В Казанском ТЮЗе станцуют картины Ван Гога

Анна Гарафеева (слева): «В буто разговор зачастую идет о чем-то тяжелом, о том, что обычно мы не хотим видеть на сцене. Но здесь это становится прекрасным»

ВВЕДЕНИЕ. ТАНЕЦ БУТО И С ЧЕМ ЕГО ЕДЯТ

Где-то в глубинах здания Казанского ТЮЗа идет подготовка к вечерней репетиции спектакля, который пока не имеет ни четкой структуры, ни названия. Уборщица моет пол. В противоположном конце помещения стоит женщина, в контровом свете чем-то напоминающая своей грациозностью молодую Майю Плисецкую. Кажется, что она полностью погружена в себя, но когда пространство комнаты приходит в движение, наполняясь актерами, готовыми слушать и искать нужные образы, дама начинает воспроизводить только что увиденные движения. Согнутая спина, раскачивающиеся руки, полусогнутые в коленях ноги, уставшая походка. Эти движения пригодятся актерам чуть позже — когда они начнут разбирать очередную картину из раннего творчества Винсента Ван Гога.

На столе лежат 5 распечатанных на черно-белом принтере работ мастера, относящихся к так называемому «крестьянскому» периоду его творчества. В этот день выбор московского хореографа Анны Гарафеевой падает на «Селян несущих хворост и снежный пейзаж». То, что происходит дальше, сложно поддается объяснению. В этом и суть современного японского танца буто, взятого за основу в новой экспериментальной постановке, премьера которой в ТЮЗе намечена на 30 марта — день рождения великого голландца.

Хореограф, а по совместительству аналитически ориентированный психолог, танцевально-двигательный психотерапевт и терапевт выразительными искусствами Гарафеева вытанцовывать свой путь начала больше 20 лет назад. На изучение современного японского танца, возникшего на стыке сюрреализма и японской революции мышления с одной стороны и культа медитативного созерцания прекрасного с другой, у нее ушло 6 лет. Основами танца буто она сначала овладевала в Школе драматического искусства Анатолия Васильева, в созданной там человеком-легендой Мином Танакой лаборатории «До танца», а затем — на стажировке в Японии. Болезненность тем и путешествия в темные материи человеческого сознания — это то, на чем зиждется буто. Традиционно это танец темноты, разговор о потаенных и не самых светлых сторонах души. Пытающаяся донести это до казанских актеров Гарафеева рассказывает «БИЗНЕС Online»: «В балете, даже если речь идет о страсти или ревности, все преподносится возвышенно. В буто, наоборот, разговор зачастую идет о чем-то тяжелом, о том, что обычно мы не хотим видеть на сцене. Но здесь это становится прекрасным». Готовы ли к такому эмоциональному коллаборационизму зрители и сами актеры — вопрос пока открытый. Кстати, сразу заметим, что этот проект не входит в прессловутый госзаказ: на постановку «Художник Ван Гог — Van Gogh» ТЮЗ на конкурсе «Новый театр» фонда Михаила Прохорова выиграл грант — около 900 тыс. рублей.

Винсент Ван Гог. «Селяне несущие хворост и снежный пейзаж» (1884 год, картон, масло)

ФИГУРА ПЕРВАЯ. АКТЕРЫ, КОТОРЫЕ ДОЛЖНЫ ПЕРЕСТАТЬ БЫТЬ АКТЕРАМИ

Задача — поймать характер персонажей картин Ван Гога. Вспомогательные инструменты — вязанки дров, вилы, палки и собственное тело. С последним сложнее всего — для исполнения танца буто тело необходимо лишить «человечности», нужно забыть весь накопленный жизненный опыт и опыт актерского мастерства. «Перестань быть актером, не нужно играть!» — то и дело напоминает Гарафеева тюзовцам. Утвержденного списка участников постановки пока нет. Известно только, что их будет не более 7 человек. Гендерное соотношение для режиссера Туфана Имамутдинова неважно, главное — умение людей перестроить сознание, чтобы подготовить свое тело к большей выразительности.

Один из молодых актеров театра, интерпретировавший образ селянина, несущего хворост, как мученика, раздавленного тяжестью ноши, признался, что и Ван Гога он не понимает и философию буто до сих пор постиг не до конца: «В повседневной жизни мы совершаем совсем другие действия, а в буто совсем иные законы. Нужно забыть, что у тебя существует рука. Ты нашел чем взять чашку, и тебе нужно выпить чай, но ты не должен знать, где у тебя рот. Поэтому приходится одновременно изучать и предмет, и свое тело. И уже от какого-то импульса совершать действие. А если начинаешь думать, уходишь от сути. Иногда, наоборот, уходишь слишком далеко, и тебя снова возвращают. Ты и понимаешь, и не понимаешь одновременно».

Гарафеева подтверждает, для российского человека созерцание — довольно сложная задача. Нам бы действовать и получать результат. В буто движения и линии напоминают природные линии: линию растущего дерева или ветки. Они могут быть в каком-то смысле уродливыми, но более естественными, приближенными к природе, чем выпрямленные движения. Это другой язык, который приближает человека к природе. Танцоры буто не боятся быть неприятными и говорить о чем-то сокровенном, что волнует их сейчас.

Современный зритель слишком оторван от эстетики земли. Спектакль должен помочь жителям мегаполиса вернуться к своей собственной природе

ФИГУРА ВТОРАЯ. ТЕМНЫЙ РЫЦАРЬ ВАН ГОГ

Убираем за скобки образ, созданный увиденной ранее картиной «Селяне несущие хворост и снежный пейзаж». Все внимание на репетиционно-поисковый процесс. Актеры разбрелись по разным углам, периодически сталкиваясь друг с другом, роняя свою ношу и самих себя на пол. Имамутдинов периодически тихо посвистывает или дует в горлышко пустой бутылки, создавая звуковой фон. Назвать действо можно «Муки с хворостом». Актеры взаимодействуют между собой своим невзаимодействием друг с другом. Гарафееву это восхищает.

Интерес к жизни крестьянских тел на ранних полотнах Ван Гога у московского хореографа и главного режиссера Казанского ТЮЗа возник давно. О том, как возникла идея переложить полотна и дневниковые записи художника на язык пластики, ни он, ни она уже не помнят. Раз не запомнилось, значит, говорят, роды прошли органично. Хореограф на тот момент уже имела некоторый опыт в подобной сфере — за ее плечами были спектакли, поставленные в Москве все тем же Мином Танаки по картинам Гойи.

Выбор пал на Ван Гога. Во-первых, большое влияние на его художественный стиль оказало популярное в европейском искусстве XIX столетия направление японизм, сложившееся при слиянии японской цветной ксилографии укиё-э и народных художественных ремесел. Во-вторых, танец буто — это боль, а художника с более болезненным творчеством надо еще поискать. «У Ван Гога именно крестьянский период наиболее темный, там нет светлых красок, какие появляются в более поздних работах, и, читая дневниковые записи, когда он работал пастором в шахтерском городке, я не нашел там оптимизма и светлых ноток, — рассказывает Имамутдинов «БИЗНЕС Online». — Но при этом, когда он описывает словами свои картины этого периода, он делает это очень ярко. Он постоянно говорит о том, как хотел бы нарисовать их, но сделать это не может из-за отсутствия мастерства. На мой взгляд, это самый мрачный и самый болезненный период в его жизни — внутренний и творческий поиск, когда он ищет свет и цвет, не только в живописи, но и внутри себя».

В работах, которые лягут в основу нового спектакля, воспевается поэзия повседневности и красота крестьянского быта. Ни хореографа, ни режиссера проекта не пугает, что современный зритель может быть слишком оторван от эстетики людей земли. По их мнению, спектакль, наоборот, должен помочь жителям мегаполиса вернуться к своей собственной природе.

Для режиссера Туфана Имамутдинова главное — умение людей перестроить сознание, чтобы подготовить свое тело к большей выразительности

ФИГУРА ТРЕТЬЯ. ЗРИТЕЛЬ

Место действия: главная сцена театра. Продолжительность спектакля, как и многое другое, пока остается загадкой. В этом проекте, кажется, нет никаких рамок, а режиссер до сих пор не имеет четкого представления о том, что получится на выходе. Фонд Прохорова, поощряющий творческие эксперименты, никаких условий не выставлял. Как это модно сейчас, спектакль решили делать интернациональным. За оформление сценического пространства будет отвечать французский художник (какой именно — тоже еще не определились, но будет он точно из Франции, другие страны оказались не в почете, чтобы почтить любовь Ван Гога к французским художникам-импрессионистами), а за звуковое оформление возьмется венгерский композитор.

Блуждать по темным закуткам человеческого сознания зритель будет в одиночестве. Вести за руку, объясняя происходящее на сцене, никто не будет. Единственный путеводитель — язык танца и, возможно, немного видеографики. Режиссер задумывает: у каждого зрителя родится свой образ. Или не родится. Спектакль — как тест на готовность к восприятию новых форм. «Готовы ли зрители? Я не знаю, — размышляет Имамутдинов. — Мы пытаемся делать то, что нам интересно, и нам кажется, что интересно и другим. Молодой зритель хочет видеть что-то другое, что до нас, к сожалению, очень редко доходит, это совершенно другое искусство. Искусство другого мышления, другого поколения, другого восприятия и другого менталитета. Расширить эти рамки мы и пытаемся, чтобы показать, что и это существует и это имеет право на жизнь».