УДОБНЫЙ ИНОСТРАНЕЦ

— Вадим, вы приехали читать лекции в Казанский государственный энергетический университет как ученый и профессор ряда лучших зарубежных вузов, но обращает на себя внимание ваше прекрасное владение русским языком и имя...

— Родом я из Беларуси, а у моей фамилии польские корни. В детстве (ученому 39 лет — прим. ред.) я переехал в Чехию, получил гражданство, окончил пражский Карлов университет. Но судьба забрасывала меня в разные страны: я получил докторскую степень по экономике развития регионов в Национальном университете Ирландии, затем стажировался в итальянском Университете Сиены, работал в британском Ноттингемском университете, а в 2009 году вернулся в Чехию и 7 лет преподавал в Карловом университете. Некоторое время работал и в Кембриджском университете. Сейчас я профессор Пражской бизнес-школы, приглашенный профессор Калифорнийского университета в Беркли, сотрудничаю с Оксфордским университетом. Сфера моих интересов в первую очередь — экономика: рынок труда, миграция, региональное развитие, экономика энергетики. Последняя моя работа — о целесообразности и применения альтернативной энергетики для выработки электричества в Евросоюзе.

— Вы частый гость в России...

— Поскольку я хорошо знаю русский язык, меня приглашают работать с российскими университетами. Мне приятно, что меня ценят в вашей стране, — я уже успел побывать в учебных заведениях Ставрополя, Иркутска, Калининграда и многих других и всегда восхищаюсь российским гостеприимством — у нас, на Западе, такого нет.

В основном я веду программы повышения квалификации для преподавателей в рамках Пражского института повышения квалификации, за последние 6–7 лет там обучили более тысячи преподавателей из России. Для россиян я очень удобный иностранец: могу на русском языке представить опыт ведущих вузов мира и с ходу ответить на любые вопросы. А в Казань я приехал, чтобы прочитать в КГЭУ лекции по энергетической политике и провести семинар в кабинете министров Татарстана по возобновляемым источникам энергии.

— В последнее время эта тема на слуху в республике. Как считаете, есть ли у альтернативной энергетики перспективы в России?

— Конечно. К примеру, ветряная энергетика при разумных затратах и государственной поддержке — окупаемая, интересная сфера. Да, альтернативная энергетика дороже, потому что затраты значительно выше, чем в традиционной, но, поскольку правительство России подписало Парижское соглашение в рамках Рамочной конвенции ООН об изменении климата, необходимо снижать содержание углекислого газа.

«GOOGLE РАБОТАЕТ НА АЛГОРИТМЕ РОДОМ ИЗ СССР»

— Перейдем к образованию. Ценится ли в Европе работа российских ученых?

— Советская научная школа была очень хорошей, но она специализировалась на определенных вещах. Есть интересное исследование о советских математиках профессора Гарвардского университета Джорджа Борхаса. Он пишет, что американские математики специализировались больше на статистике, а советские — на интегральных уравнениях, причем в силу политических факторов: если бы кто-то правильно посчитал статистику народного хозяйства, выяснилось бы, что страна не растет такими темпами, как объявлялось публично. Когда Советский Союз распался, много советских ученых-математиков уехали в США. Поскольку они были намного лучше американских математиков, возникла проблема: начали увольнять местных ученых средней руки. Те, в свою очередь, стали массово уходить на Уолл-Стрит, заниматься там хедж-фондами (инвестиционный фонд, ориентированный на максимизацию доходности – прим. ред.): американские математики, которые остались не у дел, придумывали, как зарабатывать деньги «из воздуха», и это привело к мировому экономическому и финансовому кризису 2008 года.

Словом, естественные науки в СССР активно развивались, и в этой области до сих пор публикуется много российских ученых. Основная проблема — гуманитарные и общественные науки, которые в советское время уходили на второй план.

— Насколько узнаваемы российские ученые на мировом уровне: индекс цитируемости и все такое прочее?..

— Сколько лет прошло после распада СССР, но люди до сих пор не научились правильно писать научные статьи. На самом деле работа с мировыми журналами — это игра, в которую нужно научиться играть, и на семинарах и лекциях я рассказываю, как работает система публикаций. Было бы правильно, если бы в России появилась своя система учета журналов, свой расчет импакт-фактора, индекса Хирша (наукометрический показатель как альтернатива классическому «индексу цитируемости» — прим. ред.), который бы все в мире уважали.

— Есть российский индекс научного цитирования (РИНЦ)...

— Его пытались создать как противовес международным базам, но критерии, по которым он работает, не совсем хорошо продуманы, поэтому РИНЦ не может конкурировать со всемирными системами...

Еще одна проблема российских ученых — они боятся неудач. Если они высылают статью в журнал и им приходит отказ, то дальше никто даже не старается, считая, что легче заплатить деньги более доступному изданию. К примеру, статьи российских ученых в области гуманитарных и общественных наук пишутся очень быстро, но, когда от рецензента приходят большие правки, многие просто бросают это дело, не считая необходимым бороться за свои исследования. Мы тоже получаем отказы, от нас многое требуют переработать, но мы знаем, что это игра, правила которой надо принимать. А в целом, когда читаешь статьи российских ученых, видишь очень слабую работу с зарубежной литературой, с ведущими журналами — люди не знают, что происходит за пределами страны.

Не хватает работы в общественных науках. Например, в американской социологии очень много работают с математическим аппаратом, а многие российские социологи часто ограничиваются простыми опросами на уровне «да», «нет».

Совершенно иная ситуация в сфере IТ-технологий, математики — там российские ученые не просто публикуются, но и делают замечательные открытия, изобретения. Например, знаете, кто создал поисковую систему Google? Сергей Михайлович Брин, который вместе со своим отцом-математиком переехал в США из Москвы. И Google работает на алгоритме, основы которого зародились еще в Академии наук СССР. Или можно вспомнить сооснователя приложения WhatsАpp Яна Кума, который родом из-под Киева.

— В последнее время российские чиновники от образования озабочены целью представить как можно больше статей в международных базах Scopus, Web of Science. Оправдано ли это стремление?

— Надо помнить историю создания этих баз. Scopus наполовину принадлежит правительству Голландии, наполовину — частной фирме. Web of Science (WoS) раньше принадлежала американской компании Thomson Reuters, но в прошлом году она продала базу, и теперь никто толком не знает, кто владелец, но, судя по всему, это китайская компания. Если раньше в базу Web of Science могли попасть только избранные журналы, то теперь она открылась для многих, и там, между прочим, много российских журналов. Так что нельзя судить о качестве по принадлежности к той или иной базе, нужно смотреть по журналу отдельно.

— В России есть такой термин, как «мусорные» журналы». Согласны ли вы с ним?

— Про «мусорные» журналы скажу так: лично я не согласен с формулировкой «мусорные», особенно если журналы, которые в этом обвиняют, входят в такие наукометрические базы, как Scopus и Web of Science. Что такое вообще «мусорные» журналы? Все пошло от американского библиотекаря из Колорадо Джефри Билла, который создал свой личный блог, в котором он называл журналы недобросовестными по совсем непонятным критериям. Отмечу, что мистер Билл уже понял свою ошибку и его блог со списками журналов пропал из интернета.

Тем, кто публикует свои статьи в ведущих мировых журналах, понятно, что вся публикационная деятельность — это не что иное, как большой бизнес. На авторах, так или иначе, будут зарабатывать деньги: либо вы публикуетесь в престижном журнале бесплатно, но тут же подписываете соглашение о передаче ему авторских прав на вашу статью, и она может быть скачана только за деньги (порядка 30–35 долларов) или через подписку, либо автор платит за публикацию. Поэтому разговор о том, что кто-то зарабатывает деньги, а кто-то нет — это просто смешно. Деньги зарабатывают все. И получается, что государство платит дважды: сначала зарплату сотруднику, чтобы он сделал научную работу, потом журналу, чтобы выкупить подписку на статью. А недавно возник портал Sci-Hub Александры Элбакян, который позволяет взламывать различные базы и скачивать статьи бесплатно. На нее в Америке уже есть несколько ордеров на арест — за нарушение авторских прав. С другой стороны, это борьба за чистоту науки, которая должна быть доступной всем без исключения.

— Сколько в среднем надо заплатить за публикацию статьи в журналах, где за это просят деньги?

— Например, в российской прессе очень часто цитируются исследования PLOS One американского издательства Public Library of Science. У него очень быстрая система рецензии — буквально два месяца, но есть задача публиковать хотя бы мало-мальски хорошие статьи. В год там выходит 40–50 тысяч статей. Издательство берет с авторов от 1,5 тысяч долларов за публикацию, но за это помещает статьи в открытый доступ для скачивания. При этом система рецензирования очень жесткая и объективная (мне довелось для них рецензировать статьи). Некоторые ученые говорят, что это недобросовестный журнал, но ведь это бесплатный доступ к научной информации, и там все-таки бывают интересные исследования.

В целом все зависит от того, какой модели придерживается редакция журнала. Многие журналы вообще ничего не просят от авторов за публикацию их статей, но хотят получить на статьи авторские права для их последующей продажи через платное скачивание.

«В РОССИИ БОЛОНСКАЯ СИСТЕМА СУЩЕСТВУЕТ ТОЛЬКО НА БУМАГЕ»

— История с санкциями повлияла на вашу работу в России?

— Я проработал 7 лет в Карловом университете, но в какой-то момент у меня начались проблемы из-за того, что я много внимания уделял сотрудничеству с российскими вузами. Кому-то в руководстве университета стало сильно мешать, что я провожу программы повышения квалификации для студентов и преподавателей из России, пытаюсь помочь российским ученым интегрироваться в европейское образовательное пространство. При этом такие же стажировки для студентов и преподавателей из США не представляли никаких проблем. Однажды мне было прямо сказано, что Карлов университет не будет подписывать вообще никаких соглашений с российскими вузами из-за того, что они якобы стоят ниже в международном рейтинге. Все это и стало причиной моего ухода в Кембриджский университет в 2016 году. Там совсем другой подход: если у вас есть хорошие исследования и хорошие статьи, то неважно, откуда ты и с кем работаешь. Наука выше политики. Так должно быть всегда!

— А много ли за границей русских студентов?

— Да! Много русских в США, особенно в Калифорнии — это инженеры и программисты. Очень много русских студентов в Кембридже — там даже есть кембриджское российское студенческое сообщество: каждый четверг собираются в одном из пабов и общаются на русском языке, играют в «Что? Где? Когда?», смотрят советские фильмы, приглашают интересных гостей.

— Чем российские студенты отличаются от иностранных?

— Студенты из России, постсоветских республик и Восточной Европы очень похожи. Они задают мало вопросов, боятся преподавателей, иногда даже встают, когда заходишь в аудиторию. У западных студентов все наоборот. Это скорее равноценные партнеры, чем дети, которых надо чему-то обучить.

— Правда ли, что наши студенты чаще стараются списывать?

— Я больше склоняюсь к подходу, когда списать невозможно. В Европе часто бывают экзамены с открытыми учебниками: вместо обычного пересказа решаем задачи.

— Ознакомившись с КГЭУ, можете сказать, в чем преимущества и минусы российских вузов?

— В Казани я еще раз увидел, что в России преобладает знание инженерного дела и точных наук. В КГЭУ мне особенно понравился центр компетенций, где можно увидеть различные модели ветроэнергетики и даже воспользоваться голограммной связью, которая сегодня активно продвигается в Европе, к примеру, принц Чарльз часто организует свои публичные выступления именно с помощью таких голограмм. Подобным центром мог бы гордиться и Кембриджский университет!

— Введение в вузах России болонской системы откинуло образование назад или, наоборот, дало толчок к развитию?

— В России эта система зачастую существует только на бумаге и почти не применяется на практике. Конечно, большая страна, сложно сразу всем перестроиться. Но нужно понимать, что эта система при сотрудничестве с Европой дает России возможность легкого обмена студентами, преподавателями. России этого не хватает.

— В чем именно проблема? В обновлении учебных программ?

— В том числе. Есть и проблема признания дипломов. Например, я столкнулся с тем, что, когда привез в Россию свои дипломы из Ирландии и Чехии, российские вузы их не приняли, хотя страна работает по болонской системе уже 6 лет. Вместо того чтобы принять  мои дипломы автоматом, мне начали говорить о том, что они составлены на латинском языке (многие дипломы в странах Евросоюза, особенно магистерские и докторские, часто оформлены на латинском языке — дань традициям) и их необходимо перевести.

— В чем для российского преподавателя преимущество работы в Европе?

— В России средняя зарплата преподавателя — 500 евро. В Кембриджском университете зарплата научного сотрудника начинается с 2–2,5 тысяч евро, у профессора — около 5–6 тысяч евро, хотя понятно, что и расходы в Европе значительно выше. В Западной Европе и в США система образования более открытая — в вузы легко устраиваются сотрудники других университетов, в том числе иностранных, идет постоянное обновление кадров. Мне трудно представить, чтобы какой-то российский университет вывесил объявление с вакансией работы, а я бы туда просто так, с улицы, пришел на собеседование. Со мной бы просто никто не стал разговаривать!

— Что касается бюрократических преград, это может быть, но чтобы профессора с опытом работы в Кембридже и Оксфорде не взяли на работу в России...

— Некоторое время тому назад меня пытались устроить к себе на работу три-четыре российских университета. Им был нужен иностранный преподаватель в штате, но никто из них этого сделать не смог из-за бюрократических сложностей: надо делать разрешение на работу, получать специальную визу, проходить медкомиссию. Просто взять человека из-за границы и устроить на работу было очень сложно. Однако, надо заметить, сейчас ситуация меняется к лучшему!

— А в Кембридж вы легко прошли?

— Я увидел объявление, выслал свое портфолио и список публикаций, пришел на собеседование, и.... уже через два часа мне предложили работу! Но надо понимать, что у меня за плечами был трехлетний стаж работы в британском вузе, докторский диплом из Ирландии, я в совершенстве знаю английский язык, у меня ряд публикаций в ведущих мировых научных журналах, поэтому тут особая история.

— Что еще вам хотелось бы изменить в работе российских вузов?

— В британских или американских вузах есть четкое понятие, чего надо достичь, и все стремятся к этому. Каждый делает свою работу. В России есть указание — войти в топ-100 мировых вузов, но непонятно, как этого добиться. Очень многое решает сам подход: западные ученые пишут и публикуют статьи, потому что им интересно решить какую-то проблему и рассказать об этом другим ученым, а не потому, что они хотят войти в какой-то там рейтинг. Надо развиваться и заниматься научной работой так, чтобы это приносило пользу обществу, не бояться мелких неудач.