Мухаммат Сабиров: «Мне пришлось побывать в роли салаги»

Фарид Мухаметшин (слева) и Мухаммат Сабиров в Альметьевске того времени

ПУТЬ В АЛЬМЕТЬЕВСК, КОТОРОГО НЕ БЫЛО НА КАРТЕ

Окончив Уфимский нефтяной институт по специальности «горный инженер», Мухаммат Сабиров по распределению, на котором сам выбрал объединение «Татнефть», приезжает в Татарию, с которой будет связана вся его дальнейшая судьба. Вот как он описывает это время в своей книге воспоминаний «Три поры»: «Шел август 1955 года, когда я впервые ступил на татарстанскую землю. Я ехал в переполненном автобусе, в кармане у меня было направление на работу в трест „Альметьевбурнефть“, которое получил накануне в Бугульме — в штабе нефтяников Татарстана. Настроение далеко не радужное, да и пасмурная погода тому соответствовала. Не давали покоя мысли о жене и дочке: как они там [в Уфе] одни, когда мы теперь увидимся? Что меня ждет в этом Альметьевске, которого еще и на картах-то нет? В те годы асфальтированного шоссе между Бугульмой и Альметьевском не было. Расстояние в 50 километров, которые сейчас можно покрыть на легковушке за полчаса, мы преодолели по грунтовой дороге, местами выложенной булыжником, разбитой самосвалами и размытой дождями, не меньше чем за часа три.

Я с любопытством разглядывал местность за окном. Ближе к Альметьевску пейзаж стал меняться, вдоль дороги чаще стали появляться нефтяные скважины с полыхающими факелами, в которых горел попутный газ. Особенно красивы были факелы ночью, можно было рядом с ними согреться и книги читать. А то, что безвозвратно сжигали миллионы рублей в этих факелах, мало кого волновало. Стране нужна была нефть, много и в короткие сроки. Если бы знать мне тогда, что доведется пережить на этой земле среди этих просторов и холмов, где петлял наш старенький автобус! Разве мог я тогда представить, как изменится весь этот край через 20 лет, какой город мы построим, какие трудовые свершения нам предстоят...

Первое впечатление от Альметьевска самое неблагоприятное. Бугульма — провинциальный городок, а это вообще захолустный городишко, развороченный, неблагоустроенный, вокруг убогие дома и непролазная грязь. Отдел кадров треста „Альметьевбурнефть“ размещался в старом бараке, я с трудом отыскал его...»

НА СОИСКАНИЕ ЗВАНИЯ... СТОРОЖА

Начальство предложило молодому инженеру начинать не с бумаг, а с рабочей профессии бурильщика, чтобы превратиться в настоящего нефтяника. Сабиров такой вызов принял, в душе с ним согласившись, но... Правила даже в те неустроенные годы, когда добыча татарстанской нефти только набирала обороты, были настолько строги, что Мухаммата Сабирова даже в соискании вакансии на рабочую должность чуть было не забраковала медкомиссия: у него обнаружили близорукость. И все-таки его, дипломированного горного инженера, в штатное расписание зачислили бурильщиком, а на деле для начала доверили быть... разнорабочим! «Мне пришлось выполнять довольно тяжелую и, как думалось, неблагодарную работу — подтаскивать компрессорные трубы, через которые из скважины выкачивается вода вперемежку с глиной и другими породами, выполнять любую работу, в основном физическую, — вспоминает Мухаммат Галлямович. — Но я был полон решимости все выдержать. Я считал, что таким образом жизнь решила меня испытать. В армии мне служить не довелось, не знаю, была ли там в те времена дедовщина, о которой сейчас много говорят, однако мне пришлось побывать в роли салаги».

Впрочем, в нашей маленькой бригаде отношения были довольно дружескими, без этого на буровой работать просто невозможно. Взаимопонимание и взаимовыручка тут совершенно необходимы, ведь работать приходилось порой круглые сутки. А бывало, простаивали сутками, если что-то не сладилось или чего-нибудь не довезли. Тогда кому-то надо было оставаться на буровой в качестве охранника, для этой роли, понятно, лучше всего подходил я... Оставался на буровой сторожем. Разумеется, это была необходимая и вынужденная мера: кругом деревни, а сельчане — народ предприимчивый. Они тащили с буровых все, что представляет ценность для хозяйства: доски, трубы, инструменты... Их тоже можно было понять — в те годы жизнь в деревне была тяжелой. С прежними порядками, когда колхозники не имели даже паспортов, уже покончили, но оплата по трудодням была настолько низкой, что практически выжить можно было только за счет своего подсобного хозяйства. Да и отношение к нам, нефтяникам, со стороны местного населения было не то чтобы враждебным, но не очень дружелюбным. Мы были для них пришлые, залетные и бесшабашные. Пришли, разворочали пашни, набурили и ушли, а им еще жить на этой земле...

К счастью, в мои ночные дежурства никаких серьезных инцидентов с участием местных «расхитителей» не случалось. В ясные ночи я бродил по полю вокруг буровой, глядел на августовские звездопады и тосковал... Однако в бригаде я своего настроения стремился не показывать, работал как все. Вскоре освоил работу так, что по необходимости мог заменить любого. Вот в таких условиях я на практике освоил технологию подготовки скважин и нелегкую полевую жизнь бурильщика. Тяготы монотонной и рутинной работы компенсировались чувством товарищества в бригаде, гордости за общее хорошо выполненное дело — запуск очередной скважины». Бригадир начал за глаза похваливать «студента» в разговорах с заезжающим начальством...

Рабочий момент инженера Сабирова

«ИНЖЕНЕР-ПОДСНЕЖНИК» В СТРАНЕ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН

Через пару месяцев «повышения квалификации» разнорабочего Сабирова переводят-таки в старшие инженеры технического отдела, но на бумаге он продолжает числиться бурильщиком: «Так я впервые столкнулся с широко применявшейся тогда во всем народном хозяйстве практикой „подснежников“, которой в дальнейшем, оказавшись на руководящей работе, и самому часто приходилось пользоваться... В „стране рабочих и крестьян“ с непонятным упорством добивались роста численности рабочего класса и сдерживания служащих. В то же время требования к плановой и учетной документации были настолько громоздки и трудоемки, что порой на всю эту бумажную волокиту уходило больше сил и времени, чем на бурение самой скважины!»

В обязанности новоиспеченного инженера входило составление смет для скважин. «Дело это непростое и кропотливое, — пишет Мухаммат Галлямович. — Приходилось часто выезжать на буровые, там с мастерами мы обсуждали тонкости, которые влияют на формирование затрат, и на месте утверждали так называемые процентовки... Года через два я стал не только специалистом по расчетной части, но и в планово-экономической области».

Уже в процессе работы Сабиров понял, что четких методик расчетов стоимости буровых работ просто не существует. И вот почему: вначале, когда породы проходятся легче и спуско-подъемных операций меньше, проходка осуществляется быстрее и дешевле, но потом начинаются твердые породы, спусков-подъемов больше. Да и места для бурения далеко не всегда одинаковы по «проходимости». В составе группы заинтересованных специалистов он взялся провести аналитическую работу: поднял документацию ста завершенных скважин, по которым проектно-сметные расчеты, процентовки и перерасчеты по реальным затратам были завершены, проанализировал этот материал и пришел к выводу, что стоимость одного метра бурения можно рассчитать усредненно, используя интервалы глубины проходки. Тем самым обеспечивалось отражение в стоимости глубины бурения — основной проблемы несовершенства применяемых методов сметной оценки. Совместное предложение «инициативной группы» включало организационное решение для нового метода: после каждого прохождения скважины геологи выдают фактический геолого-технический наряд, а сметчики, исходя из разреза глубин, применяя новый метод, оценивают стоимость скважины.

ФРАНЦУЗ — ОН И В АЛЬМЕТЬЕВСКЕ ФРАНЦУЗ

«Наше предложение не просто поддержали. Слух прошел не только по Татарии, но и по всему Союзу, мол, в тресте „Альметьевбурнефть“ разрабатывают новую методику проектно-сметных расчетов бурения, — продолжает Мухаммат Галлямович. — Вскоре из Москвы, из Всесоюзного научно-исследовательского института буровой техники, к нам приехал доктор наук, профессор Плотель, еще недавно читавший нам лекции в Уфимском нефтяном институте. Он был французом по происхождению, но давно уже жил в СССР, считался крупным специалистом горного дела. Помню, студенты про себя называли его Птицей, и оказалось, теперь он действительно стал „большой птицей“.

Плотель, разобравшись в сути нашего подхода, встретился с руководителями треста „Альметьевбурнефть“ и объединения „Татнефть“, быстро обо всем договорился. Вскоре поступил срочный вызов в Москву, во ВНИИбурнефть. Институт тогда находился в самом центре столицы, недалеко от Красной площади, которую я увидел впервые в жизни.

Нам создали все условия для работы, предоставили жилье, начисляли суточные! Но главное — мы участвовали в разработке новой методики, которая впоследствии была распространена по всему Советскому Союзу.

Спустя много лет москвичи при встрече со мной достали из каких-то архивов увесистый том с нашей методической разработкой. Разумеется, среди авторов первым числился Плотель, за ним московские доктора наук, а внизу мелким шрифтом: „В работе принимали участие инженеры Сабиров М.Г., Тарасов В.М. и др.“. Спасибо, что и нас не забыли!

Страница из альбома, который Сабирову подарили альметьевские друзья

«Я НЕ ОСМЕЛИЛСЯ СЫГРАТЬ С НЕЖМЕТДИНОВЫМ В ШАХМАТЫ»

Возвратившись из Москвы в Альметьевск, я встретился с Ароном Ратнером — мастером спорта по шахматам, мы занимались в шахматном клубе еще в период учебы в Уфимском нефтяном институте. Ему только что предложили занять должность начальника создаваемого проектно-сметного бюро треста „Альметьевбурнефть“, потребность в нем созрела. „Слушай, Мухаммат, отдел еще не создан, а мне уже сейчас нужны знающие специалисты, — начал Арон о деле. — Мне нужен заместитель, чтобы знал всю эту систему изнутри, а лучше тебя кто еще подойдет!“ Я не успел опомниться, как он сбегал к кому-то, вернулся довольный: „Как я и думал, ставки у них пока нет, но ты будешь числиться у себя в бурконторе, а на работу ходить сюда. Согласен?“ Так я снова попал в „подснежники“.

Новое назначение значительно расширило горизонты моей жизни в Альметьевске. Ратнер ввел меня в круг своих знакомых: шахматистов, эрудитов и интеллектуалов. Познакомил со своей женой, врачом-стоматологом, кстати, татаркой. Эта была замечательная компания, в эти годы я много почерпнул для себя! Нередко у Ратнеров устраивались вечеринки, они затягивались за полночь, с танцами, остроумными играми и злободневными дискуссиями. Это было время после XX съезда партии и сенсационного разоблачения сталинского культа личности Никитой Хрущевым. Признаться, я тогда мало интересовался политикой, меня больше занимали производственные вопросы. Мне нравилась моя работа, а повышение вдохновляло не столько новыми возможностями продвижения по службе, сколько новым масштабом задач, которые предстояло решить. В то же время откровенные разговоры и размышления у Ратнеров помогли мне по-новому взглянуть на некоторые вещи в существующей системе власти, расширили политический кругозор...

Все участники компании страстно любили баню, бильярд и преферанс, оставаясь при этом одержимыми главным увлечением жизни — шахматами. В те годы шахматы пользовались огромной популярностью в тресте „Альметьевбурнефть“. Ратнер и его товарищи по команде успешно выступали на первенстве города и республики. К ним даже приезжал знаменитый шахматист Нежметдинов (Рашид Гибятович Нежметдинов, 1912 - 1974, казанский международный мастер по шахматам, мастер спорта по шашкам, заслуженный тренер СССР, пятикратный чемпион РСФСР, трижды чемпион СССР в командных первенствах страны — прим. ред.). Помню, меня тоже представили ему как шахматиста, правда, я со своим третьим разрядом вступать с ним в единоборство не осмелился.

ВЫШКИ ВСЮДУ ЗАШАГАЛИ БЕЗ РАЗБОРА

Инженеры треста выступили с инициативой нового и уникального способа передислокации буровых вышек на новые точки. Дело было вот в чем: после освоения очередной скважины буровую приходилось демонтировать, а затем собирать на новом месте... Порой буровую вышку нужно было переставить всего-то на какой-нибудь километр от прежнего местонахождения. Нашлись смельчаки, которые решили, что вышку можно передвинуть тракторами в собранном виде. Разумеется, дело было рискованным, требовалось тщательно спланировать наиболее удобную и короткую траекторию движения, провести расчеты сил и средств и предусмотреть массу других технических вопросов. Можете представить себе такую картину: своеобразные тележки на гусеницах для перевозки супертяжелых грузов по пересеченной местности и расставленная по расчетным точкам дюжина тракторов. Часть из них буксирует сорокаметровую махину, другие поддерживают сбоку и сзади, чтобы вышка не завалилась.

Сметную часть этой новой работы доверили мне. Среди изобретателей нового метода лидерами были Андрей Дмитриевич Обносов, инженеры Шакирзянов, Жиляков, Дьяков. Это были настоящие первопроходцы, они предложили метод, не имеющий аналогов в мире. Работали мы тогда дружной командой. В поле выезжали представители различных служб, все специалисты высокого класса. На месте разрабатывали план переброски вышки: буровики указывали новую точку, геологи предоставляли данные о грунтовых особенностях трассы, вышкомонтажники прикидывали, как расположить машины и механизмы. Первое испытание прошло блестяще, о нашем успехе заговорили по всей стране. Самые смелые ожидания оправдались — новый метод перевозки буровых вышек без демонтажа давал громадный экономический эффект! К нам стали приезжать из других нефтедобывающих областей страны для изучения передового опыта.

ДИПЛОМАТИЯ С ПРЕДСЕДАТЕЛЯМИ КОЛХОЗОВ

Тогда никто не принимал в расчет урон, наносимый природе и сельскому хозяйству. Нефтяники Татарии стремились во что бы то ни стало довести объемы годовой добычи нефти до 100 миллионов тонн. Впрочем, сельчане не безмолвствовали, дошли до самых верхов — наш трест обязали возместить ущерб, нанесенный совхозам и колхозам в результате потравы сельскохозяйственных угодий.

Управляющим трестом в то время был Валерий Иванович Игревский, который затем, как и многие нефтяники Татарии, стал союзным министром. Как-то вызвал он меня и говорит: „Ты у нас человек знающий, сам участвовал в разработке, вот мы и решили сделать тебя нашим специальным доверенным лицом по оформлению актов причиненного ущерба колхозам... Я тебе верю. Действуй, как считаешь нужным, разумеется, государственных средств не транжирить, но и сельчан не обижать...“

Отстаивать финансовые интересы треста мне уже приходилось. Многочисленные документы: акты сдачи-приемки, процентовки за месяц, различные справки служили документальным основанием для выделения средств. Из Москвы периодически приезжали представители банка, которые скрупулезно проверяли, как мы тратим государственные средства. Запомнилась одна женщина, отличавшаяся особой въедливостью и дотошностью. Она требовала непременно свозить ее на буровые, там лично проводила контрольные обмеры. Она стремилась заплатить нам как можно меньше, а сэкономить как можно больше. В результате жарких споров с ней мне удавалось отстоять решение, которое удовлетворяло обе стороны. Мои способности переговорщика руководители треста заметили, поэтому неудивительно, что деликатную миссию улаживания конфликта с сельчанами доверили мне.

Надо ли говорить, что никакой методики оценки ущерба из-за выведения из оборота сельскохозяйственных земель, потравы посевов и прочего не существовало. Всю эту премудрость мне пришлось осваивать по ходу переговоров с председателями колхозов, которые, разумеется, стремились завысить площади пострадавших угодий. С самого начала переговоров последовали намеки, посулы... Я понимал, к чему это может привести, поэтому занял непреклонную позицию. Ход последующих событий способствовал формированию моего авторитета среди аграриев, и он пригодился мне в дальнейшей работе».

«НЕКОГДА МНЕ СЫНА ЗАБИРАТЬ ИЗ РОДДОМА!»

Характер работы требовал от Сабирова посещения многих объектов и хозяйств по огромному региону. А вот с транспортом нередко возникали проблемы. Он решил их несколько неординарно с подачи своего институтского товарища Бориса Гибатова: «Однажды он завел меня в один из ремонтных цехов второй буровой конторы и показал груду неисправных мотоциклов М-72, явно приготовленных для сдачи на металлолом. А потом повел меня к своему главному механику и попросил: „Дайте нам там покопаться, может, что-то и получится“. „Да бросьте, ребята, охота вам возиться, там же все разбито, — ответил тот, но махнул рукой. — Впрочем, если нужно, забирайте“. Мы с Борисом отобрали в той груде три, на наш взгляд, лучше сохранившихся мотоцикла, позже из них удалось собрать два вполне работоспособных. С появлением своих колес жизнь облегчилась. Старенький М-72 я превратил в настоящее чудо, которым не переставал восхищаться! Чтобы грязь не летела на брюки, соорудил два металлических щитка по бокам. На руль приспособил ветрозащитное стекло из плексигласа, а чтобы надежно защититься от дождя и ветра, прикрепил к нему брезентовый фартук. Носился на том мотоцикле аж за сто километров в час — в дождь и в снег, летом и зимой! Мой М-72 не раз выручал в самые ответственные моменты».

«Отец постоянно был погружен в работу, занимался только ей, — рассказывает корреспонденту „БИЗНЕС Online“ сын Мухаммата Галлямовича Марат. — Когда я родился, его в Альметьевске не было — он с Черномырдиным строил газопровод где-то под Оренбургом. И меня из роддома забирали его альметьевские друзья. На свадьбе, когда я женился, на регистрации его не было, потому что шла сессия республиканского Верховного Совета. Поэтому в роли посаженного отца сидел брат. Отец приехал только к вечеру, в ресторан, когда мы уже вовсю отмечали событие». Но это было несколько позже, а пока, оценив трудоспособность, инженерную хватку, экономический и даже его дипломатический потенциал, Мухаммата Сабирова назначают заместителем начальника производственно-технического отдела — начальником проектно-сметного бюро треста «Альметьевбурнефть».

Однажды вновь назначенного молодого начальника вызвали с очередного производственного совещания в тресте: «Мухаммат Галлямович, там вас спрашивают. Женщина с ребенком...» «Я вылетел на крыльцо и увидел свою Фагиму, — вспоминает Сабиров. — Эта радость была такой неожиданной, что я просто остолбенел. Оказалось, жене стало мало моих редких писем, и она решила посмотреть, как я тут живу и чем занимаюсь...»

Продолжение следует.

Подготовил Михаил Бирин