Андрей Даниленко: «Очевидно – в России нет заявляемых 30 миллионов тонн молока в год»

Андрей Даниленко: «Новый вид господдержки в виде льготных пятипроцентных кредитов, который заработал с этого года, к сожалению, не обеспечил всех желающих — заявок оказалось в разы больше, чем ресурсов»Фото: ©Руслан Кривобок, РИА «Новости»

«ОДНА ИЗ ПРОБЛЕМ В СИСТЕМЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ — «КТО ПЕРВЫЙ ПРИШЕЛ, ТОТ И ПОЛУЧИЛ»

— Андрей Львович, последний раз мы с вами встречались весной прошлого года. Давайте коротко подведем итоги — что изменилось за это время?

— Во второй половине прошлого года цена на сырое молоко достаточно серьезно выросла, что создало хороший стимул для производителей молока. С другой стороны, это способствовало серьезному росту цен на готовую продукцию, что повлияло негативно на потребителей. Этот календарный год мы начали с существенного снижения инфляции и, соответственно, относительного роста доходов населения. Поэтому пока мы видели достаточно позитивную динамику: с одной стороны, небольшими темпами растет потребление, а с другой, пусть и немного, но растет производство товарного молока.

Господдержка по итогам прошлого года оказалась существенно выше, чем в 2015-м, что тоже стало дополнительным стимулом. При этом появилась новая форма поддержки в виде компенсации капитальных затрат. Если в прошлом году инвесторы получали возмещение 20 процентов капвложений, то сейчас это уже 30 процентов. Хотя все равно тот объем поддержки, который есть, недостаточен, чтобы сделать серьезный качественный прорыв, чтобы все захотели заниматься молоком.

Новый вид господдержки в виде льготных пятипроцентных кредитов, который заработал с этого года, к сожалению, не обеспечил всех желающих — заявок оказалось в разы больше, чем ресурсов. Мы надеемся, что министру удастся убедить правительство и премьер-министра дофинансировать это направление, чтобы все заявки в этом году были все-таки удовлетворены. Самое главное, что мы как отрасль просим, чтобы объем господдержки для молочной отрасли ежегодно шел отдельной строкой с конкретным объемом средств. Одна из проблем этого года была в том, что система распределения «кто первый пришел, тот и получил» заставила молочную отрасль конкурировать с другими направлениями деятельности. В условиях, когда срок окупаемости молочных проектов составляет 10 - 15 лет, конкурировать нам трудно.

Еще мы очень рассчитываем, что инструмент товарных и закупочных интервенций на рынке молока, в первую очередь на рынке сухого молока и сливочного масла, все-таки заработает в этом году. Сейчас идут финальные обсуждения в Госдуме. Первое чтение прошло, надеемся, что и второе, и третье пройдут в ближайшее время. Если этот инструмент заработает, то мы будем считать, что весь комплекс необходимой поддержки есть.

— Если уж речь зашла, в этом году поддержка молочной отрасли осталась на уровне прошлого — 26,5 миллиардов рублей. А сколько вам нужно?

— В разработанной нами программе развития отрасли мы четко показали: если уровень поддержки будет на том же уровне, что и сейчас, может быть рост 1 - 2 процента, максимум 3 процента в год по производству молока. Если мы хотим более существенного роста, объем поддержки должен быть удвоен. Вся молочная отрасль в год дает налогов в бюджет государства более 200 миллиардов рублей. Мы просчитали, что если они удвоят эту сумму (26,5 миллиардов рублей), то минимум еще 30 миллиардов рублей дополнительных налогов будем платить ежегодно в бюджет, а то и больше — разбег до 50 дополнительных миллиардов доходов. Это и рабочие места, налоги на заработную плату, я уже вообще не считаю смежные отрасли, которые получают дополнительные источники дохода в виде закупки техники, комплектующих и т. д.

— Допустим, государство даст 52 миллиарда рублей. Куда стоит потратить большую часть: дотации на литр молока, молочные интервенции, кредиты?

— Дотации на литр обязательно должны быть, потому что это конкретная поддержка: чем больше произвел, тем больше получил. Тем более не все строят новые комплексы, не все берут кредиты на модернизацию и строительство — есть и те, кто добросовестно работает на одном своем предприятии. Во-вторых, мы считаем, что кредиты очень дорогие, поэтому льготное кредитование обязательно должно быть для тех, кто строит или модернизирует комплексы. Она не должна работать по принципу «кому-то дали, а кому-то — нет», «для кого-то хватило, а для кого-то — нет». Льготное кредитование должно быть безусловным для всех, кто желает инвестировать и строить фермы. Должна быть компенсация инвестзатрат. Однозначно должны быть интервенции и поддержка на генетическое развитие, племенную работу.

Что касается распределения, то львиная доля этих денег, по нашему мнению, должна идти на поддержку новых инвестиций, на строительство новых объектов, потому что в РФ больше половины существующих объектов просто не подлежат реконструкции, нет экономического смысла их реконструировать.

«В ПИЛОТНОМ РЕЖИМЕ ИНТЕРВЕНЦИИ ПРОЙДУТ УЖЕ В ЭТОМ ГОДУ»

— Давайте остановимся на теме интервенций. Законопроект, который вы упомянули, разработал Айрат Хайруллин, он ведь касается того, чтобы включить в систему интервенций и переработчиков...

— Товарные интервенции изначально были созданы для зерна и, логично, для сельхозтоваропроизводителей. В молочной же продукции (сухом молоке и сливочном масле) конечный продукт производят уже не сельхозтоваропроизводители, а перерабатывающие предприятия. Для того чтобы эти предприятия могли участвовать в интервенциях, нужны поправки в законодательство, наделяющие переработчиков тем же статусом по участию в интервенциях, что и производителей. Очень важно, чтобы эти поправки в закон о сельском хозяйстве все-таки были внесены.

— Но недавно губернатор Воронежской области Алексей Гордеев заявил, что молочные интервенции — тема неактуальная и непродуманная. Глава комитета Госдумы по агарным вопросам Владимир Кашин говорил, что при дефиците не видит в них смысла, министр Ткачев отмечал, что при высокой цене на молоко интервенции и вовсе могут не потребоваться.

— Суть интервенций во всем мире заключается в том, что этот механизм применяется при определенных сигналах с рынка: существует цена отсечения, и, если цена опускается ниже определенного уровня, включается этот механизм. У нас страна достаточно пестрая в этом отношении: есть дефицитные по молоку регионы, а есть профицитные. К сожалению, некоторые недостаточно глубоко вникают в саму концепцию. А она заключается в том, что существуют субъекты РФ, где цены, как правило, летом могут опускаться на 30 процентов, а потом зимой подниматься более чем на 30, а то и 40 процентов. Это создает нервозную ситуацию как для производителей, так и для переработчиков. Если государство покупает на этапе снижения цены, то сдерживает дальнейшее критичное падение, и оно уже будет составлять не 30 - 40 процентов, а 10 процентов. При этом продавать будет уже в сезон растущих цен, что позволит не допустить подорожания.

— Почему интервенции не заработали в прошлом году? Эксперты указывают, что ранее принятый закон можно было двояко трактовать, поэтому механизм оказался несостоятельным.

— Просто в прошлом году не были приняты поправки, которые необходимо было принять. Были очень серьезные проблемы с согласованием с другими министерствами, поэтому минсельхоз не успел своевременно внести соответствующие предложения. В этом году уже все внесено в Думу, от правительства замечания минимальные. Поэтому будем надеяться, что второе и третье чтения пройдут таким же быстрым образом, как и первое.

— Если законопроект будет принят в весеннюю сессию, то когда правила начнут действовать?

— Мы рассчитываем, что в пилотном режиме, по крайней мере, в некоторых субъектах РФ, интервенции пройдут уже в этом году. Мы надеемся, что в течение июня или, самое крайнее, в июле. Очень важно хотя бы в пробном варианте в этом году отработать, а в следующем запустить по полной программе.

— Сколько регионов войдут в пилотный проект?

— Изначально было заявлено 9 субъектов, среди них наиболее «молочные» регионы: Алтайский край, Татарстан, Башкортостан, Саратовская область, а также регионы, где волатильность достаточно высокая, где объем производства молока в летний период действительно существенно растет. Поэтому окончательное решение, какое количество субъектов будет участвовать, будет принято, когда снимут все законодательные вопросы. В любом случае на сегодняшний день в бюджете минсельхоза есть зарезервированные ресурсы под эту деятельность — 1,5 миллиарда рублей. При этом идея интервенций в том, чтобы эта сумма была возвратной.

Мы просчитали, что если бы в последние 5 лет в этих конкретных субъектах РФ проводились закупочные интервенции, то эта деятельность была бы прибыльной для государства. Плюс для сельхозтоваропроизводителей в тех регионах стоимость сырого молока была бы примерно на 3 рубля выше, а это тоже серьезно повлияло бы на их доходность. А если посчитать в деньгах на всю страну, то это бы принесло от 3 до 6 миллиардов рублей дополнительных доходов для производителей молока. С другой стороны, это не привело бы к резкому росту цен в ряде регионов на готовую молочную продукцию, поэтому не было бы снижения потребления.

Да, есть регионы, где тема интервенций не актуальна, где нет такой волатильности цен, поэтому им это кажется ненужной тратой бюджетных средств. На самом же деле кредитные ресурсы, скорее всего, пойдут из Россельхозбанка и будут ему же возвращаться.

«Мы на душу населения потребляем в среднем 233 килограмма в год. Это, конечно, плохо, поскольку наши ближайшие соседи — Республика Беларусь — потребляют больше 400 килограммов на человека» Фото: ©Рамиль Ситдиков, РИА «Новости»

«НЕЛЬЗЯ ИСХОДИТЬ ИЗ БЕЗАПЕЛЛЯЦИОННОЙ ПОЗИЦИИ, ЧТО ДЕШЕВО — ПЛОХО, А ДОРОГО — ХОРОШО»

— Вы говорили, что во втором полугодии прошлого года цена на молоко выросла. Сейчас она какова? И это много или мало?

— В среднем по России цена в прошлом году выросла где-то до 27 - 28 рублей за литр, хотя в ряде регионов она поднималась и выше 30 рублей, и это было достаточно комфортной ценой для сельхозтоваропроизводителей. В этом году весной мы наблюдаем падение цены до 24 рублей, но при этом в ряде регионов она опускается и ниже 20 рублей, особенно для мелких и средних производителей молока. И если не провести эти интервенции, в ряде субъектов у некоторых производителей молока доход может оказаться существенно ниже, чем был в прошлом году. А это, конечно, отрицательно отразится на экономике отрасли — падает объем производства, приостанавливаются реконструкции или строительство новых объектов.

— И какова должна быть средняя оптимальная цена на молоко?

— Идеального варианта, наверное, быть не может. Для себя мы просчитывали, что та цена, которая сложилась в конце прошлого года, — около 30 рублей, для современных предприятий была хорошей при условии получения господдержки. Посмотрите динамику прошлых лет: любое резкое падение цены приводит к сокращению производства, что ведет к дефициту, а затем снова к росту цены. А резкого роста тоже лучше избегать, потому что это плохо влияет на потребителей.

— Тогда следующий вопрос с точки зрения потребителя, который приходит в магазин и видит огромный разброс цен на молоко: я могу купить за 49 рублей, а могу и за 100 рублей, хотя объем тот же самый. Я за бренд плачу или за что-то еще?

— У нас очень разная ситуация по всей стране. Например, в Москве и Санкт-Петербурге одна ситуация, в районных центрах — другая. Есть локальные производители, а есть федеральные, есть раскрученные бренды, а есть местные, которые в полиэтилене разливают продукцию, которая не очень дорогая. Поэтому иногда (не всегда) в дешевой упаковке может оказаться молоко точно такого же качества, как и в дорогой. Но в целом раскрученные бренды действительно более трепетно относятся к качеству продукта. С другой стороны, есть субъекты РФ, где локальный производитель может занимать и 30, и 40, и 60 процентов местного рынка, а цены могут быть вполне разумными по сравнению с федеральными брендами. Ни в коем случае нельзя исходить из безапелляционной позиции, что раз дешево — плохо, а дорого — хорошо, хотя в целом такая тенденция существует.

В целом ужесточение проверок, контроля привело к тому, что мы видим тенденцию — фальсификата становится меньше на полках, претензий к безопасности и качеству готовой молочной продукции также возникает существенно меньше. Я очень сожалею, что есть журналисты, которые пытаются за счет этого себе рекламу сделать, заработать на сенсациях. Есть и общественные организации, которые увлекаются скандалами. Но реальная ситуация не настолько страшная, как некоторые пытаются ее преподнести. Если в 2015 году объем фальсификата был в районе 10 процентов в общем объеме молочной продукции, то сейчас, по нашим оценкам, это может быть 6 - 7 процентов.

— Чаще всего что подделывают?

— Конечно, не питьевое молоко, потому что в нем процент жира очень небольшой, поэтому экономического смысла жульничать нет. Как правило, подделывают сливочное масло, сыр, творог, сгущенное молоко — продукты, где процент жира достаточно высок.

— Может, пора ввести ужесточить ответственность за фальсификат?

— Последствия должны быть соразмерны действию. Например, если предприниматель осознанно кого-то отравил, тогда, я считаю, должна быть уголовная ответственность. Если же недобросовестный бизнесмен заменил один пищевой продукт на другой, не подвергнув человека опасности, то последствия должны быть экономическими, но жесткими, бескомпромиссными — такими, чтобы было страшно этим заниматься. Во многих странах штрафы доходят до уровня месячного, годового оборота. У нас сегодня это максимум несколько сотен тысяч рублей за каждый случай, хотя должно быть измеряться в миллионах. А возможен и «оборотный» штраф, и конфискация оборудования, остановка деятельности предприятия на два-три месяца, пока оно не подтвердит кардинальные изменения в своих подходах. Когда ты зарабатываешь десятки, а то и сотни миллионов дополнительной прибыли из-за того, что подменяешь один продукт другим, а потом платишь административный штраф в 100 - 300 тысяч рублей, причем через год-полтора, какой экономический стимул работать добросовестно?

Это серьезный вопрос в том числе для правоохранительных органов. Тот же Роспотребнадзор декларирует, что они обнаруживают несколько десятков предприятий-производителей, чей продукт стоит на полке, а по адресу, указанном на упаковке, производства нет. Продукт снимается с полки, но дальше по очередному фиктивному адресу эта же продукция опять попадает в оборот. Конечно, тут важна роль правоохранительных органов, они должны отслеживать эти фантомы-предприятия и принимать соответствующие меры.

— А в целом какая ситуация с потреблением?

— Эта ситуация нас очень беспокоит. В Советском Союзе на душу населения приходилось 390 килограммов молочных продуктов в пересчете на молоко в год. Сейчас, по официальной статистике, мы на душу населения потребляем в среднем 233 килограмма в год. Это, конечно, плохо, поскольку наши ближайшие соседи — Республика Беларусь — потребляют больше 400 килограммов на человека. И есть позиция всемирной организации здравоохранения, которая говорит нам о том, что на душу населения должно приходится 330 - 325 килограммов в год

Здесь есть несколько причин: и кризис 90-х годов, когда было и сокращение производства и резкое сокращение потребления, и изменение самой культуры питания, и большое количество мифов о низком качестве и вреде молочных продуктов. Во многих развитых странах существуют финансируемые государством программы, которые  направлены на распространение информации о пользе регулярного употребления молока и молочной продукции. Например, в Финляндии благодаря такой программе серьезно улучшили и показатели здоровья населения, и средний срок жизни. Китай показал, что увеличение потребления молока на душу населения тоже повлияло на новое поколение и его здоровье. Мы, к сожалению, в этом отношении недорабатываем.

Должна идти целенаправленная работа в детсадах, школах, с родителями, которым бы объясняли важность молока в рационе. Правда, у нас есть передовые регионы, в том числе Татарстан и Башкортостан, где именно из-за национальных традиций уровень потребления молока на душу населения выше, чем в среднем по России.

«10 МИЛЛИОНОВ ТОНН — ЭТО МОЛОКО, КОТОРОЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, ЕСТЬ, А МОЖЕТ, И НЕТ»

— А что насчет производства? В прошлом году оно вроде бы сокращалось...

— Проблема, которая на сегодняшний день существует в России, связана с тем, что мы никак не можем разобраться со статистикой. Росстат считает общий валовый объем производства молока. Практически 50 процентов этого молока — частный сектор: ЛПХ или просто люди, которые держат для себя корову.

— Ткачев говорит, что в ЛПХ сокращается производство молока, потому что люди больше не хотят держать коров...

— Однозначно. Этот процесс продолжается. Тем не менее есть субъекты РФ, которые любят отчитываться, что у них нет падения или оно не такое сильное. А у Росстата нет сегодня возможности перепроверять данные, которые они получают от регионов. Поэтому то, что приходит от частного сектора, мы называем в отрасли виртуальным молоком. Если хозяйства сами произвели и сами у себя в хозяйстве употребили, невозможно это отследить и быть уверенным, что это молоко существует. А вот молоко, которое официально сдано на перерабатывающие предприятия, так называемое товарное или реализованное молоко, его можно оценить и посчитать. И даже здесь существуют риски необъективности. Бывает иногда, что молоко сдается сборному пункту, а он продает переработчику, тем самым оно учитывается дважды. Поэтому мы сегодня декларируем, что всего у нас 30 миллионов тонн молока. Кстати, и потребление на душу населения мы считаем, исходя из общего объема производства.

— А сколько на самом деле производится?

— Трудно сказать. Мы считаем, что у нас треть объема молока, то есть 10 миллионов тонн — это молоко, которое, может быть, есть, а может, и нет. По нашим консервативным оценкам, молока реально может быть 23 - 25 миллионов тонн. Пессимистичная оценка — 20  миллионов тонн, оптимистичная — 25  миллионовтонн. Но честно не скажет никто, потому что нет возможности четко просчитать.

— Как же вы посчитали виртуальное молоко?

— Мы ориентируемся только на то молоко, существование которого подтвердили переработчики, приняв его на свои заводы. Такого товарного молока у нас, по разным оценкам, около 16 - 17 миллионов тонн. Есть какой-то объем в частном секторе, но все равно очевидно: нет у нас заявляемых 30 миллионов тонн. Если же мы смотрим статистику по объемам производства именно товарного молока, то оно и в прошлом году, и в этом росло в объеме. В ЛПХ перестают держать коров, но растет продуктивность коров на предприятиях, что позволяет компенсировать потери. Кстати, в США та же самая тенденция. Нам тоже надо уходить от формул «догнать и перегнать». Кого догнать? Кого перегнать? Да, у нас было поголовье в 9 миллионов в 1990 году, а сейчас чуть больше 4 миллионов голов в молочном стаде. Зато продуктивность в три раза больше.

«ПО-ХОРОШЕМУ МЫ МОЖЕМ ПРОИЗВОДИТЬ МОЛОКА В ЧЕТЫРЕ РАЗА БОЛЬШЕ»

— А стоит ли повышать продуктивность? Все тот же Айрат Хайруллин на съезде Союзмолока говорил, что чем больше мы доим корову, тем короче ее жизнь.

— Да, современные технологии таковы, что корову «раздаивают» до максимальной возможности. Из-за этого срок жизни коровы может сокращаться. В мире существует и иной подход — стандарт органик-продукции. В европейских странах, в США есть такая концепция, когда люди готовы платить в два раза больше за молоко, если на нем написано, что она гуляет на пастбище и доится в свое удовольствие. Но это же опять вопрос маркетинга и целевой аудитории.

На сегодняшний день в России средняя продуктивность на голову чуть выше 5 тысяч килограммов в год. В Евросоюзе — 7,5 - 8 тысяч, в США — 9 тысяч и больше, а в Израиле — это 12 тысяч килограммов в год.

— Как им это удалось?

— Это вопрос генетики, кормления, серьезной работы. Мы тоже не должны оставаться в каменном веке. В 1990 году 2 тысячи килограммов с коровы в год считалось хорошим результатом, за 3 тысячи тонн давали Героя соцтруда. Сегодня 5 тысяч — средняя по стране цифра. Это эволюция генетики, вклад современных технологий. Конечно, очень важно, чтобы шла, подчеркиваю, профессиональная, технологическая работа с производителями. У нас серьезный вопрос с образованием, подготовкой кадров, наукой.

— То есть ваши надежды в основном связаны с крупными предприятиями?

— По всему миру видим тенденцию наращивания сельхозпроизводства на крупных индустриальных предприятиях. Например, в США большую часть производства молока осуществляют 2 - 3 процента сельхозпредприятий. В России тенденция такого же порядка, причем именно крупные предприятия производят то самое товарное молоко, которое идеально для переработки. К сожалению, его мы производим примерно 75 процентов от того, что необходимо при нынешнем уровне потребления. По-хорошему мы можем производить молока в четыре раза больше, чем мы производим на сегодняшний день, а потреблять — в два раза больше на душу населения. По природно-климатическим условиям мы очень выгодно расположены для производства молока. Хороши в этом плане Приволжский, Уральский, Сибирский федеральные округа. У нас даже сама себестоимость производства молока ниже, чем в США, Евросоюзе, Южной Америке. Но когда мы начинаем считать стоимость кредитных ресурсов, административные барьеры, то, конечно, картинка немного меняется. В том же Евросоюзе себестоимость производства сегодня конкурентна только за счет очень высокого уровня господдержки.

— То есть мы возвращаемся к началу нашего разговора: производство молока можно поднять только с помощью государства?

— Многие не понимают, что производство молока — технологически очень длинные инвестиции. Примитивно объясню: я купил нетель, ее надо вырастить. На это мне потребуется два года. За это время с ней может произойти все что угодно. Я в нее вкладываю деньги, вкладываю, вкладываю. Потом ее нужно осеменить, но не факт, что она сможет осемениться. Если она не рожает, то молока не дает. Если она родит, то она должна как минимум четыре года давать молоко, чтобы окупить предыдущий период ее жизни. Чтобы она четыре года давала молоко, нужно ее каждый год осеменять, и она каждый год должна рожать. Одна эта телочка — серьезные инвестиции. А если у меня их тысяча? Две тысячи? Три тысячи?

Поэтому себестоимость молока на сегодняшний день, допустим, в первые пять лет может быть 28 рублей, а в следующие 7 лет на том же комплексе себестоимость будет уже 17 - 18 рублей. Но до этого дня надо дожить, дотянуть. У инвестора же есть альтернатива: зерно, где ты посеял, убрал и продал, или свиноводство, где вырастил и сдал на мясо, или птицеводство, где ты еще быстрее вырастил и продал. И если мы хотим, чтобы инвестор шел именно в молоко, а не в другие отрасли, должны быть какие-то особые условия, а именно господдержка. Но как только предприятие выходит на полную мощность, себестоимость становится конкурентной. А в первые годы она высокая исключительно из-за кредитных ставок.

— На съезде Союзмолока Александр Ткачев упомянул, что белорусские соседи показали мастер-класс, как быстро развить молочную отрасль.

— Белорусы давно сделали то, о чем мы говорим. Они утвердили гарантированную многолетнюю программу, в рамках которой государство сделало две ключевые вещи. Первая — они дали льготные кредиты всем, кто строит и модернизирует. Вторая — они сделали систему регулирования цены, чтобы гарантировать доходность для производителей молока и перерабатывающих предприятий. То же самое просим и мы. Мы говорим: «Дайте соответствующую поддержку для тех, кто модернизируется и строится, и дайте нам через систему интервенций возможность формирования минимальной цены, то есть минимальной доходности для сельхозтоваропроизводителей».

— И у нас к 2020 году стоит цель обеспечить себя молоком полностью.

— В любом случае при всем своем огромном желании к 2020 году это даже с помощью законов природы невозможно осуществить — мы ведь не можем ускорять рождаемость и сроки беременности. По нашим оценкам, только к 2030 году реально быть полностью самообеспеченными по молоку. Но должны быть стабильные суммы каждый год, программа должна быть рассчитана как минимум на 10 лет. Кстати, у нас есть примеры субъектов РФ, где стабильные и устойчивые отношения приводят к стабильным положительным результатам.

— Например?

— Белгородская область всем показала, что можем и умеем работать так же, Воронежская область сейчас всем показывает, Калужская, Тюменская области, Краснодарский край.

— Хотелось бы также получить ваш комментарий по следующей теме. В феврале Союзмолоко отправляло письмо Ткачеву по поводу решения Россельхознадзора о запрете ввоза сырого молока из регионов, где были отмечены какие-либо болезни животных. В их число вошел и Татарстан —один из регионов с традиционно высокими надоями. Вы указывали, что это грозит ростом цен, банкротством предприятий и неудобством, поскольку быстро заменить поставщиков из других регионов не получается. Как разрешилась ситуация?

— Россельхознадзор создал так называемую систему регионализации, попытался определить зоны, где высок риск распространения заболеваний животных. Система подразумевала принятие разных мер, вплоть до запрета вывоза молока из регионов высокого риска. После того как мы и ряд регионов обратились с этим письмом, была проведена коррекция: запрет был заменен на более усиленный мониторинг и отслеживание ситуации. Конечно же, если такие регионы, как Татарстан, не смогут молоко вывозить за пределы республики, произойдут перекосы на рынке. Это будет способствовать резкому падению цен на сырое молоко в самой республике — и, наоборот, из-за дефицита вырастет цена в регионах, которые себя молоком не обеспечивают.

В целом проблема сегодняшнего дня — раздробленность нашей ветеринарной службы: есть Россельхознадзор, местные ветеринарные службы, есть еще Роспотребнадзор — одни надзоры. Проблема в том, что нет единой вертикали ответственности за безопасность. Если Роспотребнадзор — это единая федеральная и региональная вертикаль, то в ветеринарии нет такой вертикали. В субъектах, где власть жестко к этому относится, благополучная ситуация, а в регионах, где не столь ответственны, все иначе. Часто бывает, что субъект выполняет все свои обязательства, но к нему переходят болезни из соседнего региона, который не выполняет обязательств по контролю за безопасностью. Ключевой вопрос сейчас — в обсуждаемой реформе контрольно-надзорных органов. Я надеюсь, что будут сделаны определенные выводы по четкому распределению полномочий и зон ответственности.

Один из шагов, который необходимо сделать, это введение единой системы идентификации животных — даже элементарное отслеживание, где и сколько у нас животных. Возьмем, например, Великобританию, где каждая корова имеет паспорт с более детальной информацией, чем наши с вами гражданские паспорта. Корова не может никуда передвигаться без этого паспорта. Если, не дай бог, у фермера обнаружат корову без паспорта, то он сядет в тюрьму. А паспорт ты можешь получить только через национальную регистрационную систему, то есть существует единая база данных.

Есть еще одна важная тема. Если с 1 января введут систему тотальной электронной ветсертификации, то это может стать определенным негативным явлением с точки зрения увеличения себестоимости производства готовой продукции. Мы очень надеемся, что государство услышит нас и, по крайней мере, отложит введение на готовую продукцию. На наш взгляд, вся эта система не имеет никакого смысла, если мы не займемся идентификацией животных. Надо сначала решить эту проблему, а потом уже двигаться дальше.