Александр Кынев: «Новая волна отставок губернаторов произойдет под президентские выборы»

Александр Кынев: «В Татарстане сильны протестные настроения, но местная элита потому и сильна, что держит ситуацию под контролем» / Фото: Игорь Дубских

«ПРОВОДИТЬ ВОСПИТАТЕЛЬНЫЕ БЕСЕДЫ С ГУБЕРНАТОРАМИ — ВСЕ РАВНО ЧТО ПРОВОДИТЬ ОБУЧАЮЩИЕ СЕМИНАРЫ С ЛИСАМИ О ПОЛЬЗЕ КУР»

— «Положение хуже губернаторского» — это выражение появилось еще года два назад, когда начались первые задержания региональных начальников. Но за последние месяцы оно стало особенно актуальным. При этом силовики приходят не только за губернаторами, но и за их подчиненными, которых арестовывают чуть ли не ежедневно. Такого масштаба наступления на бюрократию современная Россия еще не знала. Чем, на Ваш взгляд, вызвана эта кампания?

— Я выделяю три базовые причины. Первая — это институциональная компенсация как следствие перекоса политики федерального центра. В последние годы главным объектом борьбы была различного вида оппозиция. Центр решал проблему возвращения управляемости системной оппозиции через метод кнута и пряника. С другой стороны, он еще больше боялся давления новых фигур и пытался уничтожить сами площадки, где они могли бы появиться и добиться успеха. Это происходило через ужесточение системы регистрации кандидатов, новые запреты и цензы, через разгром и ослабление системы местного самоуправления, через изменение избирательной системы, которая резко подорвала возможности политических партий на представительство. Статистика однозначно говорит, что последние годы по мажоритарной системе свыше 90 процентов мест в заксобраниях занимает партия власти. А на самом деле еще больше, потому что подавляющее большинство идущих на втором месте за ней самовыдвиженцев — те же единороссы, которые выступают под вывеской независимых обычно по каким-то имиджевым причинам. Например, внутри партии есть запрет на выдвижение кандидатов с судимостью, при этом человек с судимостью может быть неформально согласован и его можно поддержать фактически, выдвинув против него слабого кандидата.

И в результате ослабления одних институтов в качестве побочного эффекта мы получили усиление другого — региональной власти. Она оказалась бенефициаром почти всех институциональных мер, и это нужно было компенсировать. Ослабление партий, МСУ, региональных парламентов, изменение избирательной системы на выборах в Госдуму — все это усиливало губернаторов и региональные элиты. При этом губернаторы еще получили прямую легитимность. Компенсировать этот перекос путем сдержек и противовесов федеральный центр не мог, так как он только что их сам демонтировал.

В таком случае остается два вида мер. Либо воспитательные беседы в виде всевозможных совещаний про конкурентность, открытость и легитимность (известный КОЛ), либо силовая вертикаль в качестве сдерживающего фактора. Очевидно, что воспитательные меры здесь не работают. Это примерно то же самое, что проводить обучающие семинары с лисами о пользе кур и надеяться на то, что они хоть как-то изменят свое поведение. Если у губернаторов есть институциональные возможности, то они будут использовать свои полномочия. Поэтому в качестве сдерживающего фактора задействуются в первую очередь силовики.

Вторая причина волны новых уголовных дел носит имиджевый характер. Она связана с ростом антикоррупционной тематики, которая сегодня играет решающую роль в деятельности целого ряда представителей политической оппозиции и в первую очередь Алексея Навального. То есть это попытка перехвата повестки.

Третья причина — общий перекос с точки зрения влияния силовиков на определение государственной политики. Это прямое следствие «болотного дела», крымской эпопеи и идеологии осажденной крепости, которая всегда предполагает милитаризм. Резко выросла роль силовиков в экономических, политических и других сферах. Это не является секретом. И это тот самый фарш, который невозможно провернуть назад.

Есть субъекты, которым можно директивно дать полномочия, а потом их отнять. Но силовые структуры — это не тот институт, у которого можно отнять полномочия просто так. В силу определенной специфики, по причине обладания особыми знаниями, ресурсами и так далее, это большая проблема. Единственный способ борьбы с усилением силовиков (и это характерно для разных стран) — создание других силовиков. Их пытаются уравновешивать с помощью баланса институтов. Мы привыкли считать, что разделение властей — это разделение между такими институтами, как президент, парламент и судебная власть, а разделение между силовыми вертикалями — это уже такое квазиразделение.

Таким образом, совокупность этих трех причин и определяет то, что мы наблюдаем сегодня. С одной стороны, федеральный центр заинтересован в тренде ослабления регионалов, с другой — есть потребность перехвата антикоррупционной риторики, и третье — нарушение баланса (особенно в последние три года) влияния силовиков на любые решения, принимаемые в стране. Вот и получается коктейль Молотова. Запущен антикоррупцинный маховик, который очень сложно остановить.

«РУКОВОДИТЕЛИ ТАКИХ РЕГИОНОВ, КАК МОСКВА, ТАТАРСТАН, МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ, ЧЕЧНЯ НАХОДЯТСЯ НА ОСОБОМ ПОЛОЖЕНИИ»

— Почему антикоррупционный маховик очень сложно остановить?

— Если мы внимательно посмотрим, очень многие антикоррупционные дела изначально организованы таким образом, чтобы их нельзя было отмотать назад. Ряд процессов очевидно модерировался.

— Что вы имеете в виду?

— Если мы вспомним нулевые годы, то силовых акций против региональных чиновников было очень мало. Они находились на особом положении. Их трогали редко. Если же это происходило, то постепенно. А сам процесс имел иную драматургию. Сначала появлялись утечки, что может появиться какое-то дело, начиналась информационная война, заводились дела на каких-нибудь бизнес-партнеров, региональных министров, вице-губернаторов, которые шли как свидетели, а затем превращались в обвиняемых. И только потом, если не решили проблему иначе, отправляли в отставку самого губернатора. И это требовало неформальных санкций.

Сейчас ситуация абсолютно другая. Правила игры изменились. Региональные чиновники сегодня в таком же положении, как и муниципальные в нулевые годы. Любой губернатор в любой момент может стать объектом внимания любого силового ведомства. При этом современные уголовные дела все чаще заводят без информационной артподготовки. Накануне может проводиться совещание, интервью, даже может звучать похвала от первого лица на каком-нибудь симпозиуме, а на следующий день человек летит в регион и его берут под белые рученьки и предъявляют ему пленку с какими-то коробками с деньгами или с чем-то еще. Обвиняемый ставится перед фактом. И сразу демонстрируется публичность с привлечением прессы. Когда силовики выбирают сценарий ареста и записи на видеокамеры обысков, очевидно, что это делается в расчете на то, чтобы ситуацию невозможно было отмотать назад. Это не долгие игры с публичным торгом и информационными войнами нулевых годов. Здесь предъявляются доказательства, которые уже невозможно игнорировать.

— Некоторые губернаторы почувствовали вольницу и действительно страх потеряли, как, например, Никита Белых, который лично брал пакет с деньгами. В то же время российская система административной власти так устроена, что уже через год работы на госслужбе «брать» можно практически любого...

— Почему год? Очень многие дела против губернаторов, министров касаются их предыдущей работы, когда они, например, были директорами департаментов, или же до того, как переместиться в областную администрацию, занимали должности в городской.

— Я имею в виду то, что папочки с досье есть наверняка на каждого. Но из-под сукна эти папочки достают не на всех. Возникает ощущение, что у власти нет определенной тактики по ведению антикоррупционной борьбы. Нет общей системы. Или некая генеральная линия все-таки имеется?

— Совершенно точно, что папки готовятся не с пылу с жару. Это заготовки. Система тоже есть. Есть два вида закономерностей. Первые заключаются в том, кто может оказаться под ударом. Это, например, территории, где есть противоречия экономических интересов, какие-то конфликты. Вторая группа закономерностей в том, что мало иметь конфликт, надо еще не иметь защиты. В зоне риска почти каждый чиновник. Невозможно принимать решения, которые нравятся всем. Любое распределение каких-либо денег предполагает, что вы кому-то помогаете, а у кого-то что-то отнимаете и переходите ему дорогу. По-другому не бывает. Так жизнь устроена. И когда чиновник делает выбор, кто-то является пострадавшим.

Ключевой момент здесь, на мой взгляд, наличие защиты. Серьезным сдерживающим фактором для заведения антикоррупционных дел является вовлеченность того или иного руководителя в большие сети элитного взаимодействия. Положение губернатора прямо зависит от того, какой регион он представляет, какие у него друзья, союзники и кто он сам по себе, в какую элитную лигу входит — первую, вторую, третью.

Те фигуры, которые имеют устойчивые связи, за спиной которых стоят мощные федеральные группы или же они сами являются членами федеральной политической элиты, конечно, находятся в особом положении. Например, руководители таких регионов, как Москва, Татарстан, Московская область, Чечня. Если мы посмотрим на самые громкие дела последних лет, то жертвами, как правило, становились губернаторы, у которых либо не было больших политических «крыш», либо такая поддержка исчезла, либо ослабла. Например, многие назначенцы периода медведевского правления сегодня не имеют лоббистских возможностей, так как принимавшие решения чиновники, с которыми эти губернаторы выстраивали особые линии коммуникаций, больше не занимают прежние должности. Некоторые губернаторы изначально были слабыми. И им тоже не к кому апеллировать.

Есть отдельные кейсы, которые выделяются на общем фоне. Допустим, кейс Сахалина — региона с очень большими нефтяными доходами. Но и здесь свои особенности. Господин Хорошавин находился вне основных элитных раскладов последнего времени, тоже переназначался Медведевым и имел очень непростые отношения с рядом представителей федеральной элиты. То есть он тоже вполне вписывается в общую схему.

Таким образом, комбинация этих характеристик и определяет то, что одни губернаторы находятся в большей степени в рискованной зоне, а другие — в меньшей.

«Господин Хорошавин находился вне основных элитных раскладов последнего времени, тоже переназначался Медведевым и имел очень непростые отношения с рядом представителей федеральной элиты» Фото: ©Кирилл Ясько, РИА «Новости»

«ЦЕНТР ПОНИМАЕТ, ЧТО ЕСТЬ РЕГИОНЫ, ГДЕ ПОД ВЫБОРЫ ОЧЕНЬ РИСКОВАННО МЕНЯТЬ ЧИНОВНИКА»

— Как утверждают источники нашей газеты, к выборам президента ожидается еще одна мощная антикоррупционная волна. Будет серия очередных посадок. Каким главам регионам надо вести себя поосторожней, кому бояться отставок и репрессий в первую очередь?

— История, совершенно очевидно, не закончилась, потому что ни одна из причин ее возникновения не исчезла. Следующая волна отставок губернаторов наверняка будет в конце этого года — начале следующего, под президентские выборы. И большая волна кадровых перестановок произойдет после выборов, когда будет понятен тренд под новые задачи на следующие шесть лет. Про конкретные регионы говорить сложно. Кому надо готовиться, не знаю. Я не астролог. Но список претендентов довольно большой. Кому-то повезет, кому-то — нет. Но до конца спокойными никто не может быть.

— То есть будут выявлены регионы, которые держат фигу в кармане и которые могут не сдать экзамен по голосованию на президентских выборах?

— Я думаю, что будет проведена местная анестезия и купирование в некоторых случаях, когда речь идет об аллергенах локального уровня и недовольства. В этом случае власть пойдет на символические кадровые замены. Мол, вы хотели голосовать против, вот мы убрали человека, проблема решена, теперь новый губернатор и новые надежды. Напряжение снято. Один или два кейса могут проводиться с точки зрения федерального пиара, подчеркивающего антикоррупционную составляющую, но не по принципу того, что регион проблемный.

Центр понимает, что есть регионы, где под выборы очень рискованно менять чиновника. Он может быть сам очень проблемным, высказывать недовольство. Но менять административную машину в процессе не стоит — пусть она доедет до конца. А то пока новый человек вникнет в ситуацию, уже состоятся и выборы, на которых нужно обеспечивать результат.

— Как вы думаете, являются ли включения из регионов во время прямой линии президента тревожным сигналом для глав этих территорий?

— Думаю, что это можно так расценивать. У части этих губернаторов действительно есть и внутриэлитные проблемы, и проблемы с рейтингами. Скорее всего, кто-то из них окажется в списке отставников. Но не все. Кому-то просто пальчиком погрозили.

— Вы говорите, что антикоррупционная борьба ведется для того, чтобы уравновесить глав регионов. А сам этот процесс удается? Здесь больше плюсов или минусов?

— Когда вы готовите блюдо, важно, чтобы все было в меру, иначе будет несъедобно. Важно не пересолить и не переперчить. А у нас уже и пересолили, и переперчили. На мой взгляд, некая мера утрачена. Побочные негативные эффекты антикоррупционной кампании существенно превысили позитивные элементы, которые центр мог получить. Потому что сдержки и противовесы помогают системе работать. Но когда вы переходите границу запугивания, то вместо того, чтобы стимулировать чиновников в рамках разумного, вы можете парализовать систему совсем.

— Уголовные преследования высокопоставленных лиц очень сильно девальвировали губернаторскую должность. Насколько серьезно антикоррупционная борьба сказывается на имидже власти в целом?

— Это очень сильно деморализует управленческий аппарат в целом. С точки зрения перехвата антикоррупционной риторики возникла ситуация цугцванга. Власть не может не реагировать на обвинения в коррупции, тем более когда ее оппоненты выпускают разные фильмы и обвиняют власть в том, что никто не несет никакой ответственности и везде круговая порука. Однако, когда кого-то начинают сажать, то это лишний раз подтверждает то, что обвинения в адрес власти обоснованы. Чем больше уголовных дел, тем больше доказательств того, что чиновники все коррумпированны.

Перегиб с подобными делами ведет к тому, что для многих чиновников лучшая стратегия — не делать вообще ничего. Потому что, чтобы вы ни делали, все работает против вас.

— Сегодня многие отмечают, что люди с опытом управления — бизнесмены, например — не хотят идти в губернаторы. Рисков стало больше, чем бонусов. Насколько в связи с этим актуальна проблема нехватки кадров на уровне глав регионов?

— Желающие есть. Но возникает вопрос качества. Это как с экономикой. Скажем, вложения в какой-то бизнес могут быть потенциально доходными, но рискованными. Это значит, что в него пойдут, скорее всего, авантюристы. Так же и в политике. Риск работы повышается, меняется и контингент.

«Антикоррупционная тематика сегодня играет решающую роль в деятельности целого ряда представителей политической оппозиции и в первую очередь — Алексея Навального» / Фото: Ирина Ерохина

«НАВАЛЬНОГО ИСПОЛЬЗУЮТ КАК ИНФОРМАЦИОННУЮ ПЛОЩАДКУ ДЛЯ ОБНАРОДОВАНИЯ КОМПРОМАТА»

— Антикоррупционная повестка оказалась на передовой во многом благодаря стараниям Навального. При этом его самого подозревают в сотрудничестве с некоторыми властными группами. Насколько, на ваш взгляд, оппозиционер зависим или самостоятелен?

— Я не хочу заниматься конспирологией. Все кого-то поддерживают, все кого-то используют.

— Но вы могли бы все-таки оценить, насколько он самостоятелен?

— Давайте мыслить логически. Представьте себе, что вы как журналист занимаетесь расследованиями и вам разные люди приносят компромат друг на друга, потому что знают, что у вас читаемое издание и это лучший способ для того, чтобы об этом узнало максимальное количество людей. Но то, что вам принесли компромат, воспринимая вас как площадку для публикации, не означает, что вы стали человеком того, кто его вам принес. Здесь нет никакой причинно-следственной связи. Это простое взаимодействие, в котором у каждой стороны есть свой интерес. Если мы внимательно посмотрим на то, что публикует Алексей Навальный, то заметим, что у него появляются материалы, направленные на разные элитные группы. Я не думаю, что Навальный является «чьим-то» человеком. Он вполне самостоятельный политический проект, и, как любой политик, пользуется возможностями, которые у него есть. Хотя, конечно, кто-то может использовать механизмы вброса каких-то интересных материалов.

— То есть вы считаете, что Навального просто используют как информационную площадку для обнародования компромата?

— Явно ему могут что-то помогать найти, но и сам он тоже ищет и проводит свои расследования. При этом он играет в долгую. Публичная раскрутка Навального за место на политическом олимпе — это борьба не за 2018 год, а за 2021-й, 2024-й. Все прекрасно понимают, что есть проблема перезагрузки партийной системы.

— Прокремлевские политтехнологи говорят, что с оппозиционной риторикой, которая является популистской, надо бороться с помощью популистских приемов. Насколько это удается федеральной власти? Работает ли этот метод?

— Термин «популизм» не имеет однозначной интерпретации и общепризнанного значения. Это тот самый случай, когда слово все широко используют, но у него нет общего определения. Есть разные подходы. Термин можно делить на два вида. Первый — это популизм как публичный дискурс. Тут надо идти от названия: с латыни populus — народ. То есть это некая риторика с целью опереться на народные настроения в противовес элите или какой-то части общества. Меньшинство наделяется негативными характеристиками, это может быть не только элита, но и этнические, религиозные группы и так далее. Главное состоит в апелляции к настроениям простых людей, обычно со сниженным уровнем образования, используя простые ответы на сложные вопросы, мифологию, образ врага, какие-то политические легенды.

Кроме популизма как дискурса есть еще популистские практики. Это стремление нравится людям — давать невыполнимые обещания, устраивать демонстративные действия. Например, в 90-е годы Борис Николаевич Ельцин очень любил увольнять чиновников прямо на совещаниях. Такая решительность — в чистом виде популизм, расчет на показуху. Так же, как и горячие линии, когда чиновнику звонит какой-нибудь мальчик или пенсионерка и рассказывает о своих проблемах, и они тут же решаются в прямом эфире.

— То, что любит делать Путин.

— Президентские прямые линии или губернаторские — это тоже пример популистских практик. Путин использует и популистский дискурс. Например, во внешней политике. Популистские практики в той или иной степени применяют почти все публичные политики. Потому что очень тяжело апеллировать к поддержке избирателей и при этом всегда говорить правду, никогда не обещать невыполнимого и не идти на показушные решения. Популистские практики частично пересекаются с популистским дискурсом. Популист идейный может использовать популистские практики. Если же человек пытается делать какие-то шаги в расчете на массовую поддержку, то не обязательно, что он популист по идейным соображениям. У нас же все смешивается в одну кучу и чаще всего популизм подменяют популистскими практиками. А фраза о том, что надо бороться с популизмом — это в чистом виде трюизм (банальность — прим. ред.). Как власть может бороться сама с собой? Это же оксюморон.

«Местная элита показывает, что держит ситуацию под контролем. И в Кремле это тоже осознают» / Фото: president.tatarstan.ru 

«НИКАКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ РИСКОВ ДЛЯ РУКОВОДСТВА ТАТАРСТАНА СЕЙЧАС НЕТ»

— В сентябре в 16 субъектах России пройдут выборы губернаторов. В 11 из них работают новые врио, которых назначил Путин. А как бы вы оценили новобранцев президента по качеству? Насколько успешно они справляются со своими задачами?

— Смотря с кем сравнивать. За последний год у нас было два типа назначенцев. Летом прошлого года — небольшая волна новых силовиков. Правда, она очень скоро поредела за счет того, что и. о. губернатора Калининградской области, месяца два проработав, подал в отставку. Вторая волна — условно молодые технократы, потому что не все из них молодые, такие как Решетников, Алиханов, Цыденов. Парфенчиков в Карелии не очень молодой. Евстафьев в Марий Эл — тоже. Но всех их объединяет то, что они за редким исключением (например, Любимов в Рязани) не занимались публичной политикой, никуда не баллотировались, работали либо в каких-то корпорациях топ-менеджерами, либо чиновниками на госслужбе. Если их сравнивать с качеством назначенцев 2012 года после выборов в Госдуму, то нынешние лучше. Позитив есть. Эти молодые люди лучше понимают современное общество, технологии, лучше разбираются в экономике, у них меньше управленческого идиотизма, который тиражировали прежние губернаторы.

Но есть минусы и риски. Так как эти люди никуда не избирались, они воспринимают публичную политику как обузу и стараются от нее дистанцироваться. Поэтому через год-два, когда мы будем смотреть на результаты их работы, думаю, что не все кейсы окажутся удачными. Более того, мы уже видим кое-где негативные последствия, когда принимаются очень неуклюжие ответы на возникающие вопросы без учета массовой психологии, мнения элит и так далее. Например, в Новгородской области, на мой взгляд, дела идут, мягко говоря, не очень хорошо. Господин Цыденов в Бурятии делает странные заявления.

Это тоже следствия того, что федеральный центр, уничтожая публичную политику, сам себя ставит в такую ситуацию, что публичных политиков нет.

— Скамейка как обычно коротка?

— Она специфична.

— То есть и. о. губернаторов не удалось интегрироваться или хотя бы установить контакт с местными элитами? Смогут ли путинские новобранцы управлять старыми региональными элитами в дальнейшем, или же они будут выстраивать новые, под себя?

— Отношения с местными элитами у и. о. губернаторов складываются по-разному. Возможно, сейчас это период проб и ошибок. Не исключено, что некоторые из новых назначенцев пройдут этап эволюции.

— Вы упомянули Татарстан как регион, входящий в число особых. А как бы охарактеризовали политический климат в республике? Насколько в республике развита фронда или же, наоборот, опорная сила федеральной власти?

— Регионы все равны, но некоторые равнее. Есть регионы, которые всегда были на особом положении: в силу размеров национальной экономики, в силу исторической роли тех или иных групп региональной элиты в элите федеральной. Решения по этим регионам принимаются на уровне первого лица. В случае с Татарстаном речь идет не только о регионе, но и о татарской диаспоре в целом по России. Татарстанские элиты исторически сильно влияют на ближние регионы Поволжья, Урала, да и в правительстве Москвы, например, работают чиновники из Татарстана.

Никаких политических рисков для руководства Татарстана сейчас нет. Оно вполне контролирует ситуацию. Да, в Татарстане довольно сильны протестные настроения. Они присутствуют в Казани, крупных городах. Очень сильные общественные организации разного типа. Есть элитные противоречия. Но это не означает, что местная элита страдает. Может быть, даже наоборот — за счет этого она и сильна, потому что показывает, что держит ситуацию под контролем. И в Кремле это тоже осознают.

— О чем свидетельствует тот факт, что РТ становится поставщиком кадров для Москвы? Те же Никифоров, Хуснуллин...

— Это говорит о том, что элита очень хорошо эшелонирована и степень формальных и неформальных связей и в федеральной элите, и в московской очень широка. Это дополнительный элемент защиты. Чем элита сильнее инкорпорирована, тем она себя более уверенно чувствует. Элиты, имеющие этническое происхождение, являются еще и элементом сдержек и противовесов. А люди, связанные с Татарстаном, могут восприниматься на федеральном уровне как противовес этническим элитам из других регионов. Это тоже очень важный момент.