Сергей Чобан: «Здания, подобные Дворцу земледельцев, являются реакцией людей на модернизм»

Сергей Чобан: «Архитектор — комплексная профессия, он должен заниматься формированием архитектурной среды, начиная от градостроительства и заканчивая дверной ручкой» / Фото: Игорь Дубских

«КЛЮЧЕВЫМ ТРЕНДОМ ЯВЛЯЕТСЯ ОРИЕНТАЦИЯ НА ЧЕЛОВЕКА И ЕГО ПОТРЕБНОСТИ»

— Сергей Энверович, вас считают русским архитектором на Западе и западным в России. А вы себя кем ощущаете?

— Я себя считаю просто архитектором. Естественно, по месту рождения и по своему образованию я российский архитектор, и принадлежность к российской культуре для меня очень важна. Но сегодня представители многих профессий, в том числе архитекторы, могут работать в самых разных странах мира, и это дает много новых возможностей для самореализации.

— Я посмотрела тот внушительный список проектов, которые вы реализовали. Поэтому, думаю, вы можете рассуждать о том, в каком направлении движется архитектура и в России, и в мире. Так куда же?

— Ключевым трендом, на мой взгляд, является ориентация на человека и его потребности. Глобальные мегапроекты, конечно, время от времени возникают, но основное движение происходит в сторону человека. В центре внимания архитекторов находятся такие вопросы, как удобство и продуманность общественных пространств и сомасштабность человеку окружающих их зданий.

— А вы руководствуетесь этими задачами в своей деятельности?

— Да, безусловно. В своей работе я руководствуюсь принципом, что здание нужно проектировать так, чтобы самому захотелось в нем жить или как минимум бывать.

«Я руководствуюсь принципом, что здание нужно проектировать так, чтобы самому захотелось в нем жить или как минимум бывать» / Фото: Игорь Дубских

— Думаю, вы объездили если не весь мир, то половину точно...

— Я много где побывал, но не могу сказать, что объездил весь мир. Далеко не весь.

— И все же, какой город из тех, где вы бывали, вам кажется наиболее гармонично развивающимся или уже оформившимся с точки зрения архитектуры?

— Города, которые активно развивают как свои новые районы, так и исторические. Например, Лондон, Нью-Йорк. Мне это развитие кажется очень интересным, оно связано с появлением большого количества объектов, контрастных по отношению друг к другу и к своему историческому окружению. Мне кажется, что современная архитектурная культура должна привносить этот контраст. Кроме того, я большой поклонник традиции европейского города, которая особенно активно формировалась во второй половине XIX – начале XX века. Париж, Барселона — этот список можно продолжать очень долго...

— А Берлин?

— Берлин, безусловно. А также Москва и Петербург — совершенно европейские города и с точки зрения географической принадлежности, и с точки зрения истории формирования, поскольку очень большое количество европейских архитекторов принимало участие в их создании. Берлин и Москва — пожалуй, самые важные для меня города, потому что я в них живу и работаю.

«ПАМЯТНИКИ КАЖДОЙ ЭПОХИ ЗАСЛУЖИВАЮТ ВНИМАТЕЛЬНОГО К СЕБЕ ОТНОШЕНИЯ»

— Если не брать Петербург и Москву, какие-то еще российские города имеют свое архитектурное лицо?

— Каждый исторический город имеет собственное лицо. Казань, например, Ярославль, Кострома, Великий Новгород, Ростов Великий, Псков.

— То есть вы считаете, что их не испортили новостройки последних лет, например, 1990-х?

— Я думаю, правильнее говорить о периоде с начала 1960-х годов, когда в архитектуру и градостроительство пришла индустриализация, повлекшая за собой отказ от художественно решенных деталей, а также от сочетания уличной и дворовой застройки. Это породило достаточно безликое городское пространство, которое трудно назвать комфортным и которое, как правило, не вызывает симпатию у горожан. Это было своеобразное градостроительство «для всех», когда минимальными средствами пытались решить огромное количество социальных проблем, в частности, обеспечить жильем большое количество людей. И это объективно удалось. Но в результате возникла очень однообразная жилая среда. Мне кажется, что из тех ошибок роста надо извлекать уроки и стараться не повторять их в дальнейшем.

— Так нужно ли теперь пытаться переделывать это советское наследие? Во многих городах идут споры о сносе зданий советской постройки. Допустим, в той же Казани широко обсуждалась тема со сносом комбината «Здоровье». Я беседовала с Анной Медлевой, дочерью архитектора этого здания. Она считает, что какие-то элементы фасада стоило бы оставить. На ваш взгляд, советское наследие заслуживает того, чтобы его оставили?

— Обязательно. В Берлине, где я работаю, огромное количество зданий этого периода уже поставлены под охрану. Нам необходимо их сохранять, реставрировать, причем профессионально, а не просто сохраняя форму здания и переоблицовывая его фасады новыми материалами и элементами теплоизоляции. Я уверен в том, что памятники каждой эпохи заслуживают выявления и внимательного к себе отношения, и советская архитектура — не исключение. Но, естественно, я говорю об уникальных зданиях, формирующих лицо современной им архитектуры.

— Извините, перебью. А кто эти уникальные здания должен выявлять?

— Есть разные механизмы. Этим может заниматься и профессиональное сообщество, например союз архитекторов и общественность. Но нужно честно признать, что общественность как раз не всегда любит наследие архитектуры модернизма. И в этой ситуации, думаю, профессионалы могли бы заниматься просветительской работой, как это делает, например, Анна Медлева, объясняя, чем именно то или иное здание важно для развития архитектуры своего времени.

Но, возвращаясь к вашему предыдущему вопросу, хочу еще раз подчеркнуть, что говорю о необходимости сохранения уникальных, знаковых сооружений. Что же касается массовой жилой застройки, которая покрыла собой огромное количество территорий, то лежащие в ее основе архитектурно-планировочные принципы, конечно, сохраняться и тем более воспроизводиться не должны. Извлекая уроки из прошлого, особенно в том, что касается плотности и высотности застройки, мы должны развиваться в сторону более гуманных, сомасштабных человеку форм.

«Сегодня представители многих профессий, в том числе архитекторы, могут работать в самых разных странах мира, и это дает много новых возможностей для самореализации» / Фото: Игорь Дубских

«ОСНОВУ ЖИЛОЙ ЗАСТРОЙКИ ЛЮБОГО РАЙОНА ДОЛЖНЫ СОСТАВЛЯТЬ ПЯТИ-ШЕСТИЭТАЖНЫЕ ДОМА»

— То есть невысоких?

— Да. Основу жилой застройки любого района должны составлять пяти-шестиэтажные дома. И, например, мастер-план развития территории Адмиралтейской слободы Казани мы разработали именно в соответствии с этим принципом. Не менее 70 процентов застройки этой территории задуманы не выше пяти-шести этажей, и лишь отдельные акценты получат более высокую этажность.

— К Адмиралтейской слободе мы вернемся чуть позже. Но раз вы затронули тему массированной жилой застройки, я не могу вас не спросить про московскую тему реновации, снос пятиэтажек. Вы рассуждаете про сомасштабную человеку застройку. Чем же пятиэтажки не сомасштабны?

— Невысокая этажность — это, безусловно, важное преимущество этих домов. Но городское пространство, которое они образуют, качество жизни внутри микрорайонов, качество самих квартир, высота потолков, организация общественных зон — все это, мне кажется, не выдерживает никакой критики. Однако у этой застройки есть два плюса, которые обязательно необходимо учесть в программе реновации. Во-первых, уже упомянутая этажность застройки. Ни в коем случае нельзя делать жилые дома слишком высокими. Я считаю, что 6-7 этажей для основной части застройки — это оптимальный показатель, тогда как отдельные здания могут быть решены как более высокие акценты. Во-вторых, необходимо сохранить те зеленые пешеходные зоны, которые с течением времени сформировались в пятиэтажных районах. При этом в качественном переосмыслении, безусловно, нуждается вопрос иерархии пространств (уличных и дворовых, которые по определению должны быть разными по своему характеру), а также разнообразия фасадов жилых секций и функционального наполнения первых этажей домов.

— Значит, программа реновации Москве все-таки нужна?

— Я абсолютно уверен, что та микрорайонная застройка, которая возникла в рамках программы панельного домостроения, к сожалению, не обладает качествами, соответствующим нашим современным представлениям о комфортной и эстетически привлекательной среде. Впрочем, это не означает, что пятиэтажная застройка должна быть ликвидирована полностью, — наоборот, какие-то ее части, на мой взгляд, могут и должны быть сохранены как воплощение опыта жилищного строительства второй половины XX века.

«Для Москвы шести-семиэтажная застройка — прекрасный масштаб» Фото: ©Александр Чепрунов, РИА «Новости»

— С пятиэтажками мы разобрались. Но как Москве и России в целом уйти от массированной квартальной застройки?

— Квартальная застройка по определению не является массированной. Именно она во многом формирует облик Парижа, Берлина, Барселоны, исторической части Лондона, и на примере этих городов мы видим, что при соблюдении определенных параметров этажности квартальная застройка служит залогом создания очень комфортной и сомасштабной человеку среды. Если же под кварталом вы подразумеваете излишне высокую замкнутую застройку, то, конечно, речь идет о превышении разумных пределов плотности. Этот параметр, на мой взгляд, нужно в каждом конкретном случае тщательно проверять, стремясь и на уровне градостроителей, и на уровне руководства городов удерживать среднюю плотность 70–80 процентов всей застройки в границах тех самых семи этажей, о которых я сказал. Повторюсь, среди оставшихся 20–30 процентов могут возникать более высокие акценты.

— Это касается только центральной части города или окраин тоже?

— Если мы говорим о мегаполисе, то это вполне универсальное правило и для его центральных районов, и для более удаленных. Если же речь идет о малом городе, в панораме которого преобладают двух-трехэтажные дома, то, безусловно, в нем новую застройку стоит проектировать с учетом местных градостроительных традиций.

— А для Москвы?

— Для Москвы, я считаю, шести-семиэтажная застройка — прекрасный масштаб.

— Но, как вы видите, сейчас везде, где можно что-то еще воткнуть, строятся здания под 20–30 этажей.

— Я лишь сказал о том, как, на мой взгляд, следовало бы делать. И я не хотел бы критиковать те или иные градостроительные или архитектурные решения. Я и сам проектирую более высокие объекты там, где градостроительные параметры позволяют это делать. Но если говорить о формировании новых градостроительных параметров, то да, я считаю, что более гуманной является 6–7, максимум — 8-этажная застройка.

«Мы должны стремиться к тому, чтобы снова захотеть проектировать «одежду». Тогда и вкус, с которым делаются наши здания, будет постепенно улучшаться» / Фото: Игорь Дубских

— Тогда нравится ли вам нынешний облик Москвы? Что бы вы изменили, добавили?

— Мне нравится то, что Москва очень активно развивается. Мне нравятся возникающие общественные пространства (и парковые, и городские), нравится то, как меняется в лучшую сторону качество улиц.

— Программу «Моя улица» тоже поддерживаете?

— Я хочу сказать лишь, что многие уличные пространства Москвы стали заметно лучше, и я это приветствую. Люди, которые приезжают ко мне сюда в гости, не зная внутренних неудобств, вызванных подобной стройкой, констатируют, что Москва развивается в заметно лучшую сторону.

Вообще, что касается неудобств, могу сказать, что, например, Унтер-ден-Линден — один из главных бульваров Берлина — по причине прокладки метро закрыт для транспорта уже много лет. Это дико неудобно. Инвалиденштрассе в районе вокзала также сужается уже не один год. Но я не видел на форумах и в каких-то открытых сетевых источниках бурных дискуссий на эту тему. Равно как и не слышал от своих немецких коллег каких-то ожесточенных споров по поводу того, нужно или не нужно строить новую линию подземного метро в Берлине, который может похвастаться плотной сетью наземного общественного транспорта. Наоборот, мы все приветствуем в Берлине еще большее уплотнение сети общественного транспорта. Или, скажем, на Лейпцигской площади в том же Берлине существенно сократили ширину проезжей части и проложили трамвайные пути — и я ни разу не слышал о том, чтобы это кого-нибудь возмутило.

— Почему тогда в России, во всяком случае в Москве, это такая жаркая тема для дискуссий?

— Скажем прямо, это не ко мне вопрос. Всем, кто любит дискуссии, я бы посоветовал приехать в Берлин и посмотреть, как город справляется с этими стройками и мешают ли они ему быть европейской столицей с наибольшим притоком туристов в год.

«Вместе с Сергеем Кузнецовым мы спроектировали Дворец водных видов спорта»

«ЗАЧАСТУЮ АРХИТЕКТОРЫ ПРИЗЫВАЮТ ХОДИТЬ БЕЗ ОДЕЖДЫ ВОВСЕ»

— Теперь обратимся к Казани. Бывали там?

— Я много раз был в Казани. Вместе с Сергеем Кузнецовым мы спроектировали там Дворец водных видов спорта.

— Как оцениваете архитектурный облик города?

— Считаю, что Казань — очень комфортный город с очень интересной исторической средой. Я очень люблю культуру Казани. Например, Николай Фешин — один из моих любимых живописцев еще со времен учебы в Институте имени Репина Академии художеств. В музее Академии я часто рассматривал его замечательную дипломную работу и мечтал побывать в Казани — и с тех мор свою мечту осуществил много раз. Этой зимой, например, вновь приезжал, гулял в мороз по набережной. Было очень приятно.

— Вы заметили те перемены, которые произошли в городе за последние годы?

— Я вижу, что строятся новые здания, новые жилые кварталы, как и в любом городе, который активно развивается.

«Здания, подобные Дворцу земледельцев, являются реакцией людей и политиков на модернизм» / Фото: «БИЗНЕС Online»

— Есть мнение, что Казань, активно развиваясь, меняет и свой исторический облик. Согласны? Например, неоднозначно оцениваются здания Дворца земледельцев или кукольного театра.

— Я недавно просматривал форум самых интересных зданий мира и наткнулся на Дворец земледельцев в Казани. Думаю, нет смысла спорить с тем, что это здание очень заметно.

Просто, понимаете, мы живем в очень сложное с точки зрения архитектурной культуры время. Мы уже 100 лет проектируем по законам модернизма, отказавшись от каких-либо деталей. И если архитекторы от подобных аскетично решенных зданий, как правило, в восторге, то рядовые горожане, наоборот, не очень. Поэтому здания, подобные Дворцу земледельцев, являются реакцией людей и политиков на модернизм. Люди стараются украшать здания, которые создают. Это совершенно нормальная функция архитектуры, которая в эпоху модернизма была, на мой взгляд, несправедливо забыта. Вместе с историком архитектуры Владимиром Седовым я даже написал на эту тему книгу «30:70. Архитектура как баланс сил», то есть баланс между модернистским новаторством и созданием более скромных по форме, но более продуманных в деталях, в поверхностях фасадов зданий. Это как с одеждой: одни носят строгую, а другие — более яркую. Какие-то из этих нарядов сшиты с бóльшим вкусом, какие-то с меньшим. Проблема в том, что зачастую архитекторы призывают ходить без одежды вовсе, то есть строить гладкие, лишенные деталей стены. Вот в чем трагедия! Мы должны стремиться к тому, чтобы снова захотеть проектировать «одежду». Тогда и вкус, с которым делаются наши здания, будет постепенно улучшаться.

«Я был счастлив узнать от Рустама Нургалиевича о новых проектах в Республике Татарстан и с удовольствием откликнулся на его приглашение снова приехать в Казань»Фото: president.tatarstan.ru

— Прежде чем мы поговорим про Адмиралтейскую слободу, должна вас спросить: как вы познакомились с Рустамом Миннихановым? Правда ли, что он вас пригласил к работе над этим проектом?

— Рустама Нургалиевича Минниханова я знаю еще с того момента, как мы проектировали Дворец водных видов спорта. Насколько я помню, он был председателем комиссии по выбору проектировщиков для объектов Универсиады. Мы приезжали в Казань и докладывали с одной из команд наше видение объектов, Рустам Нургалиевич сидел напротив меня, внимательно слушал и задавал массу интересных вопросов. Для меня он является очень важным российским политиком, которого я давно знаю и уважаю. Осенью 2016 года мы встретились на форуме в Сочи. Я был счастлив узнать от Рустама Нургалиевича о новых проектах в Республике Татарстан и с удовольствием откликнулся на его приглашение снова приехать в Казань.

— То есть он вам предложил?

— Не он лично. Общаясь с ним, с другими членами правительства Татарстана, я постепенно входил в круг проблем, стоящих перед городом. Результатом стало приглашение со стороны и мэра Казани Ильсура Раисовича Метшина, и администрации президента РТ.

«Мы регулярно получаем рабочие чертежи музея Адмиралтейской слободы, которые правим, высказывая свое авторское мнение по аспектам и проектирования музея, и мастер-плана в целом»Нажмите, чтобы увеличить

«Я ИСХОДИЛ ИЗ ТОГО, КАК ВЫГЛЯДИТ ЦЕНТР ГОРОДА, КАК ВЫГЛЯДЯТ ПРИЛЕГАЮЩИЕ ТЕРРИТОРИИ»

— Вы бывали в районе Адмиралтейской слободы?

— Конечно, неоднократно. И Татьяна Георгиевна Прокофьева все мне показывала, и Олеся Александровна Балтусова, и Александр Алексеевич Дембич. Я очень активно все осматривал, в том числе и памятники 1920–1930-х годов, и монастырь, и конструктивистские постройки, и природный памятник — русло Казанки.

— Из чего вы исходили, когда проектировали?

— Я исходил из того, как выглядит центр города, как выглядят прилегающие территории. Они все имеют довольно низкую этажность и индивидуальные фасады, а также скатные кровли. Именно такую структуру застройки я и предложил, при этом есть отдельные более яркие акценты, в основном на территориях, которые выходят на большую водную акваторию. А по мере удаления от набережной застройка становится целиком пяти-шестиэтажной, продолжая традиции исторического центра. Музей Адмиралтейской слободы, концертный зал, музей воды — отдельные иконические объекты, которые концентрируют вокруг себя общественные пространства и обрамлены малоэтажной застройкой.

— Понравилось казанской стороне ваше предложение?

— Как я понимаю, понравилось, раз мастер-план после активного обсуждения был положен в основу проекта планировки. Кроме того, мы регулярно получаем рабочие чертежи музея Адмиралтейской слободы, которые правим, высказывая свое авторское мнение по аспектам и проектирования музея, и мастер-плана в целом.

— У вас есть представление, сколько ориентировочно будет стоить воплощение вашего проекта и сколько по срокам может занять?

— Нет, этого представления у меня нет и быть не может. Я мог бы сказать точечно по какой-то территории, сколько стоило бы одно или другое здание или инженерное решение, но я не могу сказать, сколько стоит реализация всего мастер-плана. Это рамочный план развития, который будет положен в основу проекта планировки. Совершенно очевидно, что мастер-план позволяет достичь хороших показателей по использованию участков, — и с точки зрения качества застройки, и с точки зрения экономики.

«Я очень надеюсь на то, что Адмиралтейская слобода будет выглядеть через 10–15 лет так, как заложено в мастер-плане»

— Я правильно понимаю, что вы не можете давать прогноз о том, как Адмиралтейская слобода будет выглядеть, скажем, через 10–20 лет?

— Я могу представить, что так она будет выглядеть через 10–15 лет, но я же не пророк, не знаю, как будет развиваться экономика. Я очень надеюсь на то, что Адмиралтейская слобода будет выглядеть через 10–15 лет так, как заложено в мастер-плане. Во всяком случае, 10–15 лет — вполне реальный срок для реализации подобных программ.

— Вы упомянули Александра Дембича, а он на страницах нашей газеты критиковал ваш мастер-план.

— Считаю, что мы очень плодотворно работали в период подготовки мастер-плана. Критика, если она конструктивна, всегда помогает в движении. Но мне кажется, что я постарался ответить на все вопросы, которые возникли в процессе подготовки и презентации мастер-плана. Мы по два раза в неделю проводили либо выездные, либо скайп-совещания, обсуждали все детали подготовки мастер-плана.

— Александр Дембич написал по этому поводу отдельный материал в нашей газете, в котором, например, вспомнил высказывание: «Хотите разорить государство — пригласите архитектора». Также одна из его претензий касалась того, что мастер-планом должны заниматься градостроители, а не архитекторы.

— Градостроитель и архитектор — это практически одно и то же. Сегодня архитекторы много занимаются градостроительством, градостроители — архитектурой. Выделение градостроителя в эпоху модернизма в отдельную профессию привело к тому, что мы получили города. Спроектированные с высоты птичьего полета, без учета повседневных нужд человека и его масштаба. Я считаю, что архитектор — комплексная профессия, он должен заниматься формированием архитектурной среды, начиная от градостроительства и заканчивая дверной ручкой. А когда один занимается пуговицами, другой — лацканами, третий — карманами, то потом получается продукция, качество которой в свое время так остроумно высмеивал Аркадий Райкин, говоря, что «к пуговицам претензий нет». Архитектор должен чувствовать пространство изнутри, начиная с его организации и заканчивая последней деталью.

«Архитектор должен чувствовать пространство изнутри, начиная с его организации и заканчивая последней деталью» / Фото: Игорь Дубских

«МОЛОДЫЕ ЛЮДИ ВСЕ МЕНЬШЕ УЧАСТВУЮТ В ФОРМИРОВАНИИ ВИДЕНИЯ, КАК СЕГОДНЯ ЖИТЬ»

— Поговорим еще про I российскую молодежную архитектурную биеннале, которая пройдет в Иннополисе 12–14 октября. Вы председатель жюри. Зачем она нужна и какова цель?

— Сегодня профессия архитектора стала очень возрастной. Как правило, реальные стройки начинаются лишь после того, как достигается возраст 35, а то и 40 лет. В связи с этим люди, которые действительно являются молодыми, все меньше участвуют в формировании видения, как сегодня жить, строить и проектировать. Так вот идея, которая пришла нашей команде в голову, — все-таки привлечь широкий слой архитекторов в возрасте до 35 лет к дискуссии о том, как должны выглядеть города сегодня, причем не на словах, не в рамках критики, а в рамках активных действий. Именно сегодня, а не в будущем. Мы очень рады, что заявки были поданы из огромного числа регионов, больше половины архитекторов — не из Москвы. Из Казани в финал, например, также вышли два участника — у вас сильный университет, сильная школа, уже интернационально известная.

— Сколько было заявок?

— Более 370. Из них отобрали 30 финалистов.

— Как вы их отбирали?

— Первый этап представлял собой конкурс портфолио. Конечно, среди представленных проектов было мало больших проектов жилой среды. Но были проекты, которые свидетельствовали или не свидетельствовали о потенциале участника.

— Когда вы отбирали финалистов, чем руководствовались? Может, вас кто-то поразил?

— Будем откровенны: «поразил» — это не то слово, которое активно используется в нашей профессии. Скажем, были портфолио, которые было интереснее изучать. Это в целом была большая работа. Я и люди, которые мне помогали, потратили несколько дней, чтобы классифицировать полученные портфолио и отобрать действительно лучшие, уделив одинаково пристальное внимание абсолютно всем участникам. Я пересматривал работы вновь и вновь, возвращался к тем или иным заявкам. Думаю, что с точки зрения сбалансированности предложений, мы остановились на «золотом сечении» из числа тех заявок, которые были поданы.

— Кто был инициатором организации биеннале?

— Изначально идея возникла в нашем разговоре с продюсером Алексеем Боковым, потом она была предложена в министерстве строительства и жилищно-коммунального хозяйства РФ, и его глава Михаил Александрович Мень ее поддержал. Для нас чрезвычайно важно, что министерство выступает соорганизатором биеннале, а руководство Татарстана, президент РТ Рустам Нургалиевич Минниханов и его помощник Наталия Фишман откликнулись на пожелание провести (я надеюсь, не один раз) ее в Иннополисе. На мой взгляд, тот факт, что минстрой РФ и правительство РТ стали основополагающими структурами, которые поддерживают биеннале, гарантирует, что результаты конкурса будут рассмотрены на самом высоком уровне.

— Иннополис, наверное, в новой России единственный город, который построили в чистом поле.

— Если говорить о XX веке, то Россия на 70 процентов построена в чистом поле.

— Имею в виду современную Россию. Так Иннополис вам понравился?

— Я был в Иннополисе осенью прошлого года и остался под большим впечатлением от этого города и его градостроительного потенциала. И хотя Иннополис, конечно, не единственный построенный в XXI веке новый российский город (стоит вспомнить хотя бы Сколково, например), его создание — это, безусловно, огромное достижение Республики Татарстан.

«В биеннале как таковых победителей не бывает, есть отмеченные жюри работы. Все финалисты — уже победители» / Фото: Игорь Дубских

«ВОЗРАСТ НЕ ТАК ВАЖЕН: ЛИБО АРХИТЕКТОР ТАЛАНТЛИВ И РАБОТОСПОСОБЕН, ЛИБО НЕТ»

— Вернемся к биеннале. Вы вскользь упомянули про возраст архитекторов. На недавнем «Урбанфоруме» в Москве я все время слышала, как говорили, что молодыми архитекторами сейчас считаются 40-летние.

— Для такой сферы деятельности, как архитектура, это действительно довольно молодой возраст. Впрочем, лично я считаю, что возраст не так важен: либо архитектор талантлив и работоспособен, либо нет. Мне, скажем, сейчас 54 года, но я не чувствую себя стариком. Впрочем, тот факт, что я и мои коллеги-ровесники полны сил и идей, конечно, не должен означать, что по-настоящему молодые архитекторы должны оставаться за бортом активной профессиональной жизни. Именно поэтому мы и проводим эту биеннале.

— Но все-таки есть проблема, что молодым пробиться сложнее?

— Людям, которые только приходят в профессию, всегда пробиться сложнее, чем тем, которые уже в профессии находятся. Им надо помогать. Всегда в любой профессии и в любое время так было. Просто у нас в России, в силу особенностей нашей новейшей истории, только сейчас в профессию приходит первое поколение 30–35-летних, рожденных на излете или вне Советского Союза.

— Сейчас отобраны 30 финалистов биеннале. Что они теперь будут делать до октября?

— Они должны разработать конкурсные проекты и представить в них свое видение многофункционального квартала с плотностью застройки, которая им самим кажется наиболее комфортной. Они все не градостроители, и тем интереснее и важнее их представление о том, как такая многофункциональная среда в объеме и пространстве должна выглядеть.

— То есть это будет жилой квартал?

— Не только. Многофункциональный: и жилой, и общественный, и офисный. Но жилье должно преобладать — примерно 70–80 процентов.

— Сколько выберут победителей из этих финалистов?

— Вообще, в биеннале как таковых победителей не бывает, есть отмеченные жюри работы. Все финалисты — уже победители, ведь они получили шанс разработать конкурсный проект и представить его международному жюри. Жюри, в свою очередь, присудит первую, вторую и третью премии. Также два специальных приза будут вручены от минстроя и руководства Татарстана.

— Будут ли эти проекты реализованы?

— Нет, это концептуальные проекты. Мы не хотели привязывать участников к какому-либо конкретному городу. Более того, мы исходим из того, что за основу будут взяты средние климатические условия, то есть не тундра и не субтропики, а территории средней полосы. Это гарантирует, что проекты, которые мы получим, будут сравнимы и теоретически могут быть реализованы на большей части страны. Участники приедут из очень разных городов и, конечно, в своих проектах они могут откликнуться на свои местные традиции, а мы будем оценивать своеобразие и остроту градостроительных и архитектурных решений созданной заново городской среды.

— Победа в биеннале даст что-то участникам, кроме признания?

— В нашей профессии признание — это самое главное. Человека узнают. Будет издана книга с этими проектами. Руководители регионов, крупных девелоперских структур получат эти результаты. Я уверен, что реакция будет сверх всякого ожидания. Это будет не только банк идей, но и новых специалистов, новых имен, которые заявят о себе этими проектами. В дальнейшем этих людей будут привлекать к реальной работе, давать возможность реализовывать сравнимые или хотя бы отчасти сравнимые по масштабам проекты.

«В нашей профессии признание — это самое главное» / Фото: Игорь Дубских

«ПОКА ТРАДИЦИИ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ ЗАСТРОЙКИ ПРЕВАЛИРУЮТ»

— А как подружить девелоперов с архитекторами?

— Девелоперы — люди, которые настроены делать качественную среду. Прежде всего потому, что некачественную сегодня уже не купят. Это должна быть архитектура, которая заинтересует будущих пользователей. Сама эта задача объединяет девелоперов и архитекторов, заставляет думать в одном направлении, ведь мы не можем одни жить в домах, которые строим, и важно сделать так, чтобы ими заинтересовались потребители.

— Мне кажется, в таком случае это будет жилье только премиум-класса.

— Почему? Вы считаете, что население состоит только из потребителей премиум-класса?

— Нет конечно.

— Тогда как же вы хотите, чтобы в спроектированных нами домах раскупались квартиры, если все они будут относиться к премиум-классу? Повторюсь: мы должны проектировать то, что отвечает интересам потребителей.

«То, что мы проектируем в Берлине и здесь, – сравнимые вещи. Поэтому мне кажется, что в будущее можно смотреть с большим оптимизмом» / Фото: Игорь Дубских

— Я же спросила не просто так. В Москве в спальных районах сейчас строят одинаковые панельные дома.

— Спальный район спальному району рознь. Есть дома более интересные, есть менее интересные. Безусловно, пока традиции индустриальной застройки превалируют. Но я слежу за развитием Москвы с 2000 года, когда приехал сюда в первый раз после длительного перерыва, и могу засвидетельствовать: здесь реализуются все достижения современной жилой архитектуры, причем не только России, но и Западной Европы (не секрет, что сейчас везде в основном строится жилье). То, что мы проектируем в Берлине и здесь, — сравнимые вещи. Поэтому мне кажется, что в будущее можно смотреть с большим оптимизмом.

— На одном из круглых столов «Урбанфорума» Наталия Фишман выступала модератором и задавала участникам вопрос о том, стоит ли учитывать мнение горожан при благоустройстве той или иной территории. Наверное, вы знаете, что в Татарстане всегда проходят общественные слушания перед тем, как обустраивать парки, набережные, скверы. На ваш взгляд, до какого момента надо прислушиваться к горожанам и когда должны взять ответственность и принять решение специалисты? Нужно ли вообще учитывать мнение горожан?

— Конечно, мнение горожан учитывать в процессе проектирования нужно. А как иначе? Разве что заселять территории только архитекторами, но у нас нет такого количества архитекторов. Я бы сказал, основа нашей профессии — это диалог с теми, кто является пользователями наших зданий. Если ты проектируешь новый район, то надо выслушать жителей прилегающих районов. Это нормальная часть любого проектного процесса. В Германии тоже есть общественные слушания, как и во всем остальном мире. При этом понятно, что мнения часто являются критическими, потому что всегда есть опасения, что с реализацией нового проекта изменится сложившаяся социальная структура района. Мнение горожан нужно внимательно анализировать. Для этого и существует власть, чтобы вместе с архитектором принимать на основе общественного мнения окончательные решения.