Общество коммунистического будущего: власть творцов. Уже скоро

Олег Григорьев

«ПОЗИТИВНЫЙ ОБРАЗ БУДУЩЕГО В НЕОКОНОМИКЕ — ЭТО КОММУНИЗМ»

Из литературных описаний общества будущего Григорьеву (да и мне лично) ближе всего «Мир полудня» Стругацких. Если попытаться его кратко характеризовать — это динамично развивающееся общество творцов.

Причем в данном определении важны обе части — и «динамичное развитие» и «общество творцов».

Последнее, конечно, не значит, что все в нем будут творцами — это невозможно. Но именно творцы там должны быть образцом для подражания и элитой, принимающей решения.

А про развитие (это такое и зачем оно нужно) — мы обсудим далее.

В общем, если говорить коротко, то позитивный образ будущего в неокономике — это коммунизм. Но не вульгарно понимаемый коммунизм «каждому по потребностям», а коммунизм по Григорьеву — «от каждого по способностям, каждому по потребностям для продуктивного творчества».

Будут ли там все люди равны и счастливы? Конечно, нет. Кстати, в «Далекой Радуге» Стругацкие хорошо показали драму человека, у которого не получилось стать творцом — и подобные драмы неизбежны. Но, тем не менее — это мир, в котором хотелось бы жить и работать.

Неизбежно ли его наступление? Нет, конечно. Но именно сейчас в истории человеческой цивилизации наступает переломный момент — мы либо будем скатываться в неофеодализм (мир киберпанка), либо двигаться вперед, к «миру полудня»

Но не является ли это утопией? Какие имеются сейчас объективные предпосылки для движения в этом направлении, и как вообще это может выглядеть это общество будущего в каких-то существенных чертах — я попытаюсь описать в дальнейшем тексте.

О РАЗВИТИИ

Что мы понимаем под развитием?

Надо понимать, что все блага — как материальные, так и нематериальные — создаются человеческим трудом. Т.е. общее количество благ, которым располагает общество, и уровень благополучия зависит от продуктивности труда его членов. И появление роботов в этом ничего не меняет — вместо того, чтобы работать на заводе, кто-то создает роботов, а кто-то организует продажу этой продукции, моделирует одежду и стрижет собачек для тех, кто создает роботов.

Конечно, эти блага могут распределяться по-разному, но если общее благосостояние растет, то достается всем, пускай и не совсем равномерно.

Т.е. развитие в первую очередь — это повышение продуктивности рабочего времени членов общества (заметим, что под продуктивностью имеется в виду количество создаваемого востребованного обществом продукта, а не абы какого).

На развитие можно посмотреть и с другой стороны. Независимо от уровня развития, всегда существуют и будут существовать редкие ресурсы (которых не хватает всем желающим). В этом смысле развитие — это превращение редких ресурсов в менее редкие (в пределе — в общедоступные), и появление новых редких ресурсов.

Развитие неразрывно связано с научно-техническим прогрессом — но только не так, как многие думают. Не НТП стимулирует развитие, а развитие создает условия, в которых востребован НТП (и он в свою очередь, дает положительную обратную связь, ускоряя развитие).

Зачем нужно развитие?

Очень многие даже неглупые люди задаются вопросом — «А нужно ли развитие, ведь реальные потребности человека не так велики, почему бы не остановиться на каком-то достигнутом приличном уровне благополучия и развитие остановить — во имя стабильности?»

Во-первых, непонятно — кто, как и когда сочтет достигнутый уровень «достаточным» чтобы останавливать развитие.

Предположим, мы считаем таковой уровень современного европейца или американца. Но в мире есть еще минимум 4,5 миллиарда человек, которые живут практически натуральным хозяйством, не включены в мировую экономику, и не только не имеют интернета, но зачастую и достаточного количества пищи.

Для того, чтобы вывести этих людей на «достаточный» уровень благосостояния, мировая экономическая система должна включить в себя большую часть этих людей (они должны будут не только больше потреблять, но и производить на более высоком уровне эффективности), т.е. увеличиться в разы. При этом, поскольку рост будет неравномерным (система всегда устроена как пирамида), неизбежно появятся еще более богатые люди и регионы, новые товары и технологии. Т.е. «выравнивать» можно будет бесконечно.

Да и кто сказал, что уровень жизни современного американца — это предел мечтаний?

Вечное человеческое желание добраться до звезд — никто не отменял.

Во-вторых, надо понимать, что в стабильном обществе без развития творцам, да и просто энергичным людям будет просто нечего делать.

И они эту стабильность все время будут пытаться нарушить — не по злому умыслу, а просто потому, что не могут иначе. Люди всегда будут «хотеть странного» — так они устроены. И этих людей придется репрессировать во имя стабильности.

В общем, признаются ли себе в этом адепты стабильности или нет — их идеалом является муравейник. Да, муравьи крайне эффективны. Они достигли вершины своего развития 100 млн лет назад, и с тех пор сохраняются в неизменном виде — без всякого развития. И возможно даже, по-своему счастливы.

Но человек — не муравей. Ему свойственна, как это называют психологи, высокая степень неадаптивности поведения — т.е. того самого «хотения странного» (которое и привело нас из пещер в космос). И в обществе, где это хотение репрессировано — значительная часть людей будет несчастна. В литературе есть множество описаний такого общества. Но по большей части — в жанре антиутопии.

ПРИРОДА НЫНЕШНЕГО КРИЗИСА

Кризис финансового сектора. Мы здесь говорим о финансовом секторе по Григорьеву — в широком смысле, т.е. обо всех институтах, мотивированных получением прибыли, для которых рабочим инструментом является денежный капитал. Т.е. это не только и не столько банковский сектор, сколько торговля и промышленное производство.

Последние 300 лет именно финансовый сектор был основным двигателем развития человечества, повышая эффективность за счет разделения труда и сопутствующего научно-технического прогресса.

Но деятельность финансового сектора мотивирована исключительно прибылью. Т.е. откачкой денег из потребительского сектора экономики.

В эпоху, когда нынешний этап развития стартовал, деньгами было золото — ресурс ограниченного объема. И к 1870 году практически все золото мира было откачано западным финансовым сектором. И прибыль получать стало очень трудно. В мире наступила эпоха дефляционных кризисов, которая продолжается до сих пор.

Открытие новых месторождений золота давало временную передышку. Затем продолжительный период роста был связан с отказом от золотого стандарта и утверждением доллара в качестве мировой валюты (Бреттон-Вудские и Ямайские соглашения).

Казалось бы, что снятие физических ограничений на объем денег должно было привести к устойчивому росту, тем более, что системе есть куда расти — в нее не включена большая часть населения Земли.

Но жизнь показала, что потенциал современной финансовой системы тоже ограничен — существующие механизмы эмиссии не способны стимулировать устойчивый рост (тем более, что существует потенциальный конфликт между функциями доллара как мировой валюты и как национальной валюты США).

Эмиссия доллара идет — в виде QE, в виде роста государственного долга США, но финансовый сектор разросся до таких размеров, что «съедает» новые эмиссии очень быстро, и они не успевают оказать существенного влияния на размеры и продуктивность мировой экономики. Мировой финансовой системе, как наркоману, требуются все большие и большие объемы эмиссии даже просто для того, чтобы оставаться на достигнутом уровне и не впадать в «ломку» — рецессию.

Могут ли быть как-то реорганизованы эти процессы для того, чтобы обеспечить устойчивый рост мировой экономической системы и включение в нее новых людей — пока непонятно. Поиск их идет. Но даже если и могут — то понятно, что у этих механизмов тоже есть предел (утрата веры в деньги как таковые).

Т.е. потенциал финансового сектора как института развития (и прибыли как его мотиватора) — принципиально ограничен. И мы близки к этому пределу (если еще не достигли его).

Последствия остановки роста. И проблема состоит не только в том, что останавливается рост. Вся существующая мировая система — причем не только финансовая и экономическая, но и социальная — заточена под рост. Под рост созданы долги, все активы оценены в расчете на рост, рост заложен в логике действий не только финансового сектора, но и людей и власти. Современная пенсионная система (и шире — социальное обеспечение), наука, потребительское кредитование (да и кредитование вообще) и множество других институтов могут существовать только в условиях роста. Да и люди привыкли, что они живут все лучше и лучше. И строят на этом свои жизненные стратегии.

И остановка роста в этой ситуации означает падение, причем очень быстрое. И влечет неизбежные социальные катаклизмы.

Что делает в такой ситуации государственная власть (озабоченная, как мы знаем, в первую очередь сохранением своей власти)? Естественно, пытается взять управление экономикой в свои руки, и вообще — изолироваться от мира (чтобы повысить управляемость). Собственность национализируется в явной или неявной форме, вводятся таможенные барьеры (вплоть до монополии внешней торговли), а населению объясняют, что во всем виноваты враги.

И таких примеров мы видим множество. Так же как видим, что в результате общая ситуация становится только хуже. А чем она хуже — тем в большей степени власти пытаются взять ее под контроль, закручивая гайки внутри своих стран, и конфликтуя за ресурсы (которых становится все меньше) с другими странами — так как «если через границы не ходят товары, то через них ходят солдаты» ©.

При этом внутри национальных государств тоже образуются линии разлома — нарастает сепаратизм регионов. И мы видим этот процесс даже в одном из самых благополучных регионов — в Евросоюзе. Причем объективное уменьшение объемов ресурсов, которыми располагают государства, дают этому сепаратизму шансы на успех.

Так же надо иметь ввиду, что разрушение мировой экономической системы чревато утратой современного технологического уровня — так как он может существовать только в условиях глобальной экономики.

В общем, если этот процесс возобладает — нас ждет возврат в неофеодализм с массой воюющих друг с другом княжеств и империй (хотя возможно на более высоком технологическом уровне, чем в средневековье). Правда, учитывая наличие огромного количества ядерного оружия в мире, все может быть и еще более печально.

КОНСТРУИРУЕМ ОБЩЕСТВО БУДУЩЕГО

Фундаментальные предположения. Говоря об обществе будущего, неокономика исходит из ряда фундаментальных предпосылок (которые обычно игнорируют адепты «вульгарного коммунизма»):

1. Глубинная природа человека неизменна и определяется его особенностями как биологического вида (стадного существа). В силу этого у человека присутствует иерархический инстинкт (инстинкт доминирования). И именно он определяет его социальную сущность, и мотивирует человека к социальной активности — наряду с инстинктом самосохранения (см. Homo neoconomics).
2. Люди принципиально не равны — они отличаются своими способностями и энергетикой (силой развития инстинкта доминирования). И своими потребностями тоже отличаются. И различия эти сохранятся всегда.
3. Ресурсы общества всегда ограниченны. И какого бы уровня не достиг прогресс, всегда будут редкие (ценные) ресурсы, которых всем желающим не хватает. Причем это относится не только к материальным ресурсам. Скажем, количество «человеческого внимания» — тоже ограничено.

Из этих посылов следует два важных вывода:

1. В обществе всегда будут иерархии, и верхушки этих иерархий (элиты) будут иметь преимущественный доступ к распределению (но не обязательно к потреблению) редких ресурсов. Но иерархии эти могут быть устроены на разных принципах.
2. Реальная социальная справедливость — это равенство начальных возможностей + максимально открытые социальные лифты (возможность социального роста для способных и энергичных). Всем поровну всего — это невозможно (в силу наличия редких неделимых ресурсов), несправедливо (вклад разных людей может сильно различаться) и непродуктивно (поощряет социальный паразитизм).

Заметим, что мы тут ничего не говорим о таких базовых для современного общества институтах, как частная собственность на средства производства и финансовый капитал. Эти институты не вечны — их не было на ранних этапах развития цивилизации и, скорее всего, не будет в «мире полудня».

А вот деньги, скорее всего, останутся — по крайней мере, потребительские. Потому как это крайне удобный инструмент для обеспечения разнообразия индивидуального потребления в условиях наличия редких ресурсов.

Ограниченность развития на базе разделения труда. У существующей сегодня модели развития есть еще одна фундаментальная проблема.

Напомним, что она строится на базе разделения труда (РТ) — т.е. упрощения выполняемых работниками трудовых операций. Но тут есть предел — дробление выполняемых человеком операций ниже какого-то уровня уже не дает повышения продуктивности (дальше их есть смысл только автоматизировать).

Но пока этот предел не достигнут, то наряду с ростом количества профессий рост РТ приводит к упрощению этих профессий, а также к опережающему росту количества людей без профессий — разнорабочих и «кнопконажимальщиков».

Причем этим людям практически не нужно образование (что ведет к деградации системы образования), а значит — и закрыты социальные лифты.

При этом не стоит считать, что подобное общество может быть эффективно. Оно не в состоянии использовать потенциал значительной части своих членов, и делает их заведомо несчастными — вынуждая их значительную часть времени заниматься неинтересным и не дающим никаких перспектив делом.

Это — то самое марксово «отчуждение» человека от результатов своего труда. Причем гораздо более жесткое, чем во времена Маркса — потому что тогда от фабричного рабочего требовался гораздо более сложный труд, чем сейчас (и пролетариат по уровню своего развития действительно был передовым классом).

Т.е. разделение труда в пределе ведет к разделению людей на многочисленных деградирующих «морлоков» — пролетариат, и немногочисленных «элоев» — организаторов производства, инженеров и ученых.

А замыкание страты «профессионалов» в себе автоматически будет вести к ее вырождению и остановке дальнейшего развития. В общем, ведет к тому самому «муравейнику», которым я пугал читателя в начале, обосновывая необходимость развития.

И зачатки этого процесса мы хорошо видим в нынешней реальности.

Где же выход? Выход — в повышении роли сложного и разнообразного труда.

И это, в общем. уже осознается. Скажем, система Тойоты («бережливое производство»), показывающая очень высокую эффективность, требует существенно более грамотных и разносторонних рабочих, чем традиционный конвейер.

Но организация эффективных процессов на базе сложного труда и людей-многостаночников — это гораздо более сложная задача, чем построение процессов на базе человеко-роботов (хотя и позволяет достигать существенно лучших результатов).

Такой подход должен включать в себя систему профессионального отбора, образования и мотивации работников, и грамотного проектирования производственных процессов.

Институты развития в истории цивилизации. Выше мы констатировали, что Неокономика рассматривает человека как существо иерархическое, основным мотиватором которого (наравне с голодом, а часто и сильнее, чем голод) является стремление к достижению социального статуса.

Но в человеческом обществе (в отличие от стада) существует не одна иерархия (иерархия власти), но и множестве других.

Т.е. можно посмотреть на историю цивилизации как на историю становления институтов дополнительных иерархий, позволяющих индивидам разными способами проявлять свой инстинкт доминирования.

И чем цивилизация более развита — тем больше в ней таких институтов. В современном обществе выдающиеся бизнесмены, ученые, спортсмены, звезды шоу-бизнеса и др. зачастую имеют более высокий статус, чем представители власти.

А для индивидов с несильно выраженным инстинктом доминирования имеются всякие отдушины типа статусного потребления и популярности в соцсетях. Думаю, любой непредвзятый наблюдатель легко может заметить, что большая часть обсуждений на нашем Worldcrisis.ru — это тоже мерянье виртуальными статусами :)

Заметим, кстати, что сама власть не особо заинтересована в подобных институтах — потому что чем их больше и чем они сильнее, тем труднее власти реализовывать свои властные амбиции непосредственно — ей приходится учитывать интересы параллельных иерархий.

Но особую роль в развитии цивилизации имеют институты, способствующие развитию (в описанном выше смысле). Таких институтов существует два с половиной.

Это власть, бизнес (финансовый сектор) и наука. Последняя, впрочем, самостоятельной силой не является, поскольку заказчиком для нее всегда являлись первые два.

Впрочем, развитие являлось всегда побочным результатом деятельности как власти, так и финансового сектора.

Власть всегда стремится к укреплению и расширению своей власти. И для этого она может, как строить города и дороги, так и гробить экономику войнами, непосильными поборами и торговыми ограничениями.

Финансовый сектор всегда стремится к получению прибыли — здесь и сейчас. И для этого может, как развивать дальнюю торговлю и логистику, внедрять передовые технологии и методы организации труда, так и подсаживать на наркотики и выжимать досуха целые страны и регионы, а потом уходить — когда они перестают приносить прибыль.

Тем не менее, последние 300 лет именно финансовый сектор был основным двигателем развития, повышая эффективность за счет разделения труда и сопутствующего научно-технического прогресса.

Но сейчас финансовый сектор утратил свой потенциал как институт развития, и становится тормозом. Так же мы выше показали ограниченность модели разделения труда как механизма развития.

Вывод — нужен новый институт развития, причем основанный не на разделении труда, а на его усложнении, и предполагающий иную мотивацию людей, составляющих этот институт (не власть, и не прибыль).

Эффективность управления как потенциал развития. Вспомним, что мы говорили о развитии как о повышении эффективности труда.

Но эффективность работника зависит не только и не столько от его личных способностей, сколько от того, в какую систему (рутину) он встроен. Причем это относится не только к «простым» профессиям, но и сложным (творческим).

Даже самый талантливы писатель может остаться неизвестным, если нет издательского дела с его технологиями. Гениальный режиссер может снять пять фильмов за всю жизнь, а может — 25, если работает на «фабрике» типа Голливуда. Самый лучший архитектор не сможет построить инновационный дом, если нет девелоперской и строительной индустрии соответствующего уровня.

Но сейчас мы наблюдаем крайне неэффективное управление и расходование ресурсов — как на уровне фирм, так и на уровне государства (и особенно на уровне государства).

Громадные бюджеты и человеческие ресурсы тратятся непонятно на что, не давая не только прироста эффективности общественных систем, но и наоборот — приводят к ее падению (размножению чиновников, которые в хорошем случае не приносят никакой пользы, в плохом — вредят). С самыми благими пожеланиями принимаются некачественные законы, приводящие к существенному росту общественных издержек при отсутствии какой-либо пользы.

Т.е. потенциал повышения эффективности за счет грамотного конструирования общественных систем — огромен. Но систематически никто этим не занимается — нет институтов, которые могли бы это делать практически и достаточно гарантированно. И нет интересантов — власти это обычно не интересно, а бизнесу — иногда интересно, но не к кому обратиться.

Вы можете спросить: «Повышение эффективности почти всегда приводит к уменьшению количества работающих. Что делать с освобождающимися людьми?»

Да, такая проблема есть. Но для нее в каждом конкретном случае тоже могут быть выработаны эффективные решения — об этом просто надо думать, планируя изменения. И понимать эффективность широко — с учетом социальных последствий принимаемых решений. Но ни в коем случае не надо смешивать благотворительность и производственный процесс — лучше уж часть сэкономленных средств направить на временную поддержку, переобучение и подъемные для переезда оказавшимся без работы — обычно это выходит дешевле для общества.

Понятно, что такой подход может использоваться в полной мере только при приоритете общественных интересов над узкими частными (прибылью владельцев предприятий). Но стремление к прибыли как механизм роста эффективности и так обречен — я об этом писал выше.

Соответственно, возникает вопрос: Кто, зачем и каким образом будет обеспечивать этот самый рост эффективности — если власть на это не способна в принципе, а финансовый сектор исчерпал свой потенциал?

«Жрецы эффективности» как новый институт развития. Выход мы видим в возникновении нового института развития — массового институциализированного сообщества людей, профессионально занимающихся конструированием и внедрением эффективных общественных систем. И именно этот институт должен принять на себя значительную часть функций власти.

Но сознательное конструирование эффективных общественных систем — это сложный творческий труд, который не может быть эффективно разделен. Т.е. это соответствует тому, что мы писали выше о преодолении разделения труда. И этих людей в полной мере можно называть творцами.

А что может мотивировать творца? Главный стимул для него — это расширение возможностей для творчества. Но социальное творчество (в отличие от литературного, скажем) требует для своей реализации значительных общественных ресурсов. И абы кому эти ресурсы предоставлять нельзя.

А как узнать — кому можно? Существует единственный способ — смотреть на предыдущие результаты деятельности. А кто может оценивать успешность или не успешность? Только профессиональное сообщество. И оно же может рекомендовать исполнителей на возникающие проекты — исходя из их предыдущего опыта и успешности, реализуя тем самым социальные лифты.

Таким образом, выстраивается естественная иерархия «творцов» — по масштабам успешно реализованных ими проектов. И эта иерархия вполне может быть институциализирована в некий «орден жрецов эффективности», или социальных проектировщиков, как их называет Григорьев.

Иерархия эта, конечно, будет не прямая (не на принципах подчиненности). Могут существовать какие-то метрики для обозначения уровня (скажем, «Индекс социальной ответственности», как у Стругацких в «Мире полудня»), или ранга госслужащего, как сейчас в России, но фантазировать об этом сейчас смысла нет.

Существуют ли сейчас аналоги таких структур? Да, конечно. Например — профессиональное сообщество архитекторов, функционирующее по похожим принципам (успешно реализовал проект — есть шансы на получение более крупного проекта), хотя и не имеющее формальной структуры и явного механизма социальных лифтов.

И именно социальные проектировщики должны стать элитой будущего. Причем не просто еще одной элитной иерархией, вторичной по отношению к власти (как сейчас финансовый сектор), а существенной компонентой самой власти.

Т.е. власть должна быть устроена таким образом, чтобы принятие и реализация властных решений происходили под плотным контролем социальных проектировщиков.

И эта их роль относительно власти в некотором смысле похожа на роль сообщества жрецов в древних обществах — без которых властью не принимались никакие существенные решения.

О меритократии. Описанный выше принцип формирования элит хорошо известен в истории и носит название «меритократия». И известны страны и исторические периоды, когда такой принцип действительно работал.

Многие неправильно понимают меритократию как принцип отбора во власть людей, обладающих некими квази-объективными достоинствами — IQ, умением писать сочинения в стихах (как в древнем Китае) и др.

На самом деле меритократия — это принцип формирования элит по заслугам перед обществом. Причем по заслугам в той области (областях), которые общество видит как приоритетное — общем деле.

Поэтому в разные периоды и в разных обществах базис для меритократии был разным.

Скажем, в растущей империи общее дело — это расширение империи (завоевание окрестностей). И пока империя растет, в элиту попадают успешные полководцы. И хорошо работают социальные лифты — известны примеры, когда императорами становились простые солдаты.

В современном Израиле, скажем, для которого главной проблемой было выживание во враждебном окружении, элита сформирована из бывших спецназовцев и спецслужбистов.

В СССР в период 30-60, главной задачей которого было догоняющее развитие, в элиты попадали те, кто наиболее успешно решал народно-хозяйственные задачи.

Но когда общество упирается в своем развитии в какие-то объективные границы, то меритократия обычно умирает — социальные лифты останавливаются. А те, кто попал в элиту, начинают заботиться в основном о том, чтобы в элите удержаться (ну и как-то навариться на этом). Меритократия замещается бюрократией, забота об «общем деле» — аппаратными играми

Но поскольку повышение общественной эффективности — процесс потенциально бесконечный (люди всегда чем-то недовольны и хотят большего), то меритократия на базе повышения эффективности вроде как может функционировать достаточно долго.

О структуре власти, бюрократии и проектировщиках. «Но как этот самый институт социальных проектировщиков может функционировать? — спросите вы. — Как он может быть вписан в структуру общества, и в чем его отличие от современной бюрократии?»

Рассмотрим, как устроена современная демократическая политическая система. В ней можно выделить три основных элемента — народ, бюрократию и выборных публичных политиков.

Политики идут на выборы с какими-то программами (или, во всяком случае, приоритетами). Народ выбирает тех или иных политиков, глядя на их приоритеты и на их успешность в прошлом.

И далее политики выступают в качестве заказчиков для бюрократии (исполнительного аппарата госвласти) — поручая ей реализацию своих предвыборных обещаний. Что принимает форму законов, каких-то проектов и др. При этом бюрократия продолжает и «тянуть воз» текущей деятельности.

Заметим, что бюрократию никто не выбирает. Она формируется в своей логике, и только слегка ротируется при смене политиков. И имеет свои представления о том — как и что должно быть. При этом главный (институциональный) интерес любого бюрократа — это сохранение и расширение своих полномочий (т.е. размера и бюджета своего аппарата).

Т.е. получив некий заказа от политиков, бюрократия может либо его делать, либо — саботировать. А делать она будет, если это соответствует ее интересам, описанным выше. Причем даже замена верхушки бюрократии (часто происходящая при смене политиков) мало влияет на эту ситуацию — так как основной аппарат остается.

Т.е. реальной властью в современном государстве является именно бюрократия.

По идее, бюрократы — это те, кто действуют по инструкциям. Но парадокс заключается в том, что инструкции они пишут себе сами. И обычно таким образом, что в лучшем случае инструкции оставляют широкий простор для произвольных действий, а в худшем — просто бессмысленны.

Т.е. госуправление практически полностью основано на том, что Григорьев называет аврально-опытной деятельностью (АОД). И именно в этом — природа власти бюрократии, поскольку АОД порождает иерархические структуры управления, подчиняющиеся принципу Питера и законам Паркинсона.

Как должна измениться эта ситуация с появлением института социальных проектировщиков?

Картинка получается следующая.

Политик выдает заказ проектировщикам — как проект. Заметим, что проектом вполне может быть и реформирование (и даже прекращение) деятельности, признанной обществом неэффективной.

Сообщество проектировщиков назначает ответственных за проект — сообразуясь с его масштабами и характером. Создается рабочая группа, которая вырабатывает целевые критерии (с точки зрения общественной эффективности), оценивает реализуемость и бюджет проекта, и его совместимость с другими идущими проектами.

Если проект признается разумным, то прорабатывается план его реализации — какие законы надо принять, каким ведомствам чего поручить, и/или какие ведомства надо создать, а какие-то может и ликвидировать, какие инструкции и бюджеты надлежит выделить ответственным ведомствам, какие должны быть этапы контроля исполнения проекта.

И только после этого проект запускается — под контролем ответственных проектировщиков, наблюдающих за ходом реализации, получающим сигналы о проблемах, и реагирующих на них изменением инструкций, бюджетов и планов для ведомств. Результатом проекта должен стать функционирующий механизм, решающий поставленную задачу, и как можно меньше нуждающийся во вмешательстве в него.

По прошествии времени другими проектировщиками оценивается успешность проекта.

Если проект реализован успешно — то ведущие его получают плюсы к своей «карме» и потенциальное право на реализацию более масштабных проектов. Если неуспешно — то минус в карму и уменьшение масштабов проектов, на которые они могут претендовать.

Бюрократия при этом не исчезает, но ей возвращается исконная функция — работа по инструкциям, спущенным свыше — с минимальным простором для самодеятельности.

«А не превратятся ли при этом проектировщики в ту самую бюрократию?» — спросите вы. Нет, не превратятся, поскольку у них принципиально другая мотивация.

У бюрократа мотивация — остаться на месте и наращивать свой аппарат (так как его статус зависит от должности — количества подчиненных и бюджета). У проектировщика — успешно сделать и уйти, так как его статус — это количество и масштаб успешно сделанных проектов (да и сам процесс деланья новых проектов — на одном и том же месте ему становится скучно).

МЕЧТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ. ЧТО ДЕЛАТЬ?

Новое общество может вырасти только внутри старого. Это — аксиома. Попытаемся посмотреть — какие зачатки того, что мы описали можно обнаружить в сегодняшнем мире.

В первую очередь это конечно, проектный подход, широко применяемый как в бизнесе, так и в госуправлении.

Но сейчас у проектного подхода есть принципиальная проблема. Обычно судьба проектировщика (стартапера) — незавидна. Обычно такой человек приходит на должность руководителя проекта. И по завершению проекта (созданию успешно работающего механизма) ему надо либо уходить в никуда, либо становиться руководителем подразделения (превращаясь в бюрократа).

Потому как даже масштабные бизнесы обычно не в состоянии предложить достаточно большой пул новых проектов, чтобы постоянно задействовать своих проектировщиков.

А на проекты реорганизации существующей деятельности сейчас идут с большим трудом (работает — и ладно).

Кстати, почти забытый ныне Тейлор как раз и рассматривал управление как непрерывную реорганизацию. Напомним, кстати, что Форд был тейлористом. А ближайший ученик Тейлора Гант (известный своими диаграммами) вообще предлагал идеи, очень близкие к тому, что мы тут обсуждаем (консультанты-тейлористы как новая элита). Но в эпоху постоянного роста они остались не услышанным обществом

И создание института социальных проектировщиков, гарантирующего своим членам доступ к потенциально неограниченному пулу проектов, потенциально позволяет эту проблему решить.

Заметим, кстати, что институт «номенклатуры» в СССР в определенной степени был похож на то, что мы описываем. Но номенклатура была не институциализирована и слита с чиновничеством (т.е. хорошие проектировщики и стартаперы зачастую застревали в бюрократах), для нее не было самостоятельного «табеля о рангах» и была слабо выражена ответственность за провалы (человек, как правило, просто застревал на месте) — что сильно уменьшало потенциальную эффективность этого института.

Да и в сегодняшней реальности в России мы видим подобных людей — возьмем хотя бы ненавидимого многими Чубайса, последовательно реализовывавшего (и достаточно эффективно) ключевые для России проекты — приватизацию, реформирование энергетики, но сейчас, похоже, застрявшего в безнадежном РосНано.

Так что сама проектная и стартаперская деятельность в обществе сейчас есть. Люди, которые ей занимаются и имеют соответствующую систему ценностей и приоритетов — тоже есть. Кстати, к их числу относятся и многие успешные бизнесмены — особенно «серийные».

Но эти люди пока не осознают свою общность и общественную миссию — т.е. отсутствует «классовое самосознание». И тут можно начинать с малого — типа как коммунизм и вообще нынешнее социальное государство начиналось с маргинальных кружков «союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Также в обществе отсутствует пока понимание эффективности как «общей цели». И административные реформы, имеющие именно повышение эффективности своей целью, не только бюрократией, но и обществом пока воспринимаются с трудом.

Но если такое осознание придет — мир начнет меняться. Как это будет происходить — пока трудно предсказать.

Понятно, что в жесткой борьбе с государственной бюрократией, которая будет всячески препятствовать становлению подобной системы, и тащить мир в феодализм. Но хочется надеяться, что человечество найдет выход из текущего тупика — такой, как мы показали выше, или какой-то другой...

А пока главное, что нужно для этого делать — это исследовать и объяснять, как устроен мир, куда он идет, и какие выходы могут быть. Чем, собственно, Неокономика сейчас и занимается.

Andrey Akopyants

«Worldcrisis.ru», 27.04.2016