СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ И В ОСОБЕННОСТИ ВОЙНА НА УКРАИНЕ РАЗВЕЯЛИ ИЛЛЮЗИЮ, ОКОНЧАТЕЛЬНО ПОХОРОНИВ ИДЕЮ ПАНСЛАВЯНИЗМА

Прогнозы — дело крайне увлекательное, но в то же время очень сложное. Вице-президент академии наук РТ Рафаэль Хакимов в своей очередной статье, подготовленной специально для «БИЗНЕС Online», анализирует прогнозы выдающегося русского философа Николая Бердяева в отношении судьбы России, сделанные великим мыслителем еще 100 лет назад, и сопоставляет, в чем философ оказался прав, а что так и не смог предусмотреть.

СОЛЖЕНИЦЫН ЛИШЬ БЛЕДНАЯ ТЕНЬ ПО СРАВНЕНИЮ С БЕРДЯЕВЫМ

За днями идут дни, идет за годом год —
С вопросом на устах, в сомнении печальном
Слежу я робко их однообразный ход.
И будто где-то я затерян в море дальнем —
Все тот же гул, все тот же плеск валов
Без смысла, без конца, не видно берегов;
Иль будто грежу я во сне без пробужденья,
И длинный ряд бесов мятется предо мной:
Фигуры дикие, тяжелого томленья
И злобы полные, враждуя меж собой,
В безвыходной и бесконечной схватке
Волнуются, кричат и гибнут в беспорядке.
И так за годом год идет, за веком век,
И дышит произвол, и гибнет человек.

Николай Огарев.
Die Geschichte [история (нем.)]

В одном из своих выступлений Владимир Путин привел мысли о консерватизме Николая Бердяева. Некоторые комментаторы посчитали, что цитата не совсем оказалась к месту — Бердяев консерватизм использует в специфическом смысле, как память о прошлом, как историзм. «Истинный консерватизм, — пишет он, — есть борьба вечности с временем, сопротивление нетленности тлению». Для него консерватизм — это сдерживание напора хаотической тьмы снизу, торжество культуры. Понимание Бердяевым консерватизма нельзя отнести к политике. Придирки по поводу уместности цитаты можно оставить на счет спичрайтеров, обязанных следить за корректностью речей президента. Главное в другом — фигура Бердяева достойна внимания, но одна цитата не делает погоды.

О судьбе России, чему посвящены основные труды Бердяева, писали многие в самых разных аспектах: о маленьком человеке и государстве, о вере, православии и атеизме, народничестве, монархизме и социализме, терроре, анархизме и эстетствующем символизме. Поражают невероятное многообразие русской мысли ХIХ — начала ХХ веков и ряд блестящих имен в каждой теме. Даже поэзия того времени отличается глубиной мысли и разнообразием сюжетов. И вдруг провал в середине ХХ века и жалкий лепет в ХХI веке. Сегодня нечего поставить рядом с великими творениями прошлого. Солженицын — выдающийся писатель, но на фоне Бердяева и Трубецкого, Чехова или Шолохова он всего лишь бледная тень. Солженицын даже не возмущает своими рассуждениями о спасении России, он просто скучен. Скучен! Нет более жестокой оценки для публициста. В работе «Россия в обвале» весь его пафос сводится к призывам: «Не нынешнему государству служить, а — Отечеству. Отечество — это то, что произвело всех нас. Оно — повыше, повыше всяческих преходящих конституций...» В этих сентенциях, претендующих на историческое послание последующим поколениям россиян, нет даже намека хоть на какие-то мысли.

ЗАЧЕМ ПРЕЗИДЕНТА ТАТАРСТАНА ПРИНИЖАТЬ ДО УРОВНЯ ГЛАВЫ?

Борис Ельцин в 90-е годы пытался стимулировать обществоведов, обещав награду тому, кто придумает национальную идею. Пыжились многие, но сегодня даже специалистам трудно вспомнить их имена. Кое-кто на фоне оскудения идей стал принижать вклад Бердяева в философию. Действительно, кого сегодня волнуют перипетии духовных исканий русской мысли?! Российская интеллигенция выдохлась...

Что произошло с русским духом? Конъюнктурность, конструктивизм подменили исторический анализ, мелкие победы возводятся в ранг великих событий. Изобретаются несуществующие победы вроде Куликовской. Премьер-министр России Дмитрий Медведев и патриарх Кирилл на прошлой неделе торжественно открывали праздник в честь победы русского оружия над татарами в Тульской области на том самом поле, где никакой битвы не было в принципе — ни до, ни после 1380 года. Это болезненное желание непременно наказать татар заставляет задуматься над состоянием общественного сознания, которое до сих пор не уверено, что битва закончилась победой и требует реванша. Отсюда неадекватное отношение к татарскому языку и татарским школам, которые закрывают по всей стране, требование принизить президента Татарстана до уровня безымянного главы. Однако великий праздник по поводу не существовавшей победы не может укрепить солидарность общества перед мнимым врагом, ибо сами русские наполовину татары. Чтобы убедиться, достаточно покопаться в истории без купюр, без лжи, без унижений.

ГЛОБАЛИЗАЦИЮ ПРЕДСКАЗАЛИ 100 ЛЕТ НАЗАД

Она не погибнет — знайте!
Она не погибнет, Россия.
Они всколосятся, — верьте!
Поля ее золотые.

И мы не погибнем — верьте!
Но что нам наше спасенье:
Россия спасется, — знайте!
И близко ее воскресенье.

Зинаида Гиппиус. НЕТ! Февраль 1918.

Бердяева трудно отнести к какому-либо течению, его нельзя назвать западником или славянофилом, он был откровенно русским, хотя и без оттенков национализма или шовинизма. Бердяева трудно назвать ученым в обычном понимании этого слова, поскольку он недолюбливал логику. Он смотрел на процессы не только как истинно русский, но и как откровенно христианский философ, стремление к свободе понимал как трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу божественной жизни, как акт мистический, богочеловеческий. «Философия свободы есть философия богочеловечества», — утверждал Бердяев. Стиль у него публицистический, но проблемы он ставил глобальные. Он, безусловно, мыслитель, ставящий не абстрактно теоретические, а судьбоносные вопросы.

Бердяев писал много, часто на злобу дня, но среди суеты и водоворота событий улавливал исторически непреходящее, о чем многие не задумывались. Он пророчески писал: «Тот духовный поворот, который я характеризую как переход от социологического мироощущения к мироощущению космическому, будет иметь и чисто политические последствия и выражения. Будет преодолен социально-политический провинциализм. Перед социальным и политическим сознанием станет мировая ширь, проблема овладения и управления всей поверхностью земного шара, проблема сближения Востока и Запада, встреч всех типов и культур, объединения человечества через борьбу, взаимодействие и общение всех рас». Сегодня мы это называем глобализацией. В начале ХХ века, тем более в период всемирной бойни и социальных революций, трудно было вообразить о наступлении эпохи всеобщего примирения и сотрудничества, но Бердяев заглядывал в такие глубины, из которых далеко видно. Не случайно именно его признали в Европе наиболее авторитетным русским философом.

ЛЮБЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ УЯЗВИМЫ ПЕРЕД ОЦЕНКОЙ БУДУЩИМИ ПОКОЛЕНИЯМИ

«Войны начинают, когда хотят, но кончают — когда могут».

Николло Макиавелли

100 лет назад во время Первой мировой войны Бердяев «писал в живом трепетании событий». Он свои статьи объединил под названием «Судьба России», а предисловие начал со слов: «Я чувствовал с первых дней войны, что и Россия и вся Европа вступают в великую неизвестность, в новое историческое измерение... Я знал, что в русском народе и в русской интеллигенции скрыты начала самоистребления. Но трудно было допустить, что действие этих начал так далеко зайдет. Вина лежит не на одних крайних революционно-социалистических течениях... Все мы к этому приложили руку». Великая неизвестность начинается с войны и революции. Для любого мыслителя это время не просто бытовых тревог, а обнаженности человеческого материала, препарирования социального организма, непредсказуемости событий. Война — период переломный, когда многие вещи приобретают свой первородный оттенок, когда скидываются маски, отметаются иллюзии, появляется откровенность, которая недоступна в спокойный период стабильности и благополучия. Но в период войн и революций процессы оказываются слишком временными и случайными, чтобы по ним судить о больших исторических периодах. Публицисты или бытописатели могут себе позволить фиксировать мгновение во всех его особенностях и частностях, а философ, социолог, историк ориентируется на устоявшиеся процессы. Поэтому любые высказывания обобщающего характера оказываются уязвимыми перед лицом оценки будущих поколений.

Прошло целое столетие со дня выхода в свет статей Бердяева. Любопытно взглянуть на них с высоты сегодняшнего дня, когда мы убеждены, что далеко ушли от наших предков вперед по пути цивилизации. Интересно сделать не столько переоценку его мыслей, сколько увидеть, в чем он оказался прав, а в чем ошибался. Бердяев настолько откровенен, а порой резок в оценках, что просчеты просто неизбежны. Тем более интересно, насколько он сумел уловить психологию русского народа и характер России.

ВСЕ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОРГАНИЗМЫ ВВЕРНУТЫ В МИРОВОЙ КРУГОВОРОТ

От родины дальней,
От Руси родимой
Унес меня тягостный рок
Стезею печальной
Тропой нелюдимой
И бросил на горький чужбины порог
Сжимается сердце,
Тоскою томится
И будней измято железом в кольцо
Кругом иноверцы идут вереницей
С угрюмым и мрачнобетонным лицом.

Давид Бурлюк. Op. 21.

Бердяев родился в Киеве, умер во Франции и всю жизнь писал о России, не отвлекаясь и не размениваясь на другие темы, пытаясь понять все многообразие политической палитры русского сознания. В отличие от евразийцев, тоже оказавшихся в эмиграции, он не касался других народов, в частности татар, а влияние немцев и Европы относил лишь к сфере государственности. Более того, Бердяев был одним из наиболее последовательных критиков евразийства: «Евразийцы любят туранский элемент в русской культуре. Иногда кажется, что близко им не русское, а азиатское, восточное, татарское, монгольское в русском. Чингис Хана они явно предпочитают Св. Владимиру. Для них Московское царство есть крещеное татарское царство, московский царь — оправославленный татарский хан. И в этом близком сердцу евразийцев царстве чувствуется то непреодоленное язычество азиатских племен, то непреодоленное магометанство. Христианство не вполне победило в евразийском царстве. Любовь к исламу, склонность к магометанству слишком велики у евразийцев. Магометане ближе евразийскому сердцу, чем христиане Запада. Евразийцы готовы создать единый фронт со всеми восточно-азиатскими, не христианскими вероисповеданиями против христианских вероисповеданий Запада». Действительно, евразийцы рассматривали «латинство» как врага, но сомнителен тезис о близости евразийцам ислама, поскольку вся идейная часть их теории построена на будущем торжестве православия, а Чингисхан и Батухан, которых они, действительно, чтили, не были мусульманами.

Бердяева смущала замкнутость евразийцев своим континентом: «В евразийстве есть... элементы зловредные и ядовитые, которым необходимо противодействовать. Многие старые русские грехи перешли в евразийство в утрированной форме. Евразийцы чувствуют мировой кризис. Но они не понимают, что окончание новой истории, при котором мы присутствуем, есть вместе с тем возникновение новой универсалистской эпохи, подобной эпохе эллинистической. Ныне кончаются времена замкнутых национальных существований. Все национальные организмы ввергнуты в мировой круговорот и в мировую ширь. Происходит взаимопроникновение культурных типов Востока и Запада. Прекращается автаркия Запада, как прекращается и автаркия Востока». Действительно, евразийцы настороженно относились к романо-германскому миру, в какой-то мере это было вызвано подъемом фашизма в Европе. Бердяев же был противником любого изоляционизма.

БЫСТРЕЕ БЫ В НАТО, ПОДАЛЬШЕ ОТ «БОЛЬШОГО БРАТА»

«Всякий раз мы смотрим на вещи не только с другой стороны,
но и другими глазами — поэтому и считаем, что они переменились».

Блез Паскаль

После такого вступления можно открыть первую статью книги «Судьба России», она называется «Душа России» и начинается со слов: «Мировая война остро ставит вопрос о русском национальном самосознании. Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире». Россия — особенная страна, все это чувствовали и понимали: как друзья, так и враги. Таинственность была имманентно присуща России, так считали многие. Это на самом деле так, если смотреть на нее европейским взглядом и мерить западным аршином.

У России великое предназначение уже по одному тому, что страна велика и сказочно богата. Поэтому она чувствует себя богоизбранной. Мессианский соблазн отравляет ее душу. Бердяев настороженно относился к мессианским позывам и был прав — вслед за попыткой выстроить Москву, как Третий Рим, наступило время Третьего Интернационала, затем советский период опять-таки с мессианскими претензиями победы социализма над капитализмом. Но и сам Бердяев не был лишен мессианских иллюзий, они касались особой миссии славян: «Славянская раса не заняла еще в мире того положения, которое заняла раса латинская или германская. Вот что должно в корне измениться после нынешней великой войны, которая являет собой совершенно небывалое соприкосновение и сплетение восточного и западного человечества. Великий раздор войны должен привести к великому соединению Востока и Запада. Творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном мировом концерте». Бердяеву хотелось, чтобы русский дух перестал быть провинциальным, приобрел не только восточные, но и западные черты. Он чувствовал особую миссию России в новой раскладке мировых держав на почве славянского единства: «Бьет тот час мировой истории, когда славянская раса во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества. Передовая германская раса истощит себя в милитаристском империализме...» Здесь нужны комментарии.

Сама по себе мировая война не отвергает тезиса Бердяева о единении Востока и Запада, точнее, появления мировой взаимозависимости великих держав. Действительно, в ХХ веке планета становится все более единой, отдельные национальные истории превращаются в мировую. Одновременно обостряется борьба за гегемонию. Отсюда война...

Остальные тезисы Бердяева не оправдались. После Первой мировой войны Германия хотя и ослабла, но быстро нарастила мышцы и стала причиной Второй мировой войны. Но и после вторичного поражения она нашла в себе силы для восстановления экономики и культуры, став ведущей державой Европы. Германский дух не собирается сдавать позиции в соревновании ведущих стран мира, чего не скажешь о русской культуре и ее гегемонии в рамках славянской расы.

Славяне не нашли объединительной идеи. Русская культура, несмотря на свой авторитет, не стала интегратором. Социалистический лагерь включал в свои ряды практически все славянские народы, но сама идеология воспринималась как «русский коммунизм», слишком жесткий для Восточной Европы. Более того, славянские страны оказались наиболее проблемными в экономическом развитии. Среди них нет ни одной передовой страны, они все скатились на задворки Европы. Насколько непрочной была идея панславянства, стало ясно после распада СССР — славянские республики одна за другой начали вступать в НАТО, опасаясь «большого брата».

«Вражда между близкими бывает особенно непримирима».

Публий Корнелий Тацит

Противостояние с Польшей имеет исторические и религиозные корни, а вот отношения с Болгарией, Украиной и Беларусью всегда носили подчеркнуто близкородственный характер. Однако события последних лет и в особенности война на Украине развеяли эту иллюзию, окончательно похоронив идею панславянства.

Несмотря на явное несоответствие предсказаний Бердяева о будущем России, тем не менее он уловил особую миссию страны, но она вопреки взглядам мыслителя оказалась не панславянской, а социалистической. Здесь можно было бы поставить точку. Однако остается вопрос о случайности и закономерности социалистического периода. Может быть, 70 лет не столько социалистического, сколько тоталитарного строя были всего лишь репетицией для перехода к подлинному социализму, к такому, как в Швеции или Австрии? Возможно, но об этом в следующей статье.

Не гул молвы прошел в народе,
Весть родилась не в нашем роде —
То древний глас, то свыше глас:
«Четвертый век уж на исходе, —
Свершится он — и грянет час!»
И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Вновь осенят Христов алтарь.
Пади пред ним, о царь России, —
И встань как всеславянский царь!
Федор Тютчев. Пророчество. 1 марта 1850

(Продолжение следует)