«У ФОРМАТНОГО КИНО ЕСТЬ ГЛАВНЫЙ ПРИНЦИП: ЗРИТЕЛЬ МОЖЕТ СМОТРЕТЬ ЕГО, НЕ ГЛЯДЯ»

— Виталий, на встрече со зрителями в «Смене» вы сказали, что 99 процентов того, что сегодня на российском телевидении называют документальным кино, на деле таковым не является. Что входит в оставшийся 1 процент?

— Я включаю туда картины, которые делают Леонид Парфенов, Сергей Нурмамед, Катя Гордеева. Гордеева с Нурмамедом, кстати, недавно сняли отличный фильм о Бродском для Первого канала, только его пока не показывают. Это типичная телевизионная картина с классическими форматными составляющими, но она обладает теми атрибутами, которые делают ее объектом искусства. То есть это не тот галимый формат, который сейчас торжествует на всех каналах.

— Что вы относите к «галимому формату»? Фильмы типа «Президент»?

— В том числе. Но конкретно об этом кино я бы вообще не хотел рассуждать, там слишком много политики и несвободы, очевидные идеологические клише. Все это выводит фильм из пространства креативной документалистики — слово «искусство» я даже произносить не стану. Я сейчас говорю скорее о повседневном телевизионном документальном продукте, о фильмах, которые составляют основной пейзаж российского телевидения. Вот на днях, скажем, показывали документальную передачу о певце Кузьмине... У форматного кино есть главный принцип: зритель может смотреть его, не глядя. Оно рассчитано на домохозяйку, которая смотрит телевизор спиной — стоит у плиты, но в этот момент полностью вовлечена в то, что показывают на экране. Иными словами, в форматном кино текст первичен, а изображение вторично.

Настоящее же документальное кино идет от изображения, даже когда текст очень важен, как, например, в картине Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Текст играет там огромную роль, но автор постоянно апеллирует к изображению, ведет зрителя через него, доказывает какие-то тезисы визуально.

— В 2012 году на фестивале «Текстура» в Перми вы сказали, что считаете те 10 лет, которые проработали на телевидении, потраченными впустую. За последнее время ваше мнение не изменилось? Не хочется увеличить этот «1 процент» и спасти ситуацию?

— Я не хочу ничего увеличивать и никого спасать. На телевидении я работал сначала генеральным продюсером REN-TV, затем руководителем документального отдела государственного канала «Россия». На REN-TV мы не производили кино, но ежедневно, включая субботу и воскресенье, с шести до семи вечера, показывали лучшие документальные фильмы со всего мира. Каждый месяц у нас был этакий телефестиваль с ретроспективой и премьерами, и это было что-то очень важное для страны, в которой я живу и за которую всю жизнь веду борьбу. На «России» мы уже сами снимали кино, которое, конечно, было форматным. Но через этот формат мы старались подбираться к искусству, пусть это было искусство телевизионного кино. Например, я продюсировал «Нет смерти для меня» Ренаты Литвиновой, Александра Расторгуева, какие-то фильмы Лозницы (Сергей Лозница — украинский режиссер документального и игрового кино, автор документальной ленты «Майдан» о киевских событиях 2013 - 2014 годов — прим. ред.). Сейчас такое даже представить трудно.

Если взять и показать какой-нибудь документальный фильм о реальных живых людях в эфире между Киселевым и Соловьевым, это будет та самая ложка дегтя в бочке меда. Вся имитация, заполнившая телеэфир, разрушится. А каналы своей имитацией дорожат, потому что, создавая и преумножая ее, они отрабатывают поставленные перед ними задачи и оправдывают подаренные им за это преференции, как правило, весьма меркантильного характера.

— Но ведь вы сами сказали, что у кого-то из ваших коллег получается достойно работать в таких условиях.

— Да, но я бы не хотел тратить на эту борьбу остаток жизни — я могу и хочу делать что-то другое. Вот я привел в пример картину, снятую Гордеевой и Нурмамедом. Кажется, Первый канал даже заплатил за этот фильм, однако, как я понял из частных разговоров, показывать его никто не собирается.

— Что такого могли найти в картине про Бродского, чтобы ее запретить?

— Ничего «такого» там нет. Просто порядочные люди говорят о поэзии то, что думают — этого вполне достаточно. Честный, простой, ненапряженный разговор без кусания губ и брызганья слюной, как принято на ток-шоу, — это всегда некий вызов современности. Этот фильм — повествование о человеке, которого страна унизила, осудила и вышвырнула. О человеке, который умер, не вернувшись на родину, и, возможно, так и не смог простить то, как эта родина с ним поступила. При этом его недавний юбилей в России превратили в некое подобие пошлого государственного праздника. В общем, не удивлюсь, если кино так и не покажут по центральному телевидению.

«ВСЕ, ЧЕМ Я ЗАНИМАЮСЬ, ОЧЕНЬ НЕ НРАВИТСЯ ГОСПОДИНУ МЕДИНСКОМУ»

— В ноябре прошлого года федеральный министр культуры Владимир Мединский обвинил вас в антигосударственных высказываниях и объявил о прекращении финансирования всех проектов, связанных с вашим именем. В одном издании вскоре появилась заметка с заголовком «Манский уезжает в Латвию из-за Мединского». Как вы относитесь к такой формулировке?

— Сейчас я действительно живу в Латвии, потому что там у меня работа. Мединский абсолютно противозаконно, волюнтаристски ввел для меня персональный запрет на профессию, но я, естественно, не собираюсь из-за этого прекращать снимать кино. Для создания фильмов мне необходимы определенные условия, и теперь их обеспечивают крупнейшие мировые компании, каналы и фонды. Конечно, можно и на смартфон снимать, но мои фильмы более техноемкие, «индустриальные», требуют более значительных бюджетов, поэтому жить предпочитаю там, где их предоставляют. Кстати, фильм «Родные» (история о близких людях, которых разделили события на Украине. Минкульт РФ дал предварительное согласие на финансирование проекта, а потом отозвал решение — прим. ред.), с которого начался мой публичный конфликт с министерством культуры, подложным образом отменившим решение экспертного совета о финансировании, в итоге получил средства из других источников. Теперь его увидят зрители как минимум в 10 странах мира.

А совсем скоро я уезжаю на полтора месяца в Прагу на постпродакшн другого фильма: Чехия предоставляет возможность делать сложную, но качественную обработку материала. Потом вернусь в Латвию, а потом, может быть, уеду работать в Германию. Сейчас мы с вами в Казани, и, насколько я понимаю, это Российская Федерация — для меня это все еще родная страна, просто из-за конкретных чиновников, нарушающих закон и превышающих должностные полномочия, я вынужден чуть более активно перемещаться по миру.

— Перед публичным противостоянием у вас был какой-то личный конфликт с Мединским?

— Наверное, министру было, за что на меня злиться. Например, из-за ситуации, когда он, шантажируя, выкручивая руки, вынуждал некоторых деятелей искусства подписывать письмо в поддержку политики российских властей на Украине. Шантажировал, думаю, государственным бюджетом: «Хочешь дальше нормально работать? Вот письмо, ставь подпись». В это время я был одним из основных инициаторов письма в поддержку кинематографистов Украины, которое люди подписывали абсолютно добровольно, причем понимая, что участие в такой кампании, скорее всего, повлечет за собой определенные проблемы. К нам присоединилось большое количество уважаемых людей, которые хоть как-то отстояли честь России в глазах украинских кинематографистов, европейского и мирового профессионального сообщества.

Думаю, все, чем я занимаюсь, очень не нравится господину Мединскому, который оказался на своем посту волей случая и каждый день наносит огромный урон российской культуре и достоинству России как мировой державы. Помимо того, что я режиссер и президент фестиваля «Артдокфест», я еще и генеральный продюсер национальной премии в области неигрового кино «Лавровая ветвь». Я могу понять, почему Мединский покушается на «Артдокфест» со слоганом «Свободное кино для свободного зрителя», но почему нужно было срывать премию «Лавр», где я вообще ничего, кроме технических и организационных вопросов, не решаю — это для меня загадка. В жюри «Лавра» 50 человек, которые голосуют тайно и зачастую дают призы фильмам, за которые сам бы я никогда никого не наградил.

— В сложившихся обстоятельствах ваша режиссерская стратегия поменяется? Тематика фильмов, язык выразительности...

— Сейчас мы показали в Казани картину «Книга». Я снимал ее в 10 странах мира: Зимбабве, США, Австралии, Аргентине... Там только один российский герой: адмирал, командующий Тихоокеанским флотом. Он родился в Севастополе, живет на Дальнем Востоке и говорит (а все это происходит в 2013 году, за год до украинских событий), что самая большая его жизненная трагедия как российского морского офицера в том, что Севастополь — не российский город. Я могу быть не согласен с этой точкой зрения, но я уважаю ее как режиссер-документалист и без купюр включаю в картину. Я не перекраиваю реальность, на основе которой создаю свои фильмы, не занимаюсь шулерством, как те люди, которые пытаются лишить меня возможности служить делу моей жизни. Более того, сегодня мне кажется очень важным сделать картину о тех 86 процентах населения страны, которые «крымнаш». Не издеваться и не ерничать над людьми, чью точку зрения я не разделяю, а зафиксировать текущее состояние нашего общества, попытаться разобраться в проблеме.

Парадокс в том, что минкульт отнимает деньги у меня и других людей, которые исповедуют ответственное отношение к профессии, и пытается всунуть их каким-то ловкачам, которые стоят у кормушки. Но ведь эти ловкачи по природе своей бездарны, они просто не могут сделать ничего толкового! Большинство фильмов, выходящих под грифом минкульта, — это какие-то бездарные фейки, сплошная творческая импотенция. И я не понимаю, почему государство, которое переживает кризис, должно тратить огромные деньги на некачественную непрофессиональную работу.

«В КОНЦЕ КОНЦОВ, МАШИНУ ПРОДАМ»

— До сентября продолжается прием заявок на «Артдокфест-2015». Часть работ вы уже видели — вырисовывается финальная программа фестиваля?

— Пока вырисовывается только четкое понимание, что фестиваль будет. Будет в Москве, Питере и Риге, причем в Риге он пройдет за месяц до Москвы. В Латвии мы покажем те фильмы, которые не могут быть продемонстрированы на территории России по причине разного рода запретов. Мы составим общий каталог фестиваля, где российский зритель увидит фильмы, которые не сможет посмотреть, правда, вероятно, кого-то мы постараемся привезти в Ригу. На данный момент мы получили около 100 заявок, а всего обычно смотрим около тысячи фильмов. Думаю, основной поток пойдет в июле. В секретном шорт-листе у нас уже есть более половины программы. Могу сказать, что в этом году очень мало фильмов из России: из 15 картин, которые предварительно вошли в шорт-лист, только одна снята здесь. Кажется, что авторы начинают уходить в какие-то параллельные миры, общий климат пространства, в котором мы находимся, вынуждает людей потихоньку скукоживаться.

— Вы считаете, что авторы боятся?

— Страх имеет место, и власть этот страх культивирует. Когда Мединский лишал меня права на профессию, он при всей своей непрофессиональности чисто подсознательно понимал, что дает четкий ориентир для тех, кто зависим от его расположения. Это сигнал: «Если мы не щадим лучших, то вас точно к ногтю прижмем». И те, кто чуть слабее, начинают оглядываться. Я убежден, что это та деятельность, за которую он, если и не ответит никогда, то хотя бы стыдиться рано или поздно должен начать. Или наоборот: если ему не стыдно, пусть хоть когда-нибудь ответит. История свои ошибки всегда исправляет.

— Значительную часть средств для прошлогоднего «Артдокфеста» вы собрали с помощью краудфандингового ресурса. Откуда планируете брать деньги в этот раз?

— Думаю, в течение месяца на сайте «Артдокфеста» появится кнопка «поддержать проект». Всем, кто поучаствует, будем дарить какие-то сувениры или даже билеты на фестиваль. Краудфандинговые платформы — это, конечно, хорошая история, но они подходят для более камерных проектов и не совсем годятся для нашего формата. Также нас поддержал фонд Михаила Прохорова — небольшая, но очень важная сумма. Ну и у меня есть какие-то личные средства, заработанные исключительно моей профессиональной деятельностью. Но если, не дай бог, наступит какой-то форс-мажор... В конце концов, машину продам.

— Вопрос действительно стоит так?

— Ну а как? Я не бизнесмен, у меня нет нефтяной скважины. Я не сижу на госбюджете и не участвую в распилах. Я зарабатываю лекциями, фильмами и фестивальными наградами за свои фильмы. Когда-то на призы я купил квартиру, теперь она у меня есть, и если я буду и дальше снимать хорошее кино и получать за него деньги, то планирую тратить их на фестиваль. Я человек упертый. Кто такой этот господин Мединский, чтобы запретить «Артдокфест»? Для меня это несуществующая величина.

— Во многих интервью вы называете текущие политические процессы в России «зимой, которая скоро кончится», но пока, кажется, все говорит о том, что она только начинается. Откуда такая уверенность в положительном исходе?

— Музыкальный, кинематографический, поэтический ритмы, да и сам ритм жизни за последнюю сотню лет сильно ускорились. Все сжимается: если раньше что-то требовало столетнего шага, в XIX веке на это уходило уже 30 лет, а общественные процессы между 1905 и 1917 годами в России заняли чуть больше 10. Да, вы правы, зима только начинается, но тенденция такова, что процесс разложения не должен затянуться надолго. Вообще, я бы хотел, чтобы зима уже поскорее наступила, потому что чем быстрее она придет, тем раньше случится оттепель. Пока у нас все же есть «Дождь», Facebook и «Эхо Москвы», пока мы не примерзли, шевелимся. Уже очень некомфортно, но еще терпимо.

«ЕСЛИ КО МНЕ ПРИДУТ ПРОХОРОВ ИЛИ НАВАЛЬНЫЙ, Я ГОТОВ ПОДУМАТЬ»

— У вас есть фильмы про Горбачева, Ельцина и Путина. Существуют сегодня политические деятели, про которых вам было бы интересно снять кино?

— Сейчас я не вижу таких лидеров. В данный момент мне интересны не столько политики, сколько общая ситуация в стране; что-то по сценарию уже наклевывается, но идею пока не оформил. Вообще, одно дело, когда ты идешь к герою с предложением снять про него фильм, и совсем другое, когда герой обращается к тебе сам. Если ко мне, например, придут Прохоров или Навальный, я готов подумать. Уверен, что через того же Навального можно великолепно рассказать о процессах, происходящих в стране.

— Наверное, люди, которые сами приходят к режиссеру, мыслят категориями «заказчик» и «исполнитель». Как можно сделать беспристрастный фильм в этой ситуации?

— Это не мой случай. За столько лет у меня выработалась своя методология работы с «заказчиком»: если мы не находим общий язык, я не приступаю к съемке фильма.

При этом еще никогда в моей практике заказчиком не выступал герой картины: обычно это инвестор, продюсер, телеканал. С заказчиком я всегда честен, как и с героем фильма. Я не держу фигу в кармане и обсуждаю то, что собираюсь сделать. Но если мое видение финального продукта не устраивает другую сторону, мы просто не работаем вместе.