Евгений Минченко рассказал, когда протестная волна в России достигнет пика Евгений Минченко рассказал, когда протестная волна в России достигнет пика Фото: «БИЗНЕС Online»

«НАМ ГОВОРИЛИ: «НЕ ЛЕЗЬТЕ В ПОЛИТИКУ». ОДНАКО НЕ ЛЕЗТЬ УЖЕ НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ»

— Евгений Николаевич, после скандального московского митинга 27 июля власть в лице Сергея Собянина и других политиков заявила, что больше не допустит в столице повторения беспорядков. Тем не менее следующий митинг в Москве запланирован на сегодняшний день, 3 августа. Удастся ли Кремлю справиться с растущей протестной волной или хотя бы минимизировать ее до согласованных акций, как это нам обещают?

— Я бы предпочел вначале рассмотреть данный вопрос в более широком контексте. Первое: протесты у нас длятся уже не первый год. Более того, наш холдинг «Минченко консалтинг» давно предсказывал эту протестную антиистеблишментную волну, мы выпустили на данную тему несколько докладов. Мы говорили, что антиэлитные настроения охватили весь мир и в определенный момент докатились до России. Но одна из ключевых характеристик этой волны заключается в том, что она проявляет себя в новой информационной реальности, которая менее контролируемая, чем та, что создавалась старыми классическими СМИ, а скорость прохождения в ней сигналов на порядок выше. Соответственно, та модель взаимодействия власти и населения, которая была суперэффективна во времена, скажем так, «раннего» Путина, больше не работает.

— А в чем заключалась эта модель «раннего» Путина?

— Она была связана преимущественно с пресловутыми «крепкими хозяйственниками» во власти, образ которых был по-спартански прост: мало говорят, много делают и всегда знают, что им нужно. От электората в рамках данной модели требуется только одно — просто не мешать хозяйственникам. Это такие крепкие мужики: они выучили матчасть и теперь трудятся не покладая рук. А вот все крикуны из оппозиции, как правило, ничего делать не умеют, поэтому пусть они идут лесом. Избирателю предлагалось голосовать не за крикунов, а за суровых мужчин в костюмах, касках, иногда кепках.

— Да, идеология тогдашней «Единой России» как «партии реальных дел» именно в этом и заключалась.

— Конечно. Но подобное работало, пока удавалось отфильтровывать информацию, и суровых деловитых мужчин мы видели по преимуществу либо на отрежиссированных мероприятиях, либо в отцензурированных сюжетах СМИ. Но сейчас, когда контроль над информационным пространством стал более проблематичным, регулярно выясняется, что эти чиновники, во-первых, не такие уж бескорыстные, что у них, к примеру, супервысокие зарплаты, во-вторых, что у некоторых реальные доходы очень сильно превосходят официальные. Кроме того, возникают вопросы по поводу эффективности того, что они делают.

В обществе сейчас есть запрос на вовлечение граждан в принятие тех или иных общественно значимых решений — не на имитацию вовлечения, а именно на реальное участие! Имеется также запрос на уважение к избирателю — не как раньше: «Вот, ребята, вам хорошие кандидаты для голосования на выборах. Можете голосовать, а можете на выборы вообще не ходить, потому что мы при низкой явке управляемым электоратом все за вас сделаем». Сейчас это уже не работает так же, как и модель тихого, кулуарного принятия важных решений. Мы видели подобное на примере административной «осечки» с мусорным полигоном в Шиесе (запланированный к строительству мусорный полигон в Архангельской области, вызвавший протесты на местах, — прим. ред.). Больше неправомочна и модель отрежиссированных общественных слушаний, как мы это наблюдали в Екатеринбурге в связи с так и не состоявшимся строительством храма Святой Екатерины в сквере у драмтеатра. То есть сюжет «вы в наши дела не лезьте, а, если кто особо активный, занимайтесь волонтерством» перестал восприниматься людьми, тем более что и понятие волонтерства здесь было очень размытое. На самом деле месседж модели, о которой мы говорим, являлся до предела лаконичен и прост: «Не лезьте в политику». Однако не лезть уже не получается.

— И как должна реагировать власть на изменившуюся ситуацию?

— Думаю, если говорить глобально, а не только о недавних московских протестах, то надо допускать до выборов несистемные политические силы. В конце концов, тот же скандальный оппозиционер Вячеслав Мальцев в 2016 году пытался от партии «ПАРНАС» участвовать в выборах в Госдуму. И сколько голосов он набрал? Полпроцента (при этом в рамках парнасских праймериз занял первое место, опередив даже Михаила Касьянова, — прим. ред.)! И что же, так ли уж страшны эти антисистемные силы? Они страшны, пока угрожают в социальных сетях, а, когда выходят на выборы, проваливаются. Я думаю, такие силы могут набирать большой процент голосов, но только в той ситуации, когда их целенаправленно накачивают, как это было с Алексеем Навальным в 2013 году (на выборах мэра Москвы, где основатель ФБК набрал 27,24% голосов, — прим. ред.). Тогда на рейтинг оппозиционера работал де-факто весь репрессивный столичный аппарат: силовики то задерживали его, то опускали, уводили с митинга на глазах тысяч людей и после сразу предоставляли свободу. На мой взгляд, это был такой неприкрытый спектакль, что мне поневоле думалось: ну нельзя же действовать так грубо и неизящно. Тем не менее он оказался довольно эффективным — так что, может, и не нужно было никакого изящества.

Напомню также, что в 2015 году «Демократическая коалиция» во главе с Навальным и Ильей Яшиным участвовала в выборах в Думу Костромской области и тоже благополучно провалилась, набрав чуть больше 2 процентов. Так в чем проблема?

 «Если говорить глобально, а не только о недавних московских протестах, то надо допускать до выборов несистемные политические силы» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ВОТ ИЗБРАЛИ КОММУНИСТА ЛЕВЧЕНКО ГУБЕРНАТОРОМ ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ. РАЗВЕ ОТ ЭТОГО ЗЕМЛЯ НАЛЕТЕЛА НА НЕБЕСНУЮ ОСЬ?»

— Получается, не так страшен Навальный, как его малюют.

— Давайте посмотрим по некоторым персоналиям. Скажем, разве Любовь Соболь (соратница Алексея Навального, юрист ФБК — прим. ред.) — электоральный политик? До недавнего времени ее узнаваемость была минимальной. А теперь власти создают инфоповоды, которые формируют ей имидж «жертвы режима», и в итоге получают чуть ли не «русскую Жанну д’Арк» (как пишет ВВС).

— А насколько надуманными выглядят обвинения в бракованных подписях, из-за которых на выборы в Мосгордуму не допустили нескольких оппозиционеров?

— Я считаю, что оппозиции можно предъявлять эти претензии и они обоснованы. 3 процента подписей от общего числа потенциальных избирателей надо собрать — таковы правила. Да, это действительно очень сложно — так займитесь заранее, сформируйте свои структуры на территориях. Но оппозиция подобное не делала, у них царила суета с распределением округов, очень многие чуть ли не в последний момент приняли решение пойти на выборы по тому или иному округу. Так что претензии к оппозиции по поводу того, что она оказалась не способна собрать 3 процента реальных подписей, представляются мне обоснованными.

С другой стороны, когда почерковед обладает правом решающего голоса при определении, подлинная ли подпись избирателя или нет, тоже нелогично. Вот приходит в комиссию избиратель и удостоверяет: «Да, это я подписался за кандидата!» А ему возражают: «Нет, графолог считает, что тут не ваша подпись.  До свидания». Ну ведь абсурд. Важно то, поддерживает ли данный избиратель кандидата или нет, а не то, как оформлены бумажки.

Тем не менее с «подписным» фильтром надо что-то делать, и один из способов изменить ситуацию предложили мы, российская ассоциация по связям с общественностью (РАСО), а именно разрешить кандидатам собирать подписи в электронном виде через сервис «Госуслуги». Эта инициатива зарегистрирована на сайте «Российская общественная инициатива», так что все, кто обладает электронной подписью, могут там за данное предложение проголосовать. Нужно собрать 100 тысяч подписей, чтобы показать общественную поддержку этой идеи. Уверен, что она снимет целый ряд проблем, и те кандидаты, которые были не допущены на выборы в Московскую городскую Думу, могли бы призвать своих сторонников поддержать нашу инициативу, чтобы избавиться от «подписного фильтра» в будущем.

Впрочем, кроме фильтра, есть и иные варианты ограничения и недопуска оппозиционных кандидатов до избирательной кампании. Вот сейчас двух кандидатов-коммунистов снимают с выборов в Мосгордуму за неправильно оформленные документы. Что им предъявляют? Дело в том, что в сведениях о зарубежных счетах и недвижимости вместо того, чтобы написать слово «отсутствуют», они сделали пробел. Ибо ни счетов, ни недвижимости за границей у кандидатов нет. И на этом основании их отстраняют от выборов. Я думаю, что в данном случае надо руководствоваться не буквой закона, а его духом. Он состоит не в том, чтобы все бумажки скрупулезно оформлять, а в том, что, если данный кандидат де-факто не имеет серьезных ограничений, не позволяющих выдвигаться в депутаты, и при этом обладает поддержкой серьезной части общества, ему не надо препятствовать. Я вот, к примеру, не фанат того же самого Дмитрия Гудкова или Сергея Митрохина, но полагаю, что какая-то часть общества их поддерживает, а значит, они могут принимать участие в выборах. Кстати, по своему 45-му округу в Мосгордуме я подписался за всех кандидатов, которые меня об этом попросили: за Андрея Соколова, который неформально поддерживался «Единой Россией», и Митрохина. Почему? Потому что наличие политической конкуренции, на мой взгляд, само по себе является ценностью и значимым фактором. И следует думать над корректировкой избирательного законодательства в целом. По ряду параметров оно у нас чрезмерно жесткое.

Если же говорить конкретно о нынешних московских протестах, то для не допущенных до выборов кандидатов остаются компромиссные варианты, позволяющие опротестовать отказ, и некоторые оппозиционеры так уже делают. Думаю, что, если сейчас часть из них все-таки зарегистрируют, это позволит снизить накал протестной активности (в настоящее время уже отозвали отказ по Сергею Митрохину — прим. ред.).

Повторюсь: я не вижу ничего катастрофического в том, что ряду оппозиционеров удастся войти в депутатский или чиновничий корпус. Вот избрали в 2015 году коммуниста Сергея Левченко губернатором Иркутской области — и что? Разве от этого земля налетела на небесную ось? Или что-то страшное случилось с самой Иркутской областью? Конечно, могут возникать вопросы по Левченко, но после того, как у нас пяток губернаторов-единороссов посадили за решетку, говорить о том, что оппозиция предоставляет какое-то кардинально худшее качество человеческого материала, по меньшей мере сложно. Нам заявляют, что на выборах люди могут выбрать кого-то не того… Но ведь и назначить могут кого-то не того! Пожалуйста, ваши же назначенцы, которые проходили через фильтры силовиков, проверки кадровых служб, которых должны были изучить едва ли не под рентгеном, оказываются нарушителями закона. Вначале президент РФ подписывает указ о назначении, а потом их же сажают за коррупцию! Получается, что назначенцы тоже могут оказаться неэффективными. 

Вспомним того же самого Дмитрия Овсянникова — молодого технократа, победителя конкурса «Кадровый резерв государственной службы – 2001», который проработал два года губернатором Севастополя и под напором критики подал в отставку. Или же врио губернатора Астраханской области, силовика и генерал-майора Сергея Морозова, занимавшего свой пост чуть более полугода и тоже ушедшего в отставку, да так, что после этого в регионе начались посадки и аресты. Задержали бывшего председателя областного правительства Расула Султанова (как пишут местные СМИ, главного человека в Астрахани — прим. ред.), затем исполняющего обязанности министра финансов Астраханской области Виталия Шведова. Так что же, и крепкие хозяйственники у нас больше небезупречны, и молодые технократы не подают надежд, и силовики не лишены крупных недостатков? Но какой выход? Может быть, попробовать все-таки вариант с выборами и теми людьми, которые побеждают в конкурентной борьбе?

«Разве Любовь Соболь — электоральный политик? До недавнего времени ее узнаваемость была минимальной. А теперь власти создают инфоповоды, которые формируют ей имидж «жертвы режима»Фото: ©Евгений Одиноков, РИА «Новости»

«У СОВРЕМЕННЫХ ИЗБИРАТЕЛЕЙ В ЭПОХУ НОВОЙ ИСКРЕННОСТИ НЕТ ЗАПРОСА НА САМОВЛЮБЛЕННЫХ ПОЛИТИКОВ»

— Мы все чаще произносим слово «оппозиция», но не конкретизируем людей, которые за ним стоят. А кто, собственно, эти люди? Верхушку мы более-менее знаем: Яшин, Владимир Милов, Соболь и иже с ними. Если мы говорим об окружении Навального, то это скорее некий орден меченосцев, где все подчинено культу или диктатуре одного лица. Если же о либеральных партиях, то там склоки и грызня, напоминающие бардак эпохи Февральской революции, когда такие личности впервые пришли к власти в России. Что же будет, если мы еще раз допустим их до власти? Ведь со своими склоками, интригами и местечковыми культами личности они уже несут в себе матрицу распада страны.

— Думаю, что ни к какой власти подобные люди пока не приходят, они просто борются на выборах. Из тех же, кого вы перечислили, более-менее адекватное впечатление производит Яшин. С осени 2017-го он работает главой Красносельского муниципального округа и в этой роли на самом деле неплохо выглядит, по крайней мере, с точки зрения пиара. Если же говорить о многих других… Дело в том, что люди маргинализируются от постоянного нахождения в оппозиции. Если человек все время в положении маргинала, он и вести себя будет соответственно. И сектантство, и хамство, которыми многие эти люди отличаются, отсюда. Причем хамство абсолютно бессмысленное и беспричинное, даже по отношению к своим потенциальным союзникам. Причина того, что подобные личности до сих пор не установили рабочей связки с парламентскими партиями, как раз и коренится в их поведении и манере разговаривать свысока. Таков стиль этих людей. Ну так, елки-палки, пустите их в электоральную политику — и они сами себя покажут! У нас, современных избирателей, в эпоху новой искренности нет запроса на самовлюбленных политиков. Однако, если оппозиции создавать ореол жертвы, она может стать электорально привлекательной. Зачем же это делать?

— Но партия большевиков тоже когда-то смотрелась малоприятной сектой и тем не менее успешно стартовала во власти в 1917 году.

— Большевики ведь не электорально захватили власть. Они взяли себе то, что валялось под ногами. Для того и нужны политические институты, чтобы они работали, демонстрируя свою эффективность и предотвращая такие сценарии. Политик, который преодолел конкурентные выборы, чувствует себя гораздо увереннее того, кто через них не прошел или же добился власти через неконкурентную избирательную кампанию. Нечувствительность к информационным атакам становится гораздо выше так же, как увеличивается скорость реакции на кризисные ситуации.

— А власть способна эффективно играть на интернет-площадках? Как известно, «ранний» Путин в самом начале своего правления установил контроль над телевидением и на этом посчитал свою миссию по освоению информационного пространства исполненной. Но ведь сейчас ситуация изменилась.

— Власть на самом деле уже играет на интернет-поле и очень многое делает в данной сфере. Есть и популярные спикеры в социальных сетях, в связи с чем уже нельзя сказать, что соцсети полностью отданы оппозиции. Есть губернаторы, которые ведут неплохие аккаунты в «Инстаграме» и прочее. Да и крупнейшие телеграм-каналы прямо или косвенно контролируются кремлевскими группами — это тоже не секрет. «Телеграм» выглядит как оппозиционный ресурс, но по факту таковым не является — он квазиоппозиционный. С YouTube сложнее: там проблема с производством качественного видеоконтента. Возможно, в настоящее время одной из главных проблем власти является то, что она проигрывает YouTube и «картинку». С этим надо что-то делать, если государство хочет эффективно взаимодействовать с молодежью.

Но что здесь особенно важно? Пожалуй, то, что эффективное присутствие в социальных сетях и интернете подразумевает признание конкуренции как базового фактора. Возьмите в качестве примера того же самого Дональда Трампа с его «Твиттером». Буквально на днях президента США спросили: «Что вы с „Твиттером“ все время носитесь?» Он ответил: «Потому что это единственный способ противостоять фальсификациям со стороны СМИ. А мне нужна моя трибуна для того, чтобы доводить мою неискаженную позицию». Еще пример: армянский премьер Никол Пашинян и его «Фейсбук» с прямыми трансляциями, прямым и интерактивным обращением к избирателям. Или «Инстаграм» Владимира Зеленского. Но, заметьте, во всех трех случаях мы говорим о людях, которые пришли к власти через конкурентные сценарии, борьбу, поэтому они осознают важность коммуникативных умений и понимают всю значимость наличия личной трибуны.

Между прочим, мы не так давно проводили исследование о том, как изменилась роль ресурсов для современного политика. Номер один — это личностный ресурс, два — командный (то есть наличие команды, которая помогает преподнести конкретную личность электорату и грамотно планирует коммуникации). Только номер три — элитный ресурс, четыре — финансы, пять — содержательный. Это означает, что у вас должна быть понятная повестка дня, потому что без нее, даже если вы являетесь крутым коммуникатором, ничего не работает.

А вот партийный ресурс всего лишь на 10-м месте. Как-то, читая лекцию в одной из аудиторий, я сослался на это исследование, и мне представитель «Единой России» тут же задал вопрос: «Что же вы так низко ставите партийный ресурс?» На что я его спросил: «А что же члены вашей партии идут на выборы как самовыдвиженцы? А зачем принимаются законы по увеличению количества одномандатников и сокращению депутатов, избираемых по партийным спискам? С чем это связано?» Сегодня важна в первую очередь личность, органичность ее образа и умение коммуницировать, а вовсе не подделки под этот образ. Знаете, в боксе есть понятие «домашний чемпион» — такой боксер, который у себя дома успешно бьет слабых оппонентов, «мешков», но, как только он выходит на конкурентный ринг, рискует огрести. Поэтому не надо выращивать домашних чемпионов, потому что в кризисной ситуации они не являются ресурсом.

«Единая Россия» — во многом заложник той политики, которую осуществляет российское правительство»Фото: «БИЗНЕС Online»

«ОППОЗИЦИОНЕРЫ МОГУТ НЕОЖИДАННО ДЛЯ СЕБЯ ПОЛУЧИТЬ СОЮЗНИКОВ ВНУТРИ ПРАВЯЩЕЙ ЭЛИТЫ»

— А «Единая Россия» — это партия «домашних чемпионов», выражаясь вашим боксерским языком?

— Нет, я так не считаю. Я думаю, что «Единая Россия» — это недооцененный ресурс. Так или иначе, но в ее партийные ряды шли состоявшиеся люди: крупные региональные бизнесмены, местные опытные политики, сделавшие до этого многолетнюю карьеру. Надо к таким людям быть уважительнее, чем мы к ним относимся, и повышать субъектность правящей партии. Вот с праймериз в жизнь единороссов вброшена хорошая тема — и как политическая технология с точки зрения раскрутки, и как фильтр, позволяющий отсеивать домашних, бумажных чемпионов. Если же человек на праймериз показал, что у него есть личностный и организационный ресурс, значит, он может идти дальше на выборы. Поэтому в ту же Мосгордуму можно было спокойно выдвигать кандидатов от «Единой России» Даже если рейтинг партии составляет 25 процентов, в одномандатных округах им предстояло получить простое большинство. И здесь кандидатам помогли бы реально высокие рейтинги Владимира Путина и Сергея Собянина. Какой смысл скрывать свою партийную принадлежность, когда твои оппоненты обязательно за тебя ее озвучат? Таково мое мнение: не было большого риска в том, чтобы выдвигаться в Мосгордуму от «ЕдРа». Но это мой взгляд со стороны — я могу не знать внутренних нюансов, известных погруженным в данный избирательный процесс политтехнологам.

— Почему же принадлежности к «Единой России» стали так откровенно стыдиться? И удастся ли правящей партии когда-нибудь отмыться от клейма, которое ей навязала оппозиция?

— «Единая Россия» — во многом заложник той политики, которую осуществляет российское правительство. Когда в прошлом году приняли изменения в пенсионное законодательство, единороссам сказали: «А теперь идите и объясняйте людям, что это хорошо». Но ведь первых сначала самих следовало бы убедить, что подобное хорошо. Они в этом до сих пор не слишком уверены.

— Среди «неуверенных» — Сергей Железняк, Наталья Поклонская…

— И я их в общем-то понимаю. У людей может быть своя точка зрения.

— Тогда, следуя вашей логике, «Единая Россия» — не просто заложник политики правительства, но и крайний, отвечающий за все непопулярные решения.

— Еще не самый крайний, потому что, кроме нее, существуют коррумпированные чиновники, далеко не все из которых члены «Единой России». Есть нечистоплотные бизнесмены, преследующие свои личные финансовые интересы. Имеется «злобный Запад». Правда, эффективность использования последнего образа как жупела постепенно снижается. Я слежу за результатами фокус-групп и читаю стенограммы заседаний и публичных встреч. В одном промышленном сибирском городе (не буду его называть) модератор бросает в аудиторию фразу: «Вы же понимаете, в каком недружественном окружении находится сегодня страна, какие против нас введены санкции». И тут же на него начинают кричать: «Вы нам, пожалуйста, стрелки не переводите с начальства на враждебный Запад!» На мой взгляд, это очень показательная история — с образом «внешнего врага» важно не переборщить.

В связи с чем хочу заметить: когда, говоря о протестах в Москве, стали твердить, что на митинги выходили не только москвичи, но и «понаехавшие», это было большой пиаровской ошибкой. 

— Но ведь, по данным полиции, из 3 тысяч митингующих более 600 «понаехали» — очень много в процентном отношении для такого малочисленного митинга.

— Ну и что, что приехали? Они прибыли, потому что их волнуют вопросы демократии в стране. Московские митинги — это ведь действительно протесты не про Мосгордуму, а по поводу совершенно определенного политического стиля. В чем здесь риск? В том, что оппозиция, если она будет грамотно себя вести и при этом иметь союзников в элитах (а они есть, иначе бы данный протест так грамотно не раскручивался), может выйти на совершенно иной уровень. Тут идет большая игра, в которой кто-то выступает против Собянина, а кто-то — против Дмитрия Медведева и вообще за снос правительства. Параллельно движется очень серьезная война внутри силовых структур, и столичные протесты здесь могут использоваться как козырь в борьбе одних силовых кланов против других. Поэтому в данной ситуации оппозиционеры могут неожиданно для себя (а кто-то, наоборот, ожиданно) получить союзников внутри правящей элиты, среди тех, кто не против системы, а против ее конкретных элементов, которые они хотят заменить. Скажем, в регионах протесты нередко являются частью игры против губернаторов. Так что картина, внешне выглядящая как митинг за все хорошее против всего плохого, гораздо сложнее.

— И все-таки: как власти минимизировать эти протесты?

— Одним из элементов политического менеджмента Кремля здесь должен быть анализ внутриэлитных рисков. Кто внутри путинского «Политбюро 2.0» играет в подобные игры и каким образом можно устроить так, чтобы перестали это делать? Думаю, что тут первоочередной, ключевой элемент.

Вообще, исторический опыт нас учит тому, что сценарии «цветных революций» успешно реализуются там, где есть внутриэлитный раскол. Сегодня, на мой взгляд, накал внутриэлитной борьбы уже на грани допустимого, и с этим надо разбираться. Особенно учитывая тот факт, что мы являемся свидетелями жесткой войны внутри главной опоры режима — силовой корпорации.

Второе — это сочетание грамотного публичного маневрирования и переговоров (а возможно, и уступок) с точечным использованием силового механизма в отношении протестующих.

Ну и еще один ключевой элемент — недопущение связки парламентских партий и оппозиционеров.

— А такая связка разве возможна в принципе?

— На самом деле коммунисты уже просто криком кричат (почитайте по этому поводу телеграм-канал главного политтехнолога КПРФ Сергея Обухова): «Перестаньте нас выталкивать в объятия „навальнистов“! Что вы делаете? Мы не хотим, но вы нас туда толкаете!» Когда под сомнительными предлогами с выборов снимают кандидатов от ЛДПР, КПРФ или той же суперлояльной «Родины», их таким образом толкают в стан «несистемщиков».  

Партиям парламентской оппозиции очень сложно сейчас находить свое позиционирование. КПРФ пытается играть в «третью силу» между властью и «либералами». У коммунистов на данный момент своя отдельная протестная активность, которая не вызывает большого внимания СМИ. Есть проблема с лидерским ресурсом и дезориентирующей активностью партий-спойлеров. Тем не менее коммунисты могут оказаться среди электоральных бенефициаров протестной волны даже там, где не ведут активных кампаний (как, например, в Питере).

«Московские митинги — это ведь действительно протесты не про Мосгордуму, а по поводу совершенно определенного политического стиля»Фото: «БИЗНЕС Online»

«НА ПРОТЕСТНОЙ АКТИВНОСТИ МОЖЕТ СКАЗАТЬСЯ ТЕМА ЛЕСНЫХ ПОЖАРОВ»

— В одном из недавних интервью вы заявили, что московские протесты к середине сентября могут выйти на общероссийский уровень. А какие российские регионы сейчас обладают наибольшим протестным потенциалом, в том числе электоральным? Если на выборах 2018 года четыре региона — Хабаровский край, Владимирская область, Хакасия и Приморье — выстрелили против «Единой России», то чего нам ожидать в будущем сентябре?

— Думаю, что в единый день голосования опять проблемными могут оказаться выборы в Хабаровске — в местное заксобрание. Еще одна проблемная точка для партии власти — гордума Иркутска. Если же говорить о губернаторских выборах, то сложности могут возникнуть практически у всех глав, которые пойдут на переизбрание. Первая в этом ряду — Вологодская область, которой управляет один из самых слабых российских губернаторов Олег Кувшинников. Могут быть проблемы и в Ставропольском крае (губернатор Владимир Владимиров), и в Волгоградской области (губернатор Андрей Бочаров). Что до недавно назначенных врио глав регионов, то потенциально проблемными представляются выборы в Петербурге (врио Александр Беглов) и Республике Алтай (врио Олег Хорохордин). Александр Дмитриевич, при том что довольно долго работал в Питере и даже исполнял обязанности губернатора Северной столицы накануне назначения на этот пост Валентины Матвиенко, все же неоднозначно воспринимается в городе. Он даже не крепкий хозяйственник, а скорее аппаратчик. Крепкий хозяйственник все-таки должен досконально знать городское хозяйство, а Беглов при всех его достоинствах не является аналогом Владимира Яковлева (экс-губернатора Санкт-Петербурга, когда-то сменившего на этом посту Анатолия Собчака, — прим. ред.).

Кроме того, на электоральной и уличной протестной активности может сказаться тема лесных пожаров («Яндекс» даже составил целую интерактивную карту лесных пожаров, глядя на которую кажется, что огнем объята большая часть страны, — прим. ред.). Эту тему сейчас тоже активно подкачивают, и она вполне может стать поводом для протестов. Хотя есть и объективная история. Я слушал по данному вопросу выступление красноярского губернатора Александра Усса, где он говорил достаточно логичные вещи — что на самом деле лесные пожары в 2019-м даже несколько меньше, чем были в прошлом, что тушить их очень сложно, так как это связано с риском для жизни пожарных и вообще до очагов огня три часа лету и так далее. Но, если возникает ветер, который несет с собой дым и запах гари, отчего люди кашляют, становится все сложнее объяснить, что данные пожары — «нормальное явление», потому что у людей восприятие не «как в прошлом году». К тому же сейчас тему пожаров активно отрабатывают в соцсетях, крутят ролики, включают в обсуждение тех или иных лидеров общественного мнения, отчего вопрос становится все более взрывоопасным. В экологическую протестную нишу можно также добавить «мусорную» реформу, рост тарифов на услуги ЖКХ и так далее.

— А проблема православной церкви, ставшая, наряду с экологией, заглавной для протестов в Екатеринбурге?

— Это все-таки в меньшей степени. Церковная проблематика выглядит более локальной, хотя, конечно же, запрос на секуляризацию общества существует. На мой взгляд, если бы в России существовала реальная праволиберальная партия, не наши квази-либералы, а реальные политики, исповедующие праволиберальные ценности (расширение прав местного самоуправления и регионов, права личности, политическая конкуренция и прочее), они бы в том числе исповедовали снижение влияния религии на общество. И такая партия вполне могла бы во время выборов выходить процентов на 10–15. Однако ее у нас в стране по факту нет.

— Разве «Союз правых сил» (СПС) не был попыткой организовать такую партию?

— В том-то и беда, что СПС вместо партии ценностей создал в свое время «партию Чубайса» и из-за этого провалился. Хотя СПС времен Антона Бакова (известного екатеринбургского предпринимателя, лидера Монархической партии России, интервью с ним читайте здесь — прим. ред.) был как раз такой партией, умело использующей популизм и местную повестку. Но именно поэтому бизнесмена и убрали из «Союза правых сил». В какой-то момент в данную нишу заходила «Гражданская платформа», ныне благополучно похороненная (хотя ее тень еще где-то бродит, но это именно тень былой партии). Потому праволиберальная ниша в России по-прежнему остается пустой. Если она не будет занята какой-то респектабельной политической силой, этих избирателей могут получить радикалы.

«Протестный потенциал у республики, конечно же, есть, но на данный момент он не проявлен. Здесь нет харизматичных лидеров»Фото: «БИЗНЕС Online»

«АДМИНИСТРАЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА ТАТАРСТАНА ОЧЕНЬ ГРАМОТНО РАСПРЕДЕЛИЛА ОКРУГА МЕЖДУ ЭЛИТНЫМИ ГРУППАМИ»

— Как на протестной карте России выглядит Татарстан?

— Протестный потенциал у республики, конечно же, есть, но на данный момент он не проявлен. Здесь нет харизматичных лидеров. Кроме того, насколько я знаю, администрация президента РТ (на самом деле аппарат президента РТ — прим. ред.) очень грамотно распределила округа на предстоящих выборах в Госсовет между различными элитными группами. Думаю, если основные элитные группы остались довольны, вероятность того, что кто-то из них будет играть в протестные акции, очень низка.

— А как же ваш прогноз о том, что пик протестной активности в РФ может прийтись на середину сентября? Где это сработает?

— Не то чтобы я прогнозировал, просто полагаю, что организаторы протестов, судя по тому, что они делают, будут играть именно в такую игру. Но удастся ли им вывести митинги на пик к данному моменту, зависит от многих факторов, в том числе от политического менеджмента Кремля.

— Но ведь это старая ролевая игра «За честные выборы», которая не отличается разнообразием сценариев со времен первых майданов и «арабской весны». Разве не надоело…

— На самом деле, как мне представляется, сейчас предпримут репетицию протестов 2021-го (на этот год в России намечены парламентские выборы — прим. ред.). То есть кульминация того, что делается сегодня, должна наступить не сейчас, в 2019-м, а два года спустя. Более того, чем больше людей из числа тех, кто участвует в протестных акциях, на сегодняшний день будут подвергнуты арестам и получат реальные сроки заключения, тем больше мы воспитаем профессиональных революционеров. Какие это будут сроки? Ну год, полтора, два, несколько месяцев. Так, собственно, и выковывалась в свое время партия большевиков. Те, кто попадал в места заключения, подвергались там дополнительной идеологической обработке, теряли связи с обычной жизнью и выходили потом на свободу убежденными революционерами. В связи с этим у меня вопрос: что нам ожидать от тех людей, которые сейчас сядут в заключение и выйдут на волю к кульминационному 2021 году?

Кстати, похожая ситуация была в новейшей истории Украины: в 2013-м из тюрем там повыходили многие радикальные националисты, которых до этого упекли за экстремизм. Потому, когда сейчас власть принимает решения о количестве уголовных дел и посадок в России, надо в том числе думать и об этом. А стоит ли перед нами задача выращивания слоя будущих профессиональных революционеров? И нужно ли кардинально менять жизнь человеку, который один раз пошел поучаствовать в движухе и был задержан? А ведь зачастую такого случайного протестанта безальтернативно направляют на оппозиционные рельсы.

— Почему именно «парламентский» 2021 год может быть выбран в качестве кульминационного, а не 2024-й, скажем?

— Потому что именно тогда будет решаться судьба и модели так называемого трансфера власти. Но в этом контексте решающий год — следующий, 2020-й. Если перед Кремлем стоит задача перегруппировать партийное поле, то начинать следует самое позднее в 2020 году, чтобы оттестировать на сентябрьских выборах эти новые политические силы, а в 2021-м выводить их на проектную мощность.