Рустам Батыр: «Христианство уже давно сошло с авансцены европейского общества, однако, отойдя в тень, оно продолжает скрытно влиять на умы людей через матрицу мышления, которую выковывало веками»Фото: «БИЗНЕС Online»

ЛГБТ-АКТИВИСТЫ БЬЮТ НЕ ПО САМОЙ РЕЛИГИИ

На этой неделе британская организация ЛГБТ-мусульман Imaan запустила краудфандинговый сбор средств на проведение первого в истории исламского ЛГБТ-парада в Лондоне, который должен пройти весной 2020 года. Прежде нетрадиционные (во всех смыслах этого слова) мусульмане присоединялись к общим акциям глобальных ЛГБТ-сообществ, а теперь вот созрели до собственного, исключительно исламского, гей-парада. Подобное укрепление позиций мусульман в британской столице не вызвало большого восторга в среде единоверцев. Как водится в таких случаях, мусульманские секс-активисты были завалены на просторах интернета шквалом негатива и оскорблений. Не желая выступать адвокатом ни тех ни других, хочу отметить, что ЛГБТ-движение у нас, как правило, воспринимается крайне однобоко, шаблонно. Однако если разобраться в сути вопроса, то обнаружится, что, как бы это парадоксально ни звучало, успехи радужного сообщества можно поставить на службу исламской умме. Скажем так, грех не использовать телодвижения геев и лесбиянок в интересах тех, кто их осуждает, в том числе и в России.

Мы не будем ввязываться в дискуссию о природе нетрадиционной сексуальности, пытаясь разобраться в том, является ли это генетической предрасположенностью или приобретенной девиацией, не станем и копаться в малоизвестных страницах мусульманского богословия на данную тему, обнажая несоответствие устоявшихся сегодня стереотипов и подлинно исламского учения. В рамках настоящей статьи нас будет интересовать совсем другое: не ЛГБТ-явление как таковое, а те последствия, которое оно порождает в обществе.

Движение ЛГБТ-активистов за свои права, как известно, противостоит традиционным ценностям, а поскольку последние либо напрямую, либо завуалировано являются продолжением исконного религиозного мировоззрения, то уступки геям и лесбиянкам многие из нас расценивают как поражение религии, которое ни в коем случае нельзя допустить.

В действительности ЛГБТ-активисты бьют не по самой религии. В самом деле, как, простите, секс двух мужчин у себя дома может повлиять на набожность их соседа? Никак. ЛГБТ-активисты бьют по несколько другому — гегемонии религии в обществе, закрепленной на уровне законов. Вы спросите: о какой гегемонии религии может идти речь в западном постхристианском мире? Ответ будет таков: латентной.

Да, христианство действительно уже давно сошло с авансцены европейского общества, однако, отойдя в тень, оно продолжает скрытно влиять на умы людей через матрицу мышления, которую выковывало веками. И потому Запад, несмотря на все свое постхристианство, в ряде вопросов продолжает двигаться по тем рельсам, которые когда-то проложили ему религиозные иерархи. Один из таких вопросов — институт семьи, с традиционными (читай: прохристианскими) рамками которого и борются ЛГБТ-активисты. Другими словами, они борются с гегемонией христианства. Именно в данном контексте для мусульман и открывается окно возможностей.

ОТДЫХ В ВОСКРЕСЕНЬЕ ОТНЮДЬ НЕ НЕЙТРАЛЕН В РЕЛИГИОЗНОМ ОТНОШЕНИИ

Обнаружение и выкорчевывание латентного христианства (и религиозности в целом), скрывающегося под покровами современных общесоциальных стандартов, — не что иное, как следующий этап в создании подлинно светского общества и мировоззренческого равноправия. Многие ошибочно полагают, что светскость и религиозные свободы — некая зацементированная данность. Нет. Границы данных понятий постоянно расширялись и продолжают делать это до сих пор: от малого к большему.

Сделаем краткий исторический экскурс, чтобы понять, о чем идет речь и в какой точке мы находимся сегодня.

Современные идеи свободы совести и вероисповедания родились в ответ на религиозные войны, которые охватили Европу с началом Реформации и которые были остановлены к концу XVII века, поэтому первые призывы к веротерпимости поначалу распространялись только на христиан. Например, Джон Локк прямо говорил, что нельзя быть терпимыми к атеистам и мусульманам. XVIII век ставил своей задачей уже преодоление христианства (вспомним вольтеровское «Раздавите гадину!»), что вылилось в Великую французскую революцию. К концу XIX века ее религиозные идеалы по факту победили во всей Европе. Первым это зафиксировал Фридрих Ницше в своей знаменитой фразе «Бог умер».

До сего момента светскость отвоевывала пространство исключительно у христианства. У нее просто не было другого контрагента. Проблема была одномерной. В ходе колониальной экспансии европейцы, конечно же, встречались с иными религиозными традициями, но столкновение происходило за контуром собственного общества. Однако XX век меняет эту картину: в Европу устремляются потоки иммигрантов. Во втором и третьем поколениях новые европейцы начинают активно заявлять о своих правах. И тогда рождается концепция мультикультурализма, которая переводит понятие светскости в многомерное пространство.

Что это меняет по существу? Раньше для того, чтобы считаться светским, т. е. конфессионально нейтральным, достаточно было удовлетворять запросам тех, кто вышел из христианства. В двухсоставном обществе подобная бинарность вполне работала. Например, отдых в воскресенье никак не ущемлял права атеистов. Верующие шли в этот день на службу в церковь, а безбожники проводили его по своему усмотрению. Все довольны, всем хорошо. Однако с усложнением этноконфессионального состава общества подобная идиллия разрушается. Отныне отдых в воскресенье отнюдь не нейтрален в религиозном отношении. Теперь это предстает уже как христианский атавизм, контрабандой попавший в светскую эпоху мировоззренческого равноправия. В самом деле, если христиане, имея выходной день в воскресенье, могут реализовывать свое право на свободу совести и вероисповедания в полной мере, то мусульмане, чья еженедельная религиозная служба приходится на пятницу, в этой свободе оказываются ограничены. О каком же равноправии тут можно вести речь?

Стоит через подобные фильтры мультикультурализма прогнать другие принятые в обществе нормы — и окажется, что многие из них не такие уж светские и толерантные, какими они представали в одномерном пространстве — на фоне одного лишь христианства. Прожектора разных религий и в целом мировоззрений быстро высвечивают латентное присутствие христианства во внешне нейтральных социальных нормах, которым прежде никто не придавал особого значения.

Институт семьи не исключение. Мы привыкли смотреть на борьбу ЛГБТ-сообщества за легализацию своих брачных отношений как подрыв данного института, но на ситуацию можно взглянуть и с другой стороны: это не столько подрыв, сколько выявление прохристианской подкладки в той модели семьи, которая закреплена законодательно. Во многих социальных вопросах взгляды христианства и ислама совпадают, однако в данном случае объем совпадения неполный, поэтому сбрасывание масок, которое устраивают ЛГБТ-активисты с института семьи, прежде выдаваемой нам в светских одежах, может быть на руку мусульманам.

«Современное (как бы) светское законодательство настаивает на моногамном характере семьи. Возникает закономерный вопрос: а на чем, собственно, основано подобное ограничение?»Фото: tatarstan.ru

МУСУЛЬМАНАМ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЭТОЙ ВОЗМОЖНОСТЬЮ

Как известно, исламская традиция допускает создание полигамных браков, однако современное (как бы) светское законодательство настаивает на моногамном характере семьи. Возникает закономерный вопрос: а на чем, собственно, основано подобное ограничение? Ответ один: на вековых традициях, уходящих корнями еще в христианство. Другими словами, перед нами грубейший факт нарушения светского характера государственных законов. Здесь сквозь форточку императива моногамии машет ручкой, как и в случае с отдыхом в воскресенье, христианский партизан, ведущий в тылу победившей светскости подрывную деятельность.

Автор этих строк не выступает апологетом многоженства. Речь совершенно о другом. В нашем обществе полигамные браки де-факто существуют. Хорошо это или плохо — отдельный вопрос. Но раз подобные отношения созданы, задача государства состоит не в том, чтобы лезть в постель к гражданам, сделавшим такой жизненный выбор, и учить их вести свое домашнее хозяйство, а в том, чтобы регулировать возникающие в данной связи вопросы, прежде всего имущественного характера. В конце концов, речь идет о взрослых людях, которые вольны распоряжаться своим сердцем и судьбой так, как они посчитают нужным. На практике же происходит обратное: светское государство зачем-то навязывает всем своим гражданам без исключения, в том числе и мусульманского вероисповедания, прохристианскую/моногамную модель семьи.

ЛГБТ-сообщества взламывают этот христианский геном ячейки общества. Напористо, умело. И в большинстве развитых стран достигли грандиозных успехов. Но вместе с тем, стремясь стерилизовать институт семьи от христианской начинки, они открывают возможность для борьбы за свои права и тем сообществам, которым прежний христианский каркас семейного идеала мешал, — мусульманам прежде всего. Если государство теперь разрешает регистрировать браки однополых партнеров, то отныне у него нет никаких рациональных аргументов против признания полигамных брачных союзов, ибо все эти доводы остались в отброшенном христианском прошлом. Таким образом, ЛГБТ-сообщества, сами о том не подозревая, проторили путь для легализации многоженства. Мусульманам осталось только воспользоваться этой возможностью.

Конечно, будут правы те, кто скажет, что многоженство не самая актуальная проблема для мусульман: такого рода семьи возникают в нашей среде в пределах статистической погрешности. Но дело не в нем как таковом, а в принципе. Многоженство лишь маркер, который показывает нашу готовность принять инаковость других традиций. Нельзя строить современный мультикультурный мир, неотъемлемой частью которого является и многонациональная Россия, если не научиться уважать жизненный выбор каждого человека. Говорить красивые речи с высоких трибун о мультикультурализме или, как в нашем случае, о вековой многонациональности страны — это одно, а вот конвертировать высокопарные тезисы в реальные законодательные инициативы, направленные против нарушения светскости государства и прекращения латентной гегемонии христианства, — совсем другое. Кто знает, быть может, в этой сложной и кропотливой работе ЛГБТ-активисты окажутся нам нам не врагами, а союзниками, хотя, конечно же, все мы привыкли считать иначе.