«Татары – экстерриториальная нация или разделенный по региональным квартирам этнос?»

«У татар есть уникальный шанс создать весьма интересный прецедент в мире наций», — уверен автор «БИЗНЕС Online», кандидат исторических наук Айрат Файзрахманов

НЕГЛАСНЫЙ ЗАПРЕТ МЕСТНЫХ ВЛАСТЕЙ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, СИЛЬНЕЕ СЕТЕВОЙ ПОСТНАЦИИ

Дискуссия о нации и постнации требует более обстоятельного обсуждения, вовлечения широкого круга экспертов и значительных временных затрат, но текущая повестка вносит свои коррективы. Очередные программные заявления президента России Владимира Путина по языкам, кейс профессора Гасана Гусейнова, периодически возникающие противоречия между татарской и башкирской общественностью, «тишковские» идеологические интервенции и проблема переписи — и мы уже оказываемся в другой ситуации с иными вводными данными и, возможно, новыми судьбоносными решениями. Все эти события, безусловно, влияют на развитие татар. Пока мы отстраиваемся от какой-либо политики, в это же самое время политика занимается нами.

Как пример. Одна из самых неполитизированных, современных и гибких форм проявления этничности — «Википедия» на татарском языке или на других языках народов России. В последние годы в нее вовлечено большое количество молодежи, она делает большие успехи и получает много слов одобрения со стороны официального Татарстана. Это и вовлечение в общемировое движение, и современные компетенции, и активно растущее сетевое сообщество, и развитие татароязычного контента, и новые знания, и многое другое. Казалось бы, перед нами прекрасная постнациональная форма развития! В это же время, оказывается, достаточно нескольких аналитических записок в администрацию президента, и уже «Википедия» подвергается критике первого лица, оказываясь перед угрозой блокировки.

Или же ситуация со строительством мечетей в некоторых крупных городах России, за пределами «мусульманских республик». К примеру, в большом городе постоянно растет количество мусульман, желающих построить мечеть, складывается община (почти постнация), есть несколько томов разрешительных документов, кипы переписки с органами власти, а вопрос остается нерешенным. Или, что еще хуже, инфраструктура, хоть как-то заменяющая собой мечеть, — просветительские центры, мусульманские кафе в какой-то момент оказываются закрытыми. В итоге негласный запрет местных властей становится сильнее сетевой постнации. С таким запретительным подходом мусульманам, как в советское время, вскоре придется читать пятничные намазы на кладбищах.

«Негласный запрет местных властей оказывается сильнее сетевой постнации. С таким запретительным подходом мусульманам, как в советское время, вскоре придется читать пятничные намазы на кладбищах»

Или возьмем политику «исторической амнезии», за счет которой может вычищаться история целых народов. Носители другой истории маргинализируются. В конечном счете мы получаем «открытие Америки Колумбом», «освоение Сибири первопроходцами» (словно на этих территориях не было никаких государств и народов), истории края, в которой нет места, кроме как истории Старших братьев. Притом что попытка преодолеть амнезию через сетевое просвещение может натолкнуться на запрет книг, блокирование «Википедии», «Телеграма», YouTube, уголовное преследование за репосты и многое другое. Не говоря уже об отсутствии социального и государственного заказа на историю исчезающего народа.

И последний пример. Представьте такую часто встречающуюся ситуацию у татар: родители говорят с ребенком преимущественно на родном языке, далее они отдают его в садик, где доминирует другой язык, и вот уже ребенок начинает забывать родную речь, у него исчезает мотивация к ее использованию. Государственная инфраструктура (вернее, ее отсутствие) побеждает усилия отдельно взятой ячейки общества, как бы она ни старалась. Информационное поле с одним доминирующим языком разрушает даже татароязычность нашего села. Многие городские татары сетуют, что уже бессмысленно отправлять детей в деревню для изучения родного языка, так как и там они уже не разговаривают между собой на татарском. За пределами Татарстана молодое поколение, родившееся в татарской деревне, владеет родным языком весьма слабо, а то и вовсе может не знать его. Заметьте, прошло всего несколько десятилетий с того момента, когда в этих деревнях перестали учить детей на татарском, и одно десятилетие с тех пор, как уроки татарского превратились в факультатив или исчезли вовсе. Поэтому, следуя этому сценарию, даже в Татарстане село (моноэтничная среда) уже скоро может перестать подпитывать татарскость.

«КАКОГО ЧУДА МЫ МОЖЕМ ОЖИДАТЬ ОТ ХРОНИЧЕСКИ НЕДОФИНАНСИРОВАННЫХ РЕСПУБЛИКАНСКИХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ?»

Убежден, вышеназванные проблемы сегодня решаемы с помощью соответствующей образовательной и медиаинфраструктуры, создание которой невозможно без вмешательства «государственного национализма». Русский язык в России, как и любой другой государственный язык в мире, поддерживается и государственными институтами, и миллиардными вливаниями в его развитие. Так какого же чуда мы можем ожидать от хронически недофинансированных республиканских государственных языков? Что касается постнациональных форм, они будут действенны, когда начнет развиваться независимый малый бизнес и появится заинтересованный постнациональный капитал. Например, для краудфандинговых форм нужна соответствующая культура благотворительности в обществе и высокое этническое самосознание вносящих средства (даже весьма скромные).

Между тем попытка государства все сделать самому, без полноценного вовлечения общественности, приводит зачастую к мертворожденному продукту. Поэтому сейчас очень важно, чтобы общественность реагировала на государственную национальную политику (в том числе через официальные каналы), выстраивала свою тактику влияния на нее, находила возможности лоббирования своих интересов. Мы пока очень слабо участвуем не только в федеральных, но и в республиканских официальных общественных институциях — ведомственных общественных советах, комиссиях. А ведь там решаются многие важные вопросы, касающиеся национальной политики, обсуждаются проекты профильных государственных программ и законодательные инициативы. Скоро выборы в Общественную палату Татарстана: выдвинула ли татарская общественность туда кого-нибудь? Конечно, есть сомнения: пропустят ли, не имитация ли это и стоит ли тогда потакать ей? Однако, несмотря на общее снижение доверия к государственным институтам, у подобных механизмов все же гораздо больше возможностей доносить мнение и рекомендации до властей.

«Сегодня полилингвальные школы и садики — это те разрешенные границы, в рамках которых может существовать образование на родных языках»

«ПОЧЕМУ-ТО ПОД УГРОЗОЙ В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ ОКАЗАЛИСЬ РЕСПУБЛИКАНСКИЕ, А НЕ ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ»

В этом смысле последнее заседание совета по русскому языку при президенте РФ можно интерпретировать двояко. C одной стороны, языковой вопрос становится все более политизированным. И, судя по риторике, это уже не попытка действовать с помощью мягкой силы, а жесткая оборона. В такой риторике войны, когда русский язык становится инструментом геополитического противостояния, легко не замечать проблемы других языков в Российской Федерации. Или вовсе искать виноватых среди своих, как это делает один из основных докладчиков на совете, филолог Владимир Алпатов, противопоставляя преподавание татарского и русского языка (а наравне с ним — и другие государственные языки республик). Делает это он с легкостью политика, а не ученого мужа. Памятуя об июльских путинских тезисах 2017 года на заседании в Йошкар-Оле, татарстанская общественность замерла в ожидании новой языковой контрреформы и проверок татарстанских школ. Почему-то под угрозой в очередной раз оказались республиканские, а не иностранные языки, и это несмотря на антизападный дискурс — уже вводится обязательный ЕГЭ по английскому языку и второй обязательный (!) иностранный язык.

В то же время прозвучало выступление по полингвальным школам ректора Северо-Кавказского федерального университета Алины Левитской. Что не может не радовать Татарстан, создающий свои, «шаймиевские» полилингвальные гимназии. Сам факт выступления и проявленный на совете интерес говорит о том, что модель осетинских полилингвальных школ и садиков может браться за образец и внедряться в других национальных республиках. Причем потенциал есть у многих республик. По сути, полилингвальная гимназия и полилингвальное воспитание — это и есть та гибкая модель идентичности, о которой говорится в рамках дискуссии о постнации. 

Сегодня полилингвальные школы и садики — те разрешенные границы, в рамках которых может существовать образование на родных языках. Подчеркнем, в условиях большого города — это единственная возможность погрузить ребенка в родную языковую среду. В рамках полилингвальных школ это и дополнительные языковые компетенции, и возможность получения более высоких учебных результатов, о которых говорила профессор Левитская. Это и большая эмпатия, восприятие мира в его многообразии. Если добиться реальных результатов, полилингвальность в образовании способна сбавить и накал по языковой теме. Поэтому татарстанский слоган полилингвальной школы «Адымнар — путь к знанию и согласию» — это не пустой звук, за ним реальные опыт и содержание.

К сожалению, образование на саха, татарском и башкирском подвергнуто критике, несмотря на высокие результаты выпускников национальных школ и их вековые традиции. Те, кто готовил материалы для президента, или намеренно скрыли факт сдачи четырех экзаменов ЕГЭ на 399 баллов выпускником татарской гимназии, или для них это не показатель. К тому же по факту в стране уже не осталось моноязычных национальных школ. В условиях необходимости сдачи ЕГЭ русский так или иначе используется как язык обучения. Даже в самых отдаленных сельских школах. Сегодня татарские школы на селе по факту являются билингвальными или даже «полуторалингвальными» — с преимущественным использованием русского языка. Что ж, возможно, большинство татарских школ и гимназий перейдет под полилингвальную вывеску. Лучше реальное полилингвальное обучение, чем самообман, что у нас существуют сотни татарских школ.

«Многие городские татары сетуют, что уже бессмысленно отправлять детей в деревню для изучения родного языка, так как и там они уже не разговаривают между собой на татарском»

«РЕАКЦИЯ В НАЦИОНАЛЬНЫХ РЕСПУБЛИКАХ МОЖЕТ БЫТЬ ОСТРОЙ»

Совет по русскому языку наметил и возможную смену языковой парадигмы, которая может потянуть за собой и вопросы национальной самоидентификации. Почти 100 лет русский язык позиционировался именно как общегосударственный для народов России и как родной для русской нации. Теперь же советник президента Владимир Толстой говорит, что «для граждан России русский язык не может, не должен быть неродным, как бы иностранным». Получается, что, по Толстому, цель проводимой языковой политики состоит не просто в поддержке русского языка как государственного или как средства межнационального общения, а в превращении его в родной язык каждого жителя страны. Есть большая доля вероятности, что это будет делаться за счет вытеснения иных родных языков. К тому же признание русского языка в качестве родного воспринимается как признак принадлежности человека к русской нации. Это заранее конфликтная и негибкая парадигма, которая не может быть принята многими народами. Все подобное будет влиять на систему образования и сферу культуры. Реакция в национальных республиках может быть острой. Вряд ли с таким позиционированием станет легко продвигать русский язык и за пределами страны.

К тому же не учитывается, что русский язык — это официальный язык нескольких государств и у него большая аудитория за пределами России, которая владеет им в совершенстве, не будучи русскими. Кстати, сегодня ни один мировой язык уже не является объектом монопольных прав лишь одного государства, жесткое языковое единство и однородность уходят в прошлое, оставаясь признаком лишь небольших государств. Эта гибкость позволяет сохранять статус международного испанскому, немецкому, французскому, английскому, арабскому языку. Насколько сегодня «гибким» является продвижение русского?

Тот же самый вопрос можно задать и относительно татарского языка. Возможно, разговорный татарский ощущается как «гибкое явление», однако гибки ли сами татары в своем восприятии людей, говорящих на татарском языке неправильно? Насколько мы готовы воспринимать сибирско-татарский и мишарский диалект или татарскую речь с сильным русским акцентом? Зачастую жесткая позиция к ошибкам в языке приводит к отторжению, к боязни на нем говорить. Безусловно, современному языку нужен литературный стандарт и утвержденный «корпус языка», но насколько сегодня вообще существует возможность оценить владение татарским языком на соответствие такому стандарту? Есть ли у нас вообще ранжирование по степени владения устным и письменным языком, которое используется, например, при изучении английского, появились ли у нас новые учебники и методики для обучения взрослых, есть ли курсы делового татарского? И если они существуют, то почему не становятся достоянием широкой общественности?

«ПО ПРИЧИНЕ «НАУЧНОГО ЭЙДЖИЗМА» ПРАКТИЧЕСКИ ОСТАНОВИЛАСЬ ДИСКУССИЯ О РАЗВИТИИ ТАТАРСКОГО ЯЗЫКА»

Еще один комплекс языковых вопросов — формирование новых терминов и понятий. Проблема «гибкости» языка заключается еще и в том, что на татарском могут генерироваться новые понятия и термины (теми же википедистами или иными сообществами энтузиастов), но в официальный оборот они попадают с трудом. Возможно, по причине «научного эйджизма» практически остановилась дискуссия о развитии языка, об использовании терминов из родственных тюркских языков, а сближение их алфавитов, научного аппарата уже могут и вовсе рассматриваться как пантюркизм. Так, необоснованные государственные фобии могут задвигать этнокультурную общественную инициативу.

Как тут не поверить в то, что родственные народы намеренно стравливают, а создание на ровном месте скандалов, наподобие «Татарского диктанта» в Башкортостане, выгодно силам, боящимся мифического пантюркизма? Только стоит напомнить, что попытка действовать по принципу «разделяй и властвуй» очень дорого обошлась союзному центру в период перестройки. Ситуация вокруг татарского диктанта очень важна с той точки зрения, что это спор о том, являются ли татары экстерриториальной нацией. Или же они представляют собой разделенный по региональным квартирам этнос, который подотчетен в своих национальных делах прежде всего местным властям? Что первично в словосочетании «уфимские татары» — Уфа или татары?

Кстати, башкирские организации более действенны в своих национальных делах, их инструментом являются не только разовые акции, а работа «в поле» — объезды деревень, встречи, раздача книг о местной башкирской истории. Надо отдать должное, идеологическая и полевая работа перед переписью здесь выстроена на высоком организационном уровне. Представители курултая успели посетить большую часть закамской зоны Татарстана. Заметьте, Татарстан не реагирует на подобные явления как на экспансию, попытку изменить границы или нарушение межреспубликанского этикета. Республика в целом не считает нужным реагировать даже на научном уровне на сформированный к переписи концепт северо-западного диалекта башкирского языка, академическая наука не дала своего ответа. Концепт объясняет, что всю свою сознательную жизнь люди говорили не на татарском, а на особом диалекте башкирского языка. Уж не на северо-западном ли диалекте башкирского нам все это время пели выходцы из Башкортостана Айдар Галимов, Салават Фатхетдинов и Хания Фархи?

Вот только насколько такой подход стратегичен для самого Башкортостана? Пытаясь изменить национальное самосознание и добившись успеха среди небольшой части населения, у другой части такой «республиканский национализм» может вызывать отторжение и поспособствовать отъезду из региона. В городах же бывает и так — люди, не имея своей национальной инфраструктуры, перестают воспроизводить татарскую идентичность, не становясь при этом и башкирами. Тратя огромные силы на доказывание башкирского происхождения своих граждан, успевают ли в Башкортостане создавать образовательную инфраструктуру на башкирском языке, продвигать современные национальные проекты, помогать строить мечети? Ведь несколько десятков миллионов рублей на национальные гранты, в которых не оказалось места татарам, — это весьма скудные ресурсы, на которые вряд ли можно сделать что-то масштабное и значимое.

И это общая проблема для национальных республик. Если культуру финансируют по остаточному принципу из бедных региональных бюджетов, то на дела национальные идет уже то, что осталось после расходов на учреждения культуры, а на новое дают и вовсе «крошки», вокруг которых потом возникают споры. Да и для крупного республиканского бизнеса со штаб-квартирами в Москве, который может целиком высосать за несколько лет шиханы и не подавиться, «национальное» не оказывается даже предметом для показной заботы. Вот о каких проблемах прежде всего нам нужно говорить. Выходит, что народы существуют для федерации, а не федерация для народов.

«Татарстан мог бы задуматься об интеграции приезжающих через овладение татарским языком, совместные культурные мероприятия, создание сети мусульманских школ»

«ОДНИХ ДОМОВ ДРУЖБЫ НАРОДОВ И ФОЛЬКЛОРНЫХ ФОРМАТОВ ЗДЕСЬ ТОЧНО НЕ ХВАТИТ»

На этом противоречивом фоне уже не удивляет мигрантофобия, проявившаяся в огульной критике поста профессора Гусейнова об отсутствии газет на языках бывших союзных республик. Мигрантофобия не только не возбраняется, она и вовсе порой считается признаком хорошего тона. И это в условиях количественного роста мигрантов в нашей стране, который по экономическим прогнозам будет продолжаться (без него уже не разровнять демографические провалы), а значит, неприятие, дух конфликтности станет только нарастать.

Даже среди татар такое отношение порой считается нормой, несмотря на этнокультурное, религиозное, языковое родство, общую историю. Однако знание о нашем родстве за последние 20–30 лет выветрилось из национального сознания. Мы уже не помним, что для татар знание персидского языка (основным носителем которого для наших предков являлась Бухара) являлось признаком высокой культуры. А ведь без приезжих бухарцев, органично вошедших в состав татарской нации, без бухарского пласта татарская культура была бы гораздо беднее. Да и правильно ли называть выходцев из бывших союзных республик мигрантами, если мы столетиями жили вместе, если часть их этногенеза происходила на территории современной России — по сути, казахи, киргизы, узбеки и многие другие являются нашими коренными народами. Например, хан Ахмат, победой над которым гордится вся Калуга, долгое время воевал на Нижней Волге с узбекскими ханами, которые, в свою очередь, были теснейшим образом связаны родственными узами с Сибирским ханством и Ногайской Ордой. Вполне вероятно, что не только экономика, но и генетическая память заставляет возвращаться бывших кочевников на пространство северной Евразии.

Возможно, что второе-третье поколение укоренившихся в России выходцев из СНГ вскоре сможет вспомнить и о своих языковых и этнокультурных правах. И тогда одних домов дружбы народов и фольклорных форматов здесь точно не хватит. В этом смысле Татарстан мог бы задуматься об интеграции приезжающих через овладение татарским языком, совместные культурные мероприятия, создание сети мусульманских школ. Интеграция — это обоюдный процесс познания друг друга, а не попытки подчинить существующим общественным устоям. Пока же второе-третье поколение приезжих, учась в татарстанских школах, чаще интегрируется в пацанскую субкультуру. Сомневаюсь, что татарский язык и культура представляют для них хоть какой-то интерес. Это немудрено при существующей ныне языковой пропаганде.

Вспомним главный аргумент закона против родных языков: «Как можно учить ребенка военного местному языку, если он через некоторое время переедет в другое место?» Или же: «А если ребенок из национальной школы захочет поступать в вуз за пределами своей республики?» И еще: «Передача школьных знаний на родном языке ограничивает ребенка». Как верно замечает удмуртский активист Артем Малых: «Грубо говоря, 80 процентов семей не находятся в постоянном передвижении по стране, но дискурс строится под практики 20 процентов кочующего населения и именно его поведение оформляется как референтное, ориентируясь на которое, надо строить образовательную и социальную политику». Да, это гипотезы и отвлеченные рекомендации, но насколько глубоко изучен вопрос? Кто, кроме УФМС, нескольких ученых и общественников ассамблеи народов, системно занимается оценкой процессов интеграции мигрантов и насколько эти оценки подходят для республики? Понимаем ли мы, например, что происходит в межнациональных мусульманских браках, какую идентичность принимают дети в них, как происходит передача языка?

Справиться с подобными мигранто-, лингво-, этно-, исламо-, тюрко- и прочими фобиями, вредными для государственного организма и народов (в том числе и для татар), можно было бы и с помощью публичных обсуждений, но большинство научных, образовательных институтов, профильных ведомств погружено в свои внутренние проблемы, их вовлечение в публичный дискурс происходит только административным путем, а центры модерации практически отсутствуют. Кроме того, озвучивать проблемы экспертам, выполняющим научно-образовательный госзаказ, становится все сложнее. Обсуждение Стратегии татар выявило подобные проблемы. Здесь всегда есть опасность имитации общественного участия по принципу «мы вас услышали». Тем не менее работа с реальными запросами снизу, соучаствующее проектирование, так называемая партиципация — это мировой тренд в управлении общественными процессами, в том числе и в случае интеграции мигрантов. Татарстан научился соучаствующему проектированию при обсуждении будущего парков и скверов, но пока не может делать это при дискуссиях о будущем нации. Проблемы и наказы услышаны, но вряд ли они будут исполнены.

«У ТАТАР ЕСТЬ УНИКАЛЬНЫЙ ШАНС СОЗДАТЬ ВЕСЬМА ИНТЕРЕСНЫЙ ПРЕЦЕДЕНТ В МИРЕ НАЦИЙ»

Вот очень краткий перечень 20 татарских проблем, требующих открытого обсуждения:

— депопуляция — снижение количества татар вне Татарстана, смена этнической идентичности на доминирующую и более престижную, здесь же — разрушение большой семьи, изменение семейно-родственных практик;

— постепенная потеря татарами политической субъектности, этнических территорий, размывание «большого Татарстана»;

— сверхцентрализация и дефедерализация страны, формализация государственности Татарстана, сужение ресурсной базы, оценка частью элит и российского общества наличия национальных республик в РФ как исторической ошибки;

— низкая юридическая защищенность татарской культуры, образования и языка, наличие федеральных институций и законов, препятствующих национальному развитию, не удовлетворяющая запросы татар Стратегия государственной национальной политики;

— низкий социальный и экономический престиж татарского языка, который мало применяется в государственной сфере, редко используется элитой. Татарский язык на большей части территории, где живут татары, является миноритарным (языком меньшинства), отсутствие равностатусности языков в Республике Татарстан;

— быстрая языковая ассимиляция — потеря в течение 10 лет около 1 млн татар, владеющих родным языком (перепись 2020 года может показать потерю еще 1 млн);

— потеря национального образования — практическое отсутствие конкурентоспособных татарских садиков, гимназий в больших городах, утрата высшего образования и науки на татарском, постепенное исчезновение преподавания татарского языка за пределами Татарстана;

— исламофобия, большие затруднения в строительстве мечетей;

— размывание исторического самосознания, историческая амнезия, забывание письменного наследия, низкая степень его цифровизации, потеря историко-архитектурного наследия городских татарских слобод;

— межнациональные браки, где совместный ребенок не становится человеком двух культур, не знает татарский язык;

— депопуляция татарской деревни как моноэтничной и природной экосреды происходит одновременно с потерей земельных ресурсов;

— слабость национального капитала, мало современных форм меценатства и национальных ресурсных центров, несистематичность поддержки национальных проектов;

— депопуляция национального человеческого капитала — татарских ученых, деятелей культуры, технической и гуманитарной национальной интеллигенции — при одновременной миграции высокого человеческого капитала в городские центры, где нет представленности татарской культуры;

— общемировая и русскоязычная глобализация: в части унификации культур, консюмеризма, исчезновения малых языков, тотальной урбанизации (глобализацию не отменить, но можно переварить) — слабое использование глобализированных, современных форм в репрезентации татарского языка и в развитии татарского контента;

— большинство татар теряют свою этничность в условиях большого города, в том числе вследствие несформированной конкурентоспособной татарской городской культуры, малого объема современного и привлекательного контента на татарском языке;

— превалирование архаичных («сельских») культурных паттернов в рамках татарской этничности, которые не воспринимаются большинством глобализированных («городских») татар, акцентирование сельского начала в татарской этничности и культуре, замыкание татарской культуры, татарской общественности в себе и на своих проблемах, татарский дискурс остается интересным только татарам, фольклоризация татарской культуры за пределами РТ;

— монополия государственных и окологосударственных структур в трактовке татарскости, традиционные институты плохо поддерживают новые или экспериментальные формы татарской культуры, характерно использование советских форм репрезентаций и мероприятий;

— территориальная разобщенность, дезинтеграция, разность дискурсов «татарстанских татар» (амбиция на политическую субъектность) и татар за пределами Татарстана (попытки закрепить себя в культурном поле своего региона);

— консервативность институциональной среды, отвечающей за национальные общественные организации, высокая конкурентность и разобщенность ряда организаций на местах;

— ослабевание татарских интеллектуальных и идеологических центров, ресурсная слабость современных национальных think tank.

Этот далеко не полный перечень проблем, значительная часть которых присутствует в тексте Стратегии татар и была озвучена на круглых столах в редакции «БИЗНЕС Online», может быть актуальным и для национальной и постнациональной форм татарской этничности. Данный перечень, возможно, и недостаточно корректный, требует детальной проработки, продолжения коллективного поиска решений, создания своих «дорожных карт» по каждому комплексу проблем. Одна из форм проработки проблем — проведение научно-практической конференции с приглашением зарубежных ученых-татар и открытыми образовательно-просветительскими форматами. В этом смысле у татар есть уникальный шанс создать весьма интересный прецедент в мире наций.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции