Зачем татарский ТЮЗ культивирует на сцене преступление?

Рустам Батыр: «Читая в интернете отклики на эту постановку, подобное опасение находило у меня лишь подтверждение: зрители восторженно сравнивали ее с шекспировской трагедией «Ромео и Джульетта» Фото: «БИЗНЕС Online»

В ОРИГИНАЛЕ ЛЕЙЛИ И МЕДЖНУН — ЭТО НЕ ИСТОРИЯ ДВУХ ВЛЮБЛЕННЫХ, КАКОВОЙ ОНА ПРЕДСТАЕТ В ГЛАЗАХ «ПРОФАНОВ»

Ровно год назад в театре им. Габдуллы Кариева состоялась премьера инсценировки знаменитой поэмы Низами Гянджеви «Лейли и Меджнун». История их возвышенной любви — крайне важный сюжет для мусульманской культуры, хотя среди широкой публики мало кто понимает ее подлинный смысл. Читая в интернете отклики на эту постановку, подобное опасение находило у меня лишь подтверждение: зрители восторженно сравнивали ее с шекспировской трагедией «Ромео и Джульетта», т. е. за фасадом внешнего действия они так и не увидели главного. Поэтому, признаюсь честно, я и не спешил с просмотром нового спектакля татарского ТЮЗа. Очень уж не хотелось столкнуться с опошлением исламской классики. Но как же порой бывает приятно ошибиться. Пьеса драматурга Юлии Тупикиной, осовременившей классическое произведение Низами, воплощенное на сцене стараниями режиссера Рената Аюпова, не только дарит нам гамму ярких чувств, но и весьма бережно и точно передает тончайшие смыслы суфийского понимания духовности, раскрытые через близкие нам современные реалии.

Тюзовская постановка показывает историю любви двух старшеклассников из Казани: начинающей певицы Йолдыз (Наиля Каримова) и музыканта и рэпера Булата (Булат Гатауллин). Она разворачивается на фоне образов Лейли (Ляйсан Большова) и Меджнуна (Ильфат Гибадуллин), которые, словно видение из таинственного сна, неустанно всплывают перед зрителем то ли в роли ангелов-хранителей влюбленных, то ли как олицетворение потаенных глубин их сердец. Вообще, идея вплести мотивы древней истории во взаимоотношения молодых людей нашего времени — весьма интересный и удачный ход, который к тому же усилили хорошая игра актеров, глубокая символика сценического оформления (художник — Иршат Азиханов) и гармоничное музыкальное сопровождение (композитор — Эльмир Низамов).

«Тюзовская постановка показывает историю любви двух старшеклассников из Казани: начинающей певицы Йолдыз (Наиля Каримова) и музыканта и рэпера Булата (Булат Гатауллин)» Фото: Рамис Назмиев / театр им. Кариева

В оригинале Лейли и Меджнун — это не история двух влюбленных, каковой она предстает в глазах «профанов». Данные образы мусульманские мыслители (Низами тут далеко не единственный) использовали для того, чтобы передать трудноуловимые грани поиска и обретения человеком, которого олицетворяет Меджнун, Бога, символом которого выступает, естественно, женщина — Лейли. Только в свете этого можно понять истинную суть данной истории и найти объяснения весьма необычным перипетиям во взаимоотношениях двух героев и их странным (с точки зрения обыденной логики) поступкам и высказываниям, ведь на их примере раскрывается не обычная, чувственная любовь между мужчиной и женщиной, а любовь «мистическая», что обращена к Богу, сокрытому за иллюзорными формами сущего мироздания.

Удивительно, но ТЮЗ в своем ремейке смог сохранить всю палитру такой емкой двойственности. Зрителям как бы показывается история любви двух молодых людей нашего времени. Однако на самом деле у нее, как в случае с Лейли и Меджнуном, есть второй, куда более важный пласт, который становится понятным лишь в свете суфийских концепций. Давайте сквозь их призму взглянем на казанскую реинкарнацию героев Низами.

«Удивительно, но ТЮЗ в своем ремейке смог сохранить всю палитру этой емкой двойственности. Зрителям как бы показывается история любви двух молодых людей нашего времени» Фото: Рамис Назмиев / театр им. Кариева

ПРЕГРАДА — ЭТО НЕ ТО, ЧТО НАХОДИТСЯ ВНЕ НАС

Спектакль центрирован вокруг идеи преграды: она символично разделяет сцену пополам и часто поминается устами отца главной героини Радифа (Эльдар Гатауллин), который любит цитировать аят Корана про два моря, разделенных «преградой, которую они не могут переступить». При этом он бросает молодым: «И эта преграда — я!»

В каком же смысле Радиф является преградой? На внешнем плане здесь нет никаких секретов: отцу не нравится избранник дочери, он прилагает все силы, чтобы не дать влюбленным быть вместе. Но что значит быть преградой в контексте суфийского мировосприятия? Ведь Йолдыз и Булат — не просто влюбленные молодые люди, а проекция Лейли и Меджнуна.

Как известно, преграда/завеса — ключевая идея для суфизма. Считается, что Бог сокрыт от нас за нею. Неслучайно момент богопознания (так сказать, «просветление») именуется в суфийской традиции словом «кашф», то есть раскрытие этой самой завесы. Радиф, вне всяких сомнений, преграда именно в подобном смысле, однако уловить сущность такой преграды не так-то просто.

«Как известно, преграда/завеса — ключевая идея для суфизма. Считается, что Бог сокрыт от нас за нею» Фото: Рамис Назмиев / театр им. Кариева

Радиф — ходячий канон, воплощение принципа «во всем должен быть порядок». Он олицетворяет идею правильности, которую можно интерпретировать по-разному, но в контексте суфийских мотивов ее следует понимать как указание на некое правильное понимание Бога, которое все мы ищем в древних книгах и у мудрых наставников. Секрет же заключается в том, что Бог не ограничен никакими представлениями и концепциями, в том числе и правильными. В этом заключается, например, глубинное значение фразы «Аллаху акбар» (букв. «Бог величественнее»), главного мусульманского молитвословия. «Он величественнее и лучше всего того, что по своей аналогии о Нем могут узнать люди, — растолковывал ее смысл великий мыслитель исламского мира имам Газали. — Но не в том смысле, что величественнее чего-то иного, так как с Ним нет ничего иного, чтобы Он выглядел величественнее того, ибо все сущее — от света Его бытия». Другими словами, Бог превыше всех наших представлений о Нем, поэтому попытка найти Его в каноне, догматах — фундаментальная ошибка человека, его ментальная ловушка, преграда, которую многие так и не могут переступить. Не так легко осознать, что канон при всей своей объективной верности субъективно дает человеку мертвое знание, лишенное соприкосновения с живым, реальным Богом (в пьесе эта мысль обозначена через упрек Радифу в том, что он превратил свой дом в музей).

Вот почему Йолдыз подбивает Булата совершить преступление против своего отца (по сюжету: угнать машину из его гаража). Тем самым подталкивает героя к преодолению существующих норм/правильности, выходу за пределы тех представлений, которые его сковывают. Булат поначалу колеблется («Я никогда не занимался криминалом»), но в конечном итоге решается на этот поступок. Казалось бы, герой смог выйти за пределы ограничений своего самосознания, однако искомой цели так и не достигает: он по-прежнему не с Йолдыз/Лейли.

И вот здесь раскрывается самая главная тайна Пути. Преграда — это не то, что находится вне нас, а то, что заключено внутри. Мы сами и есть та преграда, которая мешает нам обрести Бога. До тех пор пока человек ищет Бога, т. е. отделяет себя от Него, тем самым цементируя свою субъектность, Бог так и будет оставаться ему недоступным, ибо наша субъектность/самость — это и есть та подлинная и в действительности единственная преграда, которую человеку предстоит преодолеть. Ее преодоление называется в исламе словом «фана», т. е. саморастворение.

«Преграда — это не то, что находится вне нас, а то, что заключено внутри. Мы сами и есть та преграда, которая мешает нам обрести Бога» Фото: Рамис Назмиев / театр им. Кариева

На этом уровне человек отказывается от каких-либо претензий, на что указывает ключевая для суфизма концепция искренности (араб. — ихсан). Самое сложное — отказаться от ожиданий в отношении Бога, надежд на свое «просветление». В оригинальной поэме Меджнуну сообщают, что Лейли вышла замуж, предала и забыла его, и призывают оставить мысли о ней. В ответ герой лишь говорит, что даже теперь он никогда не откажется от любви к Лейли. И в этот момент с ним происходит тектоническая трансформация. Низами описывает ее через историю о том, как герой среди двух имен Лейли и Меджнун, начертанных на старых свитках, стирает имя возлюбленной, объясняя это тем, что «не нужен знак второй для двух влюбленных». «Зачем же соскоблил ты не себя, а милую?» — спросили его. И Меджнун отвечает: «Я лишь кожура пустая. Пускай во мне гнездится, прорастая, Любимая, пусть эта кожура Ее от глаз укроет, как чадра». Другими словами, Меджнун преодолел дуальность своего бытия. Он целиком и полностью растворился в Боге.

Абсолютно тот же мотив мы находим и в спектакле. В его кульминационной сцене Булат после разлуки наконец-то встречает возлюбленную, однако та совершенно неожиданно говорит о невозможности продолжения их отношений и в завершение произносит фразу, которая может сокрушить всякое любящее сердце: «Давай будем просто дружить». Тогда Булат, как и Меджнун, отвечает: «Я все равно буду любить тебя». В этот самый момент случается алхимический взрыв его души и он вместе с Йолдыз растворяется в танце (хореограф — Нурбек Батулла) совместной песни, с которой началась история их знакомства.

Коллективу театра им. Кариева удалось создать удивительно тонкий спектакль. В каждой его детали сокрыт двойной смысл, расшифровка которого приносит зрителю колоссальное интеллектуальное наслаждение Фото: Рамис Назмиев / театр им. Кариева

В СВЕТСКОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ БОГ ЕСТЬ МЕТАФОРА СУЩЕСТВУЮЩЕГО МИРОЗДАНИЯ

Коллективу театра им. Кариева удалось создать удивительно тонкий спектакль. В каждой его детали сокрыт двойной смысл, расшифровка которого приносит зрителю колоссальное интеллектуальное наслаждение.

Хотя тюзовская постановка выросла из суфийского произведения и целиком построена на суфийских мотивах, ее создатели совершенно справедливо дистанцируются от сугубо религиозной тематики как таковой. Неслучайно Радиф и Йолдыз вполне определенно обозначены в пьесе как «нерелигиозная семья». Тем самым существенно расширяется смысловое поле произведения, не ограничивающееся исключительно религиозным прочтением и проблематикой. Но разве можно суфийскую идею самоотречения распространить и на светскую этику? Конечно же, да. В светском мировоззрении Бог есть метафора существующего мироздания, а фана — не что иное, как безусловный альтруизм в пользу мира.

Видимо, для того, чтобы обозначить и такие возможные смысловые контуры, в самом начале спектакля вкратце рассказывается об известном народном благотворителе Асгате Галимзянове, памятник которому стоит у Казанского кремля. Галимзянов — самый настоящий дервиш наших дней. Как известно, работая простым возчиком на казанском Колхозном рынке, он выращивал у себя в сарае свиней, а все вырученные от их реализации деньги, до последней копейки, направлял на помощь детским домам Советского Союза и России, подарив им в общей сложности более 80 пассажирских автобусов и легковых автомобилей. Пример этого выдающегося человека потрясает нас не меньше, чем суфийские аскеты прошлого — своих современников.

В подобном и состоит великая сила искусства. Каждый человек (неважно, религиозный он или светский) сможет найти в нем близкие именно ему смыслы и источник для своего вдохновения. Афарин!

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции