Ильдар Абузяров: «Пока нет литературного мифа о городе, он неузнаваем и непритягателен для туристов»

СТРОИТЕЛЬНЫЙ БИЗНЕС – МЕДРЕСЕ – НОУТБУК

— Ильдар, чем вы занимались до того, как стали писателем?

— Я учился в Нижегородском университете, затем работал на достаточно высокой должности в крупнейшей строительной компании Нижнего Новгорода — монополиста по поставкам цемента. Компания строила первые монолитные дома в Нижнем Новгороде, а я там был замом управляющего производственного цеха. То есть у меня складывалась вполне себе успешная карьера. И все вроде бы шло хорошо. Но существует такое правило: чем больше и тоньше ты чувствуешь, тем меньше ты способен действовать. Потому что ощущаешь, что каждое твое движение ведет к серьезным изменениям вовне и внутри тебя. Это особенно хорошо видно на талантливых музыкантах, которые практически никуда не способны устроиться. Герой «Курбан-Романа» Юсуф как раз относится к такой породе людей. Он все понимает и слышит, но сделать ничего не может. Не все женщины его способны оценить и полюбить.

— Упоминается, что вы также преподавали в медресе.

— Когда был мальчишкой, пошел учиться в медресе в Нижнем Новгороде. Меня там приметил местный имам — Умар-хазрат (очень большой по своим личностным качествам человек). Он направил меня на учебу в Исламский университет в Москве. Но долго я там не проучился. Меня выгнали, как выгнали в свое время из пионеров, потому что я, видимо, не вписывался в некоторые схемы. В свободное время читал Жака Лакана и Жака Дерриду, Мишеля Фуко и Гастона Башляра. Приходил на занятия в красных джинсах и черной бандане. Устраивал философские диспуты и прочие мировоззренческие споры с руководством медресе. Это долгая история, и я, конечно, во многом был не совсем прав. Но суть в том, что, получив некоторые знания, я сам стал учить ребятишек в Нижегородском медресе «Махинур» и в медресе «Медяна» в Нижегородской области. Ездил по деревням, читал лекции. Мы организовывали летние лагеря, и я на машине, оставшейся от бизнеса, гонял по селам с самого утра до позднего вечера. Это был такой период богоискательства в моей жизни. Сейчас я бы сказал, что меня волновал вопрос трансцендентного присутствия в нашем мире. В результате почти в каждом моем романе возникает тема ислама. В романе «ХУШ» все действие начинается после того, как герой посещает петербургскую мечеть. Другой текст так и называется — «Курбан-роман». В «Мутаборе» весь сюжет замешан вокруг суфийских братств и ордена «мутаборитов».

Поскольку я нижегородец, мне очень нравится история про Горького. Алеша Пешков в свои юные годы в поисках Бога пошел пешком по России. Сначала он приперся к Льву Николаевичу Толстому. Хотел задать несколько вопросов, но Софья Андреевна его пинками выгнала с порога, как последнего бомжа и босяка. Однако Горький не отчаялся и пошел к такой же, как и Толстой, по значимости и авторитету величине — к Иоанну Кронштадтскому. Но на этот раз он решил подойти с черного входа. Перемахнул через забор монастыря и явился перед батюшкой в тот момент, когда маленький щупленький Кронштадтский в ночном саду без рясы попивал себе чаек с малиной. Переполох, думаю, случился нешуточный. Я, конечно, пешком по России не ходил, но автостопом путешествовал много. Потом появилась машина, и я стал путешествовать на машине. Очень счастлив, что у меня был такой этап в жизни. Все это опыт и писательский хлеб.

ВАЖНА ФАНТАЗИЯ И ПОЧВА

— Действия ваших произведений зачастую происходят в других странах. Так, действие романа «Мутабор» разворачивается в некой среднеазиатской стране Кашевар, предположительно, это Киргизия. Читал, что вы туда специально ездили как фотокор.

— Я начал писать роман, поскольку меня волновала тема цветных революций. И тут одна из них случилась на просторах бывшего СССР. И журнал «Медведь» предложил мне съездить туда. Я получил массу впечатлений. Это было время, когда свергали президента Бакиева, штурмовали телецентр. Очень интересные события, они послужили сильным толчком к работе над текстом. А во второй раз я поехал уже к друзьям, там начались погромы узбеков в Оше, захваты земель, люди начали спускаться с гор и требовать себе экономические и бытовые преференции по национальному признаку. Причем можно было предположить, что так оно и будет еще в первый мой приезд. Помню, как к нам подошел дунган, китайский мусульманин, и сказал: напишите, что дунганы за революцию, не за Бакиева. Чтобы их, значит, не трогали. Когда в Египте началась революция, я уже сам купил билет и целенаправленно поехал на площадь Тахрир. Там на площади я познакомился с потрясающими людьми, с сумасшедшей историей десятилетних тюремных сроков. Так появился напечатанный в «Снобе» рассказ «Музей, пляж, сафари».

— То есть вся эта экзотика с финнами, немцами, индусами возникает не на пустом месте.

— Для писателя важна и фантазия — метеорология, и почва. На одной фантазии все построить невозможно. Должно и что-то быть под ногами. Пока я не пожил в Берлине, у меня не было текстов о Германии. А тут я погостил в районе Веддинг. Это достаточно симпатичный эмигрантский райончик. Напротив — улочка, где стоят небольшие 3 - 5-этажные дома. И тут же — дом-уродец. Такой же примерно уродец, не вписывающийся в архитектурную среду, как этот отель Ibis, где мы сейчас разговариваем. И каждый раз я думал: кто его сюда воткнул? Какой гений архитектурной мысли? А потом совершенно случайно мне попался журнал, и там была информация про этот дом, что он шедевр архитектуры, единственная достопримечательность района Веддинг. Мне аж поплохело! Я стал копаться, выяснять, кто архитектор и так далее. И написал рассказ «Край вечнозеленых помидоров», там, кстати, герой приезжает в Германию из Татарстана. Последний текст у меня про Оксфорд, про чисто английское предательство. И он тоже появился лишь после того как я побывал и пожил в Англии.

Кстати, в Польшу, в восточные воеводства, где живут татары, помню, я ездил в командировку в совсем юном возрасте. Критики говорили: как экзотично, ислам и Польша. Какой пафос и стеб. А я сам видел, как они приносили в жертву корову и справляли другие религиозные ритуалы. Польско-литовские татары давно утратили родной язык, но сохранили веру и обычаи.

— Как вам удается постоянно перемещаться?

— Где-то я получаю гранты и приглашения на международные книжные ярмарки, иногда живу у друзей по их приглашению. Мне не нравится приезжать в город только на 2 - 3 дня. Я такой вид туризма не признаю. Скажем, Стамбул я начал понимать спустя неделю. Город — он как живой человек. Его надо понять, раскусить, разговорить.

КАЗАНИ И НИЖНЕМУ НОВГОРОДУ НУЖЕН СВОЙ МИФ

— Если говорить об экзотике, у вас даже в романе «Финское солнце», где действие происходит в Нижнем, у всех героев финские имена.

— Кстати, я и в Финляндии много пожил — в Турку, в Хельсинки, деревеньке Нярпис, в Лаппеэнранте. Дело в чем. Я родился в Нижнем Новгороде. И себя позиционирую как нижегородского писателя, хотя много времени провел и в Москве, и в Питере. Но для меня важны корни. У нижегородцев свой менталитет, закрытый. Казанцам наш город кажется не очень симпатичным, серым. А я его очень люблю. И Казань, кстати, тоже люблю. Я могу сделать сравнительный анализ двух городов, рассказать подробно про их плюсы и минусы.

— Обязательно послушаем, надо будет организовать лекцию!

— Словом, для меня Нижний — это Авраамов или Ибрагимов городок, городище, которое располагалось там до прихода суздальских князей. То есть это был западный форпост Волжской Булгарии. Может, мордовские земли под протекторатом булгар или независимые земли. Об этом говорят легенды, да и не могло на слиянии двух крупнейших торговых рек не быть ничего. Все топонимы, гидронимы в округе остались финно-угорскими. Кстово, к примеру, от слова «кста», оттуда же Костомукша. Поэтому Нижний для меня — это исторический центр финно-угорского мира со своим культурным кодом и геном. И потому я всех в романе назвал финскими именами. Я хочу особо подчеркнуть, что я пытался с помощью романа создать миф о Нижнем Новгороде. Подчеркнуть его особенность и неповторимость.

Это очень сложная задача — создание мифа, но она необходима городу, если, конечно, город хочет иметь свое узнаваемое лицо, стать неким центром, важным элементом в культурно-историческом контексте мировой цивилизации. Пока нет литературного мифа о городе, он неузнаваем и непритягателен для туристов. Об этом я говорил недавно на нижегородском фестивале «Читайгорький». И кроме писателей с этой задачей никто справиться не сможет.

Скажем, Париж — это город любви и романтики. Но у Парижа такая мифология, потому что ее создавали писатели и поэты, вроде Мопассана, Бальзака и Флобера, Бодлера, Аполлинера. Далее подключились художники и кинематографисты. И этот миф подхватили иностранные писатели — Генри Миллер, Хемингуэй, Фитцджеральд, и теперь нет им числа.

Дублин как миф сотворил Джеймс Джойс. Теперь в Дублине проходит Блум-фестиваль. Стамбул создал Орхан Памук, сделав для него больше, чем сотни других турецких деятелей культуры вместе взятых. Он раскрутил Стамбул в мировом контексте. Такое может сделать только писатель или архитектор (если посмотреть на феномен Гауди в Барселоне), а не музыкант или актер. Потому что работа с мифом — прерогатива писателя.

— Я и сам поехал в Стамбул, после того, как прочитал Памука.

— Вот-вот. Я считаю Памука величайшим писателем нашей эпохи. И он вполне заслуженно получил Нобелевскую премию. Когда мы встречались с ним в Петербурге, он говорил, что и сам очень хотел поехать в Питер, потому что у этого города есть своя аура, созданная Достоевским, Набоковым, Пушкиным, Гоголем. Петербург сотворен во многом писателями. А когда создан миф города, и другим авторам проще о нем писать. Я, к примеру, когда писал роман «Хуш», каждый день ходил в музей Достоевского на Владимирской. И мне было гораздо легче работать и писать о Питере, потому что уже есть, на что опереться. У Казани и Нижнего нет такого мифа. Местные писатели должны работать в этом направлении, если они конечно любят свой город и хотят его прославить.

«ОСНОВНАЯ ЦЕЛЬ ФИЛЬМА — ЭТО ПОКАЗАТЬ КАЗАНЬ КАК КУЛЬТУРНЫЙ ЦЕНТР»

— Фильм «Курбан-роман» создает, по крайней мере, визуальный миф об этом городе. Как вы вообще познакомились с режиссером Салаватом Юзеевым?

— Да, одна из основных задач фильма была визуально презентовать столицу Татарстана. Показать Казань как культурный центр, как город, в котором проходят крупные международные фестивали — Шаляпинский, Нуриевский. И, может, потому режиссер старался отобрать татар на главные роли — Эрнеста Тимерханова, Даниила Шигапова, прекрасную Лейсан Дусаеву...

Съемки фильма «Курбан-роман»

Что касается Казани, то впервые я сюда приехал еще в 90-е, когда Горьковская железная дорога отправила меня в командировку на полгода налаживать выпуск газеты «Гудок». Я жил в каком-то жутком районе, Казань стояла разрушенная, везде ходили бандиты. Когда моя писательская карьера начала развиваться, мне очень помогла вернуться в Казань уже в качестве писателя Галина Зайнуллина, взяла первое интервью, помогла опубликоваться в журнале «Идель», стала моим проводником в городе.

Тогда же она рассказала мне и про Салавата Юзеева. Мы познакомились, Салават пригласил меня к себе домой. Помню, мы очень много говорили о современной литературе и кино, обсуждали, кстати, Нури Билге Джейлана, которого показывают на фестивале мусульманского кино сейчас. Говорили про то, как этот турецкий режиссер снимал свои первые картины на домашнюю камеру и монтировал буквально на коленке. Мне импонировали продвинутые взгляды Салавата на современную культуру, нравилось, что у него такой гостеприимный дом, куда постоянно приходят гости — разные творческие люди Казани. Я с большим уважением отношусь к его творчеству, к творчеству его отца, Ильдара Юзеева. У него прекрасная жена Марина Галицкая и замечательный сын Самат, который тоже снимает. А когда Салават показал комнату, в которой творил его отец, я был очень тронут. Для меня татарская литература — не пустой звук. И Ильдар Ягафаров, и Альбина Абсалямова, и Наиля Ахунова для меня— в том числе дети и внуки своих великих родителей.

Словом, проникшись атмосферой, я как-то рискнул передать Салавату текст «Курбан-романа» — то ли распечатку, то ли просто по электронной почте прислал. А потом он мне позвонил и сказал, что хочет снять кино, что перед его глазами уже стоит образ жертвоприношения. Я как писатель только обрадовался. И мы с ним пошли с текстом в министерство культуры, сначала к заму, потом нас принял и сам министр культуры Айрат Миннемуллович Сибагатуллин. К тому моменту у нас на руках не было ничего, кроме текста, и мы просто сидели и говорили о фильме, объясняли его замысел. Я только получил Пушкинскую премию, и это нам немного помогало. Но больше помогала сама тема. У каждого собеседника была своя история, связанная с жертвоприношением, так что мы смогли договориться. А дальше уже пошла работа, я не мог постоянно здесь находиться, и фильм в конечном монтажном варианте увижу только на премьере.

ФЕНОМЕН НИЖЕГОРОДСКИХ ТАТАР

— Нижегородские татары — это особая категория татар. Их можно встретить везде.

— Да, я патриот нижегородских татар. Жаль, что они все поехали в Москву, а не в Казань. Правда, некоторые из них в свое время уехали еще и в Петербург, и в Финляндию. Я в Финляндии однажды просто увидел бейджик у продавщицы в гипермаркете в Турку. Обратился к ней по-татарски, а она мне радостно ответила — со старо-татарской речью, с финско-шведским акцентом! Все финские татары — выходцы наших нижегородских деревень. Может, еще и поэтому меня так пробивает на финскую тему.

Татары живут в 33 деревнях Сергачского и Краснооктябрьского района, который рядом с Большеболдинским районом. У меня оттуда и мама, и отец, и наш пращур Хусаин Фаизханов. С утра я, к слову, пошел в Старо-Татарскую слободу и увидел на углу улиц Каюма Насыри и Татарстан дом с памятной доской, что здесь жил Хайдар Бигичев. А он родился в моей родовой деревне — Чембилей. У него потрясающий голос. Я слышал и видел, как он великолепно исполняет исполняет арию Отелло, совершенно не напрягая ни одного мускула лица. Я могу рассуждать о его природном таланте, потому что люблю оперное искусство, и в каждом городе мира стараюсь сходить на оперу или на балет. В соседнем Актуково родился еще один наш певец Рашид Вагапов. У Марата и Динары Сафиных отец из Чембилей. Кави Наджми и его брат, шахматист Рашид Нежметдинов — из деревни Красный Остров. Корни экс-тренера сборной России Зинэтулы Билялетдинова — из деревни Пица. Как я считаю себя выходцем из Чембилея, Марат Измайлов, Ринат и его сын Динияр Билялетдиновы считают себя выходцами села Суксу (Овечий овраг). Перечислять можно бесконечно. Каждая наша нижегородская деревня давала татарскому народу по несколько великих людей.

В свое время у меня возникла одна теория. Когда мне внезапно дали Пушкинскую премию, то попросили подготовить речь на тему «Пушкин в моей жизни». Я стал копать и вспомнил про Болдино, в котором с Пушкиным случилась феноменальная, не знающая аналогов, болдинская осень. Я подумал, наверное, здесь какое-то особое место, паранормальная земля, раз такое количество талантливых людей вышло из наших деревень.

Я люблю, обожаю свой татарский народ. Он крутейший, талантливый, добрейший. Когда фильм снимался, я переживал, что он не на татарском языке. Впрочем, в Казани в принципе сложно снимать кино даже на русском языке, потому что представителей многих профессий нет, нет базы. Да и в Москве многие профессии и навыки утеряны, что тут говорить о Казани.

— Какие у вас отношения с татарским языком?

— В Нижнем не было ни одной татарской школы. Поэтому я языком владею на бытовом уровне. Понимаю все, что говорят, говорю с мишарским акцентом, путаю порядок слов, ставлю порой глагол не в конец предложения, как то положено. Говорить могу достаточно спокойно, но не писать рассказы. Литературный татарский — это совсем другой уровень. И я ведь не из татарской интеллигенции. У моей мамы 8 классов образования, у папы, кажется, 7. Нет даже среднетехнического образования. Но какие же они безумно-талантливые и красивые люди — мои родители. Папа самостоятельно изучил немецкий язык, выписывал журналы на немецком. Научился играть на аккордеоне и баяне, научил нас с братом хорошо играть в шахматы. Мама, после смерти отца, воспитывала нас, поднимала одна, даже умудрилась построить дом в деревне.

НА ЗАПАДЕ Я ПОСТКОЛОНИАЛИСТ

— Как вас воспринимают за рубежом?

— Поездив по ярмаркам, выставкам, презентациям, я понял, что успешные продажи книги — это во многом конъюнктура. Западный читатель живет в комфорте, он считает себя центром вселенной, самым образованным, развитым и успешным человеком в мире. Это во многом правда. И образованность у них, к примеру, в части музыкальной культуры, философии выше. Но для западного обывателя важно в порядке терапии почитать, как ужасно жить в других частях света. И если подторговывать родиной, то можно сделать серьезную карьеру. Грубо говоря, подсмеяться над народными традициями, тут показать ужасы ГУЛАГа, а тут немного высмеивать ислам, потому что для многих на Западе Россия и исламский мир — это дикая раздражающая культура, где мучают в лагерях, где отрезают голову, закидывают камнями за адюльтер. Очень многие русскоязычные писатели пишут об ужасах жизни в России. Я себе такое позволить о своей малой родине не могу по каким-то внутренним ориентирам. Для меня это сродни предательству матери и отца, когда ты выносишь сор из избы и строишь на этом свою популярность.

Считаю, нужно по возможности воспевать свой край и людей, которые тебя окружают. Может, поэтому мне на Западе прикрепили ярлык постколониалиста. Под этим соусом меня и подают. Помню, было выступление в Лейпциге на книжном фестивале. Билеты по 20 евро, но огромный зал полон. Когда экономика работает, даже книжный бизнес вполне может быть рентабельным. Я спросил: вы знаете кого-нибудь из татарских писателей? Молчат, все в замешательстве. Я надеялся, может, хотя бы Мусу Джалиля знают. Тогда я спросил про Чингиза Айтматова, он все-таки наполовину татарин, хотя его таковым и не воспринимают, люди оживились. Оказывается, в Германии после его текстов были популярны имена Джамиля, Данияр... Вы, наверное, знаете, что он слег в больницу после того, как посетил Казань? Пусть это местечково, но вполне себе мистично. Невольно приходят мысли, а может, родная земля ему отомстила за то, что он от нее так далеко оторвался. Может быть, родная земля захотела забрать свое?

— О Петербурге вы писали, о Нижнем, о других странах... Не думали написать роман о Казани?

— Я чувствую, что у меня такой долг есть — попробовать написать о Казани. Найти что-то новое этом в городе и правильно подать. Это непростая задача. Памук, раскручивая Стамбул, опирался в своей работе на огромные пласты культуры, истории, архитекторы, он буквально погружался в рукописи с утра до вечера, проделывая огромную работу в стамбульских архивах. Я думаю, если взяться нескольким творческим людям, у Казани появится свой миф. Я, кстати, вчера посетил отличную выставку «99 имен Аллаха», привезенную в Казань моим старшим товарищем Рустамом Сулеймановым. Его фонд «Марджани» вообще очень многое делает для культуры татарского народа. И вот прогуливаясь среди экспонатов и разглядывая артефакты этой прекрасной выставки, мне в голову пришли первые идеи о таком романе. А потом мы говорили с Зилей Рахимьяновной Валеевой. И она тоже спросила: может, вы хотите что-то написать о Кремле, с которого начался этот город?