«Я крикнул: «Товарищ Дубчек! Можно ваш автограф?» Он спросил, откуда мы: «О, Казань!»

Яков Яковлевич Гришин (справа) подготовил не одно поколение студентов. Почти 60 лет назад он связал свою жизнь с Казанским университетом, где трудится и поныне Фото: kpfu.ru

О СЕБЕ И СВОИХ ЖИЗНЕННЫХ ПРИНЦИПАХ

Яков Яковлевич Гришин подготовил не одно поколение студентов. Почти 60 лет назад он связал свою жизнь с Казанским университетом, где трудится и поныне. Его заслугой является открытие в КГУ международного отделения, 25-летние которого отпраздновали на прошлой неделе. Он работал заместителем декана истфака, заведующим кафедрой, много и плодотворно занимался научной работой. Для Татарстана представляют большую ценность его труды и книги, посвященные истории польско-литовских татар. Его можно назвать первооткрывателем этой темы в России.

Он не жалеет добрых слов по отношению к другим, но мало говорит о себе. Пожалуй, это первое развернутое интервью, в котором Гришин рассказывает о себе, своих жизненных принципах и научных интересах.

«Вышло постановление министерства высшего образования СССР о том, что 25 процентов студентов должны были быть представителями рабочего класса» Фото: Василий Иванов

«Я СЧИТАЮ СВОЮ МАТЬ СВЯТОЙ ЖЕНЩИНОЙ»

— Яков Яковлевич, как становятся историками, как выбирают профессию? У каждого свой путь, своя судьба. Интересно, что повлияло на ваш выбор: школа, семья?

— Моя биография вполне обычна для того времени. Я родился в деревне Эстачи Высокогорского района ТАССР. Отец фронтовик, скончался в 1954 году в сорок с небольшим лет. У матери на руках остались 8 детей, мне тогда было 12 лет. Двое братишек потом умерли, и осталось нас шестеро. Жили, конечно, очень трудно. Я считаю свою мать святой женщиной — уму непостижимо, как она одна смогла нас поднять. Средней школы у нас не было, поехал в Казань, устроился на валяльно-войлочный комбинат и одновременно учился в вечерней школе при комбинате. Работа была тяжелой, но денежной, стал помогать семье, что меня радовало. Окончил и школу с серебряной медалью. Но все это сильно сказалось на здоровье — открылась язва желудка. Пришлось вернуться в деревню и до поры до времени устроиться заведующим библиотекой. Там пристрастился к чтению, увлекся историей. Выбор был сделан — я решил поступать на истфилфак Казанского университета.

— Это какой год?

1963-й. Поступить было непросто — конкурс огромный! Но мне повезло. Как раз вышло постановление министерства высшего образования СССР о том, что 25 процентов студентов должны были быть представителями рабочего класса. Как раз попадал в эти проценты,  хотя это не снимало с меня обязанностей хорошо сдать вступительные экзамены. Но все осталось позади — и вот я студент первого курса! Через месяц меня вызывают в военкомат. Говорят: «Надо послужить!» Так оказался в Туркестанском военном округе на срочной службе, на три года. Год отслужил в городе Чирчик в спецбатальоне, потом стал заместителем секретаря комитета комсомола батальона. Видимо, меня заметили и пригласили на работу в политотдел спецчастей Туркестанского военного округа. И уже там, в Ташкенте, я дослуживал свои два года.

Надо сказать, что работа была интересная. Я был единственным военнослужащим батальона со средним образованием, мало того, пришел на службу с университетской скамьи. Меня стали привлекать как лектора-международника. Сначала выступал перед солдатами, а потом и перед офицерами.

«В нашем спецбатальоне было где-то 50 или 60 национальностей: и грузины были, и русские, и татары, узбеки, таджики» Фото: kpfu.ru

«СТРАНА ВЫПОЛНИЛА СВОЙ ДОЛГ, КАК БРЕЖНЕВ И ОБЕЩАЛ»

— Дедовщины не было тогда? Существует версия, что она зародилась в 1967 году, когда сократили срок службы на один год.

— Да, она появилась позже. У нас ничего подобного не было. Даже самые мало-мальски неуставные отношения жестко пресекались. Я в свой адрес не слышал даже слова «салага», старослужащие относились к нам по-братски. Когда нас привезли в Чирчик, все искали земляков. Кто-то спросил: «А нет ли кого из Татарстана?» Оказалось, что это местный шеф-повар. Как он обрадовался, когда узнал, что я из Казани. Потом постоянно меня подкармливал, потому что на первом году службы всегда хотелось есть, хотя в целом кормили нормально.

— Межнациональных трений не было?

— В нашем спецбатальоне было где-то 50 или 60 национальностей: и грузины были, и русские, и татары, узбеки, таджики. Этого вопроса вообще не стояло. Если и были какие-то всплески, то они жестко пресекались.

— То есть служба прошла благополучно, без потрясений?

— Да, можно так сказать, если не считать ташкентского землетрясения 1966 года. Оно произошло как раз в год моей демобилизации, весной. До сих пор помню все до мелочей. На эту тему существует много мифов, особенно про многочисленные жертвы. Я, как непосредственный свидетель тех событий, могу точно сказать, что жертв там практически не было. Эпицентр землетрясения находился в центре Ташкента, в районе Кашгарка. Там стояли саманные дома, которые в основном и пострадали, но критических разрушений не было.

Буквально через два дня в Ташкент прилетела делегация во главе с генсеком Леонидом Брежневым, председателем Совета Министров СССР Алексеем Косыгиным, председателем Госстроя СССР Игнатием Новиковым. И они проехали по разрушенным местам, посмотрели, потом совещание провели в здании ЦК Компартии Узбекистана. Первым секретарем тогда был Шараф Рашидов. Я присутствовал на этом совещании в составе делегации военных, запомнил слова Брежнева, который сказал, что город Ташкент и республика в годы Великой Отечественной войны приняли эвакуированных из западных районов, в том числе беженцев из Ленинграда, накормили, одели, обули, пригрели их. «Мы,  — сказал он тогда, — в долгу перед вами. И вот весь Советский Союз вам поможет восстановить Ташкент».

И, поверьте, буквально на следующий день стали прибывать воинские строительные части. А под Ташкентом в пригородном районе Сергели возле аэропорта стали возводить финские сборные дома и переселять туда людей. Очистили центр. Причем каждая союзная республика получила свою площадку для возведения зданий, и Ташкент в короткое время возродился как феникс из пепла.

Вот такая политика была. Страна выполнила свой долг, как Брежнев и обещал. Армия оставила в моей душе самые прекрасные воспоминания. Я с ностальгией вспоминаю годы службы. Говорю это искренне, у нас было братское товарищество, настоящий интернационализм.

«В те времена общество «Знание» было мощнейшей и авторитетнейшей организацией. Наш труд неплохо оплачивался. Рядовой лектор получал за лекцию 5 рублей, кандидат — 10 рублей, а профессор — 15» Фото: Василий Иванов

«ВЫУЧИЛ ПОЛЬСКИЙ ЯЗЫК, НЕСКОЛЬКО РАЗ СЪЕЗДИЛ В ПОЛЬШУ»

— Три года вы были в отрыве от учебы. Как прошла «акклиматизация», когда вернулись в Казань, в родной университет?

— В конце августа 1966 года я восстановился на первом курсе историко-филологического факультета КГУ. Вернулся зрелым человеком. За спиной три года службы. Одногруппники — в основном вчерашние школьники, сверстников нет. Но скучать мне не дали. Видимо, посмотрели мой послужной список — и сразу поставили большие задачи. Заведующий кафедрой  всеобщей истории, профессор Аркадий Семенович Шофман вызвал к себе и прямо сказал, что кафедре нужны молодые кадры и они меня будут готовить в качестве будущего преподавателя. Тут же нашлась и работа, меня назначили замом по обществу «Знание» к выдающемуся этнографу, профессору Евгению Прокопьевичу Бусыгину, который руководил этой организацией в Казани. Я отвечал за секцию международников.

— Как говорится, с корабля на бал?

— Именно так! Стал ездить по районам с лекциями, проводили круглые столы, встречи с населением.

— На учебу не повлияло?

— Нет, наоборот только помогало. Я приобретал жизненный опыт, самосовершенствовался, познавал жизнь простого народа, узнавал республику.

— Это была общественная работа или она оплачивалась?

— В те времена общество «Знание» было мощнейшей и авторитетнейшей организацией. Наш труд неплохо оплачивался. Рядовой лектор получал за лекцию 5 рублей, кандидат — 10 рублей, а профессор — 15. В ту пору это была солидная прибавка к стипендии.

Со временем встал вопрос: чем я буду заниматься в научном плане после окончания университета? Аркадий Семенович предложил готовить меня по истории южных и западных славян. Осталось определиться со страной. В итоге выбор пал на Польшу, потому что у Шофмана там работали ученики. В свое время они окончили КГУ и теперь занимали солидные должности. Юлия Заболоцкая стала профессором Познаньского университета, Норберт Коломейчик работал заместителем директора партийного архива при ЦК Польской объединенной рабочей партии. Аркадий Семенович говорит: «Я напишу ему письмо. Поедете в Польшу на стажировку, будете работать в архивах. Норберт Коломейчик поможет». Вот так решилась судьба моей будущей профессии.

В итоге все так и сложилось. С 1971 по 1974 год я учился в аспирантуре, выучил польский язык, несколько раз съездил в Польшу, в том числе еще будучи студентом, и в итоге досрочно написал диссертацию по аграрному вопросу Польской объединенной рабочей партии. Но защитить ее сразу не смог, поскольку в Советском Союзе расформировали советы по защите диссертаций и в течение трех лет их не было. Но на кафедре я не остался, как это предполагалось.

— Как действовала эта система? Все-таки ваша научная работа была связана с выездами за границу. Помимо всего прочего, это стоило денег. Кто это все оплачивал?

— Дорогу оплачивал Казанский университет. Существовал так называемый безвалютный обмен. А что касается проживания и питания, то работала следующая схема, например, с Познаньским университетом. Мы, казанские студенты отставляли здесь по 100 рублей —  большая сумма по тем временам, а поляки, соответственно, оставляли дома по курсу злотые. Мы приезжали туда, нам эти злотые выдавали, а поляки прибывали сюда и им выдавали рубли. Это была очень удобная форма.

— То есть вы сами платили?

— Когда был студентом — да. За проживание и питание платил сам. Как уже сказал, работа в «Знании» была большим подспорьем для меня в материальном плане. А уже когда стал аспирантом, все мои командировки в Польшу полностью оплачивал Казанский университет.

«Когда КАМАЗ начал строиться, там были вопросы — надо ли нам это? Потому что здесь черноземная зона, огромные полезные площади, нельзя ли построить завод где-то в другом месте?» Фото: Николай Зотов

«КОГДА КАМАЗ НАЧАЛ СТРОИТЬСЯ, ТАМ БЫЛИ ВОПРОСЫ — НАДО ЛИ НАМ ЭТО?»

— Тем не менее вы говорите, что на кафедре не остались, ушли в другую сферу.

— Так сложилось. Через партком университета меня вызвали в Татарский обком КПСС. После собеседования было сказано, что меня берут на работу лектором-международником в лекторскую группу обкома. В течение пяти лет я работал на такой должности. Об этом времени я вспоминаю с пиететом. Работа была интересная, творческая, интенсивная. Приходилось много ездить по республике, приглашали и в соседние регионы. В 1977 году открылись советы и, будучи уже лектором обкома, я успешно защитил диссертацию в Ленинградском государственном университете. В те времена единственным местом в партийных органах, где разрешалась защита диссертации, были лекторские группы. В других отделах вообще не имели права защищать диссертации, но нам разрешали. А в лекторских группах при ЦК КПСС вообще приветствовались доктора наук — ставилась очень высокая планка.

— Вы объездили всю республику, работали в глубинке с народом. Каковы были ваши впечатления. Как народ воспринимал вас, что волновало людей?

— Да, я стремился попасть в глубинку, посмотреть, как живут и работают люди. Нас принимали хорошо, даже ждали с нетерпением. Могу сказать, что в целом у меня остались нормальные впечатления. Люди не голодали, в рванье не ходили, у всех была работа, наблюдалась большая тяга к культуре и образованию. Много общались с народом. Ведь настроение населения определяется как лакмусовой бумажкой по тем вопросам, которые они задают.

— Какие были вопросы?

— Задавали и устно, и письменно не только на международную тематику, но и на бытовые, жизненные темы. Например, нехватка мест в яслях, проблемы с транспортным сообщением. Когда КАМАЗ начал строиться, там были вопросы — надо ли нам это? Потому что здесь черноземная зона, огромные полезные площади, нельзя ли построить завод где-то в другом месте? В нефтяных районах, там, где проходил нефтепровод «Дружба». Спрашивали, зачем гнать нефть на Запад, когда она нам самим нужна.

— О дефиците продуктов не было вопросов? Почему все уходило в Москву?

— Были. Почему вагоны с мясом по разнарядке уходят и так далее. Более того, тогда мы не только столицу обеспечивали, но и другие регионы, например Свердловск.

Не только ширпотреба не хватало, но и, самое интересное, дефицит был в книгах. Их не хватало. Люди тогда читали, интересовались, и, вот когда мы приезжали в районы, нам поручали посмотреть и данную сферу, как книги приходят в район, как райком партии и исполком решали вопрос книжного голода. Для того чтобы как-то голод этот утолять, партийные органы отдавали распоряжение — выпускать популярные повести и романы местным издательствам. Я имею в виду Татарское книжное издательство, Марийское, Чувашское и другие. Газеты и журналы издавались миллионными тиражами, периодику можно было выписать по почте, которая великолепно работала, все доходило до самых дальних, глухих населенных пунктов. Кроме того, везде имелись красные уголки, куда можно было прийти и почитать газеты и журналы.

«Мы лекции читали в Университете марксизма-ленинизма при Доме политпросвещения, там сейчас находится Академия наук РТ» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЕДИНСТВЕННОЕ — НА ПРАЗДНИКИ ЗАВОЗИЛИ КОНФЕТЫ КАЗАНСКОЙ ФАБРИКИ «ЗАРЯ», НЕ БОЛЕЕ ТОГО»

— В бытовом плане, материальном какова была жизнь лектора обкома КПСС?

— Средняя зарплата лектора — 180 рублей. Не очень большая, но не сказать, что маленькая. А еще нам разрешалось выступать с лекциями по линии общества «Знание». Более того, мы лекции читали в Университете марксизма-ленинизма при Доме политпросвещения, там сейчас находится Академия наук РТ. Вся эта дополнительная работа оплачивалась. У нас имелась возможность ежегодно ездить в санатории. Я любил обычно в отпуск отправляться в Крым.

— Это бесплатно было?

— Да. Давалось либо в виде премии, либо за счет профсоюза.

— В перестройку подняли вопрос о привилегиях и льготах партработников. Начали говорить о спецмагазинах, через которые распределяли дефицит только среди своих.

— В обкоме имелась столовая. А где же нам было обедать? Говорят, что там в буфете чуть ли не «Птичье молоко» продавали. Это все мифы! Обычная столовая, продукты те же самые. Все зависит же от того, кто и как готовит. В нашей столовой были отличные повара, которые из той же пшенной каши сделают такое блюдо, что пальчики оближешь. Что касается спецмагазинов, спецателье, то я их не видел. Единственное — на праздники завозили конфеты казанской фабрики «Заря», не более того. Может, что-то и было для высших руководителей, но не для нас. Мы являлись обычными гражданами.

— Но к дефицитным подписным изданиям, наверное, был доступ?

— Нет! Их брали, как и все, сдавая макулатуру. Покупали редкие книги на рынках, путем обмена друг с другом.

— То есть партийные работники вашего уровня мало чем отличались от простого населения?

— Конечно. Только трудились мы по ненормированному рабочему графику, с утра до позднего вечера. Часто вынуждены были приезжать на работу в выходные.

«Неоднократно был в Турции, Сирии, Иордании. Тоже с группами, два раза посещал Индию. Посчастливилось мне посмотреть мир, сравнивать увиденное» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ВОТ УЛИЦА СОХО В ЛОНДОНЕ, УЛИЦА ПРОСТИТУТОК, МЕНЯ ШОКИРОВАЛА»

— Я знаю, что часть вашей работы тогда была связана с туризмом, в том числе и с зарубежным. Не могли бы рассказать об этом подробнее?

— Когда учился в аспирантуре, то трудился внештатным лектором Татарского обкома комсомола. Под его крылом находилось бюро международного молодежного туризма «Спутник», и я как лектор-международник готовил туристов к поездке. Рассказывал про международное положение, историю, традиции и обычаи той или иной страны. Таковы были тогда правила. Это общественная, неоплачиваемая работа. Но в знак признательности по решению обкома комсомола те, кто принимает участие в подготовке туристов, могли получить путевки.

— В каких странах удалось побывать?

— В Болгарию, Польшу, Румынию, Чехословакию выезжали часто. Я посещал и капиталистические страны. Великобританию проехали с севера на юг, были в Бирмингеме, Шеффилде, Шотландии, Эдинбурге, Уэльсе. Франция оставила тогда приятное впечатление. В отличие от сухих и чопорных англичан, в Париже и других городах ситуация была иной. Французы относились к нам с большой симпатией. А потом несколько раз побывал в Западной Германии. Впечатлили порядок, дисциплина, чистота — ну это национальные черты немцев. Хочу сказать, что в ГДР оказалось ничуть не хуже. Неоднократно был в Турции, Сирии, Иордании. Тоже с группами, два раза посещал Индию. Посчастливилось мне посмотреть мир, сравнивать увиденное.

— Не испытали ли вы шок, когда впервые побывали в капиталистической стране: изобилие товаров, свобода нравов, демократия?

— Честно скажу: я достаточно трезво смотрю на вещи. Когда работал лектором в Татарском обкоме партии, мы ездили на семинары в ЦК. Нас собирали в Москве дней на 10, и выступали первые лица государства. Заведующий международным отделом ЦК КПСС Борис Пономарев, куратор по идеологии, секретарь ЦК КПСС Михаил Зимянин, экс-председатель КГБ Владимир Семичастный, президент Академии наук СССР Анатолий Александров и другие видные деятели. И беседа шла откровенная, без прикрас.  

Запомнилось выступление, как тогда говорили, «капиталиста с партийным билетом» Виктора Геращенко. Человек с феноменальной памятью, рассказывал все без прикрас: какие наши плюсы и минусы, в чем мы отстаем и что делать дальше. Николай Патоличев — министр внешней торговли СССР — говорил, например, про слабые места нашей торговли.

Поэтому я был готов, владел информацией. Да и сам много изучал не только восточноевропейскую, но и западную историю. Потому, когда я впервые приехал в Великобританию в 1970-е годы, искренне вам говорю, ничему там не удивился. Все это и так было известно: страна процветающая, жиреющая. Она столетиями владела колониями, жемчужина среди них — Индия, откуда все вывозили, жестко эксплуатировали местное население. Это все понятно, чему же удивляться. Вместе с тем мы там видели и другие вещи. Вот улица Сохо в Лондоне, улица проституток, меня шокировала. Хотя я знал о подобном, но, когда ты идешь по ней и тебя хватают за руки и чуть ли не силой тащат в дверь, такое убивает. Второе — это, как сейчас говорят, люди нетрадиционной ориентации. Тоже вызывало брезгливость. Они собирались там на площадях, на глазах у всех. Также наркоманы в метро, перед поездкой нас предупреждали: «В Лондоне в метро не спускайтесь, там могут убить и ограбить». Наряду с высоким уровнем жизни, высокой культурой существовали и такие явления.

«Перед поездкой нас предупреждали: «В Лондоне в метро не спускайтесь, там могут убить и ограбить». Наряду с высоким уровнем жизни, высокой культурой существовали и такие явления» Фото: pixabay.com

«КАЗАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ СТАБИЛЬНО ВХОДИЛ В ДЕСЯТКУ ЛУЧШИХ в СОВЕТСКОм СОЮЗе»

— Давайте вернемся к вашей биографии, которая в первую очередь связана с Казанским университетом.

— В 1979 году я вернулся туда на свою кафедру всеобщей истории. Деканом историко-филологического факультета тогда была Диляра Гарифовна Тумашева, известный тюрколог, доктор наук, профессор, первая женщина-татарка, награжденная орденом Ленина. Она меня приглашает и говорит: «Я очень рада, что вы вернулись, будете моим заместителем по учебной работе». Я опешил: «Что вы, Диляра Гарифовна, побойтесь Бога! Мне надо готовиться к лекциям!» Она отвечает: «Что вам готовиться, вы блестящий лектор-международник, я тоже деканом стала не по своей воле». Я взял время на раздумье. И так Тумашева меня три раза приглашала: «Соглашайтесь! Иначе я вас сделаю секретарем партийной организации. Соглашайтесь! Я знаю, что вы сможете, вы энергичный, у вас получится!»

В общем, мне пришлось дать согласие — и вот с ее легкой руки 15 лет отработал на должности заместителя декана по учебно-воспитательной работе. Лучшие годы жизни отдал своему любимому историческому факультету. Трудились мы в паре с Индусом Ризаковичем Тагировым, нашим известным выдающимся ученым и общественным деятелем. Хочу сказать, что за эти годы мы вывели истфак на передовые позиции в университете.

— Можно еще сказать, что истфак не только был тогда кузницей научных кадров, но и фактически готовил управленцев для различных областей хозяйства?

— Совершенно верно, вы правильно говорите. Вот сколько уже лет прошло — посмотрите, выпускники исторического факультета и сейчас занимают высокие должности.

— Как в те времена в целом котировался Казанский университет? Вообще, существовали какие-то рейтинги? Как определялась престижность того или иного учебного заведения?

— Никакого рейтинга не было вообще. Но Казанский университет стабильно входил в десятку лучших в Советском Союзе. В первую очередь за счет развития естественного направления. Физики и химики славились своими научными школами. О качестве образования судили не только по выпускникам, но и по профессорско-преподавательскому составу. По этому критерию мы были не на последнем месте среди исторических факультетов страны. Конечно, Москва и Ленинград не в счет — они особняком стояли.

С кем можно было бы сравнить? Томский университет, например. С ними мы тесно сотрудничали, потому что там на историческом факультете возникла школа методологии Могильницкого. Знаковое тогда оказалось явление. Горьковский государственный университет с нами на одном уровне. Чувашский, Марийский, Мордовский были слабее. У нас на истфаке существовал стабильный конкурс — около 30 человек на место. Наверное, это показатель престижности нашего факультета в те годы.

«Я как доктор наук, профессор получал уже по 20 рублей за лекцию. Приглашали читать лекции публичные в нефтяные районы: Лениногорск, Бугульму, Альметьевск» Фото: Василий Иванов

«В «ТАТНЕФТИ» ЗА ДВУХЧАСОВУЮ ЛЕКЦИЮ ПЕРЕД КОЛЛЕКТИВОМ Я МОГ ПОЛУЧИТЬ СРАЗУ 200 РУБЛЕЙ»

— Как жилось тогда профессору Казанского университета?

— Большое внимание уделялось руководством университета социальным аспектам. Во-первых, решался квартирный вопрос. За счет того, что город выделял определенный процент квартир. Второе — долевое строительство, точнее, помощь своим трудом в возведении дома. Если вы защищали докторскую диссертацию, становились профессором, то в обязательном порядке должны были бесплатно получить квартиру, поскольку докторам, так же как и кандидатам наук, полагалась дополнительная жилая площадь. Проявлялась всяческая забота, хорошо работал профсоюз — по его линии можно было отдыхать в санаториях и домах отдыха.

Что касается учебной нагрузки, то она являлась нормальной. Мы получали из Москвы учебные планы, вполне щадящие. Общественные кафедры (философы, политологи, историки партии) несли нагрузку в 500 часов, а у нас — 700.

— Бумажной работы, отчетности наверняка поменьше было?

— Я могу сказать, что мы вдвоем с методистом Игорем Петровичем Ермолаевым справлялись со всей бумажной работой, утверждали учебный план, рабочие планы, потом индивидуальные. И всё! Единственное, что на моих плечах лежало, — это составление годового отчета! Сам преподаватель был освобожден от написания программ, потому что они централизованно приходили по каждому предмету, во-первых. Во-вторых, все программы обеспечены литературой, студенту не надо было бегать, искать где-то там учебники по всеобщей истории, учебник по новой и новейшей истории. Это все имелось в нашей библиотеке.

— В материальном плане как жилось?

— Тут никаких проблем не было! В материальном плане очень хорошее обеспечение. Старший преподаватель без степени получал 180 рублей, доцент — 320, профессор — 450, заведующий кафедрой — 500. Это солидные деньги в то время. Помимо того, можно было подработать по линии общества «Знание». Я как доктор наук, профессор, получал уже по 20 рублей за лекцию. Приглашали читать лекции публичные в нефтяные районы: Лениногорск, Бугульму, Альметьевск. В «Татнефти», например, за двухчасовую лекцию перед коллективом я мог получить сразу 200 рублей. У меня лежит партийный билет, где-то указаны взносы, которые я платил, исходя из размера зарплаты плюс подработок. В некоторые месяцы было по тысяче рублей общих поступлений.

— То есть вы получали зарплату, сравнимую или даже большую, чем у союзных министров?

— Да, имелась такая возможность. Если ты из себя что-то представлял, то мог заработать. Никаких запретов не было.

«Распад великого государства я воспринял как личную трагедию. Мы же занимались данными проблемами. Перестройка не внушала доверия. Это была мина замедленного действия, которая позже подняла в воздух всю страну» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЕСЛИ ГОВОРИТЬ О СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАНАХ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ, ТО Я УДИВЛЯЛСЯ: ЧЕГО ИМ ВООБЩЕ НЕ ХВАТАЛО?»

— Потом наступил крах Советского Союза. Вы продолжали работать в университете?

— Да, это была трагедия. Распад великого государства я воспринял как личную трагедию. Мы же занимались данными проблемами. Перестройка не внушала доверия. Это была мина замедленного действия, которая позже подняла в воздух всю страну. Я все почувствовал, искренне вам говорю. Я не принял перестройку, надо было перестраивать, но не так. Вот перед нами есть опыт Поднебесной, он блестящий. Ну не нашлось у нас такого мудреца, как Дэн Сяопин, не повезло нам в этом плане.

— Как вы оцениваете волнения в Польше в 1981 году? Не с того ли времени начался распад социалистической системы? Или раньше, в 1956-м, в Будапеште, или в 1968-м в Праге?

— Все эти события, о которых вы говорите, были прелюдиями. Как бы сейчас сказали, попытками «цветных революций». 1956 год можно считать началом распада. Давайте посмотрим на венгерские события немножко с другой стороны. Да, это выступление было вызвано недовольством руководством Венгерской коммунистической партии. Но кто стоял за спиной тех, кто организовал мятеж? Ни для кого не является секретом, что это было ЦРУ. В Чехословакии то же самое. Я, кстати, летом 1968 года находился в Словакии в составе строительного отряда студентов Казанского университета. Мы работали месяц, а потом ездили по стране, но в Прагу нас тогда не пустили.

Будучи в Братиславе, пошли на стадион, там был футбольный матч, по радио объявили, что на нем присутствует Александр Дубчек (первый секретарь ЦК КП Чехословакии, лидер Пражской весны — прим. ред.). Я, когда первый тайм закончился, говорю: «Ребята, давайте Дубчека поищем, может, удастся взять автограф». И вот мы видим: стоит группа людей, а среди них он. Я крикнул: «Товарищ Дубчек! Можно ваш автограф?» Народ расступился, и я подошел поближе. Мы поздоровались, он спросил, откуда мы. Как услышал, что из Казани, из КГУ, говорит: «О, Казань!» В свое время Дубчек работал на Горьковском автозаводе, бывал и в Казани. В итоге вместо пяти минут наша беседа растянулась надолго. Он был очень симпатичным, харизматичным человеком, привлекал к себе массы. Но, к сожалению, не справился с ролью первого секретаря, в конечном итоге пришлось вводить войска стран Варшавского договора для того, чтобы не дать начаться Гражданской войне.

— Но они сами называли это советской оккупацией, подавлением демократии и свободы.

— Я бы так не говорил. Чехословакия была членом Варшавского договора. Это так же, как в блоке НАТО. Там есть свой устав, свои правила: если для страны существует какая-то угроза, то все государства должны прийти на помощь. Я не считаю, что это была оккупация. Шла холодная война, противоборство в рамках двух систем. Потому каждый блок защищал себя как мог.

Но я могу сказать следующее: после того, как венгерские события прошли, первым секретарем Венгерской социалистической рабочей партии был избран Янош Кадар. Венгрия достигла таких высот после 1956 года, поднялась на такой уровень своего развития, что политическую систему этой страны, в которой появились элементы рыночной экономики, стали называть в шутку «гуляш-социализм». Я посещал Венгрию, исколесил ее вдоль и поперек. Был в сельской местности, там великолепно работали высокорентабельные кооперативы. Про ГДР и слов нет. То же самое в Чехословакии — она процветала во всех отношениях.

Говорят, что там не было свободы. Это все относительно. Что значит свобода? Вот у нас с вами она есть, но почему-то пенсионеры живут на такую пенсию, что им приходится рыться в мусорных контейнерах. Наркомания, проституция, преступность — это ли не результат? Если говорить о социалистических странах Восточной Европы, то я удивлялся: чего им вообще не хватало? Свободы у них было сколько хотите. Они могли свободно выезжать за рубеж в любую точку, государство. Могли перебраться на постоянное место жительства куда хотели. О какой еще свободе идет речь?

«Жалею, что не родился в смешанной деревне, когда с детства, играя с ребятами, можно освоить оба языка» Фото: Василий Иванов

«В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ПЛАНИРОВАЛОСЬ ГОТОВИТЬ КАДРЫ ДЛЯ РЕСПУБЛИКИ ТАТАРСТАН»

— Постепенно мы приблизились к 1990-м годам. Вы также продолжали работать в университете. Наверное, это самый сложный для вас период времени? Как жилось тогда?

— Да, было очень трудно. Сложность заключалась не только в переосмыслении всего того, что происходило. Материальное положение сотрудников, профессорского состава настолько ухудшилось по сравнению с советским временем, что я сейчас с содроганием вспоминаю то время и думаю: «Боже ты мой, как мы вообще выжили в тех условиях!» Многие сотрудники Казанского университета уехали за рубеж и не вернулись. Как-то надо было жить, особенно молодым ученым. Мы столько тогда потеряли перспективных кадров!

Но даже в этих условиях пытались выжить. Одним из шагов была как раз идея создания в декабре 1994 года в Казанском университете отделения международных отношений. Прошло ровно 25 лет, хочу сказать, что результаты есть. И с моей точки зрения — неплохие, потому что несколько десятков выпускников работают сегодня на дипломатической службе в системе МИДа, в разных странах. Например, один из наших выпускников, Константин Колпаков, сегодня является советником министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова. Двое выпускников работают в совбезе ООН в постпредстве РФ у Василия Небензи. Примеров много.

— В годы суверенитета ставилась ли задача готовить для Татарстана будущих дипломатов?

— То, что происходило в республике, конечно, благоприятствовало тому, что в Казанском университете можно было открыть такое отделение. И действительно, в первую очередь планировалось готовить кадры для Татарстана.

Вы понимаете, что такое «международник»? Специалист со знанием двух и более иностранных языков, это же редкость. Кроме того, в течение четырех лет наши студенты-международники изучали татарский язык. Предполагалось, что после окончания учебы они пойдут в госструктуры, кабмин, министерства РТ, и скажу точно, что им нужно было знать татарский язык.

— Вы сами владеете татарским?

— Я могу читать. Но, понимаете, был упущен определенный момент в молодости. Родился я в русской деревне. Всегда работал в русскоязычных коллективах. Когда был лектором, пытался изучать самостоятельно. Жалею, что не родился в смешанной деревне, когда с детства, играя с ребятами, можно освоить оба языка. Могу сказать, что я всегда интересовался как историей Татарстана, так и татарской художественной литературой, искусством. По сей день так слежу за новинками, хожу на концерты, спектакли. Вот ансамбль песни и танца Республики Татарстан просто удивительный, ансамбль «Казань» мне нравится. Люблю татарских художников: Хариса Якупова, Лотфуллу Фаттахова, произведения знаменитого скульптора Баки Урманче.

«Первой в 1995 году вышла моя книга «Польско-литовские татары. Наследники Золотой Орды». Там шла речь о древних корнях польско-литовских татар — выходцев из Золотой Орды» Фото: Азат Ахунов

«ВОТ, НАПРИМЕР, ВЫДАЮЩАЯСЯ ЛИЧНОСТЬ — ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ СУЛЕЙМАН СУЛЬКЕВИЧ»

— И, наверное, это последний вопрос. Вас многие знают как автора книг, посвященных прошлому польско-литовских татар. Видимо, здесь сошлись ваши интересы как к истории стран Восточной Европы, так и к татарской истории?

— Спасибо за вопрос, это важная часть моей жизни. Дело случилось так. Будучи на стажировке в Варшавском университете (а там я преподавал два месяца в 1990-е годы по договоренности с Казанским университетом), познакомился с профессором Яном Тышкевичем. Он оказался польско-литовским татарином, мы с ним подружились. Когда Тышкевич узнал, что я из Казани, то меня надоумил: «А вы знаете, что у нас в библиотеке есть журналы и книги о польско-литовских татарах?» Принес мне несколько своих книг, познакомил с Али Мицкевичем — профессором Белостокского университета. «Вот и займитесь, — говорит Тышкевич, — у вас, наверное, в республике вообще не знают нашу историю». Так с его благословения я занялся этой темой. Во время стажировки проштудировал все журналы и книги. Обнаружил 400 татарских родов на территории бывшего Великого княжества Литовского. Материала было много. Первой в 1995 году вышла моя книга «Польско-литовские татары. Наследники Золотой Орды». Там шла речь о древних корнях польско-литовских татар — выходцев из Золотой Орды, описывался процесс их оседания на землях Великого княжества Литовского. Была показана светская и религиозная жизнь, рассказано о быте, традициях и обычаях польско-литовских татар. В 2000 году я издал новую книгу «Польско-литовские татары: взгляд через века». В ней, помимо описания этнической истории польско-литовских татар, я уделил внимание отдельным, наиболее выдающимся представителям этого народа.

И вот как-то затянула меня данная тема, а потом мы с тогдашним руководителем Госархива РТ Дамиром Рауфовичем Шарафутдиновым решили поискать и татар генералов польско-литовского происхождения. В польских источниках я нашел 50 фамилий генералов царской российской армии. Я сообщил Дамиру Рауфовичу об этом, он обратился с письмом в военный архив в Москве. Завершив стажировку, по пути в Казань я заехал в Москве в военный архив. Меня принял заместитель директора. Мы с ним любезно побеседовали, и он дал команду — мне помочь. В результате мы нашли где-то 25 личных дел этих польско-литовских генералов. Договорились, что личные дела архив ксерокопирует и пришлет в Казань. В итоге получили все эти документы. Но в личных делах все сухо, официально написано. Надо было найти дополнительные материалы.

Вот, например, выдающаяся личность — генерал-лейтенант Сулейман Сулькевич, в 1918 году премьер-министр Крыма, участник Русско-японской войны, командовал дивизией. Невероятно интересная личность. И таких татарских генералов было немало. На основе всех этих материалов мы с Шарафутдиновым в 2001 году выпустили книгу «Отчизны верные сыны».

В завершение хочу сказать, что я горд тем, что родился и живу в Республике Татарстан. Она, с моей точки зрения, уникальная во всех отношениях. Самое главное — богата своими людьми.