Петр Сафиуллин, Yaratam: «Проект бара «Квартира 63» стал переломным в моей жизни»

Петр Сафиуллин: «Цель всегда одна. А какой дорогой ты пойдешь, по большому счету не имеет значения»

«КАЗАЛОСЬ, В КАЗАНИ СУЩЕСТВУЕТ СТЕКЛЯННЫЙ ПОТОЛОК»

— Петр, когда вы создали свою компанию?

— Как Yaratam мы сформировались в конце 2014 года: я официально снял студию, мы сели и стали выпускать проекты под этим брендом. А в середине 2015 года я задумался еще и о производстве мебели.

— Кто вы по образованию?

— Архитектор. Я окончил в 2002 году в Казани строительную академию по специальности «архитектурное проектирование» и уехал в Москву. Мне было 24 года, у меня были амбиции, хотелось увидеть мир большой архитектуры. Мне тогда казалось, что в Казани существует стеклянный потолок. С развитием интернета наш город все-таки стал больше интересоваться современными тенденциями в архитектуре и дизайне. А тогда всего этого не было. Общество было достаточно архаичным, и было очень сложно реализовывать свои идеи.

— А вы пытались?

— Да. Например, в 2003 году спроектировал ресторан «Якитория» на углу улиц Островского и Пушкина. Я его «рожал» 9 месяцев. Создал практически всю мебель. Там все сделано индивидуально: двери, свет — ничего не покупалось.

— Как вам, вчерашнему студенту, удалось получить этот заказ?

— Ресторатору Зуфару Гаязову меня порекомендовали общие знакомые. У меня тогда уже были некоторые регалии. Например, мы с товарищем еще на третьем курсе участвовали в конкурсе на создание интерьера для станции метро «Суконная слобода». На конкурс было выставлено три станции, но мне казалось, что «Кремлевская» и «Тукаевская» слишком связаны какими-то персоналиями, а «Суконная» не была этим обременена. Мы заняли второе место. Кроме нас мест, а их на каждую станцию было три, никому не присудили, дали только поощрительные призы. А это был международный конкурс. В нем участвовали как наши преподаватели, так и проектировщики из Москвы и союзных республик. Как я понимаю, первую премию нам дать просто не могли. Наверно, это был больше политический вопрос, потому что потом устроили второй тур и все три призовых места взял «Татинвестгражданпроект». Это был мой первый конкурс. За время учебы я еще несколько раз выигрывал такие состязания. Там были хорошие финансовые условия.

«Очень хочется построить большой бренд Yaratam.Design. Он сейчас в процессе регистрации»

— Какую сумму можно было получить за первое место?

— Одним из самых высокооплачиваемых стал дизайн-проект автозаправки для питерской компании. Мы тогда получили 3 тысячи долларов. Конечно, это не идет ни в какое сравнение с современными конкурсами, где призовой фонд несравнимо выше. Речь идет уже о миллионах. Вообще, конкурсы есть разные. В основном все резонансные проекты закрытые. В конкурсах на них можно участвовать только по приглашению.

— Вы спокойно к этому относитесь?

— Да, везде же так. Попробуйте проникнуть, например, в кино. Конечно, я раньше не предполагал, что такое может быть и в архитектуре. Не скрою: в юности и я мечтал о премии Притцкера — это архитектурный «Оскар». Но моя коллега, учившаяся в Гарварде на архитектурном факультете, говорит, что на самом деле все распределено заранее и всем в тусовке известно. А последующее действо — это просто шоу... Я несколько раз участвовал в разного рода конкурсах и после учебы, но быстро к ним охладел.

— КГАСУ дает, судя по всему, неплохую базу, если его студенты на равных со своими преподавателями и не только участвуют в международных конкурсах?

— В МАРХИ, допустим, совершенно другая специализация там есть промышленное и гражданское проектирование, есть реставрация и реконструкция. А у нас широкий профиль. То есть мы как бы можем все. Но я не могу сказать, что из стен нашего вуза выходят специалисты. Да, выпускники обладают какими-то теоретическими знаниями, но у них нет методологии работы, нет никакой практики. Это неправильно, тем более для архитектора. Для того чтобы только посмотреть архитектуру, люди ездят в другие города и страны.

— На вас, вы говорили, сильное впечатление произвел Милан?

— Да, я восхищался Миланом, пока не увидел Рим. Это просто что-то невероятное. У меня несколько любимых городов. Я просто обожаю Петербург. В первую очередь его атмосферу. Люблю Барселону, хотя и в меньшей степени, чем Рим и Петербург. Когда-то очень любил Казань. Я тяжело переживаю разрушение атмосферы купеческого города. Это улица Волкова, вся Старо-Татарская слобода, бывшая улица Кирова и Тихомирнова... Как и утрату облика деревни, сейчас ведь везде понастроили огромные домищи. Раньше было как: дом, палисадник, потом забор, лавочка, ворота и большая лужайка с травой до самой дороги. На другой стороне то же самое. Улица широкая, дома маленькие, есть воздух, атмосфера. Больше всего жаль именно ее. В Риме атмосфера сохранилась. Причем в Ватикане она одна, в Трастевере — другая, на римском форуме — третья.

В плане достопримечательностей Казань для меня вообще некий фейк, потому что сейчас туристам предлагают посмотреть театр кукол, загс, мечеть «Кул Шариф» — новые объекты, не имеющие никакой истории. Забыты многие интересные здания. Мало того, они обесценены. Например, для меня всегда была мощной вертикалью колокольня на улице Баумана. Мой папа, кстати, забирался на самый ее верх, обмерял купол. А сейчас эта доминанта абсолютно потерялась, потому что вокруг выросли совершенно нелепые здания. Я всегда считал, что центр города — улицы Толстого, Ульянова, Горького, Маяковского — наиболее сохранился. Но сейчас понимаю, что на всем протяжении от улицы Татарстан до вокзала присутствует больше духа старой Казани, хотя там многое и разрушено. По большому счету ведь не строят ничего хорошего.

— Что вам особенно не по душе?

— Совершенно не нравится торговый центр «Кольцо». Абсолютно разрушена площадь, которая здесь раньше была, уже не говоря об убогости архитектурных решений. Он ужасен со всех точек зрения. Я считаю, его надо немедленно сносить...

— А как вам, например, «Пирамида»?

— Меня больше смущает гостиница «Мираж». Центр, Кремль — это знаковое историческое место, а тут какая-то среднеевропейская архитектура торгового центра. «Пирамиду» в этом месте я бы тоже не стал строить. Вообще все, что выше исторических вертикалей, — Петропавловского собора, башни Сююмбике и Богоявленской колокольни — я бы переместил на тот берег, чтобы здесь остался силуэт старой Казани.

«Сейчас туристам предлагают посмотреть театр кукол, загс, мечеть «Кул Шариф» — новые объекты, не имеющие никакой истории» Фото: «БИЗНЕС Online»

«У НАС ЧЕЛОВЕК — ЭТО ТО, ЧТО ОН ДЕЛАЕТ. А ТАМ ЧЕЛОВЕК ЭТО УЖЕ САМО ПО СЕБЕ ЦЕННО»

— Вероятно, в Москве выделиться еще сложнее? Тем более выпускнику вуза?

— Скорее да. Там выше профессиональный уровень. Соответственно, выше и конкуренция. Я много что делал в Первопрестольной, но все-таки по-настоящему стал творить только вернувшись сюда. Вообще, 2000-е для меня — очень смутное время. Я тогда не очень понимал, куда двигаться.

— И вообще заниматься ли этой профессией?

— Были разные мысли. Я уезжал на Бали. Жена захотела там побывать. Мы сняли дом и месяца три просто жили, ни о чем не думая. Это один из счастливейших периодов в моей жизни. Там есть возможность жить настоящим.

— Чем вы занимались на Бали?

— Например, катался 1,5 часа на серфе, выходил из океана и еще час-полтора сидел под зонтиком, просто смотрел на воду и не испытывал абсолютно никаких угрызений совести. Здесь подобное невозможно представить, а там это естественно. У нас человек — это то, что он делает и непременно должен достигнуть успеха. А там человек — это уже само по себе ценно.

Вообще, нас с детства учат другим вещам. Я, например, всегда удивлялся, почему такой упор делают на математику в школе, хотя есть немало других важных дисциплин. Или взять русский язык: нас учат правилам, но не учат общению, этике. Люди потом создают семьи и ведут себя просто отвратительно по отношению друг к другу. Я живу в многоквартирном доме с плохой звукоизоляцией и время от времени слышу, как соседи разговаривают с домочадцами: на мой взгляд, просто чудовищно.

— Вы имеете в виду использование нецензурной лексики?

— В том числе, и вообще манеру разговора. Так нельзя разговаривать, тем более с близкими людьми. К сожалению, у нас так сложилось: ты должен, как в армии или в тюрьме, поставить себя мужиком, тогда тебя будут уважать. И не только на стройке. Простой пример. Звоню заказать металлические таблички для своей мебели. Человек проговорил мне отрывисто словно пролаял: «Буду после двух», — и ни «здравствуйте», ни «до свидания». Не знаю, с чем это связано, но есть какое-то совершенно непонятное человеконенавистничество. Такое случается и с клиентами. Порой они высказывают недовольство, что я что-то долго делаю. Пытаюсь объяснить...

«Нет такого, чтобы пошел и купил краску любого цвета и любой лак. Это все надо заказывать»

— Что работа творческая?

— Да. Например, мы взялись делать квартиру площадью 73 квадратных метра. Практически все, кроме двух люстр, дивана и кресла, изготовили для нее сами: мебель, двери... Заказали по интернету светильники из Америки, плитку ручной работы и еще много чего. Начали в сентябре с перепланировки и прокладки коммуникаций, закончили в мае. Заказчик нас упрекнул: «Я ждал почти 10 месяцев — это очень долго». Говорю: «Тогда четче ставьте задачу».

— А изначально срок не оговаривался?

— Нет. Я разработал проект, показал. Заказчик одобрил: «Ок». Уже по проекту можно понять, что это затраты, в том числе временные.

— На основании этого клиент хотел снизить стоимость работ?

— Нет, но не поймешь, доволен он результатом или нет. Будет меня рекомендовать или, наоборот, скажет: «Лучше не связывайтесь с ним, он все делает очень долго». Я не понимаю, что для людей важно: красиво, удобно или быстро и недорого. Я недавно понял, как многие дизайнеры очень быстро выполняют большой объем работы. У них есть типология проектов. Они делают их много, но одинаково. А я всякий раз изобретаю велосипед, придумываю новый образ. Поэтому и получается долго и дорого.

— Нетипичный дизайн, вероятно, пользуется спросом среди определенной части населения — VIP-персон?

— На самом деле все зависит от проекта. Хотя мои клиенты действительно в основном люди обеспеченные.

— А кто — политики, финансисты?

— С политиками я дел не имел. С чиновниками, честно говоря, сложно работать. Например, однажды я проектировал дом семье зампрефекта Северного округа Москвы, и он настолько был со мной невежлив. Я же создаю для него продукт. Он как минимум должен меня уважать. Вообще, я наделал много ошибок, пока научился выстраивать взаимоотношения с клиентами.

«Если нет заказов, мы делаем серийные вещи: комоды, стулья, тумбочки, буфеты, столы»

«ТАКОГО БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ НИ У КОГО НА ПЛАНЕТЕ»

— Вам приходилось терять клиентов?

— Да, я терял заказчиков, деньги. И много терял. Во-первых, из-за нетерпения: я достаточно импульсивен и не понимал, что иногда веду себя по-хамски по отношению к людям, но не терпел хамства с их стороны. Сейчас я в какой-то степени познал искусство переговоров, потому что занимался с психоаналитиком.

— Что он вам в первую очередь объяснил?

— Что человек — это набор средств психологической защиты, хамство и агрессия одни из них. Не могу сказать, что сейчас я на 100 процентов сдержан. Могу вспылить, но это происходит гораздо реже, чем раньше. Поэтому взаимоотношения с клиентами у меня сейчас все-таки получше. Я всегда пытаюсь понять, как мой заказчик видит ситуацию.

— То есть пытаетесь поставить себя на его место?

— Да. И пытаюсь объяснить, хотя это не всегда работает: «Мы создаем для вас индивидуальный проект, такого больше не будет ни у кого из живущих на планете 7 миллиардов». Какие-то элементы, конечно, могут повторяться, но в целом это произведение искусства.

— У вас еще и специалисты, наверно, на вес золота?

— Да, умеющих что-то делать и понимающих мало. Есть проблемы с культурой производства: намусорили, что-то испортили. Не все люди с высшим образованием, не все воспитаны с уважением к своему труду и вообще к себе. Человека, который работает на производстве и получает 20 тысяч рублей, никогда не был за границей и весь его досуг сводится к тому, чтобы выпить водки с друзьями, можно как-то стимулировать, но требовать от него культуры производства невозможно. Порой приходится ставить жесткие условия: выполняешь — получаешь. Но постфактум говорить, что мы рассчитывали, что ты все сделаешь так, как надо, — это абсурд.

«Над проектами в бюро вместе со мной трудятся пять человек. Иногда мы привлекаем людей еще и со стороны»

— География ваших работ ограничена Россией?

— Нет. Я, например, в Испании построил почти целый коттеджный поселок. Застройщик был с Украины.

— Как вы получаете заказы?

— Люди как-то обо мне узнают и связываются: «Нам понравилось...»

— Какой у вас штат?

— На производстве занято человек 15 - 20. Над проектами в бюро вместе со мной трудятся пять человек. Иногда мы привлекаем людей еще и со стороны.

— Это какие-то известные имена?

— В том числе. В 2008 году на проект в Москве я привез из Германии очень крутого дизайнера Инго Маурера. Это уже дедушка по возрасту, 1932 года рождения, но при этом такой фонтан энергии и вообще невероятный человек. В 2013 году Инго даже звал меня на работу в Мюнхен. Это примерно то же самое, как если бы я был музыкантом, а меня позвал бы к себе Святослав Рихтер. У меня тогда был тяжелый период в жизни. Я вернулся с Бали, придумал бренд, создал проекты, а у меня все это отняли. Мало того что я остался ни с чем, так еще и влез в большие долги: в течение полугода, работая над проектами, фактически жил на кредитную карту. Я уже было собрался в Мюнхен, но в итоге отказался. Конечно, все крутили пальцем у виска... Но, я думаю, цель всегда одна.

— Главное — двигаться в нужном направлении?

— А какой дорогой ты пойдешь, по большому счету не имеет значения. Конечно, я был бы рад поработать с Инго. Но как сложилось, так сложилось. Сейчас я чувствую себя вполне органично. Понятно, что всегда есть чем быть недовольным. Недавно вот прочитал статью: один парень описал, как его по ошибке задержали в Гамбурге во время протестов антиглобалистов. Посадили в тюрьму, избивали. Он пишет, что разницы нет: там такие же люди со своими пороками. Иначе говоря, это абсолютно такая же несвобода, просто другого плана. Тут, например, ты не можешь поддерживать геев, а там ты не можешь их не поддерживать...

«Я сам пользуюсь мебелью, которую мы производим. Например, работаю за столом, который сделал сам»

В 2011 году я вернулся из Москвы, а меня уже никто и не помнит. Я сидел дома без работы, пока случайно не встретил на заправке приятеля. Спрашивает: «Ты интерьеры делаешь?» Он хотел открыть винный бар. Мы начали проектировать: одно, другое, третье. Ему все казалось не то. А потом он арендовал помещение на улице Большой Красной, 63, и мы — мне помогала жена — создали проект бара «Квартира 63». Он стал переломным моментом в моей жизни. Вообще, это был первый объект, где я полностью выложился. Из-за полного опустошения у меня даже случилась двухнедельная депрессия.

— У вас семейный бизнес?

— Я бы так не сказал. Супруга — больший и более свободный художник, чем я. Мне надо кормить семью. Кроме того, у меня же еще структура, где необходимо платить аренду, зарплату.

— Какие у вас планы?

— Планы? Мировое господство (смеется). Планы у меня на самом деле грандиозные. Хочу проектную часть делегировать своим коллегам, которым полностью доверяю. Я знаком с ними с института, хотя они и помоложе. А сам буду развивать мебельный бизнес. Очень хочется построить большой бренд Yaratam.Design. Он сейчас в процессе регистрации.

— Патриотичное название...

— Меня всегда беспокоил вопрос патриотичности. Еще до того, как на это возникла мода. Несмотря на то что Казань — древний город с интересной культурой, у нас очень мало вещей, какими мы можем похвастаться...Кстати, Yaratam для меня не просто слово, а нечто одушевленное, имеющее мощную энергетику.

— У вас интересное сочетание имени и фамилии: Петр Сафиуллин.

— Папа у меня, как можно догадаться, татарин, мама русская. Во всяком случае, так написано в паспорте. А на самом деле много всего намешано, есть и цыганская кровь. Мои родители познакомились, когда работали в Петропавловском соборе. Моего прадеда с маминой стороны звали Петр. Вот они и решили, что это подходящее имя для сына.

— Петры — реформаторы. Вы себя таковым не считаете?

— Один мой знакомый сказал: «Я не хочу менять мир, хочу жить с ним в гармонии». Я разделяю эту точку зрения.

«Я делаю в основном то, что мне нравится»

«Я ПОНЯЛ, ЧТО НАША ИНДУСТРИЯ ДИЗАЙНА — ПРОСТО ПОЗАПРОШЛЫЙ ВЕК»

— Вы сразу захотели идти по собственному пути?

— Преподаватели нас всегда ориентировали на так называемый модернизм. Это были модернисты середины XX века. Потом, в 80-е годы, пришли постмодернисты: Рикардо Бофилл, Джон Берджи, Хельмут Ян.... А к концу 90-х годов в нашей стране появились книги по дизайну на иностранном языке, и стало очевидно: то, что нам дают и то, что существует в мире, — это немного разные вещи. Плюс к тому в 2000 году я первый раз попал на мебельную выставку в Милан. Это произвело на меня колоссальное впечатление. Я понял: то, что происходит в индустрии дизайна у нас, — это вообще позапрошлый век.

Стал интересоваться современным промышленным дизайном. Узнал про француза Филиппа Старка, совершившего революцию в дизайне. Я даже снял о нем передачу, которая выходила на канале «Эфир». Вообще это был цикл передач о современных западных дизайнерах. Тогда же о них было очень сложно достать материал. Я вообще вырос в творческой атмосфере.

— Кто ваши родители?

— По образованию они архитекторы. Занимались вместе с академиком Сайяром Айдаровым реставрацией Петропавловского собора. Папа для Благовещенского собора делал конструктив и рассчитывал купола. Вообще, он сменил много работ — искал себя. Трудился какое-то время в «Ремпроекте», потом художником-оформителем в Бауманском райпищеторге: придумывал всякие рекламы и т. д. Компьютеров тогда не было, дизайнеры назывались художниками-оформителями, а их контора — отделом технической эстетики. До 1991 года вообще же не было такого понятия, как дизайнер. Мама тоже устроилась художником-оформителем на меховую фабрику, где и проработала долгое время.

— То есть развернуться тогда возможности не было?

— Отец ушел из проектирования, потому что понял, что в этой системе невозможно реализоваться. Несколько его идей были присвоены. Например, он рассказывал мне, что занимался реставрацией мечети. Его начальник, пока он был на обеде, наложил кальку, все перенес и выдал за свое. В начале 90-х годов мои родители вместе ушли преподавать в художественную школу. Папа там 8 лет проработал директором. Сейчас снова стал просто преподавателем, потому что он вообще не функционер по призванию — ему нравится учить. Мама — завуч, тоже преподает.

«Я понял: то, что происходит в индустрии дизайна у нас, — это вообще позапрошлый век»

— Вы с детства знали, что пойдете по стопам родителей?

— Нет. Меня никто ни во что не втягивал. Но когда мне было нечем заняться, я просто перелистывал папины журналы «Техническая эстетика». Я не так давно понял, что на меня это сильно повлияло: вот откуда у меня любовь к японскому и американскому дизайну. Моя старшая сестра, кстати, тоже архитектор. Она живет в Москве. В свое время, в начале 90-х, перевелась в МАРХИ и так там и осталась.

«ИТАЛЬЯНЦЫ ВСЕГДА БЫЛИ ОСНОВНЫМИ ПОСТАВЩИКАМИ ДИЗАЙНА В МИР»

— Почему вы взялись за производство мебели?

— Хотелось красивого дизайна, и я решил, что как-то компенсирую его хотя бы в своих проектах.

— Изначально вы занимались только дизайном интерьеров?

— Да, архитектурой и дизайном, и продолжаем ими заниматься. Но мебель для нас сейчас — более новая история.

Но это уже несколько иные правила игры. Одно дело — создавать проект: в этом участвует небольшое количество людей, стоят понятные задачи и все в основном зависит только от проектировщика. А производство связано с очень многими факторами: это материалы, транспорт, логистика и т. д.

Сначала я думал, что самое главное — это дизайн. Но когда мы придумали его, столкнулись с тем, что нет людей, нет технологий: ничего нет, все делается на коленке.

Это надо как-то производить с тем, чтобы конечный продукт стоил понятных денег и на нем еще можно было что-то зарабатывать. Плюс чтобы качество соответствовало.

— У нас нет достойной отечественной мебели?

— Ее очень мало. В той же Италии тысячи мебельных фабрик. И все работают, все востребованы. Львиную долю мебели они отправляют на экспорт. Итальянцы вообще всегда были основными поставщиками дизайна в мир: и одежды, и мебели, и аксессуаров. Сейчас их, конечно, сильно поджал Китай. Но опять же китайцы сами ничего не придумывают — в большинстве случаев они копируют.

«Барный стул зовут «Ибрагим». При взгляде на него мне сразу вспомнилась песня «Мустафа Ибрагим» группы Queen»

— Но при этом у них недешевая мебель. По крайней мере, если судить по нашим магазинам.

— Она на самом деле здесь недешевая, и это ужасно.

— То есть это маржа перепродавцов?

— Да. Перепродавцы — ретейлеры, которые продают у нас мебель китайского производства, — делают высокую накрутку. Например, светильники, которые у ретейлеров стоят 60 - 70 тысяч рублей, на AliExpress можно купить тысячи за три. Понимаете, какая накрутка? Ни китайцы, ни ретейлеры не вкладываются ни в технологии, ни в дизайнеров, а у итальянцев серьезные вложения в инновации. Я не хочу поддерживать этих пиратов и перепродавцов.

— И поэтому решили сами создавать мебель?

— Да, нужно делать свое и пытаться продвигать это хотя бы здесь, в России. К тому же у меня есть определенные амбиции и патриотические настроения. Не все же нам сырье продавать.

Так как мы достаточно долго изготавливали индивидуальные вещи, я понимал, что у нас в производстве, особенно в мелком, существуют две проблемы. В первую очередь это сроки. Выдержать их крайне сложно. Это очень много от кого зависит. У нас нет производственной линии, мы все делаем вручную. Покраска ручная и т. д. Клиент, как правило, не понимает, что стоит за каждым предметом мебели.

— Ему трудно постичь трудоемкость операций?

— Ну конечно. Есть большая разница, например, между мебелью, выставленной в IKEA, и тем, что делаем мы.

Но у нас все-таки не роботизированное производство. Да, у нас есть станки, которые выполняют одну-две операции, но за каждым все равно стоит человек. Это первый фактор, который влияет на сроки и качество. Второй — это опять же поставщики.

«Я создал «хитрый» стеллаж для книг и всяких красивых безделушек. Его главная изюминка в том, что он занимает мало места»

Мы используем интересные, эксклюзивные цвета. Но у нас нет такого, чтобы пошел и купил краску любого цвета и любой лак. Это все нужно заказывать.

— У вас свои каналы поставки?

— Не то чтобы свои. Просто какие-то вещи приходится привозить из Москвы и Нижнего Новгорода. С древесиной тоже не всегда все понятно. Например, если привозят партию бука — 6 «кубов», — ее всю нужно перебрать. Есть же дерево совершенно некондиционное, которое не годится для мебельного производства.

Ни для кого не секрет, что в основном магазины в России забиты мебелью из ЛДСП (ламинированных древесно-стружечных плит — прим. ред.). Если же говорить о качественном производстве, им занимаются фактически энтузиасты, потому что никаких условий для этого в нашей стране не существует. Нет базы, нет профессионалов, нет никакой инфраструктуры. Есть отдельные магазины, которые продают фурнитуру тем, кто делает погонажи шкафов, кухонь. У нас другая история.

Без ложной скромности скажу: мы пытаемся поднять продукт на российский и международный уровень, чтобы мы могли участвовать в выставках за границей и нам за эту мебель не было стыдно.

— Мы сильно отстаем от заграницы в плане мебельного дизайна? 

— Да, значительно. Итальянцы уже в 60-е годы создавали такие вещи, к пониманию которых, я думаю, мы придем еще не скоро. То есть там уже в то время были серьезные технологии и крутые идеи.

«А ОКОЛО КРОВАТИ СТОИТ «ВЕРА ПАВЛОВНА»

— Сейчас вы намерены организовать большое мебельное производство?

— Я просто хочу немного популяризировать предметный мебельный дизайн в России. Частных мебельных производств у нас в последнее время развелось много. Например, есть клуб промышленных дизайнеров. Но, на мой взгляд, у них все-таки больше ремесленничества, чем дизайна. Любая профессия, а эта в первую очередь, предполагает некую базу знаний. Не просто я решил, что надо нарисовать железный стул, и все.

— В моем представлении дизайнерская вещь — это красиво, но неудобно, а иногда даже абсолютно непрактично.

— То, что делаем мы, очень даже удобно. Я сам пользуюсь мебелью, которую мы производим. Например, работаю за столом, который сделал сам. А около кровати у меня стоит «Вера Павловна». Я все время стараюсь быть немного впереди своего продукта, чтобы понять, какие еще функции можно добавить, а какие, наоборот, убавить.Например, я создал «хитрый» стеллаж для книг и всяких красивых безделушек. Его главная изюминка в том, что он занимает мало места.  

— Насколько у вас загружено производство?

— Постоянно, оно не может простаивать.

— Даже если нет заказов?

— В этом случае мы делаем серийные вещи: комоды, стулья, тумбочки, буфеты, столы.

«Я долгое время думал, что можно на все наплевать и делать что хочешь, потому что ты талантливый»

— Что клиенты заказывают чаще всего?

— Я делаю в основном то, что мне нравится. Видимо, это нравится и людям тоже. Лет 10 после окончания вуза я все время кому-то что-то доказывал, а сейчас просто реализую свои идеи, и они находят отклик. Порой, конечно, приходится идти на компромисс по финансам: люди не всегда хотят тратить много денег на мебель.

— Сколько в среднем у вас стоит серийный предмет мебели?

— Самый дешевый — 10 - 12 тысяч рублей. Это скамейка в прихожую длиной 1,2 метра с подушечкой — для того чтобы сесть на нее и надеть обувь. А самый дорогой комод из бука длиной 2,4 метра — 128 тысяч. Но, как мне кажется, он того стоит. Это уже мебель для гостиной. В нем есть глухие дверки, есть стеклянные, куда можно складывать разные предметы. Например, красивые книги. А сверху поставить, скажем, телевизор. Обычный обеденный стул нашего производства обойдется в 12 тысяч, барный — в 14. Тумбочка «Вера Павловна» стоит дороже стула, потому что она технологически более сложная.

— Какие имена вы дали стульям?

— Один стул зовут «Ибрагим», второй пока еще безымянный. Имена рождаются из воспоминаний. Когда мы делали фотосессию, я принес электрогитару и поставил рядом с барным стулом. Он очень удобен для игры на гитаре. Мне сразу вспомнилась песня «Мустафа Ибрагим» группы Queen. Много у нас и татарских имен. Например, журнальный столик называется «Нур».

«А около кровати у меня стоит «Вера Павловна»

«Я ДУМАЛ, ЧТО МОЖНО НА ВСЕ НАПЛЕВАТЬ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАЛАНТЛИВЫЙ»

— А здания проектировать вам не приходилось?

— Такие заказы у нас были, но они не пришлись по вкусу заказчику. Мы втроем, а это костяк сегодняшней компании, много делали их еще во время работы в «Татинвестгражданпроекте».

— Авторская работа слишком сложна в исполнении и затратна по деньгам?

— Где-то нам, наоборот, говорили, что слишком просто: нужно больше красоты.

— Вероятно, вам жаль разработанных и оказавшихся невостребованными проектов?

— Пока ничего особенно не жаль. Хотя вот сквер в Сокурах, посвященный Державину, был действительно хорош, но его похабно исполнили. Еще зимой мы разработали для одной инвестиционной компании проект дома на углу улиц Дзержинского и Чернышевского. Классный был проект, но выбрали не наш вариант. Вообще, нам периодически звонят какие-то застройщики, просят сделать коммерческое предложение. Мы делаем и больше их, как правило, не слышим.

— Как думаете, почему? Чем руководствуются застройщики?

— Я не очень понимаю, чего они ждут. Кто-то считает, что наша работа дорого стоит, а результат не соответствует. На мой взгляд, тут надо начинать с образования. Я считаю, что человек даже уровня арт-директора кафе-ресторана должен разбираться хотя бы в больших стилях XX века. Но пока повсюду невежество. У нас же заказчики как думают: «Я плачу тебе деньги и буду диктовать, что делать».

«Умеющих что-то делать и понимающих мало. Есть проблемы с культурой производства. Не все люди с высшим образованием, не все воспитаны с уважением к своему труду и вообще к себе»

— Не зная основ?

— Я в таких случаях прямо говорю: «Я не буду так делать, потому что, извините, вы об этом ничего не знаете». Есть люди, которые вообще приходят непонятно зачем: «Нам понравилось, но мы хотим сделать по-другому». Есть масса исполнителей, которые сделают так, как вы хотите. Зачем тратить мое время? Я стараюсь быть честным, начинаю спорить, потому что в какой-то момент начинает раздражать, что тебя не хотят услышать. Сейчас, видимо, у меня появился какой-то вес: я могу настоять на своем. Раньше было гораздо сложнее, клиент мог сказать: «Просто нет, и все, я так хочу».

Поэтому я и ухожу от индивидуального производства в более серийное. Сделал ты коллекцию мебели, выставил, и не надо никому ничего доказывать: кто хочет — покупает. И творчество есть, и энергия сохраняется, и времени больше. Вообще, чем дальше ты углубляешься в профессию, тем выше твоя востребованность, тем больше нужно сил, а время идет.

— И традиционный вопрос «БИЗНЕС Online»: ваши три секрета успешного бизнеса?

— Нет никакого секрета. Нужно просто очень много работать. Я долгое время думал, что можно на все наплевать и делать, что хочешь, потому что ты талантливый. Можно как угодно обращаться с людьми, они все-равно будут к тебе приходить. Но нет, так не получится — даже если ты крутой и хорошо обращаешься с клиентами. Успех —  это в первую очередь личный опыт, терпение и труд. Недавно от меня ушел сотрудник, сказал, что я мало плачу. А он только в прошлом году окончил университет. Я ответил ему честно: «У вас низкий КПД. Я плачу вам даже больше, чем вы производите, с надеждой на то, что вы подтянетесь». Он поинтересовался: «Как можно было бы зарабатывать больше?» Что тут скажешь? «Есть только один способ — больше работать». К тому же если ты только начал деятельность, нельзя претендовать на те же деньги, которые получают другие. Но в юности этого не понимаешь. Думаешь: «Они закостенелые, надо их подвинуть и занять их место». Это не всегда так. Опыт — это очень важная вещь, особенно на стройке. Еще нужна некая гибкость, потому что иногда люди прут напролом.

— И, кроме шишек, ничего не получают?

— Не случайно говорят: кто учится на своих ошибках — становится умным, кто на чужих — делает карьеру.