КУЛЬТУРА НЕОБЩЕНИЯ

Зверь полуиздохший город хрипит
Но тысячи свирепые еще горят зрачков —
Ищейки темные вонзающих потерь
И под скрипы челюстей грызущие веков.

Давид Бурлюк

Наше время — время больших скоростей, массовых коммуникаций, мобильной связи, концентрации населения в мегаполисах, эпоха виртуального общения. Старая добрая деревня, уютные городские дворики, слободы с тесным общением стали анахронизмом. Что привносит в нашу жизнь эта динамичная цивилизация? Благополучие, материальное или духовное обогащение, возможность карьерного роста? Отчасти да! Но не таится ли в этом угроза потери индивидуальности под давлением глобализации? Городская жизнь создает нормы, ограждающие личную жизнь от окружающих, частная жизнь становится «священной», не допускающей чужого взгляда, но это вовсе не означает проявление уважения к личности. Городская среда требовательна в своей унификации и обезличении. В ответ люди начинают создавать собственное окружение, выстраивая где-нибудь в заброшенном селе летние дачи, или в городе отделяются высоким забором в разные «тауны».

Известный немецкий социолог Георг Зиммель на рубеже ХХ столетия исследовал различия в ментальности столичных жителей и обитателей маленьких городков и пришел к мнению, что столица живет умом, а провинция — сердцем. Отчасти это так. Жители крупных городов более подвержены влиянию сильных внешних стимулов, бесцеремонно вторгающихся в их внутреннюю жизнь, они склонны к объективному, рациональному взгляду на вещи. Городская жизнь порождает узкую специализацию за счет рационализации всей деятельности. В городе существует масса писаных и неписаных правил: как вести себя на дорогах, в общественных местах, в очередях; где можно курить, а где — нельзя; какие наказания ждут человека за тот или иной проступок.

Не сказать, что жителям села не присущ прагматизм, но в городе прагматизм сугубо личный, с минимальным учетом коллективных интересов. Конечно, большой город имеет преимущество в силу концентрации рабочих рук, финансов, многообразия специальностей, разнообразия культуры — все это позволяет реализовать крупные проекты, но в ответ теряется целостное восприятие мира, характерное для деревни. Деревня — это микрокосм, отражающий, как в капле воды, большой мир. На селе при всей экономической бедности, ограниченных возможностях для получения образования существует одно преимущество — целостное восприятие мира, умение работать в рамках установленных правил, способность выдвигаться в лидеры, не ломая существующих правил игры. Эти навыки порой оказываются важнее иных преимуществ, которые дает город. Если ты научился быть лидером в рамках правил в своей деревне, то ты можешь это повторить на ином уровне, поднимаясь по социальной лестнице. Именно поэтому деревня дала миру великих личностей, прекрасных организаторов, талантливых писателей, бизнесменов. Город готовит замечательных специалистов, выдающихся людей в самых разных сферах жизни, но не всегда воспитывает те свойства, которые нужны для создания прочного коллектива с позитивной мотивацией. В городе слишком выражены индивидуализм и цинизм, что порождает массу карьеристов, только с виду похожих на лидеров. Для них личный интерес выше правил игры, они пытаются установить свои правила, тем самым разрушая устои.

Переполненный город перегружен информацией и контактами. Современная цивилизация создала новые средства для быстрого установления связей, мы можем постоянно общаться по мобильнику, интернету, но этот поток информации нас захлестывает, мы в ответ ищем средства для ограничения контактов. Те же разработчики мобильной связи, интернета теперь изобретают фильтры для ненужных звонков, спама, отсеивания надоедливых сетевых модераторов. Мы вынуждены расставлять приоритеты в своих отношениях с людьми и кого-то заносить в черный список. Сегодня даже в тесном автобусе или метро, на улице каждый находится в своем мирке, часто с наушниками в ушах — люди хотят не столько слушать музыку, сколько не хотят слышать попутчиков. Перегрузки настолько деформируют повседневную жизнь, что выстраивается иерархия социальных ролей, меняются социальные нормы — появляются равнодушие, обезличенность, отчужденность жителей мегаполиса. При высокой плотности населения человек не может вмешиваться в дела всех окружающих, иначе он будет постоянно отвлекаться от своих дел.

В городе нет видимых стен и сторожевых башен, но люди установили виртуальные, психологические крепости вокруг своей территории. Даже соседи могут видеться, но не здороваться на протяжении многих лет. На этой почве возникает новый феномен «знакомых незнакомцев». С одной стороны, это устойчивые отношения, с другой — анонимные знакомые не вступают ни в какой контакт, они могут даже знать имена друг друга, но не общаться. Люди из года в год безмолвно взирают друг на друга, оказываясь в символических отношениях. Эти «замороженные» отношения проявляют себя лишь в особых случаях. Так, казанцы, встречаясь в Москве, общаются как старые знакомые, могут даже ощутить почти родственные чувства.

Городская среда порождает временный характер социальных отношений, они соединяются и рассыпаются, как в калейдоскопе. У меня в столе скопились сотни визиток, с большинством из их хозяев я виделся всего один раз и вряд ли увижусь вновь. Наши отношения похожи на столкновения частиц в стиле броуновского движения. Даже дружеские отношения на работе могут легко распасться при смене работы или с переездом в другой город, поскольку они чаще всего оказываются лишь частью карьеры.

«РАВНОДУШИЕ — ОДНА ИЗ САМЫХ ХАРАКТЕРНЫХ ЧЕРТ БОЛЬШОГО ГОРОДА»

Однажды сосед приходит к Молле Насреддину и говорит:
— Молла, у меня к тебе две просьбы.
— Скажи, пожалуйста, какие?
— Во-первых, одолжи мне сто акча. Во-вторых, дай мне пять месяцев сроку, чтобы вернуть.
— Первую твою просьбу исполнить я не могу, — ответил Молла, — денег от меня не жди. Что касается второй, то могу дать тебе сроку не только пять месяцев, но, если хочешь, все пять лет.

Равнодушие — одна из самых характерных черт большого города. Чем больше количество и частота человеческих контактов, тем меньше времени, внимания и эмоций человек может уделить каждому из них, отсюда пресыщение контактами. Ответственность становится распределенной настолько, что каждый отвечает только за свой отдельный и маленький участок. Между человеком и социальным миром появляется множество посреднических организаций, для спонтанной интеграции не остается места. Такая форма жизни одновременно защищает и отчуждает индивида от социальной среды, что ведет к полному пренебрежению к нуждам, интересам и требованиям тех людей, которых человек не считает непосредственно связанными с удовлетворением его личных потребностей. Мы уже не обращаем внимания на валяющегося на улице человека, в лучшем случае объясняя для себя это тем, что он, видимо, пьян, редко кто вмешивается в уличную драку, для всего, мол, существуют специальные службы. Причем чем больше наблюдателей какого-либо происшествия на улице, тем меньше вероятность, что кто-нибудь из них вмешается в происходящее. Город меняет традиционные нормы вежливости и взаимопомощи, заменяя их нормой невмешательства.

Большой город — это ситуация, на которую индивиды реагируют адаптивно в соответствии с той ролью, которая ему отведена по жизни. Вопрос не в различии между сельскими жителями и горожанами, а в реакции схожих людей на весьма несхожие условия жизни. Большой город — ситуация, к которой человек вынужден приспосабливаться и становиться таким, каким его хочет видеть ГОРОД.

Одна моя давняя знакомая напросилась на встречу и заглянула в Институт истории в Кремль. Она родилась в Казани, всю жизнь прожила на Вторых Горках, родила дочь и первый раз оказалась в Кремле, который им очень понравился. Я знаю москвичей, которые ни разу не были в Пушкинском музее или Третьяковке — все недосуг. Что же такое Казань как сообщество? Как можно было прожить четверть века и даже случайно не оказаться у стен Кремля? На самом деле любой горожанин оказывается живущим своим узким миром, для него дела всей Казани — это лишь очередные новости в ряду других новостей, а молодежь может новостями и не интересоваться, ограничиваясь интересами круга друзей. В данном случае мало имеет смысла осуждать тех или иных людей в их равнодушии к делам города — это нужно принимать как данность. Горожане скорее ждут от города услуг, нежели сами готовы сделать посильный вклад. Они готовы украсить свой балкон, дворик, а за город должны нести ответственность те, кто за это получает деньги. Кого-то такая жизнь устраивает, кого-то тянет в мегаполисы вроде Нью-Йорка, Токио, Москвы с их шумом, ночной жизнью, динамичностью, суетой, многообразием, возможностями для карьеры. Но немало тех, кто предпочитает тишину университетских городов или вовсе провинцию, многие фирмы в Европе переносят свои офисы подальше от больших городов, предпочитая природу со свежим воздухом и тишиной. Большие города обрастают пригородами, которые начинают вести себя как маленькие городки. Это ответная реакция на разрастание мегаполисов. Казань идет тем же путем.

Кроме количества населения на будущее городов будут влиять сфера их деятельности, развитие современных технологий. Если Татарстан будет развиваться теми же темпами, что и сегодня, причем сразу заимствуя лучшие технологии, то очень скоро механизация, автоматизация, роботизация станут настолько значимыми, что изменят всю профессионально-квалификационную структуру нашего общества. Речь идет не о безработице, а об изменении философии жизни. Я понимаю, что с философией у нас связаны ассоциации бесполезной болтовни, но это особенность российской традиции. Русская философия не состоялась, поскольку опиралась на ложную историю, а значит, была оторвана от реальной жизни. К тому же она была замутнена богоискательством, что и вовсе уводило в заоблачные сферы, в то время как страна погружалась в бездну. Сегодня только кажется, что философию можно подменить одичавшим патриотизмом. На самом деле человек не может жить без мировоззрения, в крайнем случае он создает собственное видение или ограничивается библейскими и кораническими средневековыми сказками.

При крутых поворотах судьбы неизбежна смена парадигмы, угла зрения на экономические и социальные процессы, т. е. мы вынуждены выделить приоритеты своей жизни и ясно их изложить. Суть изменений заключается в новой функции человеческого знания, которое станет основным двигателем Татарстана. Мы не можем вечно выступать в роли догоняющих и подражающих. «Фабрики» знаний станут центрами революционных изменений не только в экономике, но и в нашей повседневной жизни. Научные городки, чьи фундаменты уже заложены, создают иную среду общения, где основными продуктами становятся научное открытие, разработка технологий. Одновременно не менее важными станут открытия новых социальных технологий, которые повышают качество жизни, творческий потенциал, мотивируют людей на новые достижения.

«ДЛЯ ТАТАР ИСЛАМ НЕ ИГРАЛ ТАКОЙ ЖЕ РОЛИ, КАК ПРАВОСЛАВИЕ ДЛЯ РУССКИХ»

По-настоящему об уровне цивилизации говорят не переписи населения, не размеры городов, не собранные урожаи — нет, о нем говорит качество человека, которого производит страна.

Ральф Уолдо Эмерсон

Почему философия жизни в Татарстане должна отличаться от российской или европейской? Российская философия была построена на извращенной историографии, разработанной под руководством немецких историков, знавших только европейские традиции. Первым петровскую экзекуцию озвучил Николай Карамзин, продолжил Сергей Соловьев и завершил Василий Ключевский. Они выстроили историю не столько России, сколько ДЛЯ государства Российского. К тому же Ключевский был профессором Духовной академии, что наложило отпечаток на его труды. Его концепция истории как колонизации территорий и народов, их русификации и христианизации не могла стать базовой для инородцев. Историческая роль отводилась только великороссам, другие народы — предмет колонизации, социальный фон наряду с природными катаклизмами.

Вся история начиналась с Киева, как якобы русского города. Но ведь в Средние века это был хазарский городок Куяба, вокруг которого жили славянские племена полян, древлян, кривичей и тюркские племена торков, черных клобуков, берендеев. Киевское княжество захватили викинги (шведы), поскольку Киев был значимой крепостью на пути из Варяг в Греки. Официальные историки не только извратили начало русской истории, но также проигнорировали не менее влиятельную Волжско-Камскую Булгарию и еще более влиятельный Хазарский каганат. До появления собственно русских из смешения славянских и финских племен хазары и булгары уже существовали как государствообразующие народы, а до этих государств существовал Тюркский каганат, чья территория простиралась от Алтая до Дуная. И все это история России, проигнорированная тройкой Карамзин — Соловьев — Ключевский. Петровская историческая философия сохранилась в своих ключевых принципах в советское время и нынешней России, ее ущербность в полной мере проявилась тогда, когда «инородцы» разбежались по своим государствам, а ближайший, якобы самый родственный народ — украинский — оказался во враждебном лагере к великороссам. Без Украины нет шансов восстановить былую империю, а потому вся прежняя философия оказалась бесполезной.

Может быть, Татарстану подходит европейская философия, где сегодня доминируют французские мыслители? Отнюдь. При всей привлекательности блестящей плеяды европейских философов мы не можем ее просто заимствовать, поскольку у нас была иная история, а в ней уже заложены основы нашего мировоззрения, независимо от того, осознаем мы это или нет. Например, в Европе не было традиций номадизма, а у татар они были, причем не в чистом виде, как у казахов, а в виде сочетания номадизма с оседлостью. Нельзя оседлость, урбанизацию воспринимать как более высокую ступень цивилизации, это одна из форм жизнедеятельности, как и номадизм, который не исчез из нашей жизни. Его, действительно, нет в качестве кочевого хозяйства, но он сохранился как элемент ментальности и образа жизни. Мобильность, открытость татар, подчинение религии интересам нации объясняются именно прежними традициями номадизма. Здесь уместно сравнение с американским образом жизни, который резко отличается от европейской культуры. Освоение Дикого Запада в США шло по чисто номадическому принципу. Для американцев церковь не играла столь же существенной роли, как в Европе, поэтому у них в центре любого городка стоят офис шерифа и тюрьма, а в европейских городах — церковь. Номадизм в сегодняшнем мире проявляется через глобализацию, а значит, он часть современной культуры и не собирается отмирать.

Что же касается русских, то в их истории не столько церковь, сколько монастыри сыграли нациообразующую роль, православие и сегодня остается важным фактором русификации самих русских, ведь русский народ складывался не только из славян-язычников, но и из финских племен. Сказки про крещение Владимиром (Вольдемаром) русских появились из-за скудости московской идеологии. Владимир сам не был русским, более того, в то время в принципе не было русских, тем более в греческом православном Херсонесе. Крещение Руси произошло много позже и не как одноразовый акт, а в виде наступления монастырей на славянские и финские земли. Когда-то монастыри были основным фактором русской колонизации, а потому часто выглядели не как Божьи храмы, а настоящие крепости. Расцвет деятельности монастырей приходится на период Золотой Орды, где религиозные учреждения освобождались от налогов, именно тогда происходит масштабная русификация славян и финнов (чуди, мери, веси и т. д.), а великороссы как целостный народ появляются много позже. Ведь даже в эпоху Куликовской битвы народы оставались с удельным сознанием: новгородцы и псковичи не признали московского верховенства в силу близости со Швецией, тверичи и рязанцы больше смотрели на Литву, москвичи, суздальцы, владимирцы и другие были исключительно лояльны ханам Орды. Нижний Новгород, разбогатевший на торговле по Волге, держался от всех подальше. Даже во времена Смуты мы видим доминирование удельных интересов над общерусскими, причина такого положения заключалась в слабой христианизации Святой Руси.

Православная церковь для русификации татар не играла большой роли, главным фактором была политика государства, а не духовные искания. Те татары, которые добровольно приняли православие, стали впоследствии русскими, а те, кого крестили насильно (кряшены), сохранили татарский язык и традиции. Для татар даже ислам не играл такой же роли, как православие для русских. До принятия ислама татары уже были сложившимся народом, с принятием ислама в качестве государственной религии в Х веке они соединили исламскую доктрину с этническими традициями, именно поэтому татарский ислам столь существенно отличается от арабского, причем в лучшую сторону. Сегодня ни православие, ни ислам не могут выполнить ту же роль, как прежде, поскольку они из сферы духовной перекочевали в сферу услуг, став элементом экономики.

Татарстан соединил многие традиции, сохранившиеся от прежней истории в своих навыках организации жизни, представлениях о мире, морали. Достаточно вспомнить Ясу Чингисхана о равенстве всех религий, культур, народов. Сегодня это воспринимается как «Модель Татарстана», но у нее был автор в Средние века в лице Чингисхана. Конечно же, татарские деревни были построены иначе, чем европейские, там они были простым приложением к городу. Татарские же деревни были своеобразными полисами, сообществами, микрокосмом, в чем-то сходными с древнегреческими городами-государствами. Татарские деревни отличались и от русских сел отсутствием крепостничества, распространенностью отходничества. Все эти нюансы истории отразились на психологии, поведении граждан Татарстана, а потому наша республиканская философия жизни, динамика ее изменений не могут не учитывать особенности прошлого. Российская идеология поиска врагов под знаменем патриотизма для нас явно не подходит. У нас философия взаимопонимания всех народов и открытости культуры к инновациям, что является базой стабильной политики и экономики знаний.

Новые вызовы потребуют иной культуры общения. Мегаполисы будут прирастать микрогородками, более комфортными для жизни. Деревня перестанет быть простым приложением к АПК, она станет инкубатором социализации, хранилищем лучших национальных традиций. Нет нужды в урбанизации деревни, ведь и город будет менять свои функции под требования индустрии знаний. Экономика знаний потребует организации коллективных усилий для творческих прорывов, значит, культура необщения, отчуждения должна будет смениться новыми формами организации жизни.

Когда весь город спит в усталой негра позе
Луны сквозь дым черствеет хризолит
За каждое окно втыкаются занозы
Они въедаются сердца заснувших жителей столицы
И каждый сон похож тогда на мертвеца
А мысль пугливей спящей птицы
Весь город спит сложив свои секреты
Как жалких медяков скупец копилку
А с океана туч лиловые кареты
Мнут спящий город вечности подстилку
Бульвары, банки, пристани и доки
Лежат затоптаны мертвящим лунным светом
Которому на солнце есть истоки —
Луны сюда он брошен арбалетом.
Так и веков забытых тайны и сказанья
Так и догадки древних мудрецов
Несут в себе засмертные восстанья
Противу гнета сгинувших веков.
Радости горе и сокровение мысли древне мудрецов
Как эхо об умы тысячелетий горы
Перешагнут, чтоб снова жить в конце концов...

Давид Бурлюк. Ор. 10.