«С ТАТАРСТАНОМ НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОЙДЕТ – ЦЕНТР НЕ ДЕЛАЕТ ДВА БОЛЬШИХ ШАГА СРАЗУ»

– Алексей Викторович, состоявшиеся на днях выборы-2017, как губернаторские, так и муниципальные, поразили всех низкой явкой. Однако прокремлевские политологи поспешили заявить, что это как раз хорошо, потому что свидетельствует о честности кампании. Так ли это?

– Здесь важно, что поставить во главу угла и что считать главной проблемой. Конечно, нетрудно заметить отсылку к опыту предыдущих избирательных кампаний и споров вокруг них. Тогда громче всего звучали обвинения власти в фальсификации выборов, и это было главным предметом для обсуждения в СМИ и в разного рода политических кругах. Сейчас все более-менее довольны – и избирательной процедурой, и ее качеством.

Но если говорить конкретно о явке на избирательные участки, то в чем главная загвоздка? У нас всегда традиционно считалось, что большая явка, особенно в отдельно взятых регионах, – это признак «накруток», искусственной мобилизации электората или еще чего-то такого же негативного. Все по умолчанию решили, что большой явки как таковой не бывает в природе. Ну что ж, на прошедших в прошлое воскресенье выборах явка была низкой. Под этим углом и надо понимать комментарии некоторых политологов, утверждающих, что низкая явка – это свидетельство того, что все было хорошо, честно и открыто. Если же сместить сам угол зрения, то возникает закономерный вопрос: что же это такое, почему у нас люди на выборы перестали ходить? Раз единственное объяснение большой, хорошей явки – это «накрутки», а низкой – «честность и прозрачность», то что же стало с электоратом, который не заманишь к избирательным урнам?

– Тем не менее основной месседж единого дня голосования – 2017, наверное, такой: «Вы хотели честных выборов? Пожалуйста! И не извольте сомневаться, что президентские выборы – 2018 тоже будут честными».

– Да, такой месседж, конечно, закладывается. Сегодня явка стала политической темой, и вокруг этого возникло очень много мифологии. Пожалуй, самый популярный из сегодняшних мифов из того, что транслируется и обсуждается вокруг этой темы, – это то, что причина низкой явки – низкая конкурентность.  На это я всегда спрашиваю: «А как же Советский Союз, где конкурентности не существовало вообще, а кандидат был единственным от блока коммунистов и беспартийных, а явка тем не менее была большой? Зато в новейшей российской истории у нас случалось достаточно много остро конкурентных кампаний, как, к примеру, недавние муниципальные выборы в Москве, а явки все равно не было. Как же так?»

Поэтому я всегда говорю, что явка – это не показатель конкурентности, а показатель коммуникации кандидата с другими участниками выборного процесса, с избирателями. Насколько эта коммуникация была качественной на минувших выборах? Насколько она соответствовала ожиданиям людей, их проблемам и запросам? И насколько то, по поводу чего шла политическая борьба, соответствовало реальной повестке?

– Получается, что коммуникация путинских «технократов», легализовавшихся через сентябрьские выборы, с местными элитами и электоратом пока еще выстроена плохо?

– Я думаю, да. Пока у «технократов» наличествует как раз эта проблема. Местные элиты более-менее согласились с их приходом в регионы: все-таки сработал президентский мандат, и никто не полез в бутылку и не стал давать открытый бой в борьбе за губернии. А вот коммуникация с избирателями пока хромает.

– Как вы оцениваете позиции Татарстана на фоне натиска «технократов»? Не назначат ли в республику такого же варяга? Откровенно говоря, такие слухи распространяются – особенно на фоне вброса инсайда о новой серии губернаторских отставок, которая якобы грядет уже этой осенью.

– Меня в эти планы (новой серии отставок) не посвящали, а гадать на кофейной гуще я не буду. Что касается Татарстана, то я рискну высказать прогноз, что ничего с республикой не произойдет. Почему? Потому что федеральный центр не делает два больших шага сразу. Непродление договора о разграничении полномочий между Москвой и Казанью – это большой шаг. После него неизбежна пауза. Всегда необходимы паузы в больших шагах. Люди должны привыкнуть к существующему положению вещей, к отсутствию договора в правовом поле. Никаких новых решительных жестов на этом фоне возникнуть не должно. Но опять-таки это всего лишь прогноз.

– Все ли российские губернии подвергнутся натиску путинских «технократов»? Верхушки региональных элит будут полностью заменены?

– Где мы столько «технократов» наберем? Этих-то мы днем с фонарем искали. Кто у нас сейчас вообще хочет быть губернатором?..

«Главное – быть может, мало кто заметил, но президентская кампания – 2018 уже вовсю идет» Фото: kremlin.ru

«РЕЖИССЕР УЧИТЕЛЬ СНИМАЛ КИНО ПРО «ДАВНО, НЕ ЗДЕСЬ И НЕ У НАС», А ОКАЗАЛОСЬ – «ЗДЕСЬ И У НАС»

– Следующие выборы в России совсем близко – через полгода. Недавно было заявлено, что Владимир Путин выдвинет свою кандидатуру в два этапа, и первый из этапов выпадает на ноябрь. Это тоже всего лишь слухи?

– Я не комментирую слухи – я могу сказать только о своем ощущении ритма будущей кампании. Если исходить из необходимости задать определенный ритм, то, конечно, выдвигать свою кандидатуру следует в ноябре, то есть до того, как страна уйдет в новогодний декабрьский запой. Иначе кампания окажется слишком короткой. Поэтому ноябрь и начало декабря – наиболее подходящее время. это было бы правильно – стартовать в этот период.

– От этих выборов вы ждете более высокой явки? Ведь у Путина с коммуникацией и электоратом все в порядке, насколько я понимаю?

– Да, здесь и статус кампании повыше. А главное – быть может, мало кто заметил, но президентская кампания – 2018 уже вовсю идет. И дискуссия вокруг фильма Алексея Учителя «Матильда» — это, как мне кажется, первые залпы в преддверии кампании. И благодаря этой дискуссии многие в кампанию уже втянулись.

– Вы считаете, что «Матильда» и градус истерии вокруг этого пока не вышедшего «на все экраны страны» фильма – это все происходит в преддверии выборов?

– Я утверждаю, что да: происходящее имеет прямое отношение, и не просто к избирательной кампании, а к контурам будущего президентского срока. Это такая глобальная борьба за образ новой власти – власти следующего электорального цикла. За то, каким он больше будет – консервативным или более либеральным. Об этом говорят все участники общественной дискуссии, но эзоповым языком.

– А режиссер Алексей Учитель – это такой гладиатор на арене, играющий за одну из сторон? В принципе, понятно, за какую сторону.

– Учитель – это такой гладиатор поневоле. Думаю, он случайно попал под замес. Не то чтобы он специально записывался в гладиаторы, просто так фишка легла.

– А против Учителя – другой гладиатор с сетью, причем это сеть христианского «ловца человеков». Это Поклонская и стоящая за ней консервативная общественность — не такая уж маленькая, как оказалось.

– Заметьте: эта общественность выступает не столько против самого Учителя, сколько за свое право влиять на культурную политику государства и на «политику памяти». Напоминаю, «политика памяти» – это словосочетание, изобретенное поляками применительно к борьбе с советским прошлым. Сейчас этот термин активно используется в самых разных контекстах. И происходящее сейчас – это заявка на то, чтобы голос консервативной общественности тоже был услышан и принимался во внимание при принятии решений.

– Путин в этой игре – наблюдатель? Он тот, кто сидит в императорской ложе и опускает или поднимает палец, или же он все-таки симпатизирует одной из сторон?

– Путину было бы неправильно становиться на какую-то из сторон. В нынешней ситуации ему важно находиться в положении арбитра. Так было бы правильно.

– Вы, кстати, уже видели фильм «Матильда»? Говорят, в Госдуме проходил закрытый показ...

– Нет, показ только еще будет, так что картины я пока не видел.  Я опять же не собираюсь иметь мнение по фильму – мне кажется, что здесь произошло своего рода эпохальное недоразумение. Я думаю, что Алексей Учитель снимал романтично-красивое кино по всем канонам этого жанра для экзальтированных барышень – про принца и балерину, про чувства и долг и про все такое, что гарантированно привлекает внимание. И это не имело бы вообще никаких политических последствий и никакого негативного эффекта, если бы речь в фильме шла о «некотором царстве, некотором государстве», существовавшем давно, не здесь и не у нас. Вероятно, у Учителя как у художника, режиссера и просто человека могло сложиться впечатление, что имперский Петербург конца века, с его роскошными дворцами, переполненными светской публикой театрами – это как раз то, что «давно и не у нас». Однако если смотреть на сюжет пристрастным политическим взглядом, то это – вчера, здесь и у нас. Это имеет прямое отношение к событиям революции, которая еще не пережита, не осмысленна и политически не упакована. Ленин по-прежнему лежит, где лежал, стоит, где стоял, то есть в мавзолее и на 7 тысячах площадях необъятной страны. И даже разделение на белых и красных все еще у нас работает. Власть, отказавшись от официозной трактовки столетнего юбилея революции, по сути самоустранившись от этой даты, получила вместо этого народную трактовку. А трактовка эта проста: злые сволочи, ироды-большевики убили святого царя, который святой не потому, что святой, а потому, что он царь. И это один раз произошло очень давно, а другой раз – вчера или вот-вот произойдет сейчас. Но мы, православные, больше не дадим этим иродам над нашим царем глумиться.

– То есть Алексея Учителя, министра культуры Владимира Мединского и других «либералов» записали в новые цареубийцы?

– В каком-то символическом смысле – да. 100 лет назад царя убили руками большевиков, но дорогу этим большевикам проложили вельможи, «тесною толпой стоявшие у трона» и оклеветавшие, предавшие своего царя. Теперь в их роли – придворные «системные либералы».

«Учитель – это такой гладиатор поневоле» «Учитель – это такой гладиатор поневоле» Фото: ©Виталий Аньков, РИА «Новости»

«ТОНКАЯ ИРОНИЯ ИСТОРИИ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ИМЕННО В ТОМ, ЧТО ГОСУДАРСТВО «СВЯТАЯ РУСЬ» РАЗГРОМИЛИ ИМЕННО РОМАНОВЫ»

– Трактовка «святой» в отношении Николая II воспринимается слишком буквально. Я говорил с православными людьми о фильме «Матильда», и многие согласны, что даже в житиях самых прославленных святых полно сведений, как эти святые грешили, прежде чем обратиться к Богу. Скажем, Владимир Святой – у него было много жен и бурное языческое прошлое. Говорить об этом не считается кощунством. Куда уж Николаю Александровичу с его Кшесинской до гаремов крестителя Руси...

– Речь же не о православных или по крайней мере не обо всех православных...

– Хорошо: кто тогда эти люди, объявившие крестовый поход против «Матильды»?

– Скажем, многие мусульмане также сдержанно или отрицательно относятся к идеям ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» – прим. ред.) и всему тому, что проповедуют исламские радикалы. Но что значит их мнение, если они не готовы бороться со своими единоверцами силой оружия, отстаивая свою точку зрения на вещи? А те – готовы. Так же и с православными.

– Таким образом, выкристаллизовалось «Христианское государство», если быть точным – «Христианское государство – Святая Русь» во главе с неким Александром Калининым. По сути, это калька с запрещенного ДАИШ, пусть пока и полностью сетевая.

– Но ведь идея такого «государства» — давно бродила. Я помню: сколько еще лет назад Надежда Орлова из «Молодой гвардии» (одно время возглавляла политсовет молодежной организации – прим. ред.) говорила про «православную «Хезболлу». А ведь это были благословенные, невинные времена молодежных движений «суверенной демократии»! Поэтому сама тема появилась еще позавчера. Теперь идея вызрела, она приобрела какую-то социальную базу. И понятно, почему это случилось. Хотим мы того или нет, но сама «крымская история», вся эта эпопея с присоединением Крыма дала мощный толчок этой теме. Потому что то, что мы писали и говорили про полуостров Крым, – это было не про либеральное государство, созданное четверть века назад Борисом Ельциным. Это – про Святую Русь, которой тысяча лет, которая именно в Крыму крестилась и прочее. Поэтому то, что фигура Натальи Поклонской – из Крыма, совершенно не случайно.

– Поклонская – это человек из государства «Святая Русь».

– Да, в этом контексте она точно не из ельциновской демократической России образца 1991 года. Она из той тысячелетней Руси, которая стала христианской в Крыму и которая была всегда. По крайней мере, мифологическим сознанием и мифологическим мышлением это слышится именно так.   

– А как же быть с тем, что у нас ДАИШ всегда упоминается с префиксом «запрещенная в России террористическая группировка»? Вряд ли «Христианское государство» будет фигурировать с такой же аннотацией...

– Запросто будет, элементарно! Так сказать, «православный ХРИГИЛ»! Послушайте, что уже сейчас говорят об этом «либералы». Тонкая ирония истории заключается в том, что в центре внимания сегодняшних ревнителей «Христианского государства» оказался последний Романов. Потому что в каком-то смысле организованное христианское государство «Святая Русь» разгромили именно Романовы, уничтожив патриаршество и поставив православную церковь под жесткий контроль, то есть низведя ее до уровня одного из департаментов имперской канцелярии.

– Но при этом царь сам стал первым лицом церкви. Именно поэтому убийство императора – это убийство главы церкви.

– Как выразился в свое время Наполеон, встречаясь с Александром: «Завидую тебе: ты сам себе поп». В истории романовской династии это было, по сути, одной из главных вех. Неслучайно тема возрождения патриаршества и реабилитации позиций главы церкви, происходящего из духовенства, возникла сразу после революции, когда Романовых снесли (патриаршество было восстановлено 10 ноября 1917 года решением всероссийского поместного собора – прим. ред.). При Николае это было бы невозможно. Хотя сам последний император придерживался умеренно-консервативных воззрений и ему многие из правого крыла говорили о необходимости возобновить патриаршество, но он так и не решился даже подойти к этой теме. А как только династия пала, церковь наверстала упущенное. Поэтому это очень специфическая ирония – то, что нынешние ревнители православного государства ратуют именно за Николая Последнего.

– Они ратуют за него как за страстотерпца – не святого всей своей жизнью, а как за человека, принявшего мученическую кончину и тем искупившего многие грехи романовской династии.

– Сейчас пошла дискуссия о том, в какой степени он святой и можно ли обсуждать его политические ошибки в связи с тем, что он святой. Опять-таки кого это интересовало 5 - 10 лет назад (Николая канонизировали в августе 2000 года, ранее, в 1981 году, он был прославлен РПЦ как мученик – прим. ред.)?


«Я НЕ УВЕРЕН, ЧТО ПОДЖОГИ В РОССИЙСКИХ ГОРОДАХ НАПРЯМУЮ СВЯЗАНЫ С ПРАВОСЛАВНЫМИ РЕВНИТЕЛЯМИ»

– Если «Христианское государство» тоже под Богом ходит и его могут вот-вот объявить «террористической организацией», то какие шансы у консервативного крыла повлиять на будущий курс президента Путина?

– Главным риском для консервативного крыла является маргинализация их идеологического дискурса. То есть то, на что уже сейчас сделало основную ставку либеральное крыло — на позиционирование всех этой братии как опасных городских сумасшедших, «варваров с иконами», которых надо держать где-нибудь подальше от тех мест, где ходят цивилизованные люди. 

– И получается, что ревнители «Христианского государства» сами себе копают политическую могилу.

– Я думаю, что дело не только в них, – здесь в дело включились разнообразные группы интересов. К примеру, я совсем не уверен, что поджоги в разных российских городах, ассоциируемые с «Матильдой», так уж напрямую связаны с православными ревнителями, которые выступают в защиту позиции Поклонской. Я грешным делом в этом сомневаюсь и думаю, что играться здесь может кто угодно. А цель достигается за счет маргинализации облика ревнителей под лозунгом вроде «Спасем культуру от фанатиков!».

– Питер и Москва – это города, где много мастеров политических провокаций.

– Но кинотеатр подожгли также в Екатеринбурге, на Урале. И доподлинно неизвестно, кто именно расчехлил топор войны. И в каких целях это делается, кто тут во что играет?

– Фильм Учителя выходит в прокат 26 октября, практически в столетний юбилей революции по старому стилю. Но люди просто побоятся идти в кинотеатры, чтобы не сгореть заживо за просмотром этой исторической эпопеи.

– В этом и заключалась цель. Нагнать побольше страху и объявить ревнителей радикалами, террористами и фундаменталистами.

– И эта маргинализация уже необратима?

– Конечно, обратима. Сторонники Поклонской вполне могут какими-то политическими действиями отмежеваться от навязываемого им образа. Это, кстати, уже сделала Поклонская, сказав, что мы, ревнители, боремся в правовом поле, а все, кто пытается жечь, пожалуйста, остановитесь.

– Владимир Легойда выступил в том же ключе.

– Ревнителям срочно необходима какая-то социализация. Иначе что они могут сделать, кроме полемики в православном спектре?

– Эти два лагеря – либералов и консерваторов-ревнителей – как два костра в ставке Чингиз-хана, между которыми только и можно пройти в будущее. Но каким окажется курс Путина после 2018 года? Либеральный курс мы уже видели...

– Если рисовать будущий курс большими мазками, то тут, конечно, надо смотреть на мировую политическую повестку. Хотим мы этого или не хотим, но во внешнем мире в Путине очень многие видят защитника консервативных ценностей. Эта тема по полной программе звучала и в избирательной кампании Дональда Трампа. Путина и Трампа склеивали не только на основании каких-то мутных сливов о том, что кто-то где-то с кем-то когда-то встречался. Самое главное основание для «склеивания» — бросающиеся в глаза общие консервативные ценности.  И европейские консерваторы смотрят на Путина, как будто он стал сторонником консервативной Европы.

– Почему бы консервативному крылу не венчать Путина на царство? Хотя бы исходя из концепции Ивана Солоневича «Народная монархия». Созвать Земский собор, учредить новую династию...

– В каком-то смысле он уже там. Тут даже не надо наших консерваторов слушать, а надо западную прессу почитать, которая перманентно представляет Путина в образе русского царя. Но если созывать собор и официально провозглашать монархом, это точно гражданская война. Сработает старое разделение на белых и красных, о котором я уже говорил.

– Получается, что новый курс Путина – это старый синтез белого и красного, либерального и консервативного.

– Хорошо это или плохо, я не знаю, но мы в каком-то смысле обречены на такую эклектику, потому что любая жесткая определенность раскалывает общество.

– А как быть с официальной трактовкой революции? 1917 год так и останется у нас неупакованным, а памятники Ленина – на всех площадях?

– Значит, время для этого еще не пришло. Значит, революция еще не кончилась. «Нет у революции конца». Когда это произойдет – не знаю. 50 лет туда, 50 лет сюда...