некогда самый населенный город мира, к тому времени совершенно обезлюдел и был сдан без боя.

В конце 757 года они захватили столицы. Мятежный император Янь и остатки его войск отступили на северо-запад, где у них имелась поддержка племен киданей. Различные племена шато вели собственную игру, пытаясь завладеть северными рубежами трещавшей по швам империи.

Император, вернувшись в столицу Чанъань, первым делом начал улаживать дипломатические дела, принимая послов от аббасидов и уйгуров. Торговля должна была приносить прибыли всем участникам войны.

Реставрация империи Тан стоила для нее непомерно дорого. Мало того, что практически вся профессиональная армия была уничтожена во время междоусобицы, так победители вели себя не лучше мятежников, требуя огромной платы за военную помощь, а дожидаясь ее, разоряли страну. Уйгурские отряды, преследуя мятежников, доходили до гор Наньшаня, грабили буддийские монастыри и захватывали в рабство жителей.

Великий Ду Фу писал об этой трагедии в таких словах:

Я слышу народа китайского стон.

Плывут мертвецы по великой реке,

А женщин и девушек, взятых в полон,

Терзают от их деревень вдалеке.

(Перевод А. Гитовича)

Императору удалось заставить уйгуров вернуться в степи только ценой дани в 10 тыс. кусков шелка.

Империя была восстановлена. Но смута не прекращала полыхать, поскольку ей управляли уже не политики, а военные вожди. Для них война была обычным и даже любимым делом, которому они отдавались всей душой.

Тлеющие угли мятежа: закат империи

Молодой император Су-цзун был, видимо, честным и верным человеком. Едва в 758 году он при помощи уйгуров захватил Чанъань, как сразу вернул ко двору престарелого отца Сюань-цзуна. Вместе с реставрацией Танской династии в китайскую политику вернулись прежние придворные интриги. Жертвами старческого гнева Сюань-цзуна становились как подлинные изменники, так и мнимые, включая трех его сыновей. Один современник горестно воскликнул, что тот «всех убивал, один лишь жить хотел».

Мятежный император Янь сделал своей столицей Фаньян на северо-востоке Китая, направляя оттуда отряды против правительственных сил. Между тем его войска оставили Лоян и отступили за реку Хуанхэ. В 759 году произошла битва под городом Ечэном. Небывало сильный тайфун нанес урон обеим армиям и не принес победы правительственным силам. Между тем в стане мятежников продолжились раздоры. Победителем из междоусобицы вышел бывший генерал восточной армии и друг детства Ань Лушаня Ши Сымин. Он казнил сына Ань Лушаня и сам принял императорский титул. Ши Сымин на время сплотил мятежные войска и вновь начал наступление на столицу, сокрушая правительственные войска. Он вновь захватил Лоян и стал готовиться к захвату столицы. Однако 18 апреля 761 года Ши Сымин был убит своим сыном Ши Чаои, который сразу же провозгласил себя императором. Понимая, что единственной силой, которая может его удержать на призрачном троне новой династии, были уйгуры, он попытался перекупить их, но неудачно.

Как только Ши Сымин перешел в наступление, император не на шутку испугался. Император Тан Дай-цзун, унаследовавший престол после смерти Сюань-цзуна, был вынужден в 762 году вновь обратиться к уйгурам за помощью, выдав за местного правителя дочь и называя его своим двоюродным братом.

Объединенное войско Тан и уйгуров уничтожило последние очаги сопротивления мятежников. 20 ноября 762 года был взят Лоян, за ним последовал и Фаньян. Император объявил о том, что прощает как повстанцев, так и тех, кто с ними сотрудничал. Это позволило подвести черту под 7 годами мятежа. Последний вождь мятежников, Ши Чаои, был найден повешенным в лесу.

Империя потерпела жестокую победу. Ценой жуткой десятилетней резни она сохранила власть династии Тан, но только с помощью уйгурских войск, которые на долгие годы оставались верными союзниками империи. Однако даже это не помогло, когда в 763 году тибетские войска захватили и разграбили столицу Чанъань.

За время смуты Китай потерял контроль над Великим Шелковым путем, который стали контролировать уйгуры, Тибет и карлуки, а позднее государство тангутов Си-Ся и Уйгурское Ганьчжоуское идикутство (княжество).

Чтобы понять, какой Китай был потерян и какого уровня развития была культура того времени, достаточно сказать, что антология танских поэтов насчитывает 2,3 тыс. (!) авторов. Больше, чем в какую-либо другую эпоху.

Самому Китаю эта смута принесла неисчислимые потери, бедствия и людские потери. Чтобы понять масштаб этих потерь, достаточно сказать, что, по официальной переписи населения страны, в империи Тан в 754 году числилось 15 млн дворов и 80 млн человек населения, а в 764 году — 2,9 млн дворов и почти 17 млн человек. Разумеется, это цифры приблизительные, но весьма красноречивые. Именно эти человеческие потери служат самым ярким мерилом тщеславия и гордыни недальновидных правителей, корыстолюбия чиновников и жажды славы полководцев.

Об этой цене горестно размышлял великий поэт Ду Фу, заканчивая свои дни в маленькой соломенной хижине, вспоминая былое величие двора и своего друга, поэта и чиновника Ли Бо, с которым его разлучила смута.

О тревожных чувствах и скорби писал он, описывая свое время:

По всей стране — в тревоге гарнизоны,

В огнях сигнальных — Горные вершины.

А трупы свалены в траве зеленой,

И кровь солдат окрасила долины.

Теперь не сыщешь радости в Китае

…

В тоске и горе ухожу надолго.

(Перевод А. Гитовича)

На удивление империя продержалась еще более 100 лет. Сначала за счет поддержки Уйгурии, затем из-за слабости северных племен, которых вынуждены были подкупать императоры. Но она так и не оправилась от этого потрясения и на долгие века перестала быть единым, сплоченным и процветающим государством. На долгие тысячу лет. Вот истинная цена этой смуты.