Алехандро Пуче: «Я искал сюжет, в котором можно было бы передать атмосферу Чернобыля, и тогда появилась идея поместить героев романа «Идиот» в это пространство» Алехандро Пуче: «Я искал сюжет, в котором можно было бы передать атмосферу Чернобыля, и тогда появилась идея поместить героев романа «Идиот» в это пространство» Фото: mincult.tatarstan.ru

«ДОСТОЕВСКИЙ, КАК ВСЕГДА, СПАС НАС»

— Алехандро, как у вас возникла идея соединить, на первый взгляд, абсолютно разные произведения — «Чернобыльскую молитву» нобелевского лауреата из Беларуси Светланы Алексиевич  с «Идиотом» великого русского писателя Федора Достоевского?

— Я жил в Минске, когда произошла авария на Чернобыльской электростанции, и меня эта тема всегда волновала, не отпускала. Потом  вышла книга Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва», и мне показалось, что в этом что-то есть, захотелось поставить спектакль на тему трагедии. Но произведение оказалось без внутренней красоты, в нем сплошное страдание, жалость, поставить на сцене такое трудно. Пришлось отказаться от этой задумки.

Но я искал сюжет, в котором можно было бы передать атмосферу Чернобыля, и тогда появилась идея поместить героев романа «Идиот» в это пространство. То есть князь Мышкин возвращается из-за границы не в Санкт-Петербург, а в свою родную Припять, город в Киевской области, где и находится АЭС, через 20 лет после случившейся трагедии.  Я когда-то сам играл князя Мышкина в Школе драматического искусства Анатолия Васильева. И я понял, что этот сюжет как нельзя лучше подходит для того, чтобы передать весь ужас произошедшей катастрофы. Достоевский, как всегда, спас нас.  

Мне кажется, что Федор Михайлович в своем романе предполагает, что Мышкин приезжает с определенной миссией, чтобы кого-то спасти, но он не может уберечь Настасью Филипповну от всего того ужаса, который с ней случился. И у нас герой возвращается в Припять, чтобы кого-то спасти. Но в конечном итоге для человечества нет ничего хуже, чем радиация, с которой оно пока справиться не может.

.
Фото: Фоат Гарифуллин

Мы поставили вопрос, что хуже — ядерный взрыв или человеческие пороки? Человек в какой-то мере не справляется со своими эмоциями, черными желаниями, и в мире до сих пор существует уйма мужчин, которые убивают своих женщин ни за что, за любовь. Но это не любовь. Мы до сих пор не понимаем, что ведь есть тысяча Рогожиных в Испании, Колумбии, России. Как можно из-за любви убить человека? Этой теме Достоевского 200 лет, и мы не меняемся. Нужно просто научиться жить по-другому, а у человека часто не получается справляться со своими эмоциями. И все-таки внутри Чернобыля есть надежда. Человек ищет ее в экологии, в смене образа жизни. Есть маленькие детали, в которых есть ожидание, что жизнь может быть иной. В зоне отчуждения животные размножаются куда сильнее, чем в обычных условиях, и человек часто сам является врагом себе, нежели наука...

Сейчас «Чернобыльского идиота» переводят на русский и татарский языки, хочется, чтобы вы смогли глубоко понять тонкости текста, его юмор, особую атмосферу.

— Как публика в разных странах реагирует на «Чернобыльского идиота»?

— Мы прокатывали этот спектакль по разным фестивалям как в Колумбии, так и в Америке, и восприятие  зрителей очень интересное, потому что этот сюжет, как это ни странно, оказался интернациональным. Чернобыль на самом деле доказал, что мир не такой огромный. Взрыв был близко к Беларуси, но через небольшое время радиоактивное облако добралось до Европы. Все события, которые не так давно разворачивались в Японии на Фукусиме, тоже даром не прошли, последствия докатились даже до Колумбии через Тихий океан, поэтому зрители смотрят наш спектакль очень внимательно и немного со страхом. Экологическая тема сегодня очень актуальна для человечества, и то, что происходит в самом романе «Идиот», также до сих пор важно для общества. Все это как-то оказалось сплетено. Зрителю по душе пришлись размышления героя о том, как человечеству двигаться дальше после трагедии, развиваться, и оно не может дать ответов, как бы ни хотелось. И в книгах нет этих ответов. Почему-то некоторые сравнивают наш спектакль по ощущениям с фильмом Тарковского «Сталкер». Но мне кажется, это неверное сравнение.

— Это уже фантастика.

— Фантастические произведения Стругацких очень язвительные и раскрывают болезни общества, но уже в других мирах, в других закрытых зонах, где человечество строит абсолютно новый мир в предлагаемых обстоятельствах. Перевести и поставить его на испанском, мне кажется, будет очень тяжело, чтобы соблюсти все нюансы. Хотя в нашей стране есть «джунгли», которые тоже предлагают иные законы для выживания человека, нежели в развитых городах мира.


«ДО ЗАКЛЮЧЕНИЯ МИРНОГО СОГЛАШЕНИЯ ЛЮДЯМ БОЛЬШЕ НРАВИЛИСЬ ЛЕГКИЕ КОМЕДИИ, А СЕЙЧАС — БОЛЬШЕ ТРАГЕДИИ»

— Актеры специально собирались для «Идиота» или ваша труппа существует постоянно?

— Наша труппа существует уже 20 лет, и мы принадлежим к колумбийской театральной школе. Последний раз этим составом были в России в 2001 году на театральной Олимпиаде в Москве. А обычно  ездим в США, Мексику, Испанию и очень много играем в Чили, поэтому нам важна реакция именно российского зрителя. Мы все-таки колумбийцы, сделали  спектакль для Колумбии, а здесь восприятие могло оказаться совсем иным. Не нужно забывать, что театр рождается со зрителем. Я знаю случаи, когда некоторые петербургские театры с аншлагом играли у себя на родине, а привозили спектакль в США, и он проваливался. Или французские труппы не могли собрать кассу у себя, а выезжая в Германию, меняли ситуацию коренным образом. Никто не знает, как поведет себя зритель, кроме, наверное, театрального бога (казанская публика приняла «Чернобыльского идиота» с восторгом, несмотря на то, что спектакль игрался на испанском языке, с переводом, — прим. ред.)

— Вы выпускник ГИТИСа, у вас отличный русский язык, вы давно знакомы с режиссером Фаридом Бикчантаевым, с Камаловским театром. Меняется ли он со временем, на ваш взгляд, и в какую сторону?

— Мне кажется, что Камаловский театр все время развивается. Мы смотрели спектакль «Взлетел петух на плетень», и видно, что появились молодые новые актеры, с иной точкой зрения. Или взять «Мой белый калфак» о телемосте в 80-е годы между Казанью и Сан-Франциско – непростая философская постановка. Чувствуется, что зритель и сам уже ищет  что-то другое — не просто «Голубую шаль», при всем уважении к спектаклю. И Камаловский театр помогает понять, что татарская культура не однообразная и гораздо интереснее. Театр ищет новые темы, вариации, и это действительно заметно.

.
Фото: Фоат Гарифуллин

— А что любит колумбийская театральная публика?

— Ее предпочтения тоже меняются. У нас в стране год назад правительство подписало мирное соглашение с крупнейшей повстанческой группировкой FARC, которое вроде как  должно положить конец вооруженному конфликту, длящемуся уже более 50 лет. Кончилась война с партизанами, и вдруг появилась необходимость говорить в театре о других темах — о жертвах конфликта, о спасении, о прощении. В Колумбии сейчас очень любят трагедию. Может быть, потому, что она придает больше осмысления катастрофе, которая была в нашем государстве. Ну и черный юмор тоже остается популярным, он порой.сильно выручает. Вкус за последний год поменялся. До заключения мирного соглашения людям больше нравились легкие комедии. Я не знаю, почему так происходило. Возможно, люди просто не видели выхода из сложившейся ситуации и хотели отвлечься, а теперь можно анализировать то, что случилось. Не надо забывать, что в Колумбии убили местного актера комедийного шоу, который очень критично высказывал свою позицию, убили правые силы. Поэтому было страшно широко высказываться на определенные темы.

— Вы постоянно наблюдаете за Россией — не чувствуете, что в нашей стране тоже теперь не безопасно говорить на определенную тематику?

— В России, мне кажется, можно говорить на многие темы. Мне очень понравилось, когда я стал свидетелем того, как молодые ребята сделали акцию на тему жертв сталинских репрессий. Здесь есть открытые темы, есть темные страницы истории. Мне кажется, что у вас театральный зритель готов приоткрыть определенные страницы. Мое ощущение от России, что тут можно ставить абсолютно любой спектакль о чем угодно.

— Колумбия в умах многих россиян, к сожалению, больше ассоциируется с личностью наркобарона Пабло Эскобара. Но также на ум приходит имя литературного патриарха Габриэля Гарсиа Маркеса. Кто-то вспомнит, что певица Шакира тоже родом из вашей страны. А что оставит в мировом культурном пространстве современная Колумбия?

— Сейчас, как ни странно, в нашей стране производят очень хорошие документальные фильмы. Из-за того что был заключен мирный договор, сейчас камера может ездить и снимать в тех местах, в которые раньше было невозможно пробраться. Сейчас нет таких скрытых сил, которые могут запретить снимать кино. Мы дважды побеждали в Каннах, один фильм был номинирован на «Оскар». И это поколение даст хорошие результаты.

— В 2007 году вы поставили в театре имени Камала спектакль «Жизнь есть сон» по пьесе классика испанской литературы Педро Кальдерона. После нынешнего визита в Казань у вас не возникло желания вновь поработать с татарской труппой?

— Вы как в воду смотрели. Ваш театр очень живой, чутко откликается на разные предложения. Хочется поставить тут Шекспира, есть идеи по поводу другого крупного международного проекта, но пока об этом говорить рановато.