Михаил Хазин Михаил Хазин Фото: архив «БИЗНЕС Online»

«ОЛИГАРХИ ИСКРЕННЕ ПОЛАГАЛИ: ВСЕ, ЧТО ДЫШИТ, ДОЛЖНО БЫТЬ ИМИ ПРИВАТИЗИРОВАНО»

— Михаил Леонидович, накануне предстоящих выборов в Госдуму о себе громко заявили сразу две праволиберальные партии: «Гражданская платформа» и «Партия роста» Бориса Титова. Но многие эксперты все-таки сомневаются, есть ли корни у правых либералов на политическом ландшафте РФ. На что они могут опираться? Или праволиберальная идеология — это чужое экзотическое растение, до сих пор не привитое на российской почве?

— Я думаю, дело даже не в российской почве. Взять, к примеру, леволиберальный сектор — он у нас отлично развит. Это такие разные политические силы, как ЛДПР Владимира Жириновского или «Яблоко». Они по многим позициям противоположны, но все же относятся к одному политическому спектру, и почти все их знают. А вот правые либералы действительно почему-то не прижились.

— Почему же они не прижились?

— Современная политическая модель складывалась в России в 1990-е и 2000-е годы. Вспомним, что такое политика. Это борьба институциональных структур, которые делегируются в публичное поле некоторыми крупными общественными группировками. Так вот, первая общественная группировка, которая получила представительство в российской политике, — это олигархи. Долгое время они вообще были единственной силой. И они еще в 90-е симулировали создание праволиберальной партии в новой, постсоветской России, потому что, как они полагали, наличие такой партии хорошо скажет о них Западу. Но, по сути, эта партия, известная как Союз правых сил (СПС), была им совершенно не нужна.

— То есть первая праволиберальная партия в РФ была создана как витрина — не для внутреннего, а для внешнего потребления?

— Да. Она была исключительно витриной для Запада. И по этой причине эта партия всегда ходила в обиженных, потому что деньги ей подкидывали только тогда, когда нужно было в очередной раз что-то изобразить. Это стало их первой проблемой. А вторая проблема: СПС, помня о своей праволиберальной ориентации, все время пытался разыграть повестку дня, связанную с малым и средним бизнесом (МСБ), но все попытки оказывались безуспешными, потому что олигархи каждый раз удивлялись, почему они должны терпеть какую-то конкуренцию. Дескать, что за бред? Олигархи искренне полагали, что все, что дышит, должно быть ими приватизировано и ассимилировано, а все остальное просто не имеет права на существование. Поэтому МСБ, несмотря на все декларации, никогда не входил в сферу интересов СПС. Но при этом, заметьте, что леволиберальные партии, которые апеллировали не к олигархам, а к другим общественным силам, все-таки как-то существовали.

В 2000 годы в публичном поле появилась еще одна могущественная общественная сила — бюрократия. Причем самая разная — сотрудники всевозможных министерств, силовики, даже Госдума, если рассматривать ее не как законодательный орган, а номенклатурный. Или тот же Совет Федерации. Эти структуры вообще не воспринимают слово «либерал» или «либеральная». Оно вызывает у них животную ненависть, тем более что бюрократия, следом за олигархами, тоже почитает себя всеведущей и всемогущей. Про малый бизнес и абстрактных либералов они думали еще похлеще, чем люди из списка Forbes. В результате, когда в 2002 - 2003 годах российские бюрократы стали серьезно усиливаться, СПС как проект начал умирать, а с ним — и всякая праволиберальная инициатива.

Впрочем, окончательная смерть более-менее конструктивного правого движения наступила в тот момент, когда Анатолий Чубайс назначил одновременно идеологом и казначеем Союза правых сил Леонида Гозмана (стал заместителем тогдашнего лидера партии Никиты Белых в 2005 году, а в 2008 году сменил его на посту председателя — прим. ред.). К сожалению, этот человек полностью ликвидировал все то «разумное, доброе и вечное», что, вопреки всему, еще теплилось в СПС. Зачем Чубайс это сделал — отдельный вопрос, и мы его обсуждать не будем. Но на партийной конструкции назначение Гозмана, пролоббированое нынешним наночиновником, сказалось самым гибельным образом.

Никаких других политических сил на освободившееся место не пришло. Тем более что малый бизнес как сформировавшийся класс в России до сих пор отсутствует, крестьянство уничтожено, пролетариата больше нет и т. д. У нас даже капиталисты как общественная сила никак не представлены, если под капиталистами, конечно, не подразумевать олигархов.

«Окончательная смерть более-менее конструктивного правого движения наступила в тот момент, когда Анатолий Чубайс назначил одновременно идеологом и казначеем Союза правых сил Леонида Гозмана» (на фото)
Фото: ©Руслан Кривобок, РИА «Новости»

«ЭТОЙ ОСЕНЬЮ СОВРЕМЕННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ РАЗРУШИТСЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО»

— Почему олигархов нельзя причислить к капиталистам? На социалистов они тоже не очень похожи.

— Следует учитывать то обстоятельство, что наша олигархия была создана в результате приватизации, а поскольку в этой приватизации участвовали не предприниматели, а мошенники, то мы и получили на выходе соответствующий «класс собственников». По моему глубокому убеждению, чтобы быть допущенным в 1990-е годы до приватизации, нужно было быть не бизнесменом, а мошенником. В результате мы создали элиту, главным качеством которой остается «ловкость рук» и умение «прихватизировать». И рассчитывать на то, что эти люди будут дружить с предпринимателями, которые реально создают какой-то продукт, наивно и совершенно невозможно. Предприниматели для них конкуренты, ведь олигархические элиты управляют своими активами плохо. Как они могут управлять хорошо, если они по природе не коммерсанты? Основная задача олигархов — выжать из актива деньги, чтобы часть их спрятать в кубышку, а другую часть использовать на то, чтобы коррумпировать очередного чиновника, дабы через него выжать из госбюджета средства, с помощью которых можно будет покрыть свои убытки.

— Таким образом, люди, которые не выжимают свои активы, а стремятся получить с них прибыль, олигархов бесконечно раздражают?

— Безусловно. До тех пор, пока Россией руководит созданная в результате приватизации элита, невозможно остановить два процесса: первый — уничтожение малого и среднего бизнеса как реальных конкурентов и второй — коррупция. Поскольку коррупция — это условие существования данной «приватизационной» элиты. Повторю: они не предприниматели — у них другая данность. И даже после смерти СПС их последний партийный проект — «Гражданская платформа» Михаила Прохорова — тоже создавалась как симулякр.

— Известно, что «Правое дело» взбунтовалось против Прохорова. Значит, какая-то жизнь на этой «планете» все-таки существует?

— Это неважно, в любом случае «Гражданская платформа» задумывалась как симулякр. Причем самого Михаила Прохорова это, похоже, не волновало. Я очень хорошо помню, как в это время ко мне пришли люди, сказавшие, что они от Прохорова и что они предлагают мне поучаствовать в написании партийной экономической программы, за это мне предлагали не то 5, не то 8 тысяч долларов. Я им ответил, что прежде чем что-то писать и брать деньги, я бы хотел поговорить с самим олигархом-заказчиком. Но мои визитеры отреагировали неожиданно, сказали «Спасибо, извините» и исчезли. Видимо, это был очередной проект с целью «окучить» деньги. И основная задача этих людей состояла в том, чтобы не допустить никого до Прохорова и сосредоточить все на себе, то есть на посредниках. Но меня эта ситуация мало тогда интересовала, поэтому я не стал сам пробиваться к Прохорову.

Дальше — самое интересное. В 2012 году начался экономический спад. И вот уже четыре года, как он идет в нашей стране и даже успел стать обыденностью. И вот тут-то оказалось, что та политическая модель, которая сформировалась в РФ в девяностые и нулевые годы и которая признает только две общественные силы, олигархию и бюрократию (а всем остальным — кусок пирога, чтобы заткнулись), начала постепенно разрушаться. Думаю, что этой осенью она разрушится окончательно. На этом фоне предприниматели начали поднимать голову. Впрочем, не только они. Начали поднимать голову даже домохозяйки, потому что им надо детей кормить.

«Даже после «смерти» СПС их последний партийный проект — «Гражданская платформа» Михаила Прохорова — тоже создавалась как симулякр»Фото: kremlin.ru

«НА ПОЛЕ БОЯ ОСТАЮТСЯ ЛИШЬ НЕПАРЛАМЕНТСКИЕ ПАРТИИ»

— Тем, что предприниматели поднимают голову и встают с колен, они ведь формируют новый общественный спрос?

— Совершенно верно: общественный спрос на новый политический проект. Первой это почувствовала и опомнилась «Гражданская платформа»: ее активисты и эксперты написали очень хорошую экономическую программу, конструктивную, содержательную, в которой, на мой взгляд, впервые было сказано, как же все на самом деле устроено.

— Вы ведь участвовали в написании этой программы?

— Да, но далеко не я один участвовал. «Гражданская платформа» сделала содержательный заказ на такой документ, они молодцы. За это я совершенно искренне восхищен смелостью и внутренним содержанием их нынешнего лидера, Рифата Шайхутдинова, сменившего в апреле 2015 года Прохорова на посту председателя партии.

Между тем российская экономика продолжала пикировать вниз, а четыре парламентских партии, чьи имена у всех на слуху, родить что-либо содержательное оказались не в состоянии. Прежде всего потому, что они не партии, а бюрократические структуры. Думские депутаты и сами себя воспринимают не как политиков, а как чиновников. Они в политическую повестку дня выйти не могут. Но это, разумеется, не значит, что они не пройдут в новый состав Госдумы. «Единая Россия» пройдет без всяких сомнений, КПРФ пройдет на волне протеста, а вот со «Справедливой Россией» и ЛДПР уже могут возникнуть проблемы. Эсеры очень слабо смотрятся на фоне коммунистов, чьей ущербной копией они, по сути, и являются. Они так и не смогли предложить что-нибудь нетривиальное. Причем то, что СР — клон, еще не приговор — вспомним, что в политическом пространстве какое-то время действовала Аграрная партия России, которая тоже считалась клоном КПРФ.

— Но в силу декларируемой идеологии аграрного социализма АПР была, скорее, близка к эсерам начала ХХ века, а не к коммунистам.

— Да, это была первая попытка возродить эсеров, социалистов-революционеров, но она потерпела неудачу, поскольку партия разочаровалась сама в себе и приняла решение войти в состав «Единой России». Сейчас АПР снова действует, но уже под знаменем центризма. Что касается ЛДПР, то это в первую очередь партия Владимира Жириновского. Если у самого Жириновского будут силы, то он разыграет новую комбинацию, нет — значит, не судьба.

Вывод: на поле боя остаются лишь непарламентские партии.

— Которые и могут занять освободившуюся или в принципе незанятую нишу.

— Для начала следует понимать, что собой представляет эта ниша. Считается, что праволиберальные партии должны отражать интересы малого и среднего бизнеса. Олигархам, как мы уже говорили, это не нужно. И бюрократам это не нужно. По этой причине они объединят усилия для того, чтобы никого в эту нишу не допустить.

— В чем это выражается?

— Хотя бы в том, что как только «Гражданская платформа» заявила о своей политической позиции, тут же определенные силы инициировали создание нового симулякра в лице «Партии роста» Бориса Титова.

«Как только «Гражданская платформа» заявила о своей политической позиции, тут же определенные силы инициировали создание нового симулякра в лице «Партии роста» Бориса ТитоваФото: kremlin.ru

«3 ПРОЦЕНТА ГОЛОСОВ И ФЕДЕРАЛЬНОЕ ФИНАНСИРОВАНИЕ — МАКСИМУМ ТОГО, ЧТО ЭТИ ПАРТИИ МОГУТ ПОЛУЧИТЬ»

— А каковы вообще электоральные перспективы праволиберального лагеря, чтобы ради их блокировки создать все новые и новые симулякры?

— По моей оценке, общий электорат у этой группы примерно 15 процентов. Но этот электорат недисциплинированный, поэтому на выборы из этого числа придет в лучшем случае 8 - 10 процентов. При этом на его внимание претендуют сегодня четыре партии: кроме «Гражданской платформы» и «Партии роста» это еще и «Парнас» наряду с «Яблоком» («яблочники» в своей риторике праволиберальную тематику тоже затрагивают).

— Но «Яблоко», если судить по партийной программе, ярко выраженная левая партия.

— Кто у нас читает программы? Зато все помнят выступления «яблочников» о свободе бизнеса.Таким образом, «Яблоко» все равно попадает в состав четырех претендентов на уже упомянутые мной 10 процентов. То есть 10 предстоит поделить на 4. «Яблоко» откусит 2 процента, «Парнас» — еще 2 процента, и в сухом остатке останется 6 процентов максимум. Поскольку эксперты считают, что «Гражданская платформа» и «Партия роста» приблизительно в равных весовых категориях, то 6 процентов следует разделить на два. Соответственно, по 3 процента голосов и федеральное финансирование — это максимум того, что эти партии могут получить.

— Однако это не тот результат, которого они ждут?

— Я лично считаю, что «Гражданская платформа» имеет политическое будущее. Я и людей оттуда все-таки немного знаю. Кроме того, эта партия в своей программе поставила реальные праволиберальные цели. Что до «Партии роста», бывшей СПС, то она, скорее всего, в очередной раз умрет как общественный проект через непродолжительное время. Просто потому, что у нее нет смысла жить. Эта партия изначально ориентирована на бюрократический контроль, а бюрократы, как мы помним, малый и средний бизнес сильно не любят.

Заметьте, что в «Партию роста» половина бывшего СПС не вошла, поскольку это были структуры, которые создавались на деньги олигархов. И создавались с той целью, чтобы не было ничего, условно говоря, «разумного, доброго и вечного». Но теперь они просто становятся не нужны.

— Но чего ждет от праволиберальных партий сам электорат?

— Понимаете, ожидания, общественный спрос могут быть самыми разными. К примеру, у партии «Родина» потенциальный электорат не 10 процентов, а 30 - 40 процентов, если не больше...

«Ожидания, общественный спрос могут быть самыми разными. К примеру, у партии «Родина» потенциальный электорат не 10 процентов, а 30 - 40 процентов, если не больше...»
Фото: rodina.ru

«ОЛИГАРХИЯ РЕЗКО ТЕРЯЕТ ВЛИЯНИЕ, А У БЮРОКРАТИИ ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА — СПАСТИСЬ»

— Вы от «Родины», кстати, собираетесь баллотироваться в Госдуму? Это ведь, по сути, левая консервативная партия...

— Да, я попытаюсь пройти в Госдуму от «Родины», от новосибирского академгородка. Но проблема здесь не в том, левая это партия или правая. Теоретически, по моему убеждению, «Гражданская платформа» с «Родиной» вполне могли бы создать коалицию, потому что не следует преувеличивать левизну «Родины» — она вполне могла бы стать партией патриотической бюрократии. А партия бюрократии всегда консервативна — тут вы правы.

— Это «Октябристы» в их новой исторической реинкарнации?

— Невозможно сравнивать: совершенно другое распределение сил. Но в некотором смысле — да. Если мы посмотрим на существующий политический спектр, мы увидим в нем четыре сектора. Есть две шкалы в этой системе координат: 1) «лево» — «право» и 2) либералы — консерваторы. Но один из секторов в системе полностью пуст: в России до сих пор нет правой консервативной партии. Левая консервативная партия — это КПРФ, леволиберальные — ЛДПР и «Яблоко», праволиберальные мы уже перечислили, а вот правоконсервативного движения нет в принципе. Теоретически в этот сектор могла бы влезть «Родина», но, поскольку она уже оседлала протестную нишу (по крайней мере, на сегодняшний день), то на эту роль она не годится.

Понятно, почему с «правым» в РФ плохо — в силу падения уровня жизни у нас опять вырос спрос на левую риторику. «Родина» это чувствует и ведет себя соответствующим образом.

— В царской России правой консервативной партией был «Союз русского народа» — он как раз и состоял из патриотической бюрократии того времени.

— Да, «Союз русского народа» и «Октябристы»...

— Но «Союз русского народа» существует и по сию пору, до недавнего времени его возглавлял небезызвестный генерал-полковник Леонид Ивашов.

— Однако это не партия. И до участия в выборах им далеко. Другое дело, что существующая картина мира сейчас стремительно идет на слом. А на слом она идет по банальной причине: после дела «ЮКОСа» надо что-то делать с залоговыми аукционами. Прошло уже много лет с лихих 90-х, но общество приватизацию так и не приняло. Пока все разводили руками и повторяли, что сделать ничего нельзя, партия «Гражданская платформа» предложила выход — это закон о люстрации. И все замечательно. Мы отменяем залоговые аукционы (большинство из которых прошли в 1995 году — прим. ред.) в связи с грубыми нарушениями законодательства. Под это дело идут под суд несколько десятков руководителей Госкомимущества тех времен, далее запускается широкая общественная дискуссия по закону о люстрации. Делается вывод, что люди, имевшие отношение к приватизационным процессам, больше не могут быть общественными деятелями. В результате олигархия резко теряет свое влияние.

— А как же бюрократия?

— А у бюрократии возникает другая главная задача — спастись. На бюрократию начинается наезд в связи с резким падением уровня жизни населения, в некоторых местах дело может дойти до массовых беспорядков. Кто за это понесет наказание? Региональная номенклатура, министерства. Дескать, ребята, а где вы были? Бюджет был сверстан — а где деньги? И так далее. Не забудьте: есть еще и ОНФ — путинский «Народный фронт», который тоже бьет по бюрократии. Конечно, ОНФ придумала верхушка бюрократии для того, чтобы спасти себя за счет средней бюрократии (средней, потому что мелкая никому не интересна). Но ведь от этого бюрократам не легче.

По вышеизложенным причинам ситуация становится неустойчивой, а в неустойчивой ситуации следует переформатировать политическую модель. Начнут появляться новые общественные силы. Кто и какие общественные силы могут быть представлены в новой модели — вопрос очень сложный. Может выстрелить и праволиберальная «Гражданская платформа», но вряд ли это произойдет до выборов. Так что, скорее всего, в Думу она не попадет.

«ГОЛОДА У НАС В СТРАНЕ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ, А ВОТ АДМИНИСТРАТИВНЫЙ КОЛЛАПС — ЗАПРОСТО»

— Бунты и беспорядки вы связываете уже с этой осенью, когда, по вашему прогнозу, рухнет нынешняя политическая модель?

— Бунты могут начаться лишь в том случае, если нечего будет есть или жить будет негде. Но я не считаю, что в России в ближайшее время может разразиться голод. Нет, голода у нас в стране быть не может. Но нельзя исключать то, что называется административным коллапсом.

— Что вы подразумеваете под административным коллапсом?

— Давайте смоделируем. Представьте себе город, достаточно большой, в котором вот-вот начнутся масштабные ремонтные работы, скажем, по ремонту теплосетей. Бюрократия объявляет формальный конкурс. Она же инструкции привыкла соблюдать? Вот она и проводит конкурс, в котором, условно говоря, ремонт теплосетей оценивается в 3 миллиона рублей. Заявляется какая-нибудь левая конторка и предлагает выполнить эту работу за 1,5 миллиона. По установленным правилам она должна выиграть — и она выигрывает. После чего получает аванс в полмиллиона рублей, с которым немедленно исчезает. Работы замораживаются, где-нибудь к июню выясняется, что надо возбуждать уголовное дело. Все, как полагается. Но проблема в том, что пока идет следствие, а бюрократы объявляют новый конкурс, серьезные люди предупреждают, что если начинать работы не в апреле, а в июле, то нужно уже не 3 миллиона, а 5 миллионов, а в бюджете таких средств не предусмотрено, тем более что полмиллиона уже украли, поэтому серьезные люди не берутся провести такие работы.

И вот: на дворе август месяц, а теплоцентраль не починена. Может быть, она и вовсе не работает, потому что кое-где что-то уже разрыли, и теперь непонятно, кто должен зарывать, кто должен готовить проект. Если это случилось в одном месте, то в город вызываются МЧС, другие чрезвычайные службы, и проблема более-менее разрешается. А если аналогичные ситуации случаются одновременно во многих местах (не обязательно с теплоцентралями, достаточно других объектов) чуть ли не повсеместно, то это и называется административный коллапс.

— Кто понесет за него ответственность?

— Вот здесь и начинается самое интересное. Чиновники начинают увиливать: к процедуре объявления конкурса претензий нет? Нет. Уголовное дело возбуждено? Возбуждено. Победитель был определен правильно, в соответствие с инструкциями? Да. Тогда какие претензии?

А начальники кричат: «Вы там охренели, что ли?» Микрорайон, предположим, с населением в 50 тысяч человек или город с населением в 30 - 40 тысяч человек под угрозой вымораживания. В нем просто невозможно включить отопление. И бюрократам грозят самыми немыслимыми карами — дескать, сейчас начнем вас сажать за все остальное. Тут очень кстати появляется ОНФ и выводит мэра города на чистую воду: у него и офшорный счет имеется, и вилла во Франции или Испании. Хотя формально по теплосетям предъявить вроде нечего, все равно начинается коррупционный скандал по старым делам.

Или еще более простой пример: в городе N прорвало теплоцентраль, по улицам хлещет кипяток, а коммунальщики заявляют: нам уже 3 месяца зарплату не платят, поэтому мы не будем ничего делать. И что им возразить? А денег на такие непредвиденные расходы нет в бюджете, и из своего кармана никто платить не собирается. И тоже начинается шум-гам.

Смоделируем еще ситуацию. Поселок городского типа, в котором все маленькие магазины давно закрыты, потому что их разорили пришедшие сюда торговые сети. Крупный сетевой магазин стоит на центральной площади, но неожиданно в рамках оптимизации закрывается и образуется еще один в чистом виде административный коллапс.

— Почему такие ситуации нельзя предусмотреть и предотвратить? Вы же их с легкостью моделируете.

— Бюрократия сама себя поставила в такую ситуацию, потому что не имела политического противовеса. Бюрократы не несут ответственности ни за что, они просто исполняют инструкции. Когда им начнут говорить «Наплевать на инструкции — нам нужен результат!», у номенклатуры начнется полный ступор. Она и теперь нередко впадает в ступор, чему мы становимся свидетелями. Знаете ли вы, что в министерстве строительства нет ни одного строителя? Даже по части формального образования. В результате эти люди пишут инструкции и бумаги, не имеющие никакого отношения к реальности. А про министерство сельского хозяйства практически все уже слышали: замминистра этого ведомства не знает, чем отличается кормовая свекла от сахарной (Джамбулат Хатуов не смог ответить на вопрос студентки Тимирязевской академии по этому поводу — прим. ред.). Вот и вся картина мира.

— И недавно созданная нацгвардия Владимира Путина не спасет бюрократию?

— А как? Нацгвардия не сможет починить теплоцентраль или организовать подвоз хлеба. Это вообще не ее задачи. Поэтому переформатироввание политической модели с резким ослаблением бюрократии и усилением ее ответственности неизбежно. И тем, кто предъявит номенклатуре новые требования, будет наплевать, соблюла бюрократия все инструкции на пятерку или нет. Мы возвращаемся к ситуации, которая была в СССР, когда секретарь райкома отвечал за конечный результат, а как он это делал — это уже были его проблемы. Главное, чтобы он при этом не сильно нарушал законы и общественный порядок. Но это станет возможным лишь в рамках новой политической модели, потому что сейчас ни олигархия, ни бюрократия не могут нести ни за что ответственность.

По итогам кризиса на первый план в России неизбежно выйдут новые политические партии, и одна из них наверняка будет праволиберальной. Если она будет одна, а не станет распыляться на несколько партийных проектов, то ее максимальный результат на данном этапе, как я уже сказал, — 10 процентов. Это и есть проекция в политическую сферу малого и среднего бизнеса.