Юлдуз Исанбет: «Я не предполагала такого широкого для меня резонанса»
Юлдуз Исанбет: «Я не предполагала такого широкого для меня резонанса»

«Я ОСКОРБИЛАСЬ ЗА ТУКАЯ»

— Юлдуз Накиевна, в апреле вы стали главной возмутительницей спокойствия в музыкальном мире республики. Я имею в виду вашу оценку антологии татарской музыки. Как вообще родилась идея написать статью об этом проекте?

— Вначале я хочу поблагодарить за широкое обсуждение моего выступления в период, предшествовавший обсуждению кандидатуры Александра Сладковского в комитете по тукаевским премиям в связи с возможным присуждением ему этой премии. Я не предполагала такого широкого для меня резонанса. Благодарю лично Талгата Бареева (изветсный татарский публицист, советник главы исполкома ВКТ — прим. ред.) и всех участников дискуссии, проявивших ко мне доброжелательное отношение. Порадовали меня и анонимные недруги (некоторых я узнала по стилю), изощрявшиеся в топорных оскорблениях, не сумевшие тем не менее опровергнуть ни одного из приведенных мною фактов. Надеюсь, еще раз все прочитать и сделать для себя правильные выводы. Писать об этом проекте и погружаться в эту скандальную тему никакого желания у меня не было. Я и не писала. Но когда вопрос перестал касаться только больших денег и обернулся претензиями еще и на большой почет, я выступила против глумления над памятью Тукая. Он вдоволь настрадался еще при своей короткой жизни. Кто только не примазался к его имени в последние десятилетия и не использовал его в своих карьерных целях! Я воспринимаю это не только как посягательство на опошление последних святынь татарского народа, но и как личное оскорбление. Сам Тукай как поэт современному татарскому обществу нужен мало. Новых работ о нем в последние периоды не создавалось. Пустоту в какой-то мере заполнила только замечательная книга немецкого ученого Михаэля Фридериха, написавшего ее по личной инициативе. У нас до сих пор не издан даже хотя бы полный библиографический справочник «Габдулла Тукай». Но как только подходит время присуждения тукаевских премий, тут появляются семеро с большими ложками и плошками.

— Можно понять ваши эмоции, но хотелось бы говорить о конкретных вещах, в данном случае — об антологии. То, что записано ГСО РТ, на ваш взгляд, это антология?

— Нет. По параметрам отбора произведений для данного аудиоиздания — это не антология. Но это мелочь по сравнению с откровенным гранд-обманом издателей, рекламирующих свое трехдисковое изделие под названием «Антология музыки композиторов Республики Татарстан», не ограничивая антологию ни временными (историческими), ни видовыми и жанровыми рамками. Антология с таким названием должна была бы охватывать всю музыку татарских и русских композиторов республики от простой народной песни до оперы и балета. Здесь же представлены только программные симфонические произведения, притом не только композиторов РТ.

«У МЕНЯ ЕСТЬ ПРЕТЕНЗИИ И К ИСПОЛНЕНИЮ»

— А вы вообще знакомы с Александром Витальевичем, общались с ним когда-то?

— Нет.

— И у вас есть претензии к исполнению?

— Претензии есть и очень серьезные.

— А какого характера?

— Мне кажется, что один из главных недостатков Сладковского-дирижера заключается в очень малом присутствии в его исполнении творческого начала. Дирижерские трактовки Сладковского несамостоятельны. Похоже, что он исходит не из партитуры, по-своему прочитывая ее, а из записей разных дирижеров, прослушиванию которых, как признается сам дирижер, посвящает все свободное время. В результате рождается теоретически как бы точное, но бездушное исполнение. В том, что я слышала в его исполнении, нет ни изюминки, ни вдохновения. Главенствуют напор, давление и сила. Видимо, этим объясняются преобладание в репертуаре Сладковского классики, давно известных и многократно записанных произведений. У него настороженное отношение к новой музыке, звукозаписи которой отсутствуют. У дирижера нет к такой музыке собственного отношения. Можно вспомнить, как на 100-летии Жиганова Сладковский прогнал симфонию «Сабантуй» в бешеном темпе и в результате так устал от этой скачки сам, что был вынужден отменить вечерний концерт. В антологии симфония исполнена уже ближе к авторскому темпу, но все равно минуты на четыре быстрее, чем в эталонной записи Натана Рахлина, согласованной с композитором. При таком складе дарования лучше бы дирижеру музыку композиторов Татарстана и особенно татарскую не исполнять. Ведь при необходимости можно на отдельные исполнения произведений татарских композиторов приглашать других, чутких и эмоционально одаренных дирижеров-гастролеров.

— Ваша оценка довольна резка... А вам вообще приходится бывать на концертах ГСО?

— При Рахлине я ходила почти на все, в том числе на репетиции. При Сладковском была считанное число раз. Мне это неинтересно. Сладковский отвадил не только меня. Насколько я понимаю, ни профессионалы (в том числе студенты), ни настоящие меломаны на его концерты не ходят или бывают по необходимости, особенно на выступлениях приезжих солистов. Концерты сейчас посещаются очень странной публикой.

— Что вы имеете в виду?

— Часто зал заполняется случайной публикой, располагающейся на непроданных местах. Я не считаю, что это плохо, но для таких слушателей, неподготовленных к восприятию серьезных произведений, должна подбираться более доступная для них программа. Сейчас же сосуществование разных по уровню музыкального развития людей в одном зале ведет к определенной деградации более продвинутых слушателей. Казань опустилась до того, что во время концерта слушателей публично просят не аплодировать между частями одного произведения, а концертмейстер оркестра, размахивая смычком как дирижерской палочкой и повернувшись лицом к залу, управляет финальными аплодисментами, подначивая публику, как Алла Пугачева. Такой «дикости» в Казани не было даже на симфонических концертах послевоенного времени. Просвещенные слушатели начинают воспринимать Казань как музыкальное захолустье.

«У МАНСУРОВА БЫЛИ ДРУГИЕ УСЛОВИЯ»

— Конечно, Фуат Мансуров был прекрасным дирижером, но его возраст, нездоровье и жизнь в Москве — все это работало не на оркестр. И когда появился дирижер, который хотя бы каждый день репетирует, увеличилось в разы количество концертов, согласитесь, это неплохо. Все-таки Сладковский, будем объективны, внес свою лепту, взбудоражил и город, и оркестр. С его приездом в Казань у нас появилось несколько новых фестивалей, к нам стали приезжать интересные солисты. Это же неплохо?

— Все, что я когда-либо говорила о Сладковском-музыканте, я впервые произнесла сегодня вот в этом интервью. До встречи с вами никогда и нигде о Сладковском как дирижере я еще не высказывалась. Зачем же призывать меня быть объективной и признать увеличение в разы количества концертов или появление нескольких фестивалей? Разве я когда-нибудь отрицала эти факты? Поэтому скажу несколько слов только об упомянутом вами Фуате Мансурове.

Сладковский в своих интервью неоднократно пытался возвысить себя за счет унижения Мансурова. Но Мансуров — это гениальный дирижер и скромный человек, а Сладковский — просто ремесленник высокого уровня. Он был бы незаменимым вторым дирижером в оркестрах, руководимых музыкантами типа Рахлина. Сравнивать результаты работы Мансурова и Сладковского можно было бы, только если бы они работали в равных условиях. Для Сладковского и его друзей Казань стала золотым дном. Мансурову же столько не платили. Более того, в период, когда оркестр находился в ведении филармонии, Мансуров вообще не имел зарплаты. Он получал только какой-то мизер поконцертно, а в Казань и обратно в Москву ездил за свой счет, таская на себе оркестровые партии. Жилья в Казани он не имел и останавливался в филармонической квартире для гастролеров и только в конце жизни получил ее в собственность. Мне известно, по крайней мере, о двух обращениях Мансурова к Шаймиеву с просьбой о выделении средств на покупку инструментов и повышении зарплаты артистам оркестра хотя бы до уровня более обеспеченных периферийных оркестров. При Мансурове денег в республике на это не нашлось (справедливости ради необходимо отметить помощь лично Мансурову, оказанную Шаймиевым при тяжелых житейских ситуациях). К тому же к нему очень плохо относился тогда министр культуры, донимая какой-то мелочевкой. Мансуров не мог при таких условиях подолгу задерживаться в Казани для репетиций с оркестром. Он приезжал сюда исключительно из энтузиазма и работал соответственно условиям. Какие требования можно предъявлять к нему сейчас, после его смерти, и как работал бы здесь Сладковский при равных с Мансуровым условиях? Может быть, поэкспериментировать?

— Тогда нужно сказать, что с тех пор нет не только уважаемого маэстро Мансурова, но и в республике другие президент и министр культуры, которые переосмыслили свое отношение к симфоническому оркестру, что, безусловно, можно только приветствовать.... Это правда, что свою статью о записи антологии вы разослали членам жюри, решающим судьбу Тукаевской премии?

— Да. Мою статью СМИ отвергли не читая, и только «Казанские истории» напечатали ее, хотя и с сокращениями. Я им безмерно благодарна. Как и положено в таких случаях, мне пришлось отправить свой материал в министерство культуры, курирующее работу комитета по премиям. Но до заседания комитета оставалось один-два дня, и я не надеялась, что минкульт успеет познакомить с материалом членов комитета, работающих вне зданий министерства и аппарата президента РТ. Поэтому я дополнительно отправила материал на рабочие адреса представителей творческих профессий. Почему это так удивило Сладковского, не понимаю.

— А до Сладковского татарская музыка записывалась?

— Конечно. В Советском Союзе все некрупные произведения татарских композиторов в обязательном порядке записывались студией татарского радио. Систематически приезжали в Казань специалисты всесоюзного радио и фирмы «Мелодия», некоторые записи производились в Москве. Записывались также симфонические концерты и оперные спектакли. Фирма «Мелодия» выпускала и пластинки. В современной России все это прекратилось. 9 из 14 номеров у Сладковского не раз записывались и задолго до него. Среди них образцовые записи Рахлина («Марш Советской Армии» Сайдашева, симфония «Сабантуй» Жиганова) и Мансурова (отрывки из балета «Шурале» Яруллина с оркестром Большого театра, рапсодия Еникеева).

— Как я поняла, у вас большие претензии к сопроводительной, текстовой части. В чем они заключаются?

— Эта обязательная в изданиях такого рода часть должна была бы по традиции содержать справку о музыке композиторов РТ в целом, что не сделано, и краткие справки о композиторах и произведениях, включенных в записи. Текст кроме справки о случайно оказавшемся в издании Чайковском сделан крайне небрежно, сводится к общим словам. Указали хотя бы годы жизни композиторов и их принадлежность к определенной эпохе. Так все и висит в безвоздушном пространстве. Несколько попыток конкретизации материала обернулись конфузом. Масса фактических ошибок. Для кого и чего все это предназначено и кому оно нужно, остается только гадать.

«НИКАКИХ ТЕНДЕНЦИЙ У НАС В МУЗЫКЕ СЕЙЧАС НЕТ»

— Давайте посмотрим на ситуацию шире. Как вы полагаете, какие тенденции сейчас преобладают в татарстанской музыке?

— Никаких определенных тенденций нет, все дело случая. Никакой осознанной политики в области культуры я не вижу. Жизнь исполнительских коллективов в основном сводится к фестивалям, круглогодичному празднику. При этом сейчас фестивалями начали называть все что угодно. У нас фестиваль может начаться в ноябре, а завершиться в январе. Или в мае. А так не бывает — по одному концерту или спектаклю в месяц. Это уже не фестиваль. Но я понимаю, что такие названия, как «фестиваль» нужны руководителям коллективов для получения каких-то грантов. Вся страна сейчас живет так. Как вся страна катится вниз в области культуры, так и Татарстан катится вместе с ней.

— Какие-то новые имена в музыке у вас есть на слуху?

«Записывались также симфонические концерты и оперные спектакли»
«Записывались также симфонические концерты и оперные спектакли»

— Нет. Я не вижу смены людям, которые начали карьеру еще в советские времена. Одно-два имени погоды не делают.

— Как бы вы вообще охарактеризовали музыкальную жизнь Казани?

— Я давно потеряла все критерии и перестала понимать, где в Казани музыкальная жизнь начинается и где она заканчивается. Например, есть ли такая жизнь в театре оперы и балета и кому она нужна? Сейчас это услада частично для пенсионеров, а в целом для бездельниц, которые могут в зрительном зале продемонстрировать новый наряд, а потом ахать, рассказывая про спектакль, ничего в нем не понимая. Если бы я сидела в правительстве или там, где решается судьба моего предложения, я бы разрешила Рауфалю Мухаметзянову приватизировать оперный театр, а вместо него открыла бы татарский музыкальный театр. Разве не должен целый (притом цивилизованный) народ иметь хотя бы один музыкальный театр?

— Кого из музыкальных деятелей прошлых лет вы чаще всего вспоминаете?

— Назиба Жиганова. При его жизни и в союзе композиторов, и в казанской консерватории Назибом Гаязовичем постоянно возмущались. Его критиковали за диктатуру, упрямство, самодурство, за препоны на дороге различным татарским композиторам, за влияние на политику филармонии, радио и телевидения, оперного театра и так далее. Наши композиторы считали, что если бы ни Жиганов, они бы достигли небывалых творческих высот. Я тоже была в числе осуждающих его. Но после того, как он ушел в мир иной, моя точка зрения на Жиганова изменилась. С должности председателя союза композиторов ТАССР Жиганова сняли в 1977 году. И вдруг оказалось, что когда композиторов зажимали, они «назло» Жиганову писали хорошую музыку. А когда они освободились от Жиганова, то и писать им расхотелось. Я не говорю, что Жиганов во всем был прав, но он делал и сделал много. И не только для татарской музыки, но и для развития всей музыкальной культуры республики. Он был музыкант, а не делец. Он где-то поддавался эмоциям, но шел наперекор всем и добивался своего, потому что имел характер.

— Сейчас вы приняли позицию Жиганова?

— Я не могу сказать, что принимаю ее. Но понимаю, это точно. В конечном итоге он боролся за высокий профессиональный уровень нашей музыки, а не за что-то личное.

— Что вы можете сказать о нашей музыкальной критике?

— У нас ее практически нет, нет музыковедов, выступающих по важным вопросам, как это было, например, во времена Жиганова, занимавшегося этим вопросом специально. Виноваты ли в этом СМИ или сами музыковеды, я судить не берусь. Ведь даже если появляется интересная статья, попасть ей на страницы газет и журналов невероятно трудно. Музыковеды из жизни общества куда-то испарились. В свое время я, например, возмущалась многими выступлениями Георгия Кантора, его работой в лектории или вступительными словами перед симфоническими концертами, а теперь я думаю, это был такой уровень, до которого в ближайшее время вряд ли кто у нас поднимется.

— Как вы полагаете, как можно поднять зрительскую культуру?

— Только хорошей музыкой. Хорошими исполнителями и репертуаром, больше ничем.

— Какую музыку вы сейчас слушаете и где?

— Слушание музыки для меня не досуг, а профессиональная обязанность. Но за свои почти 80 лет я уже достаточно наслушалась и особой потребности слушать заново знакомое не имею. Мне бы успевать выполнять неотложную работу. Поэтому могу только посмотреть что-то чрезвычайно интересное на канале «Культура», а на досуге, который бывает редко, я читаю художественную литературу.

Читайте также:

Александр Сладковский и «задуривание наивных татар»: реальное и мнимое

Тукаевская премия: «Татары и евреи» Фатиха Сибагатуллина выбыли из марафона?