...

ИДЕАЛЬНОМУ ОРКЕСТРУ — ИДЕАЛЬНУЮ АКУСТИКУ

Концерты, проходившие в вечернее и дневное время, собрали внушительное количество слушателей. При этом сколько-нибудь заметной татарской диаспоры, как можно было бы себе представить, как и массированного нашествия финских туристов — явления, обычного для всех трех мариинских залов, не наблюдалось. Публика была, что называется, обычная. Можно было заметить много семейных пар и целых кланов, приобретших абонементы, видимо, культурного досуга ради. Хотя чего-чего, а досужих радостей ждать от ГСО РТ, предъявляющего сейчас на гастрольных выездах не просто стабильную, а экстраординарную форму, по меньшей мере странно.

Петербург для оркестра Татарстана и в первую очередь для его руководителя — земля обетованная, территория эстетически и этически обязывающая. Александр Сладковский здесь работал по окончании военно-дирижерского факультета Московской консерватории, затем учился в классе Владислава Чернушенко и начинал карьеру в Оперном театре Петербургской консерватории. Понятно, что регулярные с некоторых пор выступления на сцене зала Мариинский-3 «татарские симфоники» проживают с двойной отдачей: во-первых, тактично акцентируя принадлежность своего руководителя к петербургской дирижерской ветви, во-вторых, прикрепляя флажок Татарстана к той карте симфонических коллективов, которым позволительно быть вровень — если не посоперничать — с уровнем оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. А это почетно.

Отдельной строкой в событие вписывалось и узкопрофильное любопытство столичных и петербургских критиков, имевших возможность ознакомиться с кондициями татарстанского коллектива не в мраморных стенах казанского ГБКЗ им. Сайдашева, а в идеально спроектированной специалистами акустике Мариинки-3 — концертного зала, на сегодня являющегося одним из лучших, если не самым лучшим в России.

...

ОТ РАХЛИНА К СЛАДКОВСКОМУ

Обе программы с музыкой Рахманинова («Остров мертвых», Концерт для фортепиано с оркестром №1 и «Симфонические танцы») и Берлиоза («Римский карнавал» и «Фантастическая» симфония) для ГСО РТ являются в равной мере музейными и в то же время актуально значимыми. Первая важна свидетельством внимания, оказываемого казанским оркестром фигуре Рахманинова — русского композитора и пианиста, чью память коллектив чтит ежесезонными фестивалями его имени «Белая сирень», на которых шлифует симфоническое наследие этого автора, доводя его до эталонного совершенства. Вторая — как «времен связующая нить» — протягивается из давней, рахлинской истории ГСО РТ во времена настоящие. Об этом стоит рассказать подробнее.

Увертюру «Римский карнавал» Гектора Берлиоза, французского композитора-романтика и великого симфонического реформатора первой половины ХIХ века, в Казани впервые сыграли под управлением Натана Рахина 1 марта 1969 года. Прочно закрепив ее в репертуаре оркестра, Рахлин вскоре перемоделировал сочетание ее с опусами увертюрного формата, такими как «Франческа да Римини» Чайковского, на более выгодное фантазийному блеску этой музыки сочетание с большими симфониями. Так, спутниками «Римского карнавала» у рахлинского оркестра стали Шестая симфония Чайковского, Вторая и Третья симфонии Бетховена.

К «Фантастической» симфонии того же автора Рахлин подобрался лишь к 1975 году, когда в арсенале его казанского оркестра были уже «Ракоци-марш» и «Траурно-триумфальная» симфония Берлиоза. Непонятную оттяжку с «Фантастической» Рахлин объяснял невероятной сложностью партитуры. По словам доныне играющей в группе вторых скрипок Ларисы Михеевой, дирижер говорил: «Это сложная вещь, деточка, до нее надо дорасти». Казанская премьера «Фантастической» случилась лишь на восьмом году работы дирижера в Казани: эта музыка звучала 27 сентября 1975 года на открытии филармонического сезона наряду с Десятой симфонией Шостаковича и хоровой кантатой Клаудио Монтеверди Beatus vir («Благословен человек...»). Раритетную с точки зрения Рахлина партитуру французского романтизма должны были эскортировать дистанцированные от первой половины ХIХ века образцы высокой музыки. Кроме едва ли не самой лирической симфонии Шостаковича напутствующим жестом искусству Берлиоза из глубины барокко резонировала духовная кантата венецианского композитора первой половины ХVII века. Рахлин прекрасно умел персонифицировать сюжеты мировой музыкальной истории.

...

БЕРЛИОЗ СОВРЕМЕННОЙ СБОРКИ

Приподнятому настроению, с каким Сладковский вышел на сцену, ответили слаженные фанфары меди из «Римского карнавала» — увертюры, сыгранной с каким-то нездешним, европейским лоском. Сверхподвижные темпы закрутили калейдоскоп оркестровых персонажей, словно прячущихся за венецианскими масками и наплывающих то поодиночке, то толпой. Каскад группового и сольного мастерства источал фейерверки слуховых впечатлений, которые язык не повернется назвать «разогревом» перед «Фантастической» симфонией. И все же именно она стала главным событием второго гастрольного дня.

Слушать симфонию, воспетую музыкальными хрестоматиями, но отнюдь не столь часто, как хотелось бы, появляющуюся в современных концертных реалиях, было увлекательно — как при чтении лихого детектива, и познавательно — как при открытии совершенно новой страницы исполнительского искусства. Все складки и «натоптыши» этой партитуры будто разгладились. В сложно составленном полотне симфонического повествования в пяти частях не нашлось ни одного необлюбованного дирижерским и исполнительским мастерством эпизода.

В жанровом каркасе Сладковский тонко расслышал все частности и весь гигантизм необычайного фантазийного умысла композитора-романтика, лирической подоплеке чьего сочинения совершенно не чужды объемы оперной драматургии (первая часть «Мечтания, страсти»), предчувствия только еще назревающего расцвета венского вальса (вторая часть «Бал»), гравюрные линии звукового пейзажа (третья часть «Сцена в полях»), апокалиптическая поступь марша (четвертая часть «Шествие на казнь») и переплавленное искаженным сознанием лирического героя поведение тембров (пятая часть «Сон в ночь шабаша»).

...

В новейших настройках ГСО РТ не обнаружилось ни одного зазора, хоть намеком «проговаривающегося» о технических сложностях этой действительно невероятной партитуры. Каждый кульбит оркестровки Берлиоза «татарские симфоники» преподносили с тщанием выложенной в витрину драгоценности. Дисциплинарная каллиграфия, сродни компьютерной, превращала музыку «Фантастической» в театр слуховых иллюзий, каким-то чудом на глазах обраставший ирреальными объемами при хранимой верности законам перспективы. Хитроумие весовых нагрузок, которые выдерживал оркестр, приводило в оторопь.

Чистейшая мощь tutti абсолютно не тормозила мгновенных передислокаций, когда грозовое тремоло литавр в концовке третьей части усмирялось, словно дикий зверь гипнозом, фразами английского рожка, а струнное pizzicato из четвертой части вдруг мгновенно валило с ног столбы медного. Играя мускулами без видимых мускульных усилий и читая партитуру со свежестью первого прикосновения к ней, музыканты Сладковского предстали в такой полноте и мощи коллективного реагирования на малейший сигнал своего дирижера к действию, что сами, похоже не поняв этого до конца, переключили в сознании слушателей восприятие действия оркестрового в режим действия театрального. Подарив оркестру Татарстана законные овации, петербуржцы не спешили покидать зал. «Почему так быстро все закончилось?» — растерянно вопрошали некоторые. Переживая содержание, предъявленное им фантастическим исполнением «Фантастической» Берлиоза, люди потеряли чувство времени. Лучшего симфонической музыке, честно говоря, пожелать трудно.