Почему застрелился Михаил Каганович?

Многие историки авиации и отечественного авиапрома сходятся во мнении, что Михаил Каганович опасался мучительного наказания за то, что и наркомом был неважным, и заводом в Казани руководил не лучшим образом Фото: общественное достояние, commons.wikimedia.org

САМОСТРЕЛ В КОРИДОРАХ ВЛАСТИ

К 22 июня 1941 года в приграничных округах СССР находилась свыше 6,4 тыс. боевых самолетов, не считая морской авиации. Согласно советской историографии, в первый же день войны наши ВВС потеряли 1,2 тыс. самолетов, из них 800 — на земле. «Откуда взялись эти цифры — никто не знает, — читаем в книге Николая Якубовича „Наша авиация в 1941 году. Причины катастрофы“, — но они кочуют из издания в издание, и другой более определенной информации нет. В любом случае потери были чудовищны…» И они вызвали, мягко говоря, тревогу и создали предельно нервную обстановку в руководстве страны и армии.

Практически через неделю, в конце июня, в Москву вызывают Михаила Кагановича, директора Казанского авиационного завода № 124 им. Орджоникидзе. Понятно, что не для комплиментов. И 1 июля Каганович кончает жизнь самоубийством, находясь в прямом смысле в коридорах власти.

Многие историки авиации и отечественного авиапрома сходятся во мнении, что он опасался мучительного наказания за то, что и наркомом был неважным, и заводом в Казани руководил не лучшим образом. А в начале войны — так и вообще напортачил. Другие утверждают, что причины его самоубийства были несколько иные — более масштабные и глубинные. И те и другие приводят свои версии, догадки и аргументацию, с которыми мы и предлагаем ознакомиться читателям «БИЗНЕС Online». Но для того, чтобы лучше вникнуть в ситуацию тех дней, необходимо начать с самого начала — с семьи сапожника Мойши Кагановича.

«ЛИБО В ЭМИГРАЦИЮ, ЛИБО В РЕВОЛЮЦИЮ»

 «В конце ХIХ века к северо-западу от Киева, километрах в 60 от печально знаменитого Чернобыля, было местечко довольно многонаселенное — в 300 дворов, со своей православной церковью и синагогой, — рассказывает документальный фильм о Лазаре Кагановиче «Железный еврей Сталина». — В деревне жили русские, украинцы, белорусы. Была и небольшая и еврейская колония на полтора десятка домов. Здесь, в семье деревенского сапожника Мойши Кагановича, родились 13 детей. Выжили шестеро: Рахиль, Михаил, Израил, Арон, Лазарь и Яша-Юлий.

Семья жила очень бедно — в хибаре, где раньше был сарай. Все спали в одной комнате — на печке, на лавках и даже под столом. Когда к отцу приехал брат, то дал денег на покупку или строительство приличного жилья. В Питер и Москву в те времена евреям было нельзя, равно как и получить сносное образование. Так что из таких вот местечек бедным во всех смыслах евреям путь лежал либо в эмиграцию, либо в революцию. И дореволюционными членами РСДРП стали Лазарь, Юлий и старший брат Михаил, вступивший в партию еще в 1905 году. Он и потянул младших за собой, «в политику»».

Большевики, придя к управлению государством, приравнивают угнетенных евреев к угнетенным пролетариям. Это решение со всеми бонусами вроде преимущества при поступлении в вузы и на госслужбу открывает Кагановичам прямой путь во власть. Сайт «Государственное управление в России с IХ по ХХI век» приводит запись из документов Михаила Моисеевича: «Образование низшее: самоучка. Начинал рабочим-металлистом. За революционную деятельность неоднократно арестовывался царскими властями». И далее — стремительный карьерный рост при большевизме.

В 1917–1918 годах Михаил Каганович — член штаба красногвардейских отрядов на станции Унеча Черниговской губернии, в 1918–1922 годах — председатель военно-революционного комитета в городе Арзамасе, далее — председатель Суражского Совета рабочих и крестьянских депутатов в Смоленской области, уездный продовольственный комиссар снова в Арзамасе, член президиума Нижегородского исполкома губернского Совета, секретарь Выксенского уездного комитета РКП (б). Участвовал в экспроприациях хлеба у крестьян, занимался организацией работы продовольственных отрядов. С 1923 по 1927 год Каганович-старший выходит уже на приличный уровень. Он председатель Нижегородского губернского совета народного хозяйства.

Братья Кагановичи. Слева направо: Израиль, Арон, Михаил и Лазарь.1914 г. Киев Фото: Public Domain, commons.wikimedia.org

«ЗА ЛАЗАРЕМ БЫЛО НЕ УГНАТЬСЯ»

Но за младшеньким Михаилу было не угнаться. Читаем про Лазаря Моисеевича в трудах историка, социолога и политолога Эммануила Иоффе: «Малограмотный, но исключительно напористый и в высшей степени исполнительный функционер стал быстро продвигаться по партийной и служебной лестнице вверх. Лазаря Кагановича перевел в Москву Валериан Куйбышев, с которым он познакомился в Туркестане. В то время Куйбышев был членом Реввоенсовета Туркестанского фронта, а Каганович — членом Туркестанского бюро ЦК. В Москве он сводит знакомство со Сталиным. Тот предложил Лазарю Моисеевичу пост заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК, иначе говоря, поручил все партийные кадры и руководство местными организациями. Через него теперь шли основные назначения на крупные посты. Сталин полюбил Лазаря Моисеевича за три вещи: нечеловеческую работоспособность, абсолютное отсутствие своего мнения в политических вопросах (он так и говорил, не дожидаясь выяснения вопроса, о чем идет речь: «Я полностью согласен с товарищем Сталиным»), а также за безропотную исполнительность. А она выражалась в постоянной готовности выполнять любые задания «вождя народов».

Хотя Каганович был малограмотным человеком и писал с ошибками, он сразу поверил в звезду Сталина и всю свою жизнь преданно ему служил, не зная сомнений и колебаний. Сталин доверял Лазарю Моисеевичу, потому что более преданного человека у него не было. Валериан Куйбышев был вроде бы надежен, только сильно пил. И как утверждают, умер в 1935 году во время тяжелого запоя. Каганович никогда не возражал вождю, никогда не отстаивал своего мнения, а подхватывал любую сталинскую мысль. Молотов сказал о нем: «Он среди нас был сталинистом двухсотпроцентным». По протекции младшего брата в 1927 году был переведен в Москву и Михаил Моисеевич.

«ОБЯЗАННОСТЬ КОММУНИСТОВ — БЫТЬ ЧЕКИСТАМИ»

В резолюции ХVIII всесоюзной конференции ВКП(б) «Об обновлении центральных органов ВКП(б)» (февраль 1941 года) один из пунктов звучал так: «Предупредить т. Кагановича М.М., который, будучи наркомом авиационной промышленности, работал плохо, что если он не исправится и на новой работе, не выполнит поручений партии и правительства, то будет выведен из состава членов ЦК ВКП(б) и снят с руководящей работы». Так Михаил Моисеевич и оказался в Казани, совершив крутое пике из важнейших наркомов в «простые» директора.

Но действительно ли «т. Каганович М. М.» был никудышным министром? И не каким-нибудь «рядовым», а командирам главной отрасли страны? Ведь с 1937 по 1939 год он служил наркомом оборонной промышленности (НКОП) СССР. В ноябре 1939 года из-за важности отрасли из общеоборонного выделился наркомат авиационной промышленности СССР, который и возглавил Михаил Моисеевич. Работа для него была знакомая: в 1935–1936 годах он занимал пост начальника главного управления авиационной промышленности Наркомтяжпрома СССР. И Каганович взялся за дело…

В книге Николая Якубовича читаем: «К середине 1930-х годов СССР занимал ведущее положение в мире в военной авиации. Истребителям И-16 и скоростным бомбардировщикам СБ по летным характеристикам не было равных. Бомбардировщики могли не только сбросить смертоносный груз на европейские города и военные объекты, но и высадить десант с бронетехникой. Иллюстрацией воздушной силы является то, что летом 1936 года советские ВВС насчитывали 6225 самолетов, без учета машин в авиационных школах. В дополнение к ним на 1937 год командование советских ВВС заказало еще 9420 самолетов. Существенно увеличился и парк морской авиации… Предусматривалось создание свыше 50 типов новых самолетов различного назначения, одновременно разворачивались опытно-конструкторские работы по новым моторам, воздушным винтам и различному оборудованию».

Сайт «Государственное управление в России с IХ по ХХI век» утверждает: «Михаил Каганович, находясь с 11.01.1939 на посту наркома авиационной промышленности СССР, заложил основы авиационной промышленности. Ездил в США, изучал строительство авиазаводов…» Ему вторит Биографический энциклопедический словарь: «Занимая должность народного комиссара оборонной промышленности, содействовал развитию авиастроения, судостроения, танкостроения, точного приборостроения, оптики. Ведал учебными заведениями, готовившими специалистов для этих отраслей. В качестве народного комиссара авиационной промышленности развивал отрасль, используя опыт строительства авиационных заводов США…»

На посту наркома он требовал от подчиненных самого решительного выкорчевывания врагов народа из оборонной промышленности. 3 августа 1937 года выступил на общем партийном собрании наркомата, сообщив о раскрытии на предприятиях отрасли шпионско-вредительских гнезд, аресте многих инженеров и техников. Дал задание внимательно присмотреться ко всем, кто был знаком и соприкасался с арестованными: «Обязанность коммунистов — быть чекистами».

«ЭТО БЫЛ ГРУБЫЙ, ШУМЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК. ОН ВСЕГДА ГОВОРИЛ И ПОУЧАЛ»

Но многие источники буквально смакуют определение, которое в своих воспоминаниях дал своему шефу Василий Семенович Емельянов, будущий председатель госкомитета по использованию атомной энергии, а с 1937 по 1939 год работавший начальником 7-го главного управления наркомата оборонной промышленности СССР: «Это был грубый, шумливый человек. Я никогда не видел его с закрытым ртом — он всегда говорил и всегда поучал, любил шутить, но шутки его были часто неуместны, неостроумны и оскорбительны для тех, кого они затрагивали. <…> М. М. Каганович плохо разбирался в технике дела, наркоматом по существу руководили его талантливые заместители И. Т. Тевосян, Б. Л. Ванников и М. В. Хруничев».

Тем не менее при наркоме Кагановиче к началу Великой Отечественной войны советский авиапром освоил выпуск самолетов, практически не уступавших немецким по совокупности летных данных. К тому времени в стране действовали 41 самолетный и 5 авиамоторных заводов. Этого было более чем достаточно, если бы летные школы и училища выпускали более опытных летчиков, а моторостроительные заводы увеличили бы ресурс двигателей хотя бы в 1,5–2 раза.

Известный казанский исследователь истории авиации и авиастроения Равиль Вениаминов в своей книге «Казань авиационная» пишет про Казанский авиазавод: «В 1935 году [здесь] запускались цеха уже с американским оборудованием. Из США начальник ГУАП Каганович М.М. привез штамповочные прессы, два из которых до сих пор стоят на заводе. До этого конструкция диктовала, какой нужен пресс, а тут пресс стал диктовать конструкцию…

Но в СССР ориентировались на массовость, и отсюда большие потери техники даже в мирное время. Темпы роста выпуска самолетов продолжали отставать от плановых показателей. Но даже значительную часть построенных перед войной самолетов специалисты ВВС не смогли полностью освоить…»

КАК СССР «ПОДРУЖИЛСЯ» С ГЕРМАНИЕЙ В НАЧАЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ

Несмотря на потрясающие темпы роста авиапрома во вчерашней аграрной стране, в ее «верхах» решили, что наркомат авиапромышленности СССР работает неудовлетворительно. К началу 1940-х правительственная комиссия во главе с Георгием Маленковым проверила его работу за предыдущий год и пришла к выводу, что план выпуска серийных самолетов был выполнен на 89%, а моторостроительными предприятиями — на 84,1%. Основными причинами невыполнения на правительственной комиссии посчитали недостаточную организацию производства и отсутствие внутризаводского планирования. Но были названы и объективные причины, связанные, например, со сложностью продукции и дефицитом материалов».

Якубович считает: «Отдача от советской авиационной промышленности действительно могла бы быть гораздо большей, если бы наркомат не распылял силы и средства, выдавая заказы сомнительным конструкторам, а НКВД был бы не столь агрессивно настроен против советской интеллигенции в лице конструкторов… Перед войной не удалось реализовать многие проекты в области моторостроения, на новые боевые самолеты пришлось ставить двигатели, являвшиеся прямыми потомками лицензионных французских и американских. На самолетах-истребителях практически не было связных радиостанций, что сильно затрудняло управление воздушным боем».

«Преддверие и начало Второй мировой войны, репрессии, выявившееся отставание от авиационной техники потенциального врага, многочисленные и далеко не всегда успешные попытки исправить положение дел накладывали на руководителей авиапрома тяжелый и опасный груз ответственности, — пишет далее Вениаминов. — Если вспомнить неясности в решениях по модернизации парка фронтовых бомбардировщиков: попытки модернизировать СБ, «бешеные» сроки освоения Пе-2 на 22-м заводе (в то время еще московском — прим. ред.), то легко понять, как сложно приходилось руководителям в этой отрасли…

В 1939 году началась Вторая мировая война, и Советский Союз „подружился“ с Германией. Как известно, у последней не было тогда ни стратегической авиации в современном ее понимании, ни дальних тяжелых бомбардировщиков. С Польшей она расправилась с помощью тактической авиации, причем успешно применила пикирующие бомбардировщики. Советское руководство, которое очень внимательно наблюдало за развитием авиации в капиталистических странах, моментально сделало вывод и приняло решение прекратить строительство ТБ-7.

Правда, злые языки поговаривали, что первое снятие ТБ-7 с производства целиком на совести Михаила Моисеевича Кагановича, тогдашнего наркома НКАП. После писем конструкторов ОКБ в политбюро и наркому обороны от начальника ВВС Филина А.И., а также ведущего инженера по испытаниям Маркова И.В. и летчика-испытателя Стефановского П.М., проводивших государственные испытания ТБ-7, Кагановича сняли с высокого поста и послали в Казань исправлять свои ошибки».

Пе-2 Фото: Public Domain, commons.wikimedia.org

БОМБАРДИРОВЩИК ПЕ-2 ОКАЗАЛСЯ «НЕПОДЪЕМНЫМ»

Завод в Казани строился в тяжелое и сложное время, когда нехватка квалифицированных кадров и репрессии не давали возможности для ритмичного и поступательного развития предприятия. Начав с ремонта устаревших бомбардировщиков ТБ-1 и ТБ-3, казанские авиастроители сначала освоили выпуск дальних бомбардировщиков ДБ-А, построили пассажирский гигант «Максим Горький» (или ПС-124) и занимались выпуском тяжелых бомбардировщиков ТБ-7 (будущих Пе-8). Поворотным моментом в истории завода стал в 1940 году приказ выпускать лицензионные американские самолеты фирмы Douglas DC-3 . На завод стало поступать новое высокотехнологичное оборудование, вместо стапельной сборки пришло время сборки конвейерной или поточной. Однако начало мировой войны и приближение ее к нашим западным границам стали отправной точкой для смены и этого «государственного заказа».

О том, что происходило на заводе во второй половине 1939 года, рассказывают документы 1940-го. Новый (с 27 мая 1939 года) директор завода Каганович пишет в отчетном годовом докладе: «В сентябре – октябре 1939 года заводу стало известно, что, согласно решению ПГУ НКАП, самолет ТБ-7 с производства снимается. В декабре все материальные ресурсы и коллектив предприятия сосредотачиваются на самолете типа ДС-3, а производство ТБ-7 было приостановлено».

В начале января 1941 года из Москвы на завод пришел приказ поставить на производство самолет Пе-2 и уже в апреле (!) выпустить первый самолет. Напомним, что только 15 декабря 1940-го в Москве подняли в воздух первый Пе-2. Так что казанцы должны были уже через четыре месяца совершить свой трудовой подвиг и освоить совершенно новый самолет. Хотя в те времена такие вещи подвигами не считали. Это было просто выполнением приказа. К тому же из Москвы в Казань направлялись более тысячи квалифицированных рабочих, техников, инженеров и летчиков, имевших опыт выпуска Пе-2. Также посылались 500 отечественных станков и 130 германских.

В Москве посчитали, что директор завода Каганович этот приказ не выполнил… Хотя Пе-2 был-таки запущен в производство. По неподтвержденным данным, первый полет первого серийного Пе-2 состоялся 1 мая 1941 года. В июне было сдано уже три машины, в июле — 10, в августе — 16. Тем не менее в феврале 1941 года на XVIII конференции ВКП(б) Михаил Моисеевич был предупрежден, что если «не выполнит поручения партии и правительства, то будет выведен из состава ЦК и снят с руководящей работы».

«ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТВОЙ МИХАИЛ ЯКШАЛСЯ С «ПРАВЫМИ»?»

Известный историк Дмитрий Волкогонов в своей книге о Сталине приводит следующие факты: «Как-то после ХVIII партийной конференции Сталин перед заседанием Политбюро спросил младшего Кагановича:

— Лазарь, ты знаешь, что твой Михаил якшался с „правыми“? Есть точные данные, — Сталин испытующе смотрел на наркома.

— Надо поступать с ним по закону, — дрогнувшим голосом выдавил Лазарь.

Сообщив после заседания об этом разговоре по телефону брату, Каганович ускорил развязку. Его брат в тот же день, не дожидаясь ареста, застрелился.

Сталин ценил таких людей, ведь преданность ему нужно постоянно доказывать…

Надо отдать должное Лазарю Моисеевичу: он никогда не кривил душой относительно своего нравственного, идеологического, а стало быть, и политического выбора. Сражаясь за победу социализма в «одной отдельно взятой стране», он никогда не держал в уме своего еврейского происхождения, никогда не делал реверансов в сторону во всех отношениях более привлекательного партийного лидера, своего соплеменника Льва Троцкого». Не исключено, что, «наезжая» на Михаила Кагановича, «вождь народов» хотел таким образом продемонстрировать: его борьба с Львом Троцким не является проявлением антисемитизма, в основе ее лежит чисто политическая подоплека.

ПОСЛЕДНИЕ МИНУТЫ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ

За два с половиной месяца до смерти Лазаря Кагановича, 25 июля 1991 года, с ним встретился известный российский историк Куманев (Георгий Александрович Куманев (1931–2018) — главный научный сотрудник Института российской истории РАН, руководитель центра военной истории России — прим. ред.).

Советский и белорусский историк, социолог и политолог Эммануил Иоффе в своих исследованиях приводит фрагменты их беседы (орфография и пунктуация документа сохранена — прим. ред.):

«Г. А. Куманев: Вам, видимо, было тоже нелегко, когда был арестован Михаил Моисеевич?

Л. М. Каганович: Он не был арестован, во-первых.

Г. А. Куманев: Но знаете, в Кремлевском архиве я читал документ такого содержания, что Михаил Моисеевич был вызван на Лубянку, у него сохранился пистолет, потом он отпросился в туалет и застрелился в туалете.

Л. М. Каганович: Знаете, это вранье.

Г. А. Куманев: Но об этом говорил Хрущев на июньском (1957) Пленуме ЦК КПСС.

Л. М. Каганович: Это дело было не на Лубянке, а в Совнаркоме. Об этом много врут, врут. Сейчас о моем отношении и о разговоре со Сталиным, будто я сказал, что это дело, мол, следователя. Это вранье. А дело было просто так. Я пришел на заседание. Сталин держит бумагу и говорит мне: „Вот есть показания на вашего брата, на Михаила, что он вместе с врагами народа“. Я говорю: «Это сплошное вранье, ложь“. Так резко сказал, не успел даже сесть. „Это ложь. Мой брат, говорю, Михаил, большевик с 1905 года, рабочий, он верный и честный товарищ, верен партии, верен ЦК и верен вам, товарищ Сталин“. Сталин говорит: „Ну, а как же показания?“ Я отвечаю: „Показания бывают неправильные. Я прошу вас, товарищ Сталин, устроить очную ставку. Я не верю этому. Прошу очную ставку“.

Он так поднял глаза вверх. Подумал и сказал: „Ну, что ж, раз вы требуете очную ставку, устроим очную ставку“.

Через два дня меня вызвали. (Это я вам рассказываю документально, я пока этого нигде не рассказывал.) Но это факт, так оно и было. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня в один кабинет, где они сидели. Я пришел. Они мне говорят: „Мы вызвали сообщить неприятную вещь. Мы вызывали Михаила Моисеевича на очную ставку“. Я говорю: „Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду“. Они говорят: „Слушай. Там такие раскрыли дела, что решили тебя не волновать“. Во время той очной ставки был вызван Ванников, который показывал на него. А Ванников был заместителем Михаила в свое время. Кстати, когда несколько ранее Ванникова хотели арестовать, Михаил очень активно защищал его. Ванников даже прятался на даче у Михаила, ночевал у него. Они были близкими людьми. А когда Ванникова арестовали, он показал на Михаила.

И вот вызвали Ванникова и других, устроили очную ставку. Ну, эти показывают одно. А Михаил был горячий человек, чуть не с кулаками на них. Кричал: „Сволочи, мерзавцы, вы врете“ и т. д. и прочее. Ну, при них ничего не могли обсуждать, вывели арестованных, а Михаилу говорят: „Ты иди, пожалуйста, в приемную, посиди. Мы тебя вызовем еще раз. А тут мы обсудим“.

По одной версии, он вышел в приемную, по другой — в уборную, по третьей — в коридор. У него при себе был револьвер. По словам Лазаря Кагановича, именно он попросил Сталина провести очную ставку, поскольку был уверен в невиновности младшего брата. А тот застрелился, предпочел смерть следственной тюрьме. А по версии, обнародованной заведующим общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малиным на июньском 1957 года пленуме ЦК КПСС, Каганович застрелился в уборной на Лубянке. Существует и иное толкование этой истории: Сталин сказал Лазарю Кагановичу об имевшихся показаниях, уличавших его брата в связях с „правыми“. Лазарь Каганович сообщил по телефону об этом брату, и он в тот же день застрелился.

«ЭТИ МАТЕРИАЛЫ ЯВЛЯЮТСЯ КЛЕВЕТНИЧЕСКИМИ»

Лазарь Каганович (окончание беседы с Куманевым): „Я еще закончу о Михаиле. Он остался членом ЦК. Его из ЦК не исключали. На Новодевичьем кладбище его прах похоронен. На доске написано: член партии с 1905 года. Это рядом с могилой академика Бардина. Недалеко от могилы Бардина памятник Михаилу Моисеевичу. Так что он не был арестован. Это неверно, неправда“».

После смерти Сталина, 6 мая 1953 года, Лаврентий Берия направил главе правительства Маленкову записку: «Министерством внутренних дел Союза СССР произведена проверка архивных материалов по обвинению тов. Кагановича Михаила Моисеевича в принадлежности к правотроцкистской организации. В результате проверки установлено, что эти материалы являются клеветническими, добытыми в бывшем НКВД в результате применения в следственной работе извращенных методов. А тов. Каганович, будучи оклеветан, покончил с собой. На этом основании МВД СССР вынесено заключение о реабилитации М. Кагановича…»

На заседании президиума ЦК КПСС Михаил Моисеевич был полностью реабилитирован. Его вдове выдали единовременное пособие и установили персональную пенсию.

Лазаря Кагановича, разумеется, спрашивали, почему же не спас брата. «Это обывательская, мещанская постановка вопроса, — ответил он. — А если бы у меня были с ним политические разногласия? То есть если бы он пошел против партии, то почему я должен был его спасать? И должен ли брат брата спасать только потому, что он брат? Это чисто мещанская, непартийная, небольшевистская постановка вопроса. Я защищал его перед членами Политбюро, перед Сталиным, потому что я знал — он честный человек, что он за партию, за ЦК. Михаил поторопился. Взял и застрелился. Надо было иметь выдержку…»

А вот сам Лазарь Моисеевич должную выдержку проявил. Он скончался уже при Борисе Ельцине, 25 июля 1991 года, на 98-м году жизни. На протяжении более чем четверти века фактически второй секретарь ЦК ВКП(б), виднейший представитель «сталинской гвардии», руководитель промышленности и транспорта страны, непоколебимый большевик... он остался верным своим убеждениям до конца.