Сергей Гармаш Сергей Гармаш: «Давайте сразу договоримся. Я себя не позиционирую, не ассоциирую и не идентифицирую с таким понятием, как «звезда» Фото: Сергей Елагин

«ДЛЯ ВАС ПОНЯТИЕ «КОНСЕРВАТИВНЫЙ» МОНТИРУЕТСЯ С «СОВРЕМЕННИКОМ». ДЛЯ МЕНЯ — КАТЕГОРИЧЕСКИ НЕТ»

— Сергей Леонидович, честно говоря, удивило, как организаторы будущих гастролей «Современника» в Казани зазвали одну из главных его звезд в этот промотур.

— Давайте сразу договоримся. Я себя не позиционирую, не ассоциирую и не идентифицирую с таким понятием, как «звезда».

— Ведущий актер театра «Современник».

— Спасибо большое.

— Просто хорошо известно, что вы не слишком жалуете журналистов с их вечно банальными вопросами, а здесь целый день в Казани, поездка из редакции в редакцию. Тяжело вас было на это уговорить?

— Нет, не тяжело. С этой поездкой была связана только одна сложность — надо было найти время. Это мой театр, а значит, и такая поездка тоже работа. Два спектакля — «Вишневый сад» и «Горе от ума», в которых я участвую, покажут в Казани. Могла бы поехать Чулпан Хаматова, но у нее не получилось, а артистам старшего поколения, например Лии Ахеджаковой, поехать гораздо сложнее, поэтому выбор пал на меня.

— «Современнику» — 60 лет, больше половины этого времени вы служите именно в этом театре. Когда он только появился, то ассоциировался со своим названием, это был театр, который говорил со зрителем современным языком, говорил о проблемах своего времени. Сейчас же к своему внушительному юбилею «Современник» подходит, уже ассоциируясь больше с традицией. Не согласитесь, что среди лучших театров Москвы он относится к числу более консервативных...

— А в чем более консервативен, что вы имеете в виду?

— В том же выборе репертуара. Те же, к примеру, «Вишневый сад» и «Три товарища», которые вы привезете в Казань. Это спектакли, сделанные в классической манере русского психологического театра. Они пользуются бесспорным успехом у зрителей. Но между тем у ваших соседей по театральной Москве идут бои вокруг спектаклей Серебренникова и Богомолова и прочее.

— «Современник» из этой традиции никуда и не пытался выбраться. Он с самого начала, при рождении своем, был определен Олегом Ефремовым как психологический театр. Галина Волчек, возглавившая театр 40 с лишним лет назад, ведет его в том же направлении. Это наша вера. Мы ее исповедуем, развивая великий метод Станиславского в соответствии с тем, как меняется все вокруг нас.

Для вас понятие «консервативный» монтируется с «Современником». Для меня — категорически нет. Считаю, что любое сообщество людей, особенно творческое, сильно именно наличием традиций, они и при рождении «Современника» были важны. 60 лет назад они собрались именно за тем, чтобы переосмыслить традицию, а не уничтожить ее. Создать, а не разрушить. Ведь это не новость, что для того чтобы что-то разрушить, надо начать именно с традиций.

Традиции нашего театра, который родился в одну ночь, показали спектакль «Вечно живые», и зрители буквально принудили молодых артистов не расходиться, бороться за будущий театр — прежде всего в том, чтобы не предавать заложенное при его основании. Конечно, тогда это была маленькая театральная республика, где все решалось на общих собраниях, в том числе кому на этот месяц повысить зарплату, а кому наоборот. Но главное не это. Было создано то самое главное, что сохранилось до сих пор: честность по отношению к делу, очень высокая планка требований к себе и к другому, открытость и откровенность, и мы никогда не играем в поддавки со зрителями.

И важно, что и как происходит внутри. Когда я пришел в «Современник», мой период адаптации прошел очень быстро, в течение нескольких дней. Ко мне в гримерку вошел Валентин Гафт, которого до этого я видел только в кино и запросто, как с равным, поговорил о чем-то, а мимо по коридору ходили Игорь Кваша, Валентин Никулин, Олег Табаков... Все с ходу общались со мной как с коллегой, без дистанции. Очень быстро я начал чувствовать себя комфортно, потому что этот аванс доверия тоже традиция. Сейчас, когда приходят молодые люди, мы сразу вовлекаем их в какие-то процессы. Он еще не успел сыграть роль, но в какие-то капустники, праздники — в это все человек вовлекается мгновенно.

Об этих вещах, о том, как устроен «Современник», можно говорить гораздо глубже и дольше. Главное, мне кажется, даже не зная о них, зритель их чувствует, понимает. Я это вижу, выходя на поклоны, — в тот единственный момент, когда могу посмотреть на зал. Даже на таком спектакле, как «Пять вечеров» (казалось бы, советская драматургия 50-х годов), вижу огромное количество молодежи. И это наш главный аргумент против той позиции, которую вы заявили в своем вопросе. Мы нужны сегодняшним людям, интересны им, обычным людям, а не идеологам, берущим на себя право решать, кто современен, а кто — нет.

«МЫ УЖЕ МНОГО ЛЕТ, МИНИМУМ 15, НЕ УЧАСТВУЕМ В «ЗОЛОТОЙ МАСКЕ»

— Но есть мнение, что «Современник» в последние годы не создает большого количества ярких событий, хотя по-прежнему очень популярен среди зрителей....

— Это где такое мнение есть?

— Среди критиков. Например, «Современник» в последнее время довольно скромно представлен на «Золотой маске».

— Мы уже много лет, минимум 15, не участвуем в «Золотой маске». Это принципиальная позиция нашего художественного руководителя, и я с ней абсолютно согласен. Исключение сделали для спектакля «Враги. История любви», поставленного израильским режиссером Евгением Арье. И настаивали, чтобы он в рамках «Маски» был представлен как спектакль конкретного режиссера, выпущенный на сцене «Современника». Соревновательность в искусстве — сама по себе вещь спорная. Да и критерии отбора очень часто, честно говоря, настораживают.

Можно судить о театре по «Золотой маске», а можно по тому, сколько стоят билеты и как они продаются. Вы знаете, это, между прочим, лакмус и показатель гораздо более интересный. Это раз. Во-вторых: а судьи кто? Если бы вы мне назвали имена нынешних критиков уровня Станислава Рассадина, которого, к сожалению, нет в живых... Когда-то Галина Борисовна сказала: «Я бы над современной критикой повесила лозунг: «Не любите ли вы театр так, как не люблю его я». Это и большинству критиков сегодня подходит, я это мнение разделяю. Хотя я не против объективной критики.

И для нас нет страшнее приговора, чем вынесенный нами самими, когда видим, что спектакль не получается таким, каким хотелось бы его видеть. Увы, бывают компромиссы. Но зритель всегда ставит точный диагноз, поэтому одни спектакли идут долго, а другие уходят из репертуара после одного-двух сезонов.

Уже сейчас понятно, что из работ прошлого сезона, останется в репертуаре, а что проживет недолго. На «Двое на качелях», к примеру, билеты буквально исчезают. Волчек обратилась к пьесе, которую ставила много лет назад, сделав совершенно другой спектакль. Или «Загадочное ночное убийство собаки» с вашим молодым земляком Шамилем Хаматовым в главной роли, на который тоже трудно попасть...

Если уж говорить о премиях, существует такая американская премия Drama Desk Award, которая присуждается только американцам. Эту премию американцы присуждают только своим театрам, причем голосуют не 10 человек, а несколько сотен профессионалов. Они делали два раза исключение — Королевский шекспировский театр и «Современник».

— Но здесь мы опять-таки обращаемся в прошлое. В каком году «Современник» получил эту награду?

— В конце 90-х.

— Но сейчас на дворе 2016-й. И, допустим, «Гоголь-центр» или Театр наций регулярно выпускают горячо обсуждаемые спектакли.

— А что вы видели в «Гоголь-центре» или Театре наций?

— Из горячо обсуждаемого, например, «Кому на Руси жить хорошо» Кирилла Серебренникова или «Сказки Пушкина» Роберта Уилсона.

— Спектакль Уилсона, с моей точки зрения, имеет малое отношение к драматическому театру как таковому. Это некий перформанс.

— Тем не менее его называют самым стильным спектаклем Москвы.

— Если туда добавить фигурное катание и стрельбу из лука, это будет еще более ярко и необычно. Только, повторюсь, какое это будет иметь отношение к драматическому театру?

— А как вы относитесь к боям, которые постоянно возникают внутри театральной Москвы вокруг спектаклей Кирилла Серебренникова и Константина Богомолова?

— Я никаких боев не ощущаю. Мне кажется, они ведутся в каких-то дальних окопах. И противникам и с той, и с другой стороны важно не победить друг друга, но сделать так, чтобы все вокруг считали эту перестрелку самым важным из того, что происходит на поле боя, а это далеко не так. Вернее, так только в их сознании. И для того чтобы самим себе и всем вокруг доказать обратное, хороши любые средства, главное среди которых — скандал, даже если нет для него повода, то организуем. Уверен, история все расставит на свои места, и случится это довольно скоро.

— То есть вы думаете, что русский театр все равно вернется к своим традициям и «Современник» опять будет современным? Или он никогда не переставал таковым быть?

— Вернуться можно туда, откуда ушел. За редкими исключениями, столь важными для вас лично, русский театр и развивается внутри своей традиции. И «Современник» не будет современным, он таким является, как бы с этим не были не согласны те, чью точку зрения вы транслируете. Дело в том, что есть такие имена: Олег Ефремов, Юрий Любимов, Анатолий Эфрос, Георгий Товстоногов, Галина Волчек — личности, вокруг которых и происходило это самое развитие. Художники, за которыми пошли другие. Потом появились такие люди, как Валерий Фокин, Лев Додин, потом Римас Туминас, потом Юрий Бутусов, или, допустим, в Питере — Григорий Козлов. Лидеры, определяющие каким быть театру, как развиваться, а рядом возникает очень много людей, которые хотят быть Бутусовыми, Фокиными и Туминасами. Вот и все. Есть те, кто делает шаг вперед, и те, кто догоняет, подстраивается.

— Но большое видится на расстоянии. Неизвестно что будет через 50 лет, и кого будут считать классиком, а кого история русского театра забудет...

— Ну конечно, в том-то и дело. Вот в этом смысле за «Современник» никакого волнения у меня нет. Уверен, история моего театра и моя история в нем не будут преданы забвению.

«Я НЕ ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ОБДЕЛЕННЫМ, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ»

— Если посмотреть на ваши главные роли в «Современнике», даже те спектакли, которые вы привозите в Казань (Фамусов в «Горе от ума», Лопахин в «Вишневом саде» — прим. ред.), то это в основном спектакли, премьера которых случилась еще в нулевых, а то и раньше. Почему в последние годы у вас стало меньше новых работ на родной сцене?

— Вы знаете, чтобы прямо не давали чего-то, это не так. То, что репертуар меня не находил, я от этого особенно не страдал, и не потому, что я компенсирую кинематографом, нет.

Не так давно у меня была премьера спектакля «С наступающим», где я сыграл с Леонидом Ярмольником. Потом спектакль прекратил свое существование, а в этом сезоне возобновился — теперь играем этот спектакль с Игорем Скляром. У меня были репетиции нового спектакля в прошлом сезоне, который, к сожалению, по творческо-техническим причинам, не довели до конца.

Но я не чувствую себя обделенным, ни в коем случае. Говоря это, я не выгораживаю своего худрука, нет. Были бы основания, я бы так и сказал, наверное, новых ролей нет, потому что Галина Борисовна не слишком хорошо обо мне помнит. Но это не так. Были моменты, когда я отказывался участвовать. Например, в постановке «Горячее сердце», где должен был играть большую роль, я сам отказался играть. Это уже вопрос другой. Но... Вы знаете, как некоторые пишут о творческой пустоте или о творческом голоде, так вот я этого не ощущаю.

— При этом вы играете Лопахина в «Вишневом саде», а разрыв между возрастом героя и вашим увеличивается. Вы чувствуете какую-то проблему в связи с этим?

— Да, я ее чувствую, но отвечу вам честно и прямо: для Галины Борисовны наши чеховские спектакли «Вишневый сад» и «Три сестры» — это больше, чем репертуарные названия, это в своем роде ее неотъемлемая часть. Вы знаете, как тяжело расставаться с очень любимой дорогой вещью, но приходит момент, когда надо это сделать, и Волчек это прекрасно понимает. Наверное, с «Вишневым садом» в ближайшее время произойдет то же, что в свое время случилось с «Тремя сестрами», — будет полностью или частично изменен состав.

Но что вам мои слова, приходите на спектакль в Казани, когда мы приедем на гастроли, а потом подойдите и скажите мне честно свои ощущения. Скажите: Гармаш, тебе уже стыдно выходить в этой роли на сцену! Я вас пойму, ей богу. Так и сделайте, я пойму.

— Вряд ли я так скажу. Вы замечательный актер.

— Почему? Вы боитесь правду говорить?

— Нет, когда лет пять назад я был на «Вишневом саде» в «Современнике», у меня не было подобного ощущения.

— Так вот приходите и проверьте, есть ли оно сейчас.

«ПОЙМИТЕ, МОЯ ФИЛЬМОГРАФИЯ ВЕЛИКА ПРОСТО ДО СТЫДА»

— Между тем в кино у вас, как кажется, тоже стало меньше громких ролей. Ваши многочисленные актерские «Орлы» и «Ники» тоже приходятся на нулевые. Или вспомнить тот самый исторический момент, когда вы участвовали сразу в трех фильмах, номинированных на «Оскар».

— Это были только два фильма — «Катынь» и «12». В третьей работе был только голос, я озвучивал мультфильм. Знаете, приятно, что есть такие зрители. Мне, наоборот, за последние буквально два месяца несколько раз говорили: «Ты когда-нибудь исчезнешь из телевизора?» Сначала сериал «Ленинград 46» показали по НТВ, не прошло и года — он на России, а это 32 серии. Я два месяца не вылезал с экрана. После этого сразу пошел «Следователь Тихонов» с небольшой ролью, так что как раз пробелов я не ощущаю.

— Но сериалы — это совершенно другая история. Я говорю о большом кино.

— В прошлом сезоне четыре полных метра.

— Большом не в смысле хронометража, а в смысле резонанса, тех же самых «Орлов» и «Ник».

— Это не критерий, я уже говорил. Вот у меня, к примеру, четыре приза «Ника». Спасибо коллегам, я благодарен. Но если бы я, исходя из этого, считал, что стал очень крутым артистом, то бы давно находился не здесь, а в медучреждении. Вы считаете критерием только то, что поступает в номинации «Золотого орла» и «Ники»? Там не было фильма Сигарева «Страна Оз». Это что, плохое кино?

. «За «Современник» никакого волнения у меня нет. Уверен, история моего театра и моя история в нем не будут преданы забвению» Фото: Сергей Елагин

— Блестящее, лучшая российская комедия за многие годы.

— Так о чем мы тогда говорим?

Поймите, моя фильмография велика просто до стыда. Даже трудно представить, когда ты успел столько сделать, но ведь это ни о чем не говорит. В искусстве даже у таких людей, как я, да что я, даже у таких людей, как Лев Николаевич Толстой, 90 томов! 90! А если мы начнем пальцы загибать, считая его великие произведения, то их там будет сильно меньше, и так везде, так в музыке, например.

Так, чтобы мне каждый год выпадали картины «Свои», «12» или «Любовник», такого не бывает в жизни. Это великое везение. А так кино никуда не делось, оно есть. За прошлый сезон, повторюсь, у меня четыре полных метра.

— Вы по-прежнему ищете свой киноматериал?

— А как это можно искать свой материал?

— Ну, скажем, вам хотелось бы сняться в фильме Звягинцева?

— Да.

— Возможно, для того чтобы чаще иметь дело с большими режиссерами, нужен хороший агент?

— У меня нет агентов. Мой агент — это я. И где вы видели, чтобы агент договаривался с режиссером?

Агент говорит о деньгах, и, вообще, агентура в нашем кино — понятие условное, не более того. Настоящий агент читает книгу и говорит: «Ого, это Брэд Питт, вот его персонаж». Дальше этот агент находит сначала человека, который из этой книги делает сценарий, потом он находит человека, который вложит в этот сценарий деньги и т. д. Вот это агент. У нас же это человек, который бегает вместо тебя, приносит вместо ассистентки договор на подписание и говорит: я решу все ваши юридически проблемы, которых в кино у нас нет. У нас нет прецедента, чтобы артист судился за деньги или за что-то еще с кинопроизводителями, потому что это все от лукавого, райдер-шмайдер...