Михаил Казаков: «Мы все больше и больше начинаем напоминать киношных типажей, опера превращается в кино»

«Я ВСЕГДА ГОТОВ ПЕТЬ ЭТУ ПАРТИЮ»

- Михаил, ваше ближайшее выступление в Казани, если не ошибаюсь, должно состояться в «Аиде» 30 апреля. И вдруг – Борис Годунов. Не трудно вот так с ходу исполнять такую сложнейшую партию?

- Я часто пою Годунова, и мне важно просто найти нужное состояние. Когда раздался звонок из Казани, я понял, что у меня еще есть время повторить партию.

- Вы можете назвать интересные постановки «Бориса Годунова», где принимали участие?

- Одна из последних была в Штатс-опере в Вене, ее ставил Яннис Коккос, его спектакль «Дон Кихот» привез на Шаляпинский фестиваль Мариинский театр. Это была по сценографии постановка традиционная, но с авангардными костюмами. Но в самом спектакле не было крайностей. Все вместе это был такой любопытный микс.

- У вас есть любимая постановка «Бориса Годунова», в которой вам нравится участвовать?

- Любимая постановка – это спектакль Леонида Баратова, идущий на сцене Большого театра. Его уменьшенная копия идет в Казани, на сцене оперного театра. Это, на мой взгляд, эталонная постановка для редакции Римского-Корсакова. Конечно, зрелищности в Большом театре больше, постановка и делалась для масштабов главного театра страны. Он делался для этой сцены, для этого золотого зала. Такой спектакль должен быть в России, и хорошо, что Казань перенесла на сцену своей оперы именно такую постановку.

«СКАНДАЛЫ В БОЛЬШОМ НАЧАЛИСЬ НЕ СЕЙЧАС»

- Большой театр в последнее время стал ньюсмейкером по части скандалов. Что происходит в главном театре страны?

- Большой театр всегда отличался этим, когда в большей, когда в меньшей степени. К нему всегда было пристальное внимание, он всегда в центе событий. Это случилось не сейчас. Вспомните 1980-е годы прошлого века, когда были громкие уходы известных личностей, скандалы, «бриллиантовое дело». Даже тогда это все было на слуху. Сейчас другие времена, другие нравы. Это было всегда и есть сейчас. Такова судьба Большого театра. Все хотят погреться в лучах славы этого коллектива.

- Надеюсь, эти скандалы вас не затронут?

- Нет. Как это ни банально звучит, но я занимаюсь собой и своим творчеством. Я не хочу участвовать ни в каких подковерных играх, потому что это отразится на том, чем я занимаюсь, то есть на моем творчестве. Приходится выбирать – или интриги, или творчество. Это, кстати, один из способов как уберечься от черного пиара.

«ГОТОВЛЮСЬ РАБОТАТЬ С ЮРИЕМ ЛЮБИМОВЫМ»

- Поэтому будем говорить о творчестве. Какие интересные проекты были у вас в последние месяцы?

- Ну, вот это был тот спектакль в Штатс-опере, о котором я вам уже говорил, интерес был еще и в том, что это была та редакция, которую я никогда до этого не пел. Это касалось сцены в тереме, кстати, это та редакция, которую на прошлом Шаляпинском фестивале пел Рене Папе. Мне показалось, что это было очень убедительно, хотя на прошлом фестивале мне эта редакция не представилась любопытной. Но когда это испытаешь на собственной шкуре, переживаешь собственные эмоции, то это намного интереснее. Забегая вперед, могу сказать, что очень и очень интересная работа ждет меня в Большом театре. Мне предстоит работать с создателем Театра на Таганке Юрием Любимовым над «Князем Игорем».

- Вы уже репетировали с Юрием Петровичем?

- Нет, репетиции начнутся в конце апреля. Премьера назначена на начало июня.

- Как вы вообще относитесь к авангардным постановкам, например, Дмитрия Черняхова, Василия Бархатова?

- С Бархатовым я не работал, с Черняковым встречался в «Евгении Онегине». Авангард на оперной сцене имеет место быть, почему нет? Должны быть и классические постановки, и авангардные – каждый выбирает по себе. Это я о зрителях. А певцы… В конце концов, это наша работа. Времена, когда нам – творцам – можно было что-то выбирать, они для нас давно прошли. Прошли давным-давно.

- Все-таки сейчас доминанта режиссера?

- Да. Есть, конечно, сильные дирижеры, которые могут все повернуть в свою сторону, но таких немного. Их все меньше и меньше. Мы все больше и больше начинаем напоминать киношных типажей, опера превращается в кино. Никого не волнует, к сожалению, качество певческое, качество голоса. Это становится данностью в опере. Главное – типаж. Смотрят, какая у тебя физиономия, какая у тебя конституция. Иногда на кастингах выбирают певцов, не слушая. Ты можешь великолепно петь, но ты не тот типаж – и все. Какой после этого может быть разговор об опере? Это уже что-то другое. Это уже драматический театр.

- Кстати, у вас не было предложений сняться в кино или участвовать в драматическом спектакле?

- Был однажды закулисный разговор, когда у нас в Большом театре Александр Сокуров и художник Павел Каплевич ставили «Бориса Годунова». Но потом как-то все и заглохло.

«В МАРИИНКЕ СВОИХ МНОГО»

- Почему так получается, что вы не поете в Мариинском театре? Поете в La Scala, в Metropoliten Opera, но не в Мариинском.

- Не знаю, почему. Наверное, своих много.

- Положение солиста Большого театра и его коллеги в европейских театрах, оно различается?

- Отношение должно быть одно – к качеству работы. Интриги и закулисные разговоры не считаются. Нельзя, чтобы к тебе привыкали. На западе певцы больше перемещаются из театра в театр, и к ним не привыкают. А выяснений отношений между певцами там нет, потому что отношения друг с другом выясняют агентства. У нас в России такие отношения пока еще в зачаточных состояниях. И певцам приходится самим урегулировать сложные вопросы с театрами. Это не очень хорошо.

- Уровень гонораров на Западе и в России в топовых театрах, он сильно различается?

- Разительно отличается. Не будем сейчас брать в расчет Казань, два раза в год здесь оперный театр может себе позволить выплатить европейские гонорары. Но даже Москву не стоит брать для сравнения. Гонорары певцов в России в десятки раз ниже, чем у их коллег на Западе.

«В МОСКВЕ ВСЕ ДОВОЛЬНО ЖЕСТКО»

- Для вас важно взаимодействие с режиссером и с партнерами?

- Режиссер поставит и уедет, партнер сегодня один, завтра – другой. Главное, найти канву для самого себя. Найти характер своего персонажа, потом отталкиваться от этого, взаимодействуя с партнерами. Важно понять самого себя. Но то, что вложил режиссер в этот спектакль, должно остаться во мне. Надо приспособить это к характеру героя, к своему голосу.

- Насколько вам уютно живется в Москве и в Большом театре?

- В Москве все довольно жестко. Но я нашел для себя такую форму: я существую сам по себе. Каждый занимает свою нишу, и сейчас такое время, что потерять ее можно очень быстро. Когда я пришел в Большой театр, и вообще начал заниматься профессией, все было немного иначе. Надо думать о престиже профессии певца, качестве тембра. О выучке, что немаловажно, о природе певческой голоса. Сейчас это напрочь потеряно. Не только в Большом, но и вообще. Иногда смотришь в интернете, как поют некоторые западные коллеги, понимаешь, эти люди вообще не должны петь, тем более на ведущих сценах мира. Но у этого человека хороший агент, и это уже его работа. Он его пропихивает. Это в наше время самое страшное. Театр и так субъективен: понравилось – не понравилось. Но не до такой же степени, какие-то критерии должны быть.

- У вас замечательный педагог Галина Ластовка, вы сейчас поддерживаете с ней отношения?

- Безусловно. Она в курсе моих дел и приходит на мои спектакли. Ученик нашел учителя, и учитель нашел ученика. У меня на одном из международных конкурсов был такой случай. Меня пригласила в аспирантуру Ирина Архипова. Я ее поблагодарил, и Ирина Константиновна меня перебила, сказав: «Но если ты откажешься, я пойму тебя. Молиться надо одному Богу».

- Что вас связывает с казанской оперой?

- Это то, о чем я вам сегодня сказал: высокие критерии качества. В Казани они еще остались. Это очень приятно. Здесь нет формального отношения к делу. У нас в Большом театре – это поток, это огромная машина. Не споешь сегодня, будет другой. Всем все равно. В казанской опере есть отношение к людям, что я ценю и чувствую на себе.