Борис Леушин: «Мусин два раза обещал мне голову оторвать»

Борис Леушин / Фото предоставлено автором

«ВОПРОС ДАВНО ЗВЕНЕЛ ПО ТЕБЕ — ДАВАЙ!»

В Альметьевске я три года отработал первым секретарем в горкоме комсомола — все было интересно, но мне исполнилось уже 29 лет, комсомольский возраст закончился, надо было думать, как быть дальше. Или директором школы — стал присматривать подходящую, или директором ГПТУ. Тем более среди директоров немало было людей пенсионного возраста. Педагоги уважаемые, но их время подходило. Ну и думаю: «Вот сейчас съезжу за границу, отдохну — и по специальности, в школу. Поехал руководителем группы за границу, на Золотые пески (курорт в Болгарии — прим. ред.), собрал группу ребят-комсомольцев альметьевских в конце сентября — начале октября [1980 года]. Мы там отдохнули прекрасно; загорелые приезжаем в Казань, а на перроне стоит машина первого секретаря обкома комсомола — Агеев за мной прислал (Агеев Шамиль Рахимович, в 1977 - 1982 годах — первый секретарь Татарского обкома ВЛКСМ, сегодня — председатель правления Торгово-промышленной палаты РТ, — прим. ред.). Думаю: «Что это? Мне же надо в „Спутник“, отдать документы, отчитаться и уехать домой, с ребятами!. Но инструктор обкома комсомола говорит: «Борис Дмитриевич, садитесь! Агеев просил к нему». Думаю: «Был Борисом обычно, а сейчас — Борис Дмитриевич...» Захожу к Агееву. Он: «Как отдохнул, как впечатления?» Говорю: «Замечательно» «Да, загорел, молодец... В общем, вопрос давно звенел по тебе — давай! У нас Герасимов ушел завотделом пропаганды в горком партии, ты будешь рассматриваться на второго секретаря Татарского обкома комсомола. Надо подготовиться к собеседованию — по делам, по республике, по надоям, по урожайности, по количеству крупного рогатого скота...» Мне справки все собрали, пошел я к заведующему отделом оргпартработы обкома КПСС Гнеденкову Александру Васильевичу, поговорили. Остальные документы, «сопроводиловки» подготовили в обкоме партии — все-таки я теперь становлюсь номенклатурой ЦК КПСС! Я даже не поехал домой, а сразу остался здесь, в Казани. Два дня на сборы — и в ЦК комсомола и ЦК КПСС на согласование. Пробежался по всем отделам — там беседуют и «втемную» пишут резолюцию. Ходил с этим конвертом по всем отделам и управлениям ЦК комсомола. Отлично меня встретил Виктор Прокопьевич Корнишин, заместитель заведующего отделом рабочей молодежи: «О! Татарстан наш любимый! У вас там ударные стройки — КАМАЗ, Нижнекамск, у вас замечательный авторитет... Много тебе тут по другим отделам мозги канифолят? Про поголовье спрашивают, надои?» «Да, есть немного», — сознаюсь. «Вижу, парень ты хороший, у нас нет к тебе вопросов», — говорит. Прямо при мне пишет: «Согласовано», конвертик мой запаковывает и отдает: «Беги, не трать время, Борис, все нормально! Татарстан у нас на хорошем счету; я надеюсь, мы с тобой отлично будем контактировать». В ЦК КПСС посмотрели мою объективку, сказали: «Хорошо». Назавтра я вернулся в Казань, как раз вот в эти дни, 28 октября, меня избирают вторым секретарем Татарского обкома комсомола. И 29-го, в день рождения комсомола, меня с без двадцати восемь утра начали поздравлять и с избранием, и со всем остальным.

Шамиль Агеев (второй слева), 1978 г. / Фото: arhiv.tatarstan.ru 

«ОНИ ДУМАЮТ, ЧТО У НАС ТУТ ПЕСКИ И ВЕРБЛЮДЫ»

Стал я «вторым». Там, в Альметьевске, на машине без продыху мотался, всех знаю; а тут сижу, телефон молчит (а там — разрывался!), какие-то мелкие поручения, дела текущие. Я пришел к Агееву: «Что-то себя неловко чувствую... Там — живая жизнь, а тут мы как-то оторваны» Он говорит: «Ну нет! Больше будешь знать, больше будет выходов на тебя, больше контактов, втянешься — вздохнуть будет некогда! Не беспокойся, я буду тебя нагружать, а ты пока адаптируйся». И пошло.

Я начинал при Мусине (Рашид Мусинович Мусин (1927 - 1982) возглавлял Татарский обком КПСС с 1979 по 1982 год — прим. ред.). У меня остались о нем самые замечательные воспоминания. Меня пригласили к нему в кабинет на собеседование. Он вышел навстречу, поздоровался за руку и сел не в кресло, а за стол напротив: «Борис, давай рассказывай биографию свою: как, что, кто отец, кто мать». Как-то так по-отечески. И сразу сложились у нас добрые отношения. «Борис, — говорит, — давай, приглашай сюда к нам народ из ЦК комсомола. А то они думают, наверное, что у нас тут пески и верблюды ходят, что мы тут цивилизации не знаем. Давай всех завотделами, секретарей ЦК приглашай сюда, показывай КАМАЗ, свой любимый Альметьевск, Буинск... Наш Буинск один зерна производит больше, чем вся Грузия. Показывай все наши достижения. Они же о нас не знают ни черта... Чтобы представление о Татарстане было полное, покажи товар лицом!» Вот такая была установка. И я действительно потом старался, звал всех: и секретарей ЦК, и заворготделом, и завотделом рабочей молодежи, и руководство «Комсомольского прожектора»: «Приезжайте, посмотрите, убедитесь».

Когда в апреле 1982 года я поехал на XIX съезд комсомола в Москву, ему говорю: «Хорошо бы вам, Рашид Мусинович, позвонить Пастухову (Борис Николаевич Пастухов (1937 года рождения) — первый секретарь ЦК ВЛКСМ с 1977 по 1982 год — прим. ред.), чтобы мне там слово дали, а то все больше рабочих просят выступить». Мусин говорит: «Конечно!» И по ВЧ (в те годы — специальная правительственная связь — прим. ред.), по «кремлевке», звонит в ЦК. Пастухова нет на месте. «Скажите ему, что Мусин звонил». И мне: «Мы с Борисом Николаевичем рядом сидим в президиуме Верховного Совета СССР. Так что переговорим обязательно. Просто я хотел, чтобы ты сам услышал, как мы с ним договоримся». Это было в час дня. Я от Мусина выхожу, сажусь в машину, еду домой обедать. А тут ехать-то — 5, ну 7 минут, не больше. Приезжаю, а жена: «Ты где пропадаешь?! Мусин два раза звонил» «Да я только что от него!» Звоню ему: «Рашид Мусинович, я домой заехал пообедать». Он говорит: «Ну ладно. Я переговорил с Пастуховым — он мне сам перезвонил. Все, мы договорились. Борис, только запомни: ты должен выступить обязательно раньше башкир. Если после — я тебе голову отверну». — «Понял!» — «Ты смотри, там начнут выступать из ГДР, болгары и так далее, передерживать будут, все будут сдвигать, как и у нас на съезде [КПСС] было. Значит, так: не жди, если надо — настаивай, пробивайся».

«ВОЕННЫЕ» МАНЕВРЫ В КРЕМЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ СЪЕЗДОВ

И действительно, так все и случилось. В первый день — доклад, прения. Второй день — что-то опять меня в списке нет. Третий день... А ведь мне голову отвернуть обещали, жалко голову-то! Я даже ничего не сказал делегации своей, пошел туда, где комната президиума. А там охрана стоит такая! Гляжу: Пастухов Борис Николаевич вышел, идет, с кем-то разговаривает. А я знаю, как охрана работает, как они хватают, тем более сам в конвойных войсках служил, несколько задержаний было... Я — р-р-раз! Присел, поднырнул, они меня — хвать! Но я уже выскочил — и к нему, к Пастухову. Охрана — за мной: «Стоять!» И тут Пастухов кричит: «Это свой!» Охрана остановилась. Пастухов мне: «Чего, Борис?» Я отвечаю: «Борис Николаевич, вы же с Рашидом Мусиновичем договорились, выступить бы надо, дайте мне слово». Он говорит: «А, да, Борис, молодец!» И поворачивается к помощнику: «Он должен выступить прямо вот на этом заседании». И мне: «Тезисы с собой? Значит так, Борис, я тебя прошу: в стенограмме — все твое выступление будет. А с трибуны — покороче! Минут на 7 выступи. И так все затягивается — вон, Эгон Кренц на полчаса разговорился! (Эгон Кренц родился 19 марта 1937 года; с 1974 по 1983 год — руководитель Союза свободной немецкой молодежи; генеральный секретарь Социалистической единой партии Германии (1989), председатель Государственного Совета ГДР (1989); последний коммунистический руководитель ГДР — прим. ред.). Я говорю: «Хорошо, конечно!» Меня под руки два человека взяли, увели, посадили во второй ряд, прямо перед выступающими.

И потом я еще немного вроде как схулиганил. За эти дни мы все обратили внимание, что на трибуне никто воду не пьет. Ее каждый раз ставят по новой, перед каждым выступающим, но попил один только Леонид Ильич (Брежнев Леонид Ильич (1906 - 1982) — первый секретарь ЦК КПСС с 1964 по 1966 год, генеральный секретарь ЦК КПСС с 1966 по 1982 год — прим. ред.). И я со своими поспорил, что водички этой обязательно глотну, когда выступать буду с трибуны. Я сижу во втором ряду, а порядок такой: когда заседание началось — уже не выйдешь, не встанешь. Делегацию-то свою я ни о чем не предупредил, они хватились: «Ба, Леушина нет!» Тут меня объявляют, наши все обмерли, переживают, бедные: «Ох, позор будет!» А я — уже на трибуне. И что-то с голосом происходит от волнения. Некоторые ведь так и отвыступались — сиплым, тихоньким голосом. Но я выхожу, почти сразу аплодисменты сорвал, потом еще, ну и вошел во вкус: «Будем хранить дружбу народов как зеницу ока! Как говорил наш великий татарский поэт Габдулла Тукай: «С народом России мы песни певали, есть общее в наших быту и морали, вовеки нельзя нашу дружбу разбить, нанизаны мы на единую нить». Тут уж, действительно, грянул гром аплодисментов! И я беру этот самый «спорный» стакан, а рука-то так затрусила... Мы все гадали — что за вода там? Какая-то белесая жидкость. И правда, непростая там водичка оказалась — так освежала! Я хлебнул от души, еще раз, стакан поставил — гора с плеч: задачу выполнил! Значит, и голова на них останется. А башкирскому «первому» выступить не дали. Говорила какая-то комсомольская секретарь-башкирочка, да еще через два дня после меня, в последний день!

«ЧТО ВЫ МНЕ ПОДСОВЫВАЕТЕ? ДАЙТЕ-КА СТАКАН ВОДКИ!»

В конце, после съезда, приносят мне прекрасное, просто роскошное такое, на золотой бумаге, приглашение: «Уважаемый Борис Дмитриевич Леушин! Приглашаем Вас пожаловать (так и было написано — „пожаловать“) на прием в Кремлевский дворец съездов в честь зарубежных делегаций, прибывших на XIX съезд ВЛКСМ». Мы туда пришли, там как раз я познакомился с Третьяком (Третьяк Владислав Александрович (1952 года рождения) — легендарный вратарь сборной СССР по хоккею с шайбой с 1969 по 1984 год, 10-кратный чемпион мира, 3-кратный олимпийский чемпион — прим. ред.). Еще из сборной ребята были — Макаров и Крутов. «Нас Тихонов, — жаловались они на жизнь и на тренера (Тихонов Виктор Васильевич (1930 - 2014) — тренер сборной СССР по хоккею с шайбой с 1977 по 1994 год — прим. ред.), — гоняет, как котят! Ладно хоть здесь мы немножко расслабимся...» Прием шел в течение трех часов, сначала выступил Борис Николаевич Пастухов, всех поздравил; вторым выступил Эгон Кренц. Кстати, на прекрасном русском языке и вполне в наших традициях: «Что вы мне тут подсовываете? Дайте-ка стакан водки!» А он — здоровенный такой, высокий, рослый парень. Ну и выпил залпом этот стакан за своих советских братьев-комсомольцев. Молодец! Вообще, я удивился: там, на приеме, — водка «Лимонная» и грузинские вина. Все эти знаменитые «Цинандали» и другие; видимо, это еще со времен Сталина традиции остались. А столы высокие — мне чуть ли не по грудь. Да я-то что! Рядом вьетнамец стоял — он вообще ниже стола был. Ну я бокал вина налил, тарелочку с закуской вниз ему передал: «На, — говорю, — пей!» А то бы он так весь прием и простоял.

Приезжаю в Казань, и уже на бюро обкома партии (а я был кандидатом в члены бюро), прямо перед открытием, Рашид Мусинович всем говорит: «Товарищи! Вот тут прошел съезд комсомола. Ну вы, наверное, телевизор смотрели! Так шикарно комсомольцы свой съезд провели». Все: «Да, — говорят. — Смотрели, как же!» А Гумер Исмагилович (Усманов Гумер Исмагилович (1932 - 2015) — председатель Совета министров ТАССР с 1966 по 1982 год; первый секретарь Татарского обкома КПСС с 1982 по 1989 год — прим. ред.) ехидно заметил: «Хорошо хоть они там Дворец съездов не разнесли!» А Мусин продолжил: «Мне сейчас позвонил Борис Николаевич Пастухов, поблагодарил, что наша делегация прекрасно и дисциплинированно себя вела, секретарь хорошо выступил. Давайте объявим ему благодарность. И выступил он раньше башкир». Ну и члены бюро все похлопали меня по плечу, мол, заслужил.

«РАЗБЕРИСЬ-РАЗБЕРИСЬ, А ТО Я ТЕБЕ ГОЛОВУ ОТВЕРНУ»

Второй раз Мусин обещал мне голову открутить вот за что. Приходит к нему жалоба из международного лагеря «Волга», да еще с фотографией. Он же наш, комсомольско-молодежный лагерь был, принадлежал ЦК ВЛКСМ и бюро молодежного туризма «Спутник», но под эгидой Татарского обкома комсомола. Так вот там Волга стала подмывать берег. Даже сосны начали падать, берег стал какой-то запущенный, это люди и сфотографировали. А еще стоял там гостевой домик, хоть и за пределами лагеря, но принадлежал ему. Так этот особый домик ЦК комсомола вода тоже стала подмывать. Мусин меня вызывает: «Борис, ну как же так? Как же вы допустили? Вот пенсионерка написала: «Куда смотрят? А еще комсомольцы!» Ну все как всегда. «Хорошо, — отвечаю, — разберусь». «Разберись-разберись, а то я тебе голову отверну», — говорит.

Изучили вопрос. Там, оказывается, проходит нефтепровод. Мы обратились за помощью в СУПТР-4 (строительное управление подводно-технических работ) треста «Татнефтепроводстрой». Они посчитали и говорят: «300 тысяч рублей. И мы намоем берег». Страшные деньги по тем временам! Мы поговорили с управляющим трестом: «Может, как-нибудь... С комсомольцев-то сдирать — как-то с пониманием бы подойти...» Ну в ЦК комсомола смету посчитали, СУПТР пошло навстречу, смету сбавили до 180 - 200 тысяч, прекрасно все намыли, целый пляж — мощный, красивый. Я с того же места, с того же ракурса все сфотографировал, принес Мусину. «Да я видел», — говорит. Он же там жил, там дачи обкомовские рядом.

С Мусиным, еще раз скажу, отношения очень доверительные были. Он меня частенько приглашал: «Давай рассказывай». Никаких протоколов. С Гумером Исмагиловичем тоже отношения хорошие наладились, но тот был более официален. Усманов, когда Мусин неожиданно умер в ноябре 1982 года, стал после него первым секретарем обкома КПСС. Смерть Мусина была для многих, в том числе и для меня, настоящим шоком, трагедией. А к Усманову каждую неделю и даже каждый месяц я уже не приходил. Орготдел обкома, первый заместитель заведующего отделом Никитин Николай Григорьевич стал мне говорить: «Давай будем готовить твой визит к первому секретарю обкома партии». — «Как это — готовить?» — «А как же! Эти встречи надо готовить. Давай перечень вопросов, которые ты должен будешь осветить». Вообще, я считался мусинским, меня поэтому вскоре и отправили на два года в Академию общественных наук при ЦК КПСС; словом, как и всех мусинских — потихоньку в почетные ссылки. Кого — в ЦК, кого — в академию. А сказано было так: «Борис, тебе уже 33 года, возраст Христа, пора думать о серьезном». — «Да, я согласен». — «Давай мы тебя в ЦК определим. Сейчас — съезди в Москву, проверь здоровье». А там, в ЦК, здоровье здорово проверяли! Три дня я эту комиссию проходил — куда там до нее армейским! Потом — собеседование легкое. На общее развитие, так сказать. Но тоже — и надои опять, и поголовье, снова крупный рогатый скот, привесы. Ну и конечно, КАМАЗ — сколько человек мы туда направили, как, чего, сколько бригад и так далее. На прощание Гумер Исмагилович сказал мне: «Борис, окончишь прилично — не пожалеешь!» И когда в академии отучился с отличием, лечу к нему радостный на прием, а он мне: «Садись в отделе, читай газеты и поработай с письмами, жалобами, как тебя в Академии научили. Понимаешь, тут, пока ты в Москве был, много чего произошло, изменилось в республике, ты „оторвался“ немножко, тебе надо вникнуть, войти в положение дел». И больше он меня ни разу на собеседование не приглашал — даже когда меня утверждали вторым, а потом и первым секретарем Вахитовского райкома КПСС Казани. Но это уже другая, «партийная» история.

ДВА БОРИСА, ОДИН ИЗ НИХ — ЕЛЬЦИН

В конце декабря 1982 года в Казанском молодежном центре шел пленум Татарского обкома комсомола, нам вручали переходящее Красное знамя ЦК ВЛКСМ. Сидим в президиуме, и мне вдруг передают прямо туда: «Усманов звонит!» Выхожу, беру трубку. «Борис, собирайся, поедешь в Москву в составе делегации Татарстана на торжественное заседание, посвященное 60-летию образования СССР». — «Спасибо большое!» — «Ты не торопись! Ты там будешь выступать». Я говорю: «А речь?» — «А речь напишешь! Ты когда приедешь туда, сядешь — и напишешь. Помогут. Ты вот на съезде комсомола хорошо выступил, тебя заметили». Я похолодел: «Ничего себе!» Своим ребятам говорю, чтобы хоть «болванку» какую, черновой текст сколотили. Да и костюма-то приличного у меня нет. Пошел в универмаг «Казанский», купил.

В Москве только что сдали знаменитый сейчас Белый дом. И в нем, в зале заседаний, проходило это собрание. Вел его Соломенцев (Михаил Сергеевич Соломенцев (1913 - 2008) — председатель Совета министров РСФСР с 1971 по 1983 год, член политбюро ЦК КПСС с 1983 по 1988 год — прим. ред.). Выступали представители всех республик, краев и областей, которые получили переходящее Красное знамя ЦК КПСС, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. Татария тоже его получила, и от нее выступал я, первый секретарь обкома комсомола. От Мордовии — председатель облсовпрофа, а от Свердловской области — первый секретарь обкома КПСС Борис Николаевич Ельцин. Вот тогда я с ним познакомился и даже водки выпил. Нас всех, кто выступал, сразу посадили в президиум. Я оказался рядом с Ельциным. Петровичев, заведующий отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС, нас опекал, бегал все — живчик такой был со значком депутата Верховного Совета СССР; Ельцин, кстати, тоже был депутатом. Соломенцев выступил с докладом, потом — Раиса Федоровна Дементьева, второй секретарь МГК КПСС, затем перерыв. Нас всех завели в комнату президиума, мы вошли, как и сидели, вместе — Петровичев, я, Ельцин. Ну и, значит, опять-таки цэковская «Лимонная» водка. Я ведь еще не выступал, думаю: «Как же быть?» А Петровичев бегает, суетится: «Вы знакомы? Это Борис Николаевич Ельцин». Я, конечно: «Здравствуйте, Борис Николаевич» — «А тебя как? О! Два Бориса!» — «Ну давайте, ребята, за знакомство!» И Петровичев наливает нам по рюмашке. Мы с Ельциным чокнулись. Можно было, конечно, и больше, но я как-то поостерегся. Короче, Ельцин выступил, через человека — моя очередь. Я звонко, по-комсомольски говорил. Если на съезде ВЛКСМ я еще немножко волновался, тут уже уверенно себя чувствовал. А Ельцин — я тогда еще удивился — он так елейно выступил, очень верноподданнически! Я поэтому и поражался потом: откуда что взялось! А тогда он так и пер: «Да здравствует КПСС, великая партия Ленина, она сплотила...»

Собрание закончилось. Опять — комната президиума, опять Петровичев бегает между столами: «Давайте, ребята! Тогда волнение было, а сейчас вы уже выступили. Спасибо, молодцы, хорошо провели, так держать! За Советский Союз! За нашу великую социалистическую державу!» И тут мы с Борисом Николаевичем расслабились, выпили побольше. А в следующий раз я его видел уже на съезде партии, когда он партбилет положил. Когда его не простили; он просил простить, а его не простили. И он положил партбилет и ушел. Я тоже свистел ему вслед, как и все там. А в дни работы этого съезда его как раз избрали председателем Верховного Совета России. И он сказал, что на этом посту он должен быть беспартийным.

«ХОТИТЕ СВАЛИТЬ ИЗ СТРАНЫ? ВАЛИТЕ!»

Поэт сказал: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Да, система в СССР была авторитарная, однопартийная; но все-таки комсомол — это была такая организация, которая позволяла людям расти. И в нравственном, и в профессиональном, и в человеческом плане; словом, делать из себя людей. Это была во многом очень правильная организация; конечно, было много формализма, начетничества, но не это определяло суть. Суть организации была в том, что молодым людям давали возможность самоорганизоваться и приносить пользу стране. Будь то «снежные десанты», студенческие строительные отряды, боевая комсомольская дружина, походы по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа. А БМТ «Спутник» и международный лагерь «Волга»? Люди могли и отдыхать, и за границу ездить. Тысячи человек каждый год из республики отправляли за границу! Мы даже иногда уговаривали, искали людей, чтобы их туда направить. Я сам руководителем делегаций побывал и в Польше, и в ГДР, и в Чехословакии, и в Болгарии по несколько раз. Молодых животноводов, молодых нефтяников, работников торговли — да кого только не отправляли! И сегодня это оскорбительно для меня звучит: «Рашка»; или когда комсомол считают синонимом поверхностного, легковесного подхода к делам — якобы это что-то такое несерьезное было. Я говорю этим людям, которые клевещут на страну и выходом для себя считают то, что из нее надо сваливать; я им говорю: «Валите!» Римма Казакова по этому поводу очень хорошо написала:

Нам наше дело было не в бремя.
В ближнем бою меж светом и тенью
Вы отмываете грязные деньги...
Мы отмывали грязное время.

Борис Леушин