Александр Сладковский: «Для меня интендантство — ситуация вынужденная. Я это делаю не потому, что очень хочу это делать, а потому что, кроме меня, это никто не сделает»
Александр Сладковский: «Для меня интендантство — ситуация вынужденная. Я это делаю не потому, что очень хочу это делать, а потому, что, кроме меня, это никто не сделает»

«В МУЗЫКЕ ТАКОГО «ХОЗЯИНА» НАЗЫВАЮТ СПЕЦИАЛЬНЫМ СЛОВОМ ИЗ ВОЕННОГО ЛЕКСИКОНА»

В современной России музыкальное интендантство — категория туманная, толком так и не проясненная. Среди тех, кто у нас заправляет оркестрами, музыкальными фестивалями, оперными театрами и претенциозными проектами, фигурируют дирижеры, худруки, генеральные директора, продюсеры, даже учредители-спонсоры. Но в России практически нет интендантов, отвечающих, как в европейских или американских оркестрах, театрах и фестивалях, за актуальность и результативность проводимой музыкальной политики.

В любом доме, как и на любом предприятии, должен быть хозяин. В музыке такого «хозяина» называют специальным словом из военного лексикона — интендант. В современной музыкальной индустрии интендант не только обеспечивает свой коллектив (оркестр, оперный театр или фестиваль ), условно говоря, «провиантом» и «патронами», он отвечает за финансовую и художественную стратегии своего коллектива. Иными словами интендант — это руководитель очень высокого уровня и довольно редкостной для России квалификации: стратега и тактика в одном лице.

На Западе интендантов в современном понимании не так много, как кажется. Но там эта профессия все-таки существует. Полвека минимум. Ее историю начали австриец Рудольф Бинг (1902 - 1997) — сперва генеральный менеджер оперного фестиваля в Глайндборне, впоследствии — легендарный директор Metropolitan Opera в Нью-Йорке, и швейцарский композитор Рольф Либерман (1910 - 1998) — глава Гамбургской и Парижской Национальной опер, а так же оркестра Цюрихского радио.

Сейчас европейские интенданты, как правило, музыканты, которые из той или иной исполнительской профессии поднялись на более высокий продюсерско-организаторский уровень. Отказываясь от будущности исполнителя, они не порывают с музыкой, а еще беззаветнее служат ей. Интендант постоянно варится в музыкальной среде, любит музыку и, имея связи и представления о ситуации на музыкальном рынке, осуществляет продвижение институции или коллектива, по сути, формулирует и возглавляет этот сложный процесс.

В европейских оркестрах интендант, конечно, больше, чем директор. Например, в одном из лучших оркестров мира — Берлинском филармоническом — именно интендант наделен полномочием решающей подписи в контракте с главным дирижером, не говоря уже о гастролирующих звездах. Кстати, при всей демократичности процедуры рассмотрения и выбора очередного музыкального руководителя оркестра Берлинской филармонии или, скажем, главного дирижера Парижской оперы, ответственность за окончательное решение лежит именно на интендантах этих коллективов.

Чтобы поднять статус Мариинского театра, Гергиеву понадобилось совмещение должностей художественного руководителя театра, главного дирижера и директора (фото: <a href=
«Чтобы поднять статус Мариинского театра, Гергиеву понадобилось совмещение должностей художественного руководителя театра, главного дирижера и директора (фото: kremlin.ru)

«В МОЕМ СЛУЧАЕ ИНТЕНДАНТСТВО — ЭТО ТО, ЧЕМУ Я УЧИЛСЯ У ВАЛЕРИЯ ГЕРГИЕВА»

В нашей стране позиция интенданта пока еще очень расплывчата. Этой профессии у нас элементарно не учат, и руководители отечественных коллективов вынуждены осваивать ее эмпирически. В моем случае интендантство — это то, чему я учился у Валерия Гергиева, который начинал, когда Кировский театр был известен в мире, но прежде всего как Kirov ballet. Это было в самом конце 1980-х. Тогда Гергиев положил много сил, чтобы лейблом Mariinsky theater маркетировать не только балет, но и оперу, и оркестр театра. Тем самым он сделал все, чтобы вернуть Мариинскому театру его историческое реноме в полном объеме.

Надо, конечно, помнить, что в то время на западе Гергиев, невзирая на молодость, был одним из самых известных российских дирижеров. Его имя было в топе, — он же выступал и с Государственным симфоническим оркестром (тогда еще «светлановским»), и с Лондонским филармоническим и очень скоро стал вывозить свой коллектив. Собственно, он был единственным из молодых, кто представлял Россию — тогда еще СССР — на международной арене.

Понятно, что в складывающейся тогда ситуации Гергиеву нельзя было мешать. И гений Гергиева сыграл свою роль не только в области музыкальной: все мы знаем, какие записи, на каких лейблах были сделаны, сколько премий было получено, сколько было выдвинуто мариинской продукции на Grammy еще тогда, на интендантском стартапе Гергиева. Будучи свидетелем всему этому, я понял, что иначе и быть не может. Кстати, что первым делом стал делать Гергиев? Он стал активно вытаскивать оркестр театра из ямы на сцену. Благодаря фестивалям, где хедлайнером выступал, собственно, оркестр Мариинского театра, и Прокофьев, и Мусоргский стали восприниматься совсем по-другому. Именно поэтому со временем Гергиев стал выдвигать «пакетные предложения» западным импресарио.

Именно чтобы поднять статус Мариинского театра, Гергиеву понадобилось совмещение должностей художественного руководителя театра, главного дирижера и директора. Он буквально скрепил их собственным именем, причем сделал это буквально в течение первых двух лет руководства Мариинкой. В прессе тогда много и по-разному об этом высказывались. Одни хвалили, другие сердились, предполагая в единоличном руководстве нечто для театра опасное. Но Гергиев одним из первых в стране понял: чтобы так продвинуть театр и так взлететь репутационно, нужны механизмы принятия оперативных решений. Ему надо было избежать лишних звеньев, эффекта торможения, функционеров, которые мешали бы ему развивать мариинскую стратегию и использовать для ее реализации самые разнообразные тактики.

Друг другу не должны противоречить дела репертуарные и гастрольные, фестивальные или, скажем, рекординговые. Категория масштаба личности во всем этом, конечно, очень важна. По сумме реализованного у нас в России с Гергиевым до сих пор особенно некого сравнивать. Не знаю, почему это так, но это так.

«В ИДЕАЛЕ-ТО МНЕ БЫ ХОТЕЛОСЬ ОСТАВАТЬСЯ ТОЛЬКО ДИРИЖЕРОМ И НЕ ДУМАТЬ, КРОМЕ МУЗЫКИ, НИ О ЧЕМ»

Мне кажется, интендантство на Западе — то, что во многом упрощает жизнь дирижеру. Там дирижер, подписавший контракт на пять лет, совершенно не озабочен никакими вопросами, кроме того, чтобы сделать качественный концерт. У нас, к сожалению, такого быть не может. Такая уж в наших оркестрах структура: ее стабильность гарантируется, по-моему, только единовластием, когда никого ни в какие стороны не тянет.

К сожалению, попытки интендантства у нас, по крайней мере те, с которыми я встречался, приводили к противоречиям, которые в конечном итоге заводили дирижера в тупик. Такие конфликты всегда приходилось разрешать как-то радикально. Я почему вспомнил Гергиева? Ну скажите, кто ему может указывать, как и куда он должен развиваться, что играть, в каком направлении двигать свой театр или оркестр? Никто.

Вот в татарском симфоническом оркестре появились новые инструменты. Резонанс по всей России. Многие, не скрою, нам завидуют. Но инструменты — это всего лишь средство. Мне было ясно, что хороший оркестр не должен играть «на дровах» — это противоестественно. Но, повторяюсь, инструменты — лишь средство, а цель — это фестивали. Сейчас у нас 7 фестивалей. А что такое фестиваль? Это набор определенных репертуарных комбинаций, это приезд — на регулярной основе — крупных музыкантов.

Как интендант я убежден, что невозможно планировать сезон, не имея понятия о том, кто придет в зал слушать тот или иной концерт. Невозможно репетировать, не имея базы. Невозможно делать записи, не имея представления о качественной звукорежиссуре и соответствующих финансах. Это все — звенья одной цепи. Но их можно сомкнуть. При условии, что если очень повезет.

В идеале-то мне бы хотелось оставаться только дирижером и не думать, кроме музыки, ни о чем. Но это пока мечты, потому что нет отработанной структуры, ну или системы, как на Западе, которая оставляла бы музыканту только творчество. Для меня интендантство — ситуация вынужденная. Я это делаю не потому, что очень хочу это делать, а потому, что, кроме меня, это никто не сделает.

Я могу, наверное, пригласить какого-то интенданта, но если он мне наломает дров, значит, я не справлюсь с задачей. И тогда зачем вся эта затея?! Ведь если говорить конкретно о Татарстане, я получил здесь кредит доверия и задание от главы республики привести оркестр в соответствие европейским стандартам. Значит, мне за все и отвечать. В любом случае.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции